Сколько раз Назаров клял себя за неосмотрительность. А больше за то, что в беседе с кем-либо увлекался и проговаривался. Он не желал этого, а с языка слетало, что он – писатель. Как правило, после этого собеседники – простые, самобытные люди – становились вроде как замороженные: с заумными, правильными речами и официальными манерами. И сколько потом Назаров не бился, ему лишь один раз удалось вернуть того, с кем он разговаривал на житейские темы, в прежнее, непосредственное состояние. Да и то лишь потому, что тот был выпивши. А остальные, с кем он встречался в поездках по стране, как-то замыкались, когда узнавали о его профессии, словно боясь, что литератор распишет в очередной книге их сокровенные тайны. А может быть, наоборот, надеялись стать в ней положительными героями, вели себя так, как тех изображают в патриотических кино и книгах.
Но не эти мысли сейчас занимали Назарова. Он месяц пробыл на канале, который прокладывали в степи. Представившись корреспондентом какой-то газеты, ел и ночевал вместе со строителями, пил с ними водку и сидел за рычагами экскаватора, пытаясь почувствовать мощь этой машины и то, как зубья ковша вгрызаются в глинистый грунт. И когда его перестали дичиться и вообще замечать, он исписал несколько блокнотов, беседуя с интереснейшими людьми, кочующими от стройки к стройке. А вчера утром он сел в поезд, прикидывая, как вернется в Москву, даст немного устояться материалу, а потом сядет за повесть, которую давно вынашивал в голове. И все у Назарова выстраивалось нормально. Соседи по купе оказались душевные, без претензий люди. Женщина с дочкой, которым писатель уступил свою нижнюю полку, и подвижный мужчина средних лет. Как водится в поездах, не успели растаять огни вокзала, а пассажиры уже начинают приглядываться друг к другу и робко заводить разговоры. А через час-другой из сумок вынимается еда и питье, и все начинают, как старых знакомых, приглашать друг друга откушать. После этого беседа течет, как ручей по камешкам, журча и переплетаясь. К вечеру того же дня Назаров знал, что мама и дочь едут проведать бабушку, которая приболела, и чтобы сманить ее к себе. А папа девочки не смог поехать, так как на заводе аврал, а он начальник механического цеха. А маме, бухгалтеру швейной фабрики, отпуск дали, и поэтому они поехали. Юркий мужчина оказался совхозным снабженцем, который направлялся на завод за какими-то мудреными запчастями, так как их нет в округе. И что у него жена и двое сынов, которые – вылитые он. Себя Назаров представил неопределенно. Мол, возвращаюсь со строительства канала. Для убедительности литератор даже рассказал о том, как там идут дела и когда ожидается подача иртышской воды на его первую очередь.
Так, перемежая многотемье разговоров чаепитиями и послеобеденным сном, он проехал день и ночь. И еще почти полдня. Но эту идиллию, когда Назаров в беседах узнавал что-то новое и интересное, нарушил совхозный снабженец.
- Как я понял, Виталий Сергеевич, вы едете со строящегося канала? – вклинившись в одну из пауз разговора писателя с женщиной, представитель многочисленного племени производственных «доставал» быстро произнес вопрос и теперь смотрел на Назарова кротко и внимательно. Получив утвердительный ответ, сельчанин продолжил уже более уверенно:
- Судя по вашему обличию, вы не рядовой строитель.
…Литератор что-то промычал нечленораздельное в ответ.
- Ага! Так я и знал! – юркий мужичок даже подпрыгнул на вагонной полке. – Раз вы едете в Москву, значит вы начальник. И не рядовой. Прорабам в Москве делать нечего. Вот я и прошу вас по знакомству помочь мне (уборка хлеба на носу) выйти на руководство Главсельхозтехники (вы знаете, где его найти) и получить разнарядку на запчасти.
…Вот тут-то у Назарова и вырвалось, что он писатель, а к сельхозтехнике не имеет никакого отношения. Но если он, Петр Петрович, настаивает, то можно попытаться сообща что-нибудь предпринять.
Последнюю фразу снабженец, похоже, вообще не услышал. Слово «писатель» до такой степени затмило ее, что Петр Петрович даже подался вперед, удивленно спросив:
- Как – писатель!?
- Да вот так, – несколько смущенно ответил Назаров. – Ездил в ваши края собирать материал для повести о строителях.
