Рита была редким для нашего времени чиновником: честным, справедливым, порядочным. Без особых трудностей, не прикладывая никаких усилий, довольно быстро достигла административных высот.
Профессорская дочь, она воспитывалась у любящей бабушки, в строгих провинциальных традициях. Отличница, тургеневская девушка, она легко поступила в университет. Никто не удивился, что именно Рита стала старостой группы, членом студенческого ученого совета. Была она естественна и деловита. Суха и строга. Красива и изящна. Внешне она напоминала критскую «Парижанку»: копна черных волос, тонкий профиль, большие миндалевидные глаза. Вот только выражение глаз у них было совсем разное: кокетливый озорной взгляд критянки и ее - строгий, взыскательный, требовательный. Близких подруг у нее не было ни в школе, ни в университете.
Позже, когда стала работать в министерстве, на выставке она познакомилась с художницей, своей ровесницей. Сначала ей бросилась в глаза платина ранней седины этой женщины, потом их представили друг другу, они разговорились. С автором картин, она шла по залу, ловя себя на мысли, что ей все интересней слушать эту высокую, стройную женщину. Они стояли у скупых израильских пейзажей , но таких проникновенных и искренних, и словно вместе проходили по еврейским и арабским кварталам, входили в монастырские ворота православного храма, любовались Русской свечой, спасались от яркого солнца в тени многовековых олив Гефсиманского сада…
На много лет они стали добрыми друзьями, которым ничего не надо было друг от друга, кроме общения. Они садились в ее машину и выходные дни проводили в Плесе, Ярославле или Мураново. Праздники встречали в Венеции или Праге. Часто брали с собой внука художницы. Своих детей и внуков у Риты не было.
Замуж она вышла рано: первая любовь оказалась сильной и единственной. Они были странной, но красивой парой. Он - музыкальный, спортивный, коммуникабельный, из тех, кто становится душой компании. Она - строгая, сдержанная, пропадающая в читальных залах .
В первые годы в большой профессорской квартире её родителей часто собирались большие студенческие компании: дурачились, веселились. Она сдержанно принимала участие в этих посиделках, особенно не скрывая, что это тяготит ее. Юный муж любовно теребил ее, стараясь расшевелить, пел посвященные ей песни, писал смешные, веселые стихи. Отклик был тусклый, вялый. Постепенно все эти новогодние, первомайские и беспричинные тусовки переместились на дачу к их сумасбродной однокурснице, веселой, разудалой Алке. Как –то так случилось, что ЗДЕСЬ угасло, а ТАМ разгорелось, и они развелись. А больше романов у нее не случилось, и она занималась работой и наукой.
Рита рано осталась одна. Бабушки не стало, когда она училась еще на первом курсе, а родители погибли в автомобильной катастрофе. Она привыкла приходить в пустой дом. Единственным человеком, с кем ей было уютно, была художница, но год назад она буквально за несколько месяцев сгорела от неизлечимой болезни.
Рита тяжело переживала потери любимых, близких людей, эта последняя особенно потрясла ее. Им было уютно вместе, они просто нужны были друг другу. Матери художницы нужна была ее физическая и финансовая помощь, дочери – тоже. И только любимому внуку нужна была она сама.
Похоронили художницу на кладбище маленького подмосковного городка, рядом с могилами родителей. Сегодня была годовщина . Маргарита припозднилась, добираясь домой по московским пробкам. Гараж находился недалеко от дома. Она поставила машину и решила пойти домой через парк.
***
Женька никогда не видела своих родителей. У нее не было ни бабушек, ни дедушек. Зато у нее была Софья Геогриевна Мещерская. Из бывших. Из смолянок. Ее дворянство занесло ее на много лет в Сибирь. Она выжила. Научилась быть незаметной, но незаменимой в маленьком детском доме, куда в младенчестве попала Женька.
Врач-педиатр, Софья Георгиевна Мещерская долго билась за жизнь крошечного подкидыша, спасая от пневмонии и крайнего истощения. Две одиноких души, немолодой женщины и беззащитного младенца, сразу привязались друг к другу. Мудрая, опытная женщина рано распознала талант маленькой девочки. Рассматривая ее веселых, ярких клоунов, танцующих принцесс, необычно солнечные пейзажи, она сама учила ее правильно выстраивать композицию, понятно и ясно объясняла, что такое блики и рефлексы.
Однажды она рассказала маленькой Жене сказку: «Ангел пролетал над землей. Люди спешили по своим делам, ничего не замечая вокруг, и только маленькая девочка, подняв голову к солнцу, протянула свою ладошку, и в нее опустилось невесомое, прозрачное перышко. Это перышко было волшебным: того, кто смог поймать его, оно одаривало талантом художника или музыканта. Но только непременным условием должно быть стремление человека, в чью ладошку опустилось перышко, много трудиться, и тогда он сможет создать волшебный мир, в котором будет счастлив он сам и те, кто ему дорог».
