Техническая левитация экспертов в неблагоприятных условиях среды
Обстоятельства, ни с того ни с сего свалившиеся на нас из тайных своих убежищ, часто вызывают к жизни решения, которые с точки зрения логики не имеют сколько-либо заметных оснований считаться разумными. Но где-то во глубине весьма отдаленных инстанций на этот счет обнаруживаются, понятные посвященным, соображения, опрокидывающие формальные постулаты и тогда решения всё-таки принимаются, поражая стороннего наблюдателя своей внешней бестолковостью.
Теперь наступает очередь действовать исполнителям. Именно им надлежит найти выход из неловкого положения и двигаться в направлении цели, указанной источниками руководящих указаний, то и дело разрешая возникающие при этом проблемы так, что, в конце концов, отнюдь ни частные детали совершаемого исполнителями действа, а только лишь обретенный успех - победа, если угодно - оказались бы в мимолетном поле зрения стрессоустойчивого руководства.
Шел четвертый час пополудни. Сумерки субполярной зимы уже сгущались за невеликим кабинетным оконцем, снаружи обрамленном багетом только что налипшего снега.
Ещё по утру всюду царил ядреный морозец. Дышалось легко, и радостно было на душе не от чего-то конкретно доброго, а просто так, от удовольствия жить в этом мире. Небо было чистое; видимость - миллион на миллион. И все жители крохотного посёлка на краю земли пребывали в состоянии ожидания вертолета – таковую информацию, при работе радиостанции в режиме микрофона, невозможно удержать в тайне от населения; и новость эта уже будоражила кровь заинтересованных подслушивателей радиоэфира, когда начальник ещё только покидал радиорубку.
Но вот разом вдруг потеплело, воздух затяжелел и пришел в движение; а набежавшие тучи стремительно припали к снегам и, поддавая свежие их порции, принялись игривыми струями перегонять сугробы с места на место. Им занятие на несколько суток, а нам - присутствовать при сём представлении. Теперь пойдёт час за часом сомнамбулического пребывания в исчезающей реальности. И ведь работу-то не бросишь. А в такую погоду умственная деятельность конторского люда обращается в имитацию, при которой если и возможно выполнение примитивных телодвижений, да только лишь через усилия всё большие и большие, но всё-таки уж явно не соизмеримые с мощью разгулявшейся не на шутку стихии.
Где-то в сотне километров отсюда командир экипажа уже принял адекватное решение, и машина легла на обратный курс, чтобы успеть до наступающей непогоды возвратиться на родной аэродром – хоть невелика беда для нас, но все же разочарование, оно имеет место. Так же как и предвкушение предстоящего вечера с женой. А, наверняка, соберутся друзья; будет тепло, сухо и веселая атмосфера дружеского круга заслонит собой капризы непогоды. А пока остаётся пара часов до конца рабочего дня, и сонливое со-стояние все больше опутывало его тело, растворяющееся в безволии.
Вот бы уснуть!
Но даже если это окажется возможным, все равно этот сон будет изнурителен.
Сквозь подступающую дремоту он расслышал приглашение к начальнику.
Надо идти. И, встретив в электрожелтом свете коридора пару-тройку сомнамбулических сотрудников, он толкнул дверь в руководя-щий кабинет.
Начальник, как и положено, бодро сидел за своим столом. На него старался соколом смотреть главный инженер, притулившийся рядом, за столом заседаний. Напротив него пребывали два эксперта по сугубой проблеме, явившиеся к нам недавно из южноукраинского города, дабы своим авторитетом наставить нас на путь научного разума. Тогда, по замыслам больших ребят из управления, мы сможем одолеть открывшуюся нам проблему и существенно прибавить в производительности труда.
Сколько я себя помню - не было ни единого дня, чтобы совершае-мое нами производство шло бы само собой по схемам нормального режима управления. Постоянные усилия по поддержанию то и дело стремящегося рухнуть процесса труда, напоминали, скорее всего, реанимацию. В любую минуту, могло случиться что-либо такое, на противодействие которому не оказывалось ни технической возможности, ни материальных ресурсов; а уж человеческий-то фактор, ну никак не оказывался в рамках возможностей, соответствующих гармоничному сочетанию физических, интеллектуальных и психологических биоритмов работников, на которых в этот день ещё не иссякли надежды.
Чтобы поддержать наш энтузиазм на приемлемом уровне, налетали бойкими косяками многочисленные комиссии. Тогда цвет местной руководящей элиты собирался, обсуждалось состояние дел, осуществлялся осмотр объектов работ, затем следовал отдых на природе, который как-то разом всех сближал. По возвращению с лона природы, гости садились за формулирование предписаний, а хозяева украдкой бросали ожидательный взор в известный сектор неба, поскольку представительских запасов всегда оказывалось недостаточно.
Впрочем, на это раз, всё протекало на редкость удачно. Рекомендации в общей форме уже были изложены заезжими светилами. О том, что они нереальны, видно было с первого взгляда, но:
- Да, мы будем с нетерпением ждать официального отчета, пожалуйста, поторопитесь.
– Ну, конечно, конечно, - представим в установленные договором сро-ки!
Теперь предстояло отправить их восвояси.
Но как? Вертолет не долетел. Пурга, начавшись к полудню, про-длится дня три, если не больше. А самолет на материк, на который уже куплены для них билеты, улетает через четыре дня.
И вот полчаса назад, когда я проваливался в дремоту, наш радист принял приказ:
- Отправлять наземным транспортом!
Собственно, я и понадобился для того, чтобы быть представленным - спешащим выбраться из нашей дыры экспертам - как руководитель быстро сформированной для этой цели автоколонны, состоящей из двух грузовиков Урал-375 - по одному на каждого из этих важных персон.