…Но и это пояснение снабженец пропустил мимо ушей. По глазам было видно, что, задавая вопросы, он думал о чем-то ином. Но тем не менее сельчанин попросил литератора назвать свою фамилию и (извинившись) показать документы. Когда убедился, что Назаров – это Назаров, то хлопнул ладонью себя по ноге и с досадой воскликнул:
- Ну надо же так! Почти двое суток еду с настоящим, живым писателем и не ведаю! Я, конечно, Виталий Сергеевич, извиняюсь за то, что не помню: читал или нет ваши книги, но фамилию знаю! Не раз слышал. Уважительно о вашем творчестве отзываются. Поэтому приеду – обязательно все прочту. А то стыдно как-то получается: ехали в одном купе, вместе ели-пили, по душам беседовали, а когда начну односельчанам об этом случае рассказывать, спросят они меня про ваши книги, а я и не знаю.
…Похоже, что Петр Петрович так живо представил себе эту картину, что даже рот открыл. Затем он его закрыл, сглотнул слюну и, очень серьезно глядя на Назарова, сказал:
- А ведь не поверят мне сельчане, Виталий Сергеевич! Ни за что не поверят, что я так запросто еду с вами в поезде и разговариваю. Скажут, что соврал! Писатели, мол, на поездах не ездят – они на самолетах летают.
- Ну и Бог с ними, что не поверят, – диалог начинал веселить Назарова. – Эка невидаль – писатель. Вам-то какая разница от того, что поверят ваши земляки или нет в нашу, в общем-то, случайную встречу? Вы-то знаете, что она есть и продолжается!
- Не скажите! – снабженец назидательно погрозил пальцем. – Одно дело, когда знаком с писателем, а другое – когда такого факта нет. Это, знаете, среди людей что-то да значит! К тому же у меня сыновья, со временем внуки будут. Стану я им рассказывать, как ездил в Москву, как с вами познакомился, а они тоже возьмут и засомневаются. Вы не смейтесь, для меня это дело серьезное. Поэтому мне данный факт как-то надо подтвердить.
…Продолжая смеяться, Назаров снял с полки свою дорожную сумку и достал из ее кармашка визитную карточку. Такую же он протянул и бухгалтеру. Но если женщина поблагодарила сдержанно, то Петр Петрович, сияя, словно выиграл машину в лотерейном билете, и громко выражая восторг, аккуратно поместил карточку в своем толстом бумажнике с документами. Но это был еще не конец его разыгравшемуся воображению. Какая-то мысль вихрилась у него в голове. Он мялся-мялся, прицениваясь, с какого боку подступиться к Назарову, и, набравшись храбрости и извиняясь в который уже раз, попросил у писателя письменное подтверждение их знакомства. Мол, визитка – это хорошо. Но у них в совхозе есть механик, Федька Хворостов, зануда и завистник. Так он обязательно скажет, что я (Петр Петрович ткнул пальцем себя в грудь) подобрал карточку где-нибудь на улице в столице, а то и выпросил.
Писатель попытался отбиться от этой просьбы, но совхозный снабженец так горячо упрашивал его не отказать в просьбе, что литератор сдался. Он достал авторучку и бумагу и на краешке стола сел писать расписку. Она получилась краткой.
«Я, Назаров Виталий Сергеевич, член Союза писателей СССР (удостоверение №), автор книг «Далекий берег», «Путина», «Разбитое солнце» и других, удостоверяю, что знаком с Петром Петровичем Семиным, снабженцем совхоза «Целинный». Вместе с ним я ехал в июне… года в поезде Павлодар-Москва, беседовали о жизни и подружились. В чем и расписываюсь. Мою расписку подтверждает свидетель, тоже пассажир нашего купе, бухгалтер швейной фабрики…»
Назаров аккуратно вывел свою фамилию в этом необычном документе и передал листок женщине. Та прочла написанное и, не выразив ни одним мускулом свое отношение к этой затее, поставила свою роспись. После этого лист бумаги со свидетельскими автографами был вручен Петру Петровичу. Тот осторожно взял его, прочел, медленно положил на свою подушку, затем достал чемодан. Выгрузив из него все вещи, он приподнял газетку, устилающую его дно, и как-то даже торжественно уложил под нее бесценный листок.
…Через полчаса в купе забыли об этом эпизоде, так как подошло время обеда. После него мