© Антон Санченко
© перевод Виктора Лукинова
***
- Не верю, - резонно скажет в этом месте бывший совковый начальник отдела кадров, годами мариновавший моряков «на биче», в так называемом «резерве», вымогая взятки за то только, что посадит их на судно и отправит в рейс с заходом не какую-нибудь банановую Мапутовку, а в порт беспошлинной торговли Лас-Пальмас, на Канары, за дубленками и двух-кассетными магнитофонами. Хочешь магнитофон Панасоник – готовь хрустящий конверт. Не имеешь хрустиков – суши сухари на пляже в Аршинцево.
- Не верю, - скажет любой современный подфлажный моряк, которого уже достало получать очередной, крайне необходимый греческому судовладельцу сертификат для работы на цементовозах, теперь каждому матросу персональная канцелярия нужна, столько бумаг на него заведено. А у капитана необходимые документы уже в портфель не влазят.
А они тут нахватали первых попавшихся бичей с херсонских улиц, даже до Суворовской не поднялись от порта, и в рейс идут. Когда такое было? А было. Спросите у Колумба. Бывает такое время от времени даже в напрочь тоталитарных, заформалиненых государствах. Во времена перемен, которыми пугают друг друга китайцы. Когда рушатся устои и рассыпаются карточные домики. А в рейсы всё равно ходить нужно.
- Кадры меня ловили, но не поймали, - подтвердит вам путешествующий философ Григорий Савич Сковорода. Это советский моряк был крепостным, прикрепленным к своей «управе» намертво. У него даже советский паспорт отбирали, давая взамен «паспорт моряка». А по нему и расписаться с какой-нибудь случайно подвернувшейся медсестрой нельзя было, только проголосовать за единого кандидата от блока коммунистов и беспартийных. Но советское время приказало долго жить, и неожиданно выявилось, что кадровики никому и не нужны, пароходы и без них прекрасно ходят по морям. Портовые кабаки, с незапамятных времен являвшиеся для моряков коворкинг-центрами, как и прежде стали отлично заменять отделы кадров. Кстати, знаменитый Регистр Ллойда позаимствовал своё название у лондонской кофейни «У Ллойда», в которой собирались капитаны, судовладельцы и отправители грузов, чтобы в неформальной обстановке обсуждать и решать свои дела и проблемы. И только спустя десятилетия эта организация решила зарегистрироваться официально. Пивбар, конечно, не кофейня. Но сам принцип!
Налоговиков и прочих деятелей фискальной службы молодое Украинское государство тоже не успело себе напридумывать. Даже таможенники клонируются как-то вяло, их ещё не посадили в каждых пятихатках за державу обижаться, сидят пока только в портах и на границе - дело для моряков привычное. Вдумайтесь – ещё ни один Мыкола Янович не компостировал никому мозги со своими «кровосисями» и не лез в карман с кассовым аппаратом. Коммунисты уже ушли, олигархи ещё не пришли. Деньги только что напечатали. Что вам ещё нужно? Крутитесь! Делай что хочешь, справок брать пока не у кого. Можно всё. Ну, почти всё. Придумал – сделал. Мы вот придумали переоборудовать два госпитальных судна на пассажиров, год жизни на судоремонтном заводе убили, и вот пожинаем первые плоды – идём на Грузию Херсонским морским каналом. Прошли Рвач, и вот лиман раскинулся перед нами, широко разведя чуть заметные берега, словно рыбак хвастающийся размером пойманной позапрошлым годом щуки-чемпионки – вот такая! нет, вот какая! Рук не хватает! Царь-щука! От Прогноев до Станислава! Однако это обманчивая ширь. Мелко тут. Судам приходится двигаться узким прокопанным каналом, обставленным буями.
- Ближе к бую! Ближе! – командует капитан Ковтун рулевому, глядя в бинокль.
- За бровку не выходи! Видишь маяк? Вот на него и держи!