Обычно водители весьма неохотно берут с собой в рейс пассажира. Поскольку на всё время пути следования по безлюдным пространствам кабина превращается в модуль жизнеобеспечения: это - и пост управления движением; и склад одежды, инструмента, продовольствия; это - и кухня, и комната отдыха, и спальня. Тонкая сталь отделяет жизнь рейсовика от окружающего мира, для которого гибель человека более естественна, чем появление оного в этих недружественных пространствах.
Напрашивающиеся здесь аналогии из космонавтики, на первый взгляд могут показаться натянутыми. И всё же - в космос выводятся люди в аппаратах, надежность которых обеспечивается невероятными усилиями многих. И что же, в конце концов, может угрожать космонавту? да всего лишь гибель в считанные мгновения. Здесь же, в условиях бездорожья, на просторах где нет ни топлива, ни жилья - только работа двигателя гарантирует жизнь человеку. Заглохнет движок - и несколько часов даётся на мучительное выравнивание температур двигателя, атмосферы и тела человека. А о случившемся начинают подозревать только через сутки или двое, когда будет пропущен контрольный срок прохода точек на трассе. Есть тройка таких, где живут люди: метеостанция, перевалки оленеводов да нефтеразедчиков.
Сегодня случай особый, и водителям придётся-таки потесниться, чтобы принять попутчиками каких-то важных шишек.
Для поддержки автомобилей в этот рейс пущен гусеничный везде-ход. Машина допотопная - еще первых послевоенных времен - артилле-рийский тягач средний АТС-712. У него приличная мощность двигателя, короткий кузов и огромная кабина, где за сиденьями находится отсек, в котором могут набиться человек восемь. Обычно отсек бывает заполнен причудливым набором бутора: запасные траки и катки, лопаты, канистры, топоры, паяльные лампы, пилы, ящики с тушенкой и сгущенкой, водкой и колбасой, спальные мешки, валенки и бог весть что ещё.
Но прохладновато будет.
Если в автомобиле водитель может находиться в сапогах и куртке, а то и просто в рубашке, то здесь без унтов, телогрейки и шапки не обойтись.
Итак, выезд через два часа.
Жена - в легком замешательстве – думает, чего же собрать в дорогу. Ну, уж это я сам - ассортимент обычный: чай и сахар (а лучше бы сгущенка), по возможности тушенка или сайра бланшированная (дефицит из семейных запасов) и хлеб. Комплект одежды выверен уже давно, и ждёт своего часа.
Однако, - время выходить - вон у машин уже кучкуется народ.
- Ну, пока. Чмок в щечку, чтоб только не раскисать.
- Привет, парни, я - с вами. Николай, берёшь к себе в вездеход? – такова формула вежливости. А вы разбирайте себе стариков. Да не прессуйте их - они ценный груз, и ни в чём не виноваты.
Обязанности старшего рейса, замысловаты до нелепости. И наполняемость их реальным содержанием зависит от особенностей назначенного на этот подстраховочный пост. Некоторые прямо-таки сотрясаются в административном раже и, едва только приступив к обязанностям, начинают активную распорядительную деятельность. Тогда невольным подчиненным остается или же сразу послать его куда подальше, или во все время действия делать вид, что эти его указания очень важны и исполняются ими, по мере возможности, или же игнорируются, без тени эмоций. Это тяжелый случай, чреватый конфликтом в самое неподходящее время. Другие же - стоит только скрыться из вида начальства, - принимают вид своих в доску парней и, осознавая свою явную непричастность к выполняемой работе, развлекают себя и окружающих в меру своих способностей. Ни вреда, ни пользы от них нет - разве что веселее время коротать.
Со мной же случай ни тот и не другой. Демонстрация власти мне противна по своей сути, шутки же, без учёта обстановки, вызывают раздражение. Тут тоже нужно знать меру. Но коль скоро от назначения не увильнешь, то остается только одно - проникнуть душой в атмосферу работы, стать как бы фантомом водителя и пережить вместе с ними каждое мгновение пути, не столь драматически, как это может показаться исходя из знакомых уже рассуждений, а до обыденного просто.
Если этого мало, то - стань каждой деталью горячего двигателя, своим телом восприми нагрузку каждого участка трансмиссии и обратись в колесо, которое своими, то тугими, шинами прорезает свой путь, а то приспущенными скатами медленно наползает на сугроб, дрожа от напряжения, то и дело срываясь в судорожное проскальзывание, что бы снова и снова продолжить восхождение на очередной гребень заноса. Снова и снова, из мизерных участков отвоеванной дороги составлять километры пути. Как горячи эти гибкие шины, снег тает на высоких скатах. Но надо идти вперед!
С каждым водителем, оставшимся наедине с дорогой, внешне ничего не происходит, но по некоторым признакам можно заметить, как он замыкается в себе и звериными чутьем улавливает каждый изгиб пути, каждый спуск и подъём, ведь это его работа и нет никого, кто бы мог разделить с ним его участь.
Нелепо пришельцу вмешиваться в этот интимный процесс. Просто сопереживай. И, если твои эмоции совпадут с реакцией водителя, то вопрос совместимости отпадёт сам собой. А когда обстоятельства заведут шоферов в тупик, - и так бывает в рейсах по пурге - может быть именно тебе придётся решать что делать? Иногда бывает нужен тот, кто делает за всех трудный выбор. Как выжить? Как не дать каждому возможности действовать врозь, чтобы сложить в общий котел имеющиеся средства выживания, и распорядиться ими рационально до бесчеловечности. И, самое главное, сделать так, чтобы быть вместе, даже на последнем пароксизме воли, дыхания и попытки замерзающего тела пожить ещё хоть самую малость…
И что тут сложного? тем более что чрезвычайные обстоятельства так редки - обычный рейс, знакомая работа. И, если бы не эти два особенных пассажира, никто бы не стал особенно заморачиваться, обставляя выезд в пургу специальными условностями. Просто взяли бы и выехали ребята из посёлка в направлении Города совсем по-английски, не прощаясь. Но сейчас следовало подстраховаться на всякий случай. Мало ли что.
