Корреспондент был толстый, как тот журнал, который он представлял. Напугав секретаршу не столько громким голосом и титулами, сколько своей бесцеремонностью, столичный гость уже через пару минут был в кабинете директора совхоза. Сквозь обитые дерматином двери в приемной было слышно, как он что-то величаво объяснял главе хозяйства, голос которого вообще не пробивался сквозь этот рокот. А к вечеру уже все село знало о приезде корреспондента, который будет писать о Матвее Шарыгине.
Но корреспондент журнала начал не с него. Плотно отужинав в гостях у директора, он следующий день посвятил осмотру хозяйства, его полей и ферм, пасеки и сада. Про все это корреспондент подробно выспрашивал у своего сопровождающего, фотографировал то, что ему казалось впечатляющим, в том числе и директора в различных ракурсах. Мол, Родина должна знать своих героев! Потом настал вечер и снова был плотный ужин. А утром директор поспешил сплавить гостя (хороший человек, но уж больно шумный и советов много дает) на полевой стан к Матвею. Доставив журналиста, глава совхоза поспешил быстро уехать, сославшись на вызов в райком. Но гостя он уже не интересовал.
Поздоровавшись с теми, кто был на стане, и, несколько по-барски угостив их сигаретами, москвич оценивающе окинул взором бригадира.
- Так вот ты какой – Герой Труда и механизатор широкого профиля Матвей Шарыгин! - корреспондент даже подал голову и туловище назад, словно рассматривая что-то большое, объемное. – Орел – ничего не скажешь! И рост что надо, и профиль чеканный, и чуб волнами…
- Да ладно уж… Чего из меня красавца делать! Мне в кино не сниматься. Мое дело – на земле работать. А на ней всякие сгодятся, лишь бы любили ее да не были лодырями. Спрашивайте, чего надо, а то дело стоит.
…Шарыгин покраснел от такого пристального внимания к своей особе и старался как можно быстрее отделаться от этого человека. Но корреспондент отложил беседу на потом, попросив Матвея отвезти его к тому комбайну, на котором тот работает. Это оказалось делом несложным. Массовая уборка еще не началась, лишь выборочно косили ячмень, и агрегат Шарыгина как раз работал неподалеку.
Пока бригадир завершал на поле круг, корреспондент, стоя на стерне, хмурясь и что-то вспоминая, сосредоточенно писал в блокнот, потом осматривал валки, тянущиеся к горизонту, мял в руках зерно и пробовал его на вкус. Затем он фотографировал наезжающий комбайн Матвея, его самого на мостике агрегата и за штурвалом. Для этого он несколько раз заставлял бригадира залезть в кабину комбайна и спуститься на землю. Далее по требованию фотографа улыбающийся механизатор держал в руках, наподобие снопа, стебли овса, взятые из валка, и смотрел куда-то вдаль, где, свернувшись калачиком, тихо плыли облака. Следующей стала композиция с зернами ячменя, которые Шарыгин, по замыслу, рассматривал на своей ладони. Съемка длилась еще долго, пока Матвей не начал отказываться, чем даже вызвал гнев журналиста. Тот начал кричать, что некоторые посчитали бы за счастье попасть на страницы этого журнала, а он, Матвей, еще и кочевряжится, не ценя того, что корреспондент приехал в эту деревню (каких по стране не счесть) за полторы тысячи километров.
Но и после этого гость не успокоился. Он то едва не ложился под самое мотовило, запечатляя, как упругие стебли гнутся, втягиваемые шнеком жатки вовнутрь комбайна, то просил бригадира дать ему «порулить» комбайном, чтобы понять, насколько это дело сложное. И когда Шарыгин доверил ему штурвал и объяснил, какая педаль для чего предназначена, корреспондент повел агрегат. Тот, как конь, попавший в чужие руки, сразу начал ерзать и чуть ли не вставать на дыбы. Но зычное матвеевское, произносимое в зависимости от ситуации: «Куда, куда попер?! Ты что, края загонки не видишь?! Не дергай комбайн!» – приводило все более менее в относительную норму.
… Помывшись вечером в душе (бочке на четырех столбах, обитых горбылем), столичный гость сел со всеми за стол под навесом. Видно было, что он устал. Бригадир, глядя, как кухарка разливает борщ по алюминиевым мискам, тщательно подбирая слова, обратился к гостью:
- Вы как насчет этого? У нас вообще-то с этим делом строго. Сами понимаете – уборка. Но ради такого случая…
…Корреспондент, уже успевший попробовать борщ, расплылся в простецкой улыбке.
- Выпить, что ли? Так это сам Бог велел под такой борщ принять на грудь. Как тут можно отказаться?!
…Представитель журнала оказался крепким на водку мужиком, чем заслужил уважение бригады. Он, сидя с механизаторами, пока не погасла вечерняя заря, трезво, без выпендрежа и присущего ему гонора, говорил за жизнь, дотошно расспрашивая о работе комбайнеров и тонкостях этой профессии. И даже не обиделся, когда бригадный зубоскал Женя Кивелев, прозванный Грачом за внешнее сходство с этой птицей, пытался его разыграть, рассказывая, как он, немножко переоборудовав комбайн, убирает капусту и арбузы.
Утром, после того, как все разъехались с полевого стана, корреспондент до обеда терзал расспросами Шарыгина, выспрашивая всю подноготную его биографии и членов бригады. Выжатый как лимон Матвей дважды просил повариху вскипятить чаю и пил его, обжигаясь, большими глотками. И даже был рад такому повороту, когда после обеда он с гостем выехал в поле. Они вернулись поздно вечером. Поужинали, «вспрыснув» вновь к радости бригады, вскоре ушедшей в вагончики спать. А сами они еще какое-то время сидели на скамейке под открытым небом, курили, любуясь бесчисленными звездами.
- Дождь завтра будет, обложной. Сорвет работу, – Матвей бросил на землю недокуренную сигарету и загасил ее каблуком сапога. – Пойдемте и мы спать, поздно уже.
…Действительно, утром мелкий дождик, от горизонта до горизонта, как из ситечка поливал враз раскисшую землю. Приехал директор и забрал столичного журналиста. И в этот же день тот из областного центра, нагруженный сметаной, маслом и двумя директорскими курицами, улетел к себе в Москву. А под Новый год директор привез из города два журнала, один из которых отдал Матвею. Он был на обложке издания, красивый и какой-то даже особенный. Внутри журнала напечатали и другие фотографии, и текст, рассказывающие о людях и делах совхоза. То, что написал корреспондент, в бригаде Шарыгина читали вслух. Москвич бойко живописал село, директора и еще нескольких человек, в том числе и из бригады. Но в центре повествования был Матвей. На него корреспондент не жалел красок и эпитетов. И даже описал, как он, журналист, «рулил» комбайном (взмок весь, потому что это нелегкое дело), а бригадир его учил хлеборобству. Гость даже поведал о том, как Матвей – соль земли – вечером предугадал дождь на завтра.
- Слышь, Петрович, а ты что, правда, погоду можешь предсказывать? – Грач, перебил читавшего, тут же обратился к бригадиру.
- Да нет. Откуда. Это я по радио сводку услышал и сказал. А он, видишь, как подумал.
…Бригада взорвалась хохотом.
- Да уймитесь вы! Чего гогочете-то!? Хороший мужик этот корреспондент. Ну, приукрасил маленько, так им за это деньги платят. А комбайнер из него толковый бы вышел.