И невежливо ответить ему, что дал бы мне бинокль, может и я увидал тот маяк посреди лимана. А так, извиняйте – идём по приборам. Да и оба грузина как раз на мостике, осматриваются вокруг, потому и говорю дисциплинированно:
- Есть на маяк! – и рулю по водной дороге, обставленной по краям так называемыми вехами и сигарами. Радист на «Фобосе» отныне тоже стоит вахту на руле. Оптимизировали одного матроса. Такое вот кто на что учился. Однако где и тренироваться как не в лимане? На маяк, так на маяк!
Меня всегда волновали эти первые часы рейса. Собрали на борт разношерстную братию, кто в лес, кто по дрова. Но все моряки, как старые кони, приученные везти от кабака до кабака, и возле каждого останавливаться,- своё дело знают и погонщиков им не требуется. Рулевой – рули себе. Механик – следи за дизелями. Радист – принимай трёхсуточный прогноз погоды из Одессы. Старпом – объясняй повару Лесику, куда он попал и где его вещи, но чтобы суп с галушками на обед был, насиделись на диете у причала, хватит. Вон матросы Юрчик и Кирюха, пока я на руле стою, вооружившись воронкой с камбуза, полезли в трюм понемногу сахару из мешков между швами сцедить в бутылёк. И не учил их никто, будто всю жизнь этим занимались.
И все при деле, и все по вахтам разобрались, а корабль – плывёт. Вернее судно идёт, придерживаясь морской терминологии. Первые мили на винт наматывает. Словно тоже дорогу знает, как тот конь. Вправо не надо – там Николаев. Пропусти встречный балкер из Гвинеи. Да откуда я знаю, из какой? Развелось тех Гвиней в Африке! Видишь – бокситы везёт. Красные, гвинейские. Это всё, что моряку нужно знать. А какая конкретно Гвинея – то к дипломатам.
Балкер здоровенный, чёрный борт нависает над верхушками наших мачт, белая, в красной бокситовой пыли, надстройка. Расходимся левыми бортами.
- Вот такой бы вам сахаром нагрузить! – подкалывает батоно Реваза капитан Ковтун.
- Хороший балкерочек, 50 тысяч тонн. Да ещё и порт приписки – Батуми. Ваш, грузинский.
- Нэт. В Батуми не выйдет. Там другой полковник. Погудеть ему можешь, да? Я вихадил помахаю.
И вот когда за кормой останется остров Первомайский, который запирает вход в лиман, нырнут в зелёную воду последние метры песчаной Кинбурнской косы, отделяющей тихие лиманские воды от неспокойного моря, судно закачается на первой волне, отыграет, зазвенит на камбузе провороненная поваром тарелка, а море как синий сполох взорвётся ультрамарином во всех судовых иллюминаторах - волны, одни только волны и ничего кроме волн до самого горизонта, тоже синего, куда ни глянь – вот тут и понимаешь, за что люди, особенно моряки, любят волю, а не тесные фарватеры, буи, предписания, инструкции, справки и ежеквартальные отчёты. В море на всё это наплевать.
- Воля! – зашипит волна под бортом и постарается брызнуть до самого крыла мостика.
- Воля! – выдохнет ветер в открытые двери рулевой рубки и сдует какие-то ненужные бумажки со штурманского стола, и понесёт их по палубе впереди старпома Серёги.
Раздолье! Сам выбирай себе судьбу. Правь, куда хочешь. Делай, чего сердце просит.
- Ай Чёрное море, хорошее море! Ай доброе дело, хорошее дело! – как сказал поэт. И срифмовал это с кучей наживы – коньяка, чулок и презервативов.
-Горизонт, небосклон, окоем! – как говорит словарь.
- Капитан, ну ты дарогу на Поти знаешь, да? Не заблудимся, да?
- Не переживай, уважаемый. В Стамбуле, в случае чего, сахар тоже нужен.
И рулевому
- Ложись на курс 165 градусов. На Тарханкут. Пока так пойдём.