Действовать нам надлежало в Анадырско-Пенжинской тундровой равнине, по Нижне-Анадырской низменности и Великореченской впадине. От начала средней части течения реки Великая до побережья Анадырского лимана. Если слева пространство пути ограничивали речные террасы большой реки, само ее невероятно извилистое русло, отроги горного хребта Рарыткин, наконец, то справа открывался ничем не ограниченный оперативный простор вплоть до побережья Анадырского залива Берингова моря. В этом районе преобладает равнинно-холмистый рельеф, изрезанный понижениями, руслами тундровых речушек. Летом в этих местах царит своя насыщенная жизнь среди кустарников ивы, ольхи, кедровых стлаников, в их зарослях и на открытых участках кочкарных тундр расположено царство птиц и мелких грызунов. Зимой же все это скрывается под снежным покровом, высотой до метра, который залегает неравномерно, поскольку сдувается в понижения и заросли кустарников. Климат здесь формируется под влиянием океана. В связи с частыми циклонами, зима здесь относительно теплая, многоснежная с частыми и сильными ветрами. Температура января - 23 градуса при абсолютном минимуме -47 градусов. В течение зимы часты оттепели и сильные гололеды.
Населенных пунктов и дорог в районе нет.
Но есть этот временный поселок, куда из Города бывает необходимо доставить максимально возможное количество грузов, чтобы в лето уменьшить нагрузку на дорогостоящий воздушный транспорт
С началом зимы пробивалась зимняя трасса. Собственно это сделать было несложно. Бывалые трактористы выезжали в пару, реже тройкой с санями груза на прицепе, и брали направление по правому берегу реки Великая, не спускаясь в зону её террас, шли, ориентируясь на выступающую среди равнины возвышенность, медленно пробивались сквозь сугробы на невысокие увалы, затем по их гребню шли до речушки Этчинку. Дальше им предстоялаа переправа через речку Чирынай, а уж потом была речка Тамватвээм. Затем следовал участок пути с подъемом в сторону близкого горного массива, левый поворот в долину ручья Ягодный и далее уже - к поселку у самого подножья гор.
Всё, около трёх сотен километров позади.
В ясную безветренную погоду все ориентиры как на ладони. Остаётся только штурмовать заносы, пробивать сугробы в низинах и взбираться на следующие за ним откосы. Коли увяз, не рыпайся, подожди попутчика, отцепи его сани, зацепитесь двойной, тройной тягой, и выдерните таким образом все сани на ровное место, зацепите снова каждый свою тягу и - продолжай движение пока не упрёшься в новое препятствие. При такой работе на трассе, каждый бугорок и ямка становится до боли родной и, если ты прирожденный водитель, ты запомнишь её надолго, тем более что за прошлые зимники вокруг набросано пустых и не очень пустых, а случается и полных бочек из-под горючего, кое-где торчат тонкие былиночки ивняковых вешек. В общем, ничего так уж серьёзного нет. Только терпение, мой друг, терпение. Ибо сколь противна становится эта сопка на горизонте, по форме напоминающая голую жопу, к которой вот уже вторые сутки ты все никак не приблизишься.
Но налетит ветер, и скроются дали. Теперь только несколько метров впереди пробивают фары. А при неверном свете брезжущего дня вообще всякие измерения перестают существовать. Только серая пустота вокруг. Но когда не видно ни одного ориентира, тогда стоп - ни шагу вперед. Нетерпеливых ждет ловушка оперативных просторов.
Когда ещё тебя смогут найти, и будет ли тебе прок от этого?
Встали, развернули машины капотами друг к другу, чтобы уменьшить потери тепла, который только и получается расходом топлива. Отрегулировал оборотами температуру жидкости в системе охлаждения, -обычно это та же солярка - и можешь балдеть, собравшись в одной кабине пить чай, травить байки, или уходить спать в свой салон очень тщательно подготовленный для зимней работы. Так что в нём есть какая-то особая приятность – сухое тепло от двигателя, запах исходящий от его раскалённых коллекторов и устоявшееся одиночество странника снежных пустынь.
(Давно уж я не спал с таким удовольствием, как когда-то на полике трактора в обнимку со стойкой газульки).
Появилась хоть какая-то видимость, значит снова вперед, до речки, которая хорошо хоть покрылась прочным льдом. А если лед не держит - тогда ныряем в брод, разбиваем лед и, круша неприступные забереги, выходим на противоположный берег.
И так до самых первых огней поселка, которые словно тянут к себе неодолимой силой, движение вперёд ускоряется, но не зевай, ибо обидно будет врюхаться на виду у всех в какую-то пустяковую рытвину, и повторить обычный цикл извлечения из нее на глазах у жадной до развлечений толпы.
А пока все участники рейса ждут главных пассажиров. И вот из конторы появилась группа лиц, на общем фоне которой выделялись две фигуры весьма характерной наружности. Ватные куртка и брюки - новые, еще не обмятые- обращали помещенных в них людей в подобие роботов. Не растоптанные, жесткие валенки так и норовили уронить носителей в произвольно выбранную сторону. Капюшоны курток покрывали их головы и под стянутыми оборками угадывались ошеломленные глаза новоявленных северных путешественников. Каждый из них беременем держал впереди себя раздутый дорожный портфель, обхваченный большими меховыми рукавицами, теперь непонятно для чего оборудованными торчащими в сторону отсеками для большого пальца, в котором вполне могла поместиться добрая половина пятерни.
Портфели предваряли своих владельцев ещё находящихся под прикрытием стен, и, когда появление это, наконец, произошло струи снега со всей округи принялись обхаживать новичков. Липкий снег слепил их глаза, напор ветра сбивал дыхание, а тело внутри кокона, предназначенного предохранять их от не благоприятных воздействий невольно предъявленной среды, утратило приобретенные с младенчества навыки координации движений, и путешественники начали валиться из стороны в сторону.
Перемещение их вперед, между тем, продолжалось и завершилось, наконец, у предупредительно распахнутых дверок персональных автомобилей. Теперь каждому предстояло задрать ногу высоко, до уровня подножки, а руками, все никак не расстающимися с драгоценным портфелем, зацепиться в невидимой вышине за что-либо и рывком взгромоздиться ровно на половину высоты. Но теперь можно сунуть этот портфель куда-то во-внутрь кабины и завершить еще одним судорожным порывом своё восхождение на предназначенное сиденье. Теперь нужно дать себе немного времени, чтобы осознать величие обретенной победы. Тем более значимой, что провожающие едва удерживались от позывов подтолкнуть, наконец, в задницу так долго воздымающихся ввысь мучеников науки.
Но, что делать, если завершившуюся на этот раз операцию еще не раз придется повторить во всё время пути. Хотя бы по малой нужде. Тогда предстоит выброситься в вязкий сугроб, постараться придать телу устойчивость от порывов ветра и сохранять её во все время действия. Руки опустить вниз и найти там предусмотренный на этот случай проем. Извилистой рукой пройти, кулиса за кулисой, покровы одежд, поймать в их недрах искомый отросток и вытянуть его наружу насколько это возможно, чтобы дать уже рвущейся из души струе не затеряться в складках одежд, а, напротив, пометить чуждый сугроб знаком еще одной одержанной виктории. Нужда же более существенная и не поддается описанию ввиду несравненно более драматичных деталей.
Возможным критикам излишней натуралистичности приведенных подробностей уместно напомнить древний полярный анекдот об экипаже самолетика, развозившем почту по стоянкам оленеводов, метеостанциям и тундровым селениям. Их долгий день заполнен короткими перелетами, посадками для приёмо-сдачи свертков с корреспонденцией и взлетами к новой точке.
Когда же случилась суровая необходимость, то страждущий, под прикрытием фюзеляжа, порывисто распаковал себя, присел и с удовлетворением отметил прохождение очистительной субстанции, - аккурат на тайно подставленную коллегой картонку, тут же отброшенную в сторону.
Удивительна особенность человека, не пренебрегающего последней возможностью бросить прощальный взгляд на отринутое своё!
Каково же было удивление человека, не увидевшего в данном случае ровным счетом ничего. Тут у него невольно возникает подозрение на помехи со стороны летного обмундирования. Но как же обеспечить тщательность осмотра, когда командир нетерпеливо зовет замешкавшегося к рабочему месту. Наспех собран костюм. И загадочность совершившего продолжает беспокоить бедолагу борттехника, тем более усиливающуюся от того, что командир со вторым пилотом, принюхиваясь, как-то подозрительно переглядываются.
Надо ли продолжать, сколь резво бежал наш герой, пренебрегая всеми условностями, под малейшее укрытие на очередной стоянке, всякий раз возвращаясь обескураженным, для нового перелета?
Вы считаете, что подобная озабоченность свидетельствуют о распущенности героя, этого, допустим, анекдота? Совершаемая им, хотя бы и при ясной погоде.
Но, повествуя о перипетиях пурговой одиссеи, простительно ли умолчать о проблеме, стоящей первой в череде выпадающих на долю любого из оказавшихся в это время за пределами привычных достижений цивилизации.
А именно таковой и обещает быть обыденность предстоящего путешествия, когда выход за пределы кабины и возвращение в неё приобретает черты сверхъестественности.
Наконец сказаны слова напутствия, привычно доброжелательные, и - можно ехать. Разом захлопнулись дверцы кабин. Взревел вездеход, дернулся и стремительно ринулся прочь от жилых огней в беспросветную мглу едва угадывающейся долины ручья. За ним один за другим вперевалку двинулись Уралы, сразу же начавшие буксовать в колее, продавленной первопроходцем. Несколько минут еще можно наблюдать во мраке блуждающие проблески огней фар, пока колонна не скроется за первым поворотом долгой дороги.
Теперь провожатые с легким сердцем могут вернуться к своим де-лам. С глаз долой – из сердца вон. Хотя бы до ближайшего сеанса радиосвязи с начальством.
Отныне дальнейшее развитие событий, не подконтрольно никому из оставшихся здесь.
Отлично мчаться сквозь пургу по снежной целине на этом АТСе ! Приличная мощность мотора, передняя центровка порожней машины и абсолютная гладкость днища корпуса, превращают ее в болид, со страшной силой пробивающий с ходу любые сугробы. А если уж найдутся такие, что способны оказать сопротивление таранному железу, то пары, тройки расходок оказывается достаточно чтобы вновь устремиться вперед, оставляя после себя вырытый снежный коридор. Так, что водителю остается лишь сдерживать себя, не увлекаться порывом вперед, не проскочить очередной поворот- случай чисто гипотетический для аса зимних трасс, способного перемещаться здесь по отложившимся в памяти ориентирам, хоть с закрытыми глазами, хоть с глазами упертыми в кромешную мглу, - только снежные вихри пересекают путь у самого капота в ярком свете фар.
Однако же на этот раз не следует забывать о ведомом караване, ибо скрылись из виду последние признаки огней скребущихся по следу автомобилей. Можно ли сделать что-либо для облегчения их участи? Вряд ли. Самое лучшее, что можно предложить, это оставить их путь в неприкосновенности, чтобы избавить от привязанности к соблазнительной колее, предстающей одним бесконечно длящимся препятствием, мешаниной перемятого снега с только что образованными заносами. Скребстись, скребстись вперед, до одури бесконечно, по малу продвигаясь вперед.
Взять на буксир? Уже сам вид вывернутых в разные стороны колес передка, уже готовых выскочить из шарового шарнира оси,- что уж там говорить о трубопроводах тормозной системы и подкачки шин,- остановит саму идею в само зародыше. А потому остаётся эта нудная игра в догонялки: рывок вперед, остановка и долгое ожидание отставших.