Женя не по-детски серьезно восприняла эту сказку и неутомимо занималась живописью, музыкой, французским, итальянским -всем тем, чему щедро могла одарить ее Мещерская. Из этих усилий вырос прекрасный плод.
Женя легко поступила в «Строгановку». К этому времени Мещерскую разыскала ее древняя тетушка, и уже несколько лет они вместе с Софьей Георгиевной жили в Москве. Правда, комнатка, в которой они ютилась, мало напоминала тот уютный дом с пейзажным парком, где прошло детство этих двух дам преклонного возраста. Но даже в этом крохотном пространстве между дверью и окном притаился кабинетный “Petrof”. Жили скромно, но интересно. Нечастые старинные знакомые, навещая их, приносили с собой интересные книги, редкие пластинки. Вечерами читали Гумилева, Ахматову, Блока.
Женя любила эти тихие вечера, когда под прелюдии Шопена или ее собственные наивные импровизации Софья Георгиевна раскладывала пасьянс, а тетушка, открыв бронзовую крышечку мраморной чернильницы, в задумчивости время от времени опуская в нее стальное перо замысловатой ручки, исписывала очередную тетрадь своих воспоминаний.
Всё рассыпалось в одночасье. Сначала тихо и светло в мир иной ушла старая тетушка, а вскоре следом за ней – Софья Георгиевна.
Женя долго растерянно привыкала жить одна. Среди однокурсников было много приятелей, готовых с радостью разделить ее одиночество, но она не могла даже представить ЧУЖИХ в их маленькой комнатушке. Теперь вечерами она часто сидела в кресле, набросив на колени пушистый плед, листая альбомы Левитана. Женя давно обратила внимание, что в названиях его картин настойчиво повторяется слово «тихий»: «Тихая обитель», «Тихий серый день», «Тихое озеро», «Тихий день на Волге». Конечно же, это говорило о том, что любимый художник предпочитал тишину и одиночество. И этим он стал ей близок и как человек.
В свободные от занятий праздничные дни и каникулы Женя уезжала в Тверь, добиралась до озера Удомля или Островно, или в Покровское-Курово, в бывшую усадьбу Панафидина, где Левитан писал свою завораживающую «У омута».
Она сутками готова была сидеть перед этюдником, упиваясь открывающимися перед ней изгибами реки, улетающими облаками, сжигающим кустарники солнцем, жадно собирая все это богатство кистью и красками на картон или бумагу.
Сегодня ей особенно не хотелось отрываться от работы: в ней словно всё пело, всё как-то ладилось. Но назавтра надо было сдавать зачет, и Женя, оттягивая время возвращения, едва успела на последний поезд.
***
Закрывая дверь гаража, Рита боковым зрением уловила тень, быстро промелькнувшую за угол. « Показалось»,-решила она, но ускорила шаги.
Вдруг стало грустно. От одиночества. Давно она отгоняла это чувство, как злую маленькую собачонку, а теперь оно всё-таки вцепилось в нее.
Черная тень внезапно материализовалась, превратившись в цепкого
грязного бродягу. Рита попыталась обойти его, но он основательно приготовился к нападению: в его руках оказалась длинная толстая палка. Он попытался ударить Риту по голове, а другой рукой выхватить сумку. Промахнулся. От возмущения она даже не успела испугаться и только гневно воскликнула: «Убирайтесь вон!» Этот негромкий возглас словно подхлестнул бродягу, неудавшаяся попытка раззадорила его, он грубо рванул ее за рукав, ударил по ногам палкой, пытаясь повалить на землю. Рита отбивалась, растерянно повторяя: «Прекратите! Прекратите немедленно!» Она так и не осознала, что ее пытаются ограбить. Резкий удар по лицу - и она потеряла сознание.
***
Женя уже подходила к дому, когда в прохладной тишине ночи услышала вдруг звуки борьбы и неясные возгласы, больше похожие на возмущение, чем на крик о помощи. Прислушавшись, она понеслась в ту сторону, откуда доносились непонятные звуки. Увидев происходящее, мгновенно оценив ситуацию, набрав полные легкие воздуха, она заорала: «Пошел вон, урод! Я вызвала милицию!». Он попытался отмахнуться от нее, как от назойливой мухи, но Женя, размахивая этюдником, колотила им этого самого урода, видимо, чувствительно попав в какое-то уязвимое место, потому что тот, вдруг заорав, бросился наутек. Женя наклонилась над женщиной. Та, держась за голову, приподнялась, опираясь на локоть.
- Как вы?
-Спасибо, всё в порядке!
- Хорошенький порядок!- Женя протянула Рите руку, помогая ей подняться.