***
Крым-Карым-караим. Страна пришельцев. Воплощение мечты персональных пенсионеров про горы и море «без местных». Везде куда ни кинь, в Карпатах и в Сочи местные им всё портили. От них только шум. А тут такое счастье – остались одни руины. Крым-крым-храм. Что осталось в тебе от аборигенов, кроме греческих и татарских названий мысов? Тарханкут, Херсонес, Фиолент, Сарыч. Крым-керим- калым. Ты уже тогда хотел стать островом, начитавшись фантазий Аксёнова. И никто не сказал тебе, что всякий Аксёнов – то Гоблин. Попутали берега и географию с беллетристикой. И кто тебе доктор? Уже тогда в Крыму бузили. Рисовали себе аквафрешный флаг в пику Киеву, переводили время на московское, пугали детей страшными бандерами и выбирали президента Мешкова. Мешков прятался, от страшных бандер, на Кипре или в Верховном совете АРК и болел детской болезнью ветрянкой. Или корью? Подумать только, именно детская болезнь самозванца толкнула тогда чашу весов на сторону Украины. Но как раз возвращались из азиатской ссылки настоящие хозяева, старые люди сказали – нужно ехать, потому что родина, кырымлы возвращались, и персональные пенсионеры беспокойно ёрзали в отжатых татарских и греческих домах. Ведь мысы не врут: Тарханкут, Херсонес, Фиолент. И Форос до кучи.
Тарханкут открылся ночью проблесками двух своих маяков. Днём показался в лёгкой дымке Херсонес со своими величественными руинами. А ближе к вечеру мы уже разглядывали Форос и вели беседу с грузинами о Горбачёве. История была совсем свежей. Ещё не из учебника. Всего лишь год назад последний генсек сидел блокированный заговорщиками в своём белом дворце у Чёрного моря. Капитан Ковтун был то время в рейсе, гнал судно из Керчи на Одессу. И корабли погранцов, и сторожевики ЧФ старательно отгоняли все суда подальше в море. Миль на десять от берега. Чтоб не сбежал.
И не в радость ему был белый дворец и Чёрное море, и то, что Раиса-ханум пробила в скале лифт прямо на пляж, и завезла на тот пляж песок из самой Болгарии, из Златых Пясцов, наш песок ей не годился. На том пляже и снимал своё видео-обращение к потомкам последний советский генсек. Ведь кто его знает, как оно обернётся. Всего год, а уже никто и не вспомнит ни слова из того обращения. То ли потомки слабы на память, то ли слова оказались очередным бла-бла-бла, даже в этот исторический момент. Запомнились только красное заходящее солнце, скалы в море и синие волны в кадре. И обречённость всех персональных пенсионеров.
- Слушай, а мог бы сбежать! У него же была большущая правительственная яхта «Крым»! Вон она, беленькая, как раз стоит на якоре в бухте, - не успокаивался наш Серёга.
-Кто ж там теперь вместо него? Как вашего звать? Кравчук? – волновались грузины и цокали языками. И разглядывали в бинокль белую двухпалубную яхту со спутниковой антенной.
- У меня тоже будет такой! – решил вслух молчаливый бичо-барсетконосец и это были едва ли не единые его слова за весь рейс.
Вот так составлялись виш-листы наших гобсеков – копировали генсеков. Никто из наших будущих миллионщиков ещё не бывал в Монте-Карло. Чёрный волга, белый яхта, красный икра, вертолёт, как у Мимино. Жить красиво. Интересно, если у него уже та яхта?
- Серёга, дарю идею – сказал капитан Ковтун. – Не нужно никаких рейсов с сахаром. Набираем в Поти желающих генацвале, и делаем им морские экскурсии на Форос. Спрос, я вижу, будет.
Погода нас баловала. Штиль, лишь иногда качнёт судно перепуганная волна. Одесский прогноз был благоприятным. Капитан Ковтун решил от Айтодора идти прямо на Грузию, а не плестись вдоль берега Керчь-Новороссийск-Туапсе, теряя лишний ходовой день.