А пока можно разогреть до синего рокочущего пламени паяльную лампу, вскипятить ею большущий чайник воды, запасённой ли в канистре, или же из натаянного снега. Вон его сколько кругом. Набьешь для начала первую порцию, и смотришь как оседает белая масса и появляется темное пятно первых признаков жидкости. Растаяло все, дождись, пока вскипит бурлящей волной, тогда новая порция снега сразу же тает, пока не скроется полностью. Несколько заходов - и чайник полон, уже закипел. Пачку заварки высыпаешь туда, накрываешь подручной рукавицей, – не искать же в хламе вечно теряющуюся крышку, - и вот уже терпкий запах дразнит и манит.
Тем временем подъезжают автомобили, останавливаются, из них выпрыгивают водители и бегут в нашу кабину, за ними на удивление споро вылезают натренировавшиеся уже оба профессора, догадавшиеся снять куртки и только гигантские штаны на помочах еще сковывают своих новых владельцев.
Теперь все вместе. Глушится двигатель, чтобы можно было бы спокойно поговорить.
Только что это невеселы наши гости, натянутость отношений угадывается в их нарочитом равнодушии? Ну да ладно, попили чайку, обмолвились чуток, обменялись деталями обстановки и - по машинам!
Однако вскоре, на одной из стоянок, когда пассажиры приотстали по своим делам у колеса, бедолаги водители в голос возопили:
-Ну, блин, достали. Представляете - лезут во все дырки, советы там, и прочее. Сначала, правда, были смирные, все зырили по сторонам, а теперь осмелели - туда не рули, сюда не съезжай! А куда уехал вездеход, почему бросил нас, почему отстала вторая машина, а мы не заблудились, как мы будем выбираться из оврага? Задолбали, одним словом.
Но по виду не скажешь - вон сидят оба, молча отхлебывают чай, и глаза не дерзкие, потуплены долу. Но молчат, стервецы, видно копят агрессию. Ну, стало быть, пора заглянуть в обитель зреющих конфликтов. Умозрительно. А как же иначе узнать, что происходит в тесных кабинах автомобилей. Впрочем, эта умозрительность условна, ведь без труда каждый может представить себя, со всеми своими достоинствами и недостатками, на месте и водителя и пассажира, обреченных на сосуществование бесконечных часов в весьма ограниченном пространстве кабины посреди пугающей пустоты беснующейся стихии.
Вот он, пассажир, сидит нахохлившийся в своем нелепом костюме и портфелем в руках.
-Да вы устраивайтесь удобнее. Портфель поставьте в ноги. Куртку можете снять и расстелить на сиденье - будет тепло.
И, пока он машинально выполняет сказанное, наша поездка, уже началась.
Передняя машина некоторое время маячит впереди серым пятном заднего борта, фаркопа, и игрой подвески, - колеса, словно лапы пушистого приземистого зверя поочередно наползают на препятствие, и наигравшись оставляют его тебе. Габаритные огни передней машины едва различимы или исчезают вдали. В свете фар видна только глубокая рыхлая колея, сразу же перехваченная свежими заносами. Ближний свет выхватывает из мрака малый круг, в котором оттеняются вздыбленные ломаные куски наста. По ним-то и можно определить трассу дороги. Основную сложность представляет сама эта колея, рыхлый глубокий снег держит машину, не дает ей разогнаться и ты можешь выскочить из неё и двигаться по целику, сходу пробивая заносы, либо прорезать их малыми расходками то заднего, то переднего хода, либо снизив до предела обороты, включив все мосты и блокировки дифференциала, в натяг вползать на них. Занос кончается и за ним следует участок более плотного или неглубокого снега, где можно, разогнавшись, проехать немного, до следующего препятствия. При этом нужно не терять из виду ориентиры проложенной передней машиной колеи, в которую можно скользнуть, если надоест череда штурмовок. Тогда снизив давление в шинах, включив все мосты ползти на минимальной скорости долго-долго. Когда дорога уходит в низины, то важно понять, куда следует предстоящий поворот, чтобы избежать глубоких сугробов, крутых обрывов, напрочь занесенных снегом кустарников. Тут, если зазеваешься, придется много поработать, прежде чем выправишь путь.
Тем временем, обустроившийся пассажир начинает проявлять признаки осмысленной деятельности: пытается разглядеть, что же происходит вокруг. Видимо успехов в этом деле ожидать не приходится, тогда он начинает следить за очередностью переключений, осмысливать содержательность того или иного маневра, пытаться сквозь руль разглядеть на спидометре не значения скорости, с ней давно уже все ясно, а счетчика пройденного пути. Ну, пусть себе поломает голову. Все будет чем занять себя.
Да, вокруг ничего не видно. Темнота и безжизненность. Интересно, сколько времени займет эта дорога; поспеем ли к самолету? Ну, до этого ещё далеко, и все зависит от этого водителя. Интересно, что же привело этого человека за баранку машины в этих нечеловеческих условиях. Сколько подобных невзрачных личностей, неудачников по жизни, проходило там, дома, мимо него. Дела не позволяли проникнуть в нехитрую тайну их судеб, от которых они теряли себя и бежали в бесконечный загул, бродяжничество, одиночество.
И теперь от подобного типа зависят его планы, а может и сама жизнь. Как ужасно все вокруг! И зачем надо было соглашаться возвращаться этим зимником?
Однако, где же передняя машина? Не видно. Неужели мы так сильно отстали? Что он может, этот совсем ещё молодой парень, неотрывно уставившийся взглядом в лобовое стекло? Что он там видит? Конечно, надо признать в автоматизме этих бесконечных переключение, некоторый опыт. Но достаточно ли его чтобы вывести машину в одиночестве. Где же все-таки передняя машина, где, наконец, этот чертов вездеход, так безответственно игнорирующий ясно выданное задание - обеспечивать их движение? Безобразие!