-Ты откуда здесь, девочка?- Рита посмотрела на их руки, перепачканные землей, и, наконец, ей стало страшно. За эту девочку, за себя.
- Что же вы не кричали?- спросила Женя, пытаясь стереть носовым платком грязь с ладоней.
- Неудобно…Уже поздно…Люди спят…- рассматривая разбитую коленку, ответила Рита.
Женя с недоумением смотрела на элегантную даму в порванных колготках, с расцарапанным лицом и с такой заботой относящейся к спокойствию окружающих. Всё было так нелепо: только что пережитая опасность, скрутившая ее в тугую пружину, пронеслась, оставив пустоту вместо успокоения. И в эту пустоту вдруг пролились горькие слезы запоздалого страха, жалости к себе, так рано оставшейся одной.
Внутри было горячо и горько.
Рита прижала к себе эту худенькую, почти подростка, девушку, стараясь успокоить. Неожиданно Женя так смешно икнула от слез, что расхохоталась сама и рассмешила Риту. Они сидели напротив друг друга и безудержно смеялись, пока не обессилили от этого нервного, истеричного смеха.
- Ну, всё, пойдем! - Рита решительно взяла Женю за руку.
Через час, приняв ванну, обработав раны, они пили ароматный чай с абрикосовым вареньем. Слушали и СЛЫШАЛИ друг друга. Было поздно. Вдруг Женя уловила знакомый с детства звук. Из окошка настенных ходиков подала голос маленькая кукушка.
-Ой, у меня дома такие же! - воскликнула Женя.
-Это бабушкины,- тепло отметила Рита.
Ей очень захотелось показать Жене фамильный альбом.
Большой кожаный альбом она доставала нечасто. Брала его в руки, когда становилось особенно грустно. Со старых фотографий смотрели любимые лица, излучающие любовь, интеллект, благородство. Внутри становилось щемяще тепло, как бывает, когда слушаешь Рахманинова. С особым интересом она рассматривала снимки, на которых были изображены две девочки-погодки. Белокурые,с длинными шелковыми локонами. Между ними сидела большая кукла, одетая в воздушное бальное платье.
Они устроились на уютном диване. Женя с интересом вглядывалась в незнакомые лица с неясным волнением, словно предчувствуя неожиданную встречу. Это чувство появилось в ней, как только она вошла в этот дом. И встреча эта произошла. Перевернув страницу, Женя взрогнула: на нее смотрела Софья Георгиевна Мещерская.
Женя подняла глаза на Риту:
-Откуда у вас эта фотография?
- Как откуда? Это моя бабушка!- Рита с удивлением посмотрела на разволновавшуюся девушку.
-Но это Софья Георгиевна Мещерская!
-Нет,- мягко возразила ей Рита,- это Ольга Георгиевна Мещерская. Только откуда ты знаешь Софью Георгиевну? Что тебе известно о ней?- теперь уже ее переполняло волнение и удивление.
Женя торопливо, сбиваясь, перескакивая с места на место своего повествования, расстилала перед Ритой яркую картину своей пока еще не длинной, но такой наполненной событиями жизни.
Рита, не отрывая глаз от девушки, постепенно постигала суть сказанного Женей, пыталась найти в запутанном клубке судеб тот узелок, который связывал ее и сидящую перед ней девочку. Ей удалось это сделать, и она стала рассказывать Жене свои семейные предания.
-У моей бабушки, Ольги Георгиевны Мещерской была младшая сестра – Софья. Они были как две капли похожи друг на друга. Были очень дружны и преданы друг другу. Семья тогда жила в Ленинграде. В ночь, когда были арестованы родители и Софья, Ольга дежурила в госпитале. Только отсутствие ее в родном доме в ту трагическую ночь спасло Ольгу от столь печальной участи. К счастью, тогда такое иногда случалось: в час ареста человека не оказывалось дома, а потом про него вдруг забывали.
О судьбе Софьи никто ничего не смог узнать. Бабушка много лет пыталась узнать хоть что-то о судьбе сестры. Бесконечно долгие часы она проводила в молчаливых скорбных очередях, где все надеялись услышать обнадеживающие слова из маленького окошка-амбразуры. Софья словно канула в вечность.
- И вдруг -ты! Словно награда за память, за бабушкину душевную боль, не затихнувшую в ней до последних ее дней.
…Они уже давно сидели молча, переплетя кисти рук, не сводя друг с друга глаз. Обе думали о том, какой мучительно тяжкий путь потерь, утрат, сиротства и щемящего одиночества прошла каждая из них. Но как одновременно мудра и прекрасна жизнь, которая , словно вознаграждая за страдания, дарует тебе, порой, родственную душу.
Кто знает, может быть, кукушка, живущая в часах, начала сейчас отсчёт их новой жизни, согретой теплом двух, теперь уже НЕОДИНОКИХ сердец…