- Капитан, ну ты дарогу знаешь, я вижу, да. Только прошу тебя – привези в Поти, а не в Сухуми. Там другой полковник, понимаешь, да?
Сухуми, кстати, был ещё грузинский. Войны как будто ещё не было, так, волнения – скидали и возвращали нескольких своих президентов, и гарцевали с оружием по горам, дрались, пока ещё на кулаках, в парламентах. Парламентов было много, на такую относительно небольшую страну. Абхазия, Аджария, Осетия. Полный феодализм. Буза и анархия. Господи, сбереги Украину! Что интересно, таки сберёг. Мы прогуляли свою войну в 90-х. Оставили её своим детям с внуками. Сберёг, но так и не дождался благодарности. Все думали, что так и надо. И кто их разберёт, этих неблагодарных хохлов?
Капитану Ковтуну, вовремя вспомнившему про шашлыки, мы благодарны за ещё одну традицию тех мандариновых рейсов. И потом, если только позволяла погода, мы всегда ложились в дрейф прямо посреди Чёрного моря, ближайшая земля – два километра под килем. Вываливали за борт трап, прыгали в воду, и гребли что было силы, чтобы оставаться на месте – течение такое сильное, и если отнесёт от судна, то хана, заморишься тонуть два километра. Зато в эти волны, гарантированно не мочился ни какой отдыхающий, и не мыл тут сапог ни один Жириновский. И оно того стоило. У полковника в пляжной форме - в одних трусах, оказался на волосатой груди профиль Сталина. Вот тебе и мент. А на десерт – шашлык и вино. Грузины хорошо пели даже вдвоём, хотя должен был кто-нибудь подтягивать третьим голосом, как они умеют. Допустим, какой-нибудь украинец Валерий Меладзе. Произносили тосты, которые стоило бы записать, цитировали Шота Руставели, жертвовали последний глоток вина морским богам, а на следующий день мы уже приближались к стране певчих полковников. Кавказские горы, со снежными шапками на вершинах, выглянули из дымки на горизонте, когда мы ещё были далеко в море, за несколько часов хода до берега. Из-за них выходило солнце.
- Ну, вот тебе и Поти, батоно.
Уже снова показывал телевизор. И полковник, поймав местные каналы, молнией взлетал на мостик.
- Ты слышал, что Звиад сделал? Он опять захватил телевидение! Маладэц! Быстро в порт!
***
И вот только у причала, в знакомой рыбной гавани, мы, простаки, наконец-то поняли, кто есть кто. Полковник-сталинист быстренько попрощавшись с рыжим капитаном Ковтуном, сказал:
- Играли бы в нарды на деньги, ты б уже проиграл мне пароход, - и испарился с борта по своим милицейским делам.
Где-то в городе, на подходах к порту, стреляли. Поти всякий раз поддерживал попытки земляка из Зугдиди вернуть себе грузинскую булаву военным переворотом. А вот тот, кого все мы считали адьютантом-барсетконосцем, и даже не очень интересовались как его зовут, оказался настоящим фрахтователем и владельцем груза. Автандил. А мы ему бичо-бичо.
- А полковник?
- Да так. Просто ехали вместе, чтобы не скучать, - смеялся Автандил. И уже договаривался о грузовиках. Ему нужно было везти сахар ещё дальше. Его село было где-то в горах. И деньги на сахар собирали и отправляли его в Украину всем селом. Когда стороны взаимно выполнили свои обязательства по контракту, все довольны и смеются, можно и за жизнь поговорить. Никому до тех горцев дела нет. Ни одной власти. Всегда всё сами. Привыкли. Живут в облаках. Скоро сливы пойдут. Он нам позвонит.
Что дела у грузинов не очень, мы поняли потому, сколько желающих небритых мужчин набежало грузить те камазы. Автандил рассчитывался с ними натурой, сахаром. С нами – деньгами, как договаривались ещё в Херсоне, российскими рублями. Скривился, правда, наши херсонские расценки в Грузии были ещё те. Однако договор есть договор. Кривись, но переплачивай. Это бизнес. Судоходство – грязное дело, как говорил один грек.