Так проходит ночь, и немощный рассвет начинает брезжить откуда-то сверху, нейтрализуя свет фар и превращая окружающее в вязкую серую субстанцию, утратившую всякие ориентиры. Нет больше теней от подсвеченных фарами торосов - единственных реальных ориентиров. Встреченные же предметы предстают настолько искаженными, что оторопь берёт: какая-то полузанесенная коробка, покажется издали невесть откуда взявшимся сараем - и долго добираешься к ней, пока с досадой не вомнешь ее колесом в след.
По всему видно, что скоро выедем к перевалке пастухов. Тут нужно переждать световой день. Невозможно ехать в этих условиях.
По появившимся отдельно стоящим кустарникам ясно, что стоянка близка. И в самом деле - вот показались впереди два размытых силуэта. Один - жилой дом семьи содержателей перевалки, другой - барак с вечно выбитыми, затянутыми рваной пленкой окнами. Кто решится жить в этом гадюшннике. Рядом уже стоят вездеход и передовой Ура-лец.
Подъезжаем вплоть. И собираемся все вместе.
-Так, видимость совсем никуда, - здесь проведем дневку, а в ночь пойдем дальше.
И тут экспертов словно взорвало:
- То есть как это - дневку? Нет, нужно не терять время и ехать дальше. Вы что это, с ума сошли - всего каких-то шестьдесят километров за двенадцать часов, а это половина суток. А впереди еще как минимум пять раз по стольку. В конце концов - какова цель этого рейса, вы помните?
Несомненно, это обращение к старшему рейса, самоустранившемуся в таких сложных условиях от своих прямых обязанностей.
Ответа они не дождутся.
Но всем и без того ясно, что нынче все влипли. Дневка обещает превратиться в сплошной базар. Не удавить же их на самом-то деле. А до Чирыная сорок километров - там давно предусмотрительно оставлен балок, там топливо, там печка, там нары, наконец.
Переглянувшись, никто не выразил своего несогласия с очевидным решением.
И нельзя сказать, что зря.
Просто в обыденную канву дорожных событий добавилась некоторая бодрящая сюжетная нить.
Воспрянувшие духом эксперты теперь, словно ожили, и задались целью контролировать и комментировать всякое нерациональное по их мнению действие. Прошли три часа пути, прошло все пять. Не один раз собирались все вместе за чайником.
- Сколько - спрашивали всякий раз эксперты,- осталось до Чирыная?
Много.
И снова начиналось движение вперед.
Глаза уже болят высматривать хоть что-то впереди капота. Но машина делает свое дело, и пожирает метр за метром эту тундру. То едем колеёй, то сбоку от неё. Да что-то Сереги долго не видно. Неужели завис в том буераке. Плохо. Надо бы подсобить. И начинаю выворачивать на целик, чтобы широкой дугой повернуть назад.
-Куда это мы едем, почему разворачиваемся? Нельзя!
И руки старика вцепились в баранку.
-А ну отпусти руль, а то дам в торец! Там ведь Серега и твой напарник.
-Но это нелогично, раз это случилось, надо самостоятельно пробиваться к жилью. А так погибнем и они и мы.
-Да ты что это заумирал, старый? Сиди, - говорят тебе - смирно, а то выброшу здесь.
Тем временем вон он, Серега.Покурили возле машины за ветерком.
- Ты чо это?
- Да, оплошал малость, зевнул и - в сугроб по самый капот. Ну, поехали!
На этот раз наши мучители идут к вездеходу уж очень неохотно. Мы все уже услышали историю вспыхнувшего бунта и обдумали как быть дальше.
-Черт нас дернул послушаться этих мудрецов! - слышат бунтовщики, - ну как тут ехать, когда ничего не видно? Значит так, - предлагаю пассажирам по очереди идти впереди машины с красным полотенцем и прощупывать дорогу.
Обреченность овладевает учеными. Да, они тоже так думают. Они готовы сделать это.
Дружное ржание сотрясает вездеход и уносится в просторы буйного мира.
Всем становится легко и ясно. Мы едины все: машины, водители, эти невольные пассажиры, как пурга и дорога, едины. И нам все нипочем. Мы будем на этом Чирынае, и будем в Городе, будем везде, где только захотим. Что нам какие-то там сроки! Любая дорога всегда когда-нибудь кончается.
А пока есть время, поделись с попутчиком своим сокровенным, поддержи его в эти нудные часы приближения к цели.
Едем! Ползем! И приближаемся!
На восьмом часе пути от перевалки, вновь появились прирусловое редколесье и в нём долгожданный балок проступил серыми боками своих дощатых стен.
Так, надо быстро обустроиться на отдых; и все пришли в движение, каждому нашлось дело.
А первое, что нужно сделать, - это растопить печь.
Сначала предстоит раскидать снег над кучей угля, предусмотрительно сваленного рядом с домиков еще года два назад и надолбить достаточное количество смерзшихся черных комьев.
В округе нет ничего сгораемого, кроме торчащих из снега верхушек кустарника и промерзших сырых стволов редкого тополёвника, а лучшей растопкой, несомненно, являются тарные ящики из-под консервов, поэтому их лучше всего возить с собой, и расходовать экономно.
Сначала нужно наколоть мелкую щепу и сложить ее особенным образом. Поверх нее положи две, три перекрещенные дощечки. Этого достаточно, чтобы от спички разом принялась щепа. Дай время разгореться всем дровам, и когда жар будет достаточно сильным, рассыпь по его поверхности ровные комья заготовленного угля. Вскоре он ровно загорится, нагревшись до ровного красного свечения, тогда подсыпь еще одну порцию, еще и еще. Когда образуется ровная подушка раскаленного докрасна жара, то произведи большую загрузку угля. Бока железной печи скоро заалеют и жаркое тепло начнет заполнять объемы помещения. Совсем скоро станет тепло, даже жарко, тогда засыпь в чрево печи полную загрузку и манипулируя открытием, прикрытием дверцы печи и поддувала установи длительно тлеющий режим. Его хватит часа на три, по истечении которого почувствуется прохлада. Тогда нужно пошуровать в печи, просыпая золу в поддувало и обнажая ядро, еще хранящее жар. Повтори загрузку раз или два, достаточные на остаток ночи.