Ну, здравствуй, Поти. Снова я тут, как в молодости в бархатных клешах, приветствую тебя. Сколько ж это лет прошло? Уже шесть? Вот и зарекайся. Шесть лет тому назад к нам на судно приходили агитировать нас грузчиками на рыбокомбинат, всего на одну ночь, за хорошие по тем временам деньги. Раза в три большие, чем в Херсоне. Местные такой работой пренебрегали. А сейчас – очередь желающих уже у нашего борта. Вот и скажи. Автандил отобрал десятерых счастливчиков в помощь нам. Краны безнадёжно не работали, мы снова бегали на берег длинной сходней, согнувшись под тяжестью груза, как несчастные кули на колониальном памятнике на выезде из порта. А грузины гордо носили мешки на плече, уперев для противовеса в бок свободную руку, словно тифлисские водоносы из спектакля про сваху Хануму. Ещё немного и начнут танцевать. Другая школа биндюжников, не одесская. Выросли на боржоми.
В городе, между тем, таки стреляли. И рвануло раз мощно где-то возле порта. Впрочем, грузинские грузчики не обращая внимания, словно это была новогодняя петарда, всё так же сбегали цепочкой на берег и скидывали мешки с сахаром в фуры. Нормальные рабочие выстрелы, такое тут каждый день – понимали мы, и тоже не брали в голову. Капитан Ковтун отпустил на берег только старпома Серёгу, - оформить приход в портнадзоре и сразу же и отход. Не до гулянок. Серёга вернулся, где-то через час, с невозмутимым выражением лица. В городе на улицах рычали моторами нормальные рабочие БТРы, а чуть дальше, возле моста у Риони, слышались раскаты нормального рабочего боя. Поразили старпома только трубы буржуек, торчавшие из окон нормальных панельных многоэтажек. Зимой тут, наверное, совсем не весело, хоть и субтропики. Топят нормальными реликтовыми эквалиптами. Сколько ж это они уже воюют? Год? Нам тоже готовится? Украина, с вещами на выход? Освещения в помещении портового надзора, кстати, тоже не было. Штамповали бумаги на ощупь, с фонариком.
Ещё, где-то, через час ускоренной беготни мы закончили с трюмом и попрощались с нашим «бичо». Автандил напоследок удружил нам ещё и с обратным грузом. Ну, не совсем обратным, – на Сочи. Груды наживы на этот раз составляли тюки с мужскими хлопчатобумажными чёрными брюками, шитыми в каком-то грузинском швейном цеху, и чёрными трикотажными женскими юбками с блестящими цепочками. Понятно, что не коньяк, чулки и презервативы, но всё же деликатный товар.
- Про женщин и шотландцев не скажу, а вот штаны такие я бы носил – оценил мануфактуру второй механик Игорь. – Сколько стоит, генацвали?
- У тебя денег не хватит на мой штаны!
Сердитый отправитель груза даже не стал разговаривать. Мало я вам денег плачу? При этом платил действительно мало. Если б не желание ушиться из этого нормального военного порта в тот же день, мы бы его просто не взяли. План сердитого хитреца был таким: в стране война, блок-посты на дорогах и товар грабят на границе с Россией. Поэтому его ПУСТОЙ камаз с двумя дальнобойщиками, один из них светло-русый (мама хохлушка), значит русский, и к нему меньше будут цепляться российские погранцы, поедет на Сочи посуху. А мы с товаром – морем. Там грузим фуру тюками, и путь на Тагил открыт. В задницу войну, когда тут бизнес. Всегда что-нибудь придумают хитрые торговые люди. Караваны верблюдов шли Великим Шелковым путём даже в разгар войн Чингисхана. Такой исторический факт. Чем мы хуже верблюдов?
Хороший план. Вот только обижать механиков было зря. Механики – люди может и не видные и незаметные, сидят у себя в машинном отделении и лишний раз никого не трогают, выслушивают про себя всякое при швартовках по трансляции, когда капитан нервничает, и молча дублируют команды машинного телеграфа, дзинь – дзилинь, дзилинь - дзинь. Однако злопамятные. Причём память очень хорошая. Сердитый владелец штанов, наверное, это подозревал, и правильно делал. И товара того было вроде бы только 7 тонн брюк и юбок, но тюками забили весь трюм и даже две пассажирские каюты. Хозяин штанов решил бдительно стеречь своё имущество.
Мы снялись вечером, как только загрузились. И лишь теперь заметили, как мёртв Потийский порт. Ни ходового огня запоздалого судна, ни гудка маневрового тепловоза, ни прожекторов на причалах, ни сияния морвокзала. Словно вымерло всё. Даже вытрезвитель – и тот пустой. Вытрезвитель – пустой, боцман! Бррр, зомби-апокаликсис. В море! Там месяц на волнах блещет. И лежит дорога на Сочи. Дорога на Сочи, где тёмные ночи. Ай Чёрное море, хорошее море!
***
Идти до Сочи было ночь и день. Брючный генацвали так трусился за свои штаны с юбками, что если б мог, одел бы все 7 тонн на себя, и так пошел спать. Особенно за те, которые не в трюме, а в каютах. Потому и спать улёгся не в койку, а на тюках. И как только механик из машины выглянет, подышать свежим воздухом, - суровым взглядом его провожает. Знаем, мол, дышат кислородом, О-два, тут всякие, а потом тюк юбок надорван и недостача. Механик уже и так выйдет подышать, и через носовые двери, и через аварийный люк – а Брючный всё стережёт.
Зря матрос Кирюха звал с палубы: «Дельфины! Дельфины!»
Сбежались все, кроме грузина.
Зря поварёнок Лесик (обижаю, уже настоящий кок), приглашал его в кают-компанию на ужин и завтрак.
- Принеси мне в каюту, бичо! И смаковал на своих тюках Лесиковы деликатесы, и обтирал масляные пальцы об наши занавески. Дрянной пассажир.
Даже когда на траверзе Пицунды погнался за нами российский сторожевик, мистер Брючный не выскочил, с перепугу, наверх. А должен был. Штаны были контрабандные.
Погранец гнался знатно, как в кино про зорких пограничников. Какое же кино про пограничников без погони? Шел наперерез, но почему-то не мог догнать, мы ж – поляк, и тоже военный. Два дизеля Зульцер-Цигельски. Моща ого-го. Нас проектировали на одну с ним эскадренную скорость. Пристраивайся в кильватер, коллега. Пока только так.
- Серёга, глянь, чего он хочет? – почесал в затылке капитан Ковтун, когда стражи границы стали пускать сигнальные ракеты. – Тонут, что ли?
- Да нет, ракеты не аварийные…
- О, уже прожектором что-то сигналят. Позови Маркони!
Матрос Юрчик вызвал меня из радиорубки. У штурманов, вообще-то, проверяют знание азбуки Морзе как раз прожектором, а не на слух, как у радистов. А тот отставной капитан первого ранга, принимавший экзамены в Херсоне, сам умел передавать морзянкой лишь одну фразу. За долгие годы штурманы вызубрили её на память. Это точно была не она. Зови, говорю, быстрей того Маркони. То есть меня. Но, так как прожектор сигналил против солнца, всё одно ничего нельзя было разобрать.
Когда я подошел на мостик, россияне махали теперь сигнальными флажками.
- Нет, ну это уже ни в тын, ни в новые ворота! Я не обязан знать флажный семафор, меня такому в училище не учили! – начал я валять своего радистского ваньку.
- А где учили? – сразу вцепился капитан Ковтун. Он тонко чувствовал все нюансы.
- В клубе юных моряков. Ну, смех же! Двадцатый век кончается!