Пока растапливается печь, наибольшие приверженцы чистоты найдут метелку и вышвырнут ею в дверь скопившиеся пустые консервные банки, окурки и мелкий мусор. Доски стола могут оказаться протертыми, на нарах расстелены принесенные спальники. Теперь, когда разогрета нехитрая снедь, всё готово к ужину и последующему отдыху в райском комфорте.
Горят свечные огарки, колеблющиеся тени играют по стенам, только лица и руки сомкнутых в круг едоков озарены библейским светом.
За окном может быть всё, что угодно стихии, здесь же струится тихая благодать человеческого жилья.
Пока водители готовят свои машины для длительной стоянки с работающими двигателями, наши эксперты просят дать им возможность самим приготовить ужин.
Здесь нет проблем, пожалуйста!
Тогда один, видимо наибольший специалист этого дела, начинает действовать. Второй же, с воодушевлением служит на подхвате, то и дело срываясь из балка к заветным портфелям. По мере готовности блюд, их возбуждение растёт и они начинают заговорщически перешептываться да подмигивать друг другу.
Интересно, что же они на этот раз замышляют?
Когда, наконец, стол окончательно сервирован, и осоловевшие от тепла водители рассажены в каком-то особом порядке, один из кулинаров вновь исчезает в пурге, чтобы появиться вновь с бутылкой в обеих осторожных руках. Торжественно пройдены им четыре метра до стола и переливчатое чудо водружается посреди стола.
Тем временем настоящий украинский борщ дымится в тарелках, и запах его божественен. Открывается бутылка и начинается розлив. Новоявленные меценаты стараются налить водителям побольше, объясняя, что им, людям в возрасте и малого глотка достаточно. На что следует дружное возражение, и в итоге уровень жидкости в отмытых, теперь понятно по какому случаю, кружках устанавливается поразительно идентичный.
Заговорщики просят слова.
И они его имеют.
Собираясь в столь отдалённые края, они предполагали встретить здесь непривычные, враждебные даже условия. Справедливо, впрочем, рассчитывая на не столь уж рачительное попечение принимающей стороны, они сговорились прикупить горилки, дабы выпить её в минуту наибольшей опасности, которая может обнаружиться в столь необычном путешествии.
И вот сейчас они имеют возможность заявить, что никакие беды и напасти не могут им угрожать. Потому что есть на земле такие замечательные парни (следует глубокий поклон в сторону водителей). Они просят простить их неадекватное поведение в начале пути и понять, как трудно им было разобраться в этой спокойной манере истинных профессионалов скромно держать себя среди выпавших испытаний.
Заздравная чаша энергично проливается туда, откуда только что пришло на землю предъявленное откровение. Но что-то происходит с триумфаторами такое, от чего срабатывает на пути горилки какой-то клапан, спазм сужает горло, и неловкие слезы наворачиваются на глаза.
Эта неловкость остается тактично незамеченной – мало ли от чего быть этой не прошенной слезе. Соринка, там, или еще что.
Недолго пели хоры в темных углах этой обители, одиноко противостоящей непогоде среди пустынных от края и до края мест.
Уснули все разом.
И спали безмятежно.
Только изредка вставал кто-то особо деловой, шел проверять работу машин, шуровал печку и, подбросив топлива, снова засыпал под ровное сопение и похрапывание товарищей.
К тому времени, когда все проснулись, что-то случилось с природой. Ещё налетал временами ветер, но снега не было и открылся мглистый вид ближайших окрестностей. Позавтракав, команда споро собралась и, заняв свои штатные места, покинула и зал вечернего приёма, и саму избранную местность. Словно забылось всё, о чем говорилось тогда, лишь где-то во глубине своего восприятия мира, остался след, неизгладимый и важный.
Открывшаяся дорога оставалась трудна, но не настолько, чтобы удерживать людей и машин от стремительности движения к тому моменту, когда с высоты увалов не показался Город.
И теперь уже ничто не мешает, расслабившись, предаться праздным размышлениям.
О левитации, например.
Хорошо бы сейчас воспарить грешным духом над землей и оказаться разом не в конце дороги к далеко не гостеприимному городу, а на пороге своего дома.
Неожиданно для жены.
Вскрикнет она тогда в радостном испуге, уронит кружку с манной крупой и кинется её собирать, да всё не соберет никак, молоко тем временем убежит на плиту, и где эта соль, чтобы присыпать пригорающую корку? А малыш больше не станет ждать каши и заорет благим матом, словно приветствуя своего отца, возвратившегося из дальних странствий.
Ох уж, эта левитация!
А, если быть точным, не левитация даже, а её далеко не спорный эквивалент, когда материальный объект перемещают при минимальном контакте с неблагоприятными условиями вмещающей среды, как, например, раскалённую плазму в магнитном поле ловко сориентированных соленоидов. Техническая левитация, туды её в качель!..
…Да, их дорога еще не закончилась, и привычное кружение мыслей снова занимает твой мозг. И ведь какой белибердой! Ну, как вы думаете, измышления, которые развернутся сейчас перед вами, разве могут быть свойственны нормальному человеку?
Излишне драматизированными могут показаться картины обитания в стране ветров и снега, остающейся там, в отблесках зеркала заднего вида. Тем более, что издревле здесь проживает, немногочисленный, правда, но все же народ. Тысячелетия их женщины рожают тут детей, и вплоть до наших дней хранили тепло очага, а неприметные в сегодняшнем мире мужчины несли искусство выживания из поколения в поколение, из века в век, (то, что происходит с ними за последние десятилетия - скорее противопоставлено результатам тысячелетий предыстории. Ничто из того, что составляет основу нашей жизни сегодня, не было доступно им, как недоступно, в общем-то, и теперь. Только выверенные временем навыки труда. Только добытый огонь и простые орудия. И этого оказывалось достаточно, чтобы вызовы внешнего мира воспринималась, не как угроза, смертельная опасность, а всего лишь как естественная необходимость слиться с этой, выпавшей на их долю, средой обитания.