- Смех не смех, а он уже пушку расчехляет. Бери флажки! Отвечай!
- 16-й канал. Сейнер, - прочитал я через 5 минут энергичных совместных маханий рук.
- Ну, блин! Какой сейнер? Им что – повылазило? Мы похожи на сейнер?
- Это название УКВ-радиостанции. Как наш «Рейд»,- догадался я своим радистским интеллектом.
-Теплоход «Фобос». Флаг Украина. Идём из Поти на Сочи, - уже докладывал сторожевику капитан Ковтун на шестнадцатом канале.
- Следуйте своим курсом! Счастливого плавания!- неожиданно ответил погранец.
- Чиф, это что было? Серёга, я тебя спрашиваю? – чесал опять затылок капитан.
Я тогда промолчал, ведь не меня спрашивали, на флоте с этим строго. А вам расскажу свою версию. От нас отцепились, как только услышали, что мы «теплоход», а не «корабль». Военную осанку не пропьёшь, даже в ремонте. Мы ж – таки госпиталь, как нас не назови. Везём не иначе как украинский десант в Анапу. Нет, ну а что? Через полгода на нас точно так же бросались турецкие сторожевики. И делали стойку, как охотничья собака на рябчика. Вояка вояку видит ещё дальше, чем хрестоматийный рыбак. Такая вот вам версия. Нет, ну а что?
***
В городе Сочи нас уже ожидали на причале оба дальнобойщика. И тот, что русый, и тот, что носатый. План сработал. И на нас налетела орда докеров с криками:
- Ребята, дайте нам заработать! Вы первое судно в порту за два года, - вот тебе и на, а воюют вроде как в Грузии. Едва отбились.
- Да что вам тут зарабатывать? Всего семь, если не врут, тонн.
Докеры понуро возвращались в свою раздевалку, а где-то в далёкой Швейцарии плакали клерки международного транспортного профсоюза ITF. Ещё немного таких нигилистов, и докеры всего мира прекратят свои предупредительные забастовки, стукнут касками об причалы, и все как один уйдут в море, хоть матросами. Даже бригадиры. И откуда тогда брать взносы в швейцарских франках? А всё – жадные до выгрузки моряки «Фобоса».
Впрочем, вскоре мы об том пожалели, – такую приёмку груза устроил нам мистер Юбкин. Каждый тюк рассматривал, не надорван ли. А может, надорван, а потом зашит, аккуратно и незаметно? Своих дальнобойщиков поставил сторожить одного в кузове, а другого у крышки трюма. Сам мотался всё время с борта на причал, и обратно. А мы, знай, кувыркаемся с теми тюкованными штанами и юбками. Хуже сахара, каждый тюк нужно нести вдвоём. Ещё и не влезают все в фуру, лишние остаются. Как будто не тот же камаз. Пришлось всё опять выгрузить и снова загрузить. Еле впихнули. А Брючный уже с капитаном ругается, портовые сборы платить не хочет, со скрипом выдавил с него наш рыжий Ковтун несколько тысяч рублей, чтоб постоять здесь до утра. Ну, а у нас, уже бывалых грузчиков, - другая песня. Мы берём вперёд.
До обеда мы с ним промурыжились. Так и в город не успеешь сходить. Однако, всё-таки вышли. Что я там делал – напрочь не помню. Это означает или-или. Или ничего особенного, как всегда в любом порту. Или что-то такое особенное, о чём было лучше сразу забыть, чтоб не выболтать на старости лет внукам. Впрочем, обязательное для всех сочинских визитёров трэшевое фото есть в моём альбоме. Механик Игорь, матрос Кирюха и я. Втроём мы составляем, наверное, полного законченного черкеса. Или джигита. Или абрека. Я в мерлушковой шапке-папахе, Игорь в черкеске с газырями, а Кирюха с кинжалом. Нахальная обезьяна жуёт в кадре сомбреро, снятое Кирюхой с фотографа, несмотря на сопротивление, потому как ему не досталось папахи. Ведь джигитов без сомбреро и обезьян не бывает, это вам любой сочинец скажет, особенно фотограф. И естественно – под пальмами. Трэш так трэш. И сказал бы нам кто тогда, что через двадцать лет, другой кто-то будет проводить под этими пальмами ЗИМНЮЮ олимпиаду. Что б мы ему ответили, особенно фотограф с мартышкой в сомбреро? И его, этого кого-то, ещё и выберут президентом России? Не пугайте, не надо. Такого не выдумывал даже король ужасов Кинг. Бедная страна.