Они свои на этой земле.
А вот мы - пришельцы. Высокомерные, неряшливые, ограниченные личности. Это так - вне зависимости от того, что каждый не без основания, считается в своем кругу не последним человеком. Но, для того, чтобы выжить, оказавшись один на один с первозданным миром, да и у себя, в мире, созданном множественными усилиями по переустройству среды обитания, нам нужно идти на такие ухищрения, что само наше существование представляется нелепостью, какой-то противоестественной данностью, и час по часу требуется сдать всё, что составляет гордость человека мелкой ли монетой, крупными ли платежами за обретение хоть какой-либо доли успеха.
А ведь, оказывается, можно слиться каждой клеткой своего тела с естественным течением жизни, дать настроить свой биологический ритм под биения законов природы, и выделяться над прочим миром ровно настолько, чтобы почувствовать свои особенности. И чтобы эти особенности не были осознаны другими, как вызов. А как оправданная уверенность в твоих силах. Но это непросто - слишком тяжек груз обретенных предубеждений! Поэтому чужак обречен ограждаться доспехами разума, впрочем, не совсем зрелого.
Опыт здешней жизни ценен для нас, потому что совершенно ясно даёт нам понять, что есть способ найти гармонию между уровнем примитивной жизни и возможностями высоких технологий.
Да, такая возможность не закрыта. Ведь и двух дней пурги, оказалось достаточно, чтобы два эксперта сумели что-то изменить в себе и прийти к пониманию скрытых достоинств простых парней из другого мира отношений.
А ведь сделан был всего лишь мизерный шаг.
Тогда что же мешает столь многим из нас оказаться в начале спасительных перемен среди нелепостей сегодняшнего мира?
Ответ настолько однозначен, что при малейшем намеке вспыхивает обида, закрывающая путь к разумному, так что сама возможность достижения гармонии становится все меньше и меньше, обращаясь в обреченность замкнутого круга.
Ну, тогда остаётся всего лишь довериться рулетке и с замиранием ждать, когда остановится ее колесо, и шарик, завершив последний скачок, выдаст выпавший исход игры. А до этого момента ты и не человек, и не зверь. Ты ничто.
Неужели - ничтожество?!
Разве тебя задевает это определение? Тогда ты романтик - а это унижение посильнее будет! Вот видишь - низкому нет предела.
Между тем - подъезжаем. Открылись первые дома города, облепленные снегом. В их окнах теплится свет. Люди живут там каждый своим днем.
Сейчас окончится путь. Экспертов, оказавшихся в конце концов живыми и невредимыми встретит кто-либо из нашего начальства и заберет их в заслуженный круг почетных процедур, водители окажутся озабоченными найти стоянку в теплом боксе, чтобы завтра же приступить к подготовке машины к следующему рейсу. Что ожидает меня завтра - не знаю. Я остался один в этом городе, занятом своими проблемами.
В одном я могу быть уверен – без дела меня не оставят.
А уж куда, на какую амбразуру кинут мою персону, и какие приключения меня ожидают там – время покажет.
Никогда больше я не увижу никого из экспертов, да и водителей буду встречать только изредка и без особых эмоций с обеих сторон.
Но все-равно, что-то не дает мне возможности забыть этот рейс. А, напротив, подталкивает сделать так, чтоб кто-то из сегодняшнего мира знал о том, что и так вот бывает у людей.
Впрочем, не рассчитываю и на то, что при виде каждого из участников этого автопробега толпа остановится в своем беге и с сияющим ликом благоговейно возопит:
- Этот парень сделал это!
Скорее всего, каждый из нас в свой черед окажется в ситуации, когда никак не обойтись без благоволения многочисленных инстанций, стоящих на пути к тщательно рассчитанному где-то уровню благополучия, когда-то щедро обещанному там, откуда исходили постоянные позывы к борьбе за предстоящее светлое будущее
И пусть какая-нибудь мымра из сегодняшнего присутственного места в ответ на твои претензии от возмущения едва ли не выскакивает не только из своих колготок, но, кажется что даже и из белья своего, тонкого и, несомненно, эротичного.
- До чего же хороша, сучка, - только и вякнешь неслышно, да и покинешь столь нехлебосольный кабинет.
И все-равно, прикрываемый ею начальник, - наш человек,- только вот есть ещё причина ему призывно вертеть хула хупу своим фаркопом перед сегодняшними высокими хмырями. Есть ещё причина.
А у тебя вот нет.
Так сделаем же все вместе тем хмырям комбинацию из рук, перекрещенных в особенном жесте . Упруго так. По самое не могу! Пусть от этих жестов, ничто не шевельнется в их рафинированностях. Но всё равно мы им по-кажем!
Всё-таки, благодаря нашей постоянной занятости сотворением либо кумиров, либо предусмотрительных фигур умолчания, мы подленький народ. И этот наш вымученный недостаток даёт нужду творческим особям настолько исхитряться в создании благоприятного имиджа соотечественников, что на весь белый свет идёт гул о великих наших достоинствах. Правда, вожди наши настолько преуспели во взнуздании наших просветителей, что теперь все разом вынуждены кинуться на укрепление национальной нашей самобытности, как-то между делом вроде бы несколько подрастерянной нами. И вот уж столько ищут наши пастыри нам скрепы - да всё не найдут никак. Авось, что-нибудь да отыщут.
Пусть же вечно они пребывают в этих исканиях.
А нам надо жить. Каждому в отдельности - быть сыном, мужем, отцом. Здесь и сейчас. И что бы не думали о нас вообще, каждый имеет хоть какие-то основания сказать:
-И всё-таки мы молодцы!
Хоть в этом-то мы можем быть безоговорочно уверены?
19:23 5.02.04