А про злопамятность механиков я всё понял, когда перед выходом в море механик Игорь, словно само собой разумеющееся, вытащил на палубу из трюма целый нераспечатанный тюк штанов, и такой же целый и нераспечатанный тюк юбок. Он припрятал их в туннеле гребного вала, проходившего через трюм, (учите устройство суда, дальнобойщики несчастные). Не шутите с механиками. Я с тех пор их, упаси Бог, не обижаю. Даже стармеха Володьку. Штаны поделили по-братски на весь экипаж. На мою долю досталось 11 пар брюк, и я носил их три года. Запачкались, беру новые. А вот юбки…
***
О том, что мир изменился за время нашего отсутствия, мы догадались, как только примерились тихонько пришвартоваться вторым бортом к «Деймосу». Вроде бы всё так же как и две недели назад. Херсон как Херсон. Кошевая как Кошевая. Причал как причал. А вот «Деймос»… На неуставной верёвке, протянутой от капитанского мостика к флагштоку на носу, обсыхало на солнце как-то подозрительно много предметов женского туалета. Белый медицинский халат, белая шапочка, какие-то, извините, юбки, простите, трусы, и, простите, лифчики. И не купальные, - кружевные. И боцман Олег принимал у нас швартовы весь какой-то тихий, задумчивый, без своей фонтанирующей живости, как-то так:
- А, это вы, пацаны. Ну, с возвращением,- и ничего не отчебучил в этот раз.
- Олег! Олег! Где ты дел мою плойку? – донеслось на палубу из полуоткрытых бронированных дверей надстройки.
- Ой, простите,- выглянула из тех дверей и зарделась … староста студенток-медичек.
- Да вот, расписались. Можете нас поздравить,- покраснел, в свою очередь, наш боцман.
-Что!? Расписали? По паспорту моряка? – не утерпел старпом Серёга.
- Ну, если в Чернобаевском сельсовете, то, оказывается, можно,- смиренно пояснил боцман. А потом обидевшись, что старпом ему не верит, закончил в обычной для нас манере:
- Да вон у начмеда училищного можете спросить! Он за свидетеля был!
- Парни, - сказал капитан Ковтун. – Парни, я человек, конечно, среди вас временный, и свой рейс уже отработал, как договаривались. Однако думаю, вы знаете, что подарить счастливой новобрачной.
А мы точно знали. Механик Игорь, и матрос Кирюха тут-таки мотнулись в трюм и кинули к ногам растерянных молодых весь тюк грузинских контрабандных юбок. Такая вот куча наживы подвернулась. Нет, ну а что? Не знаю, сносила их уже та медсестра, или до сих ещё носит.
А старпом Серёга поглядел хмуро на этот дурдом, пошел и купил на весь свой заработок от прибыльного рейса водогрейный котёл. Такой, что работал и на газу, и на угле, и на дровах. И не имея времени отвезти в свою родную Бучу, целый год катал его на судне. А все таможенники Чёрного моря требовали доказать, что не на продажу в Турцию, и никто бесплатно не верил, только за бакшиш. Турки тоже. И с каждым рейсом всё больше мостила своё гнездо где-то на мачте «Фобоса» Дева Обида. Но Дева Нажива нас тоже не обходила – деньги на бакшиш у старпома всегда водились.
Ай славное дело, хорошее дело
Коньяк, и чулки, и презервативы.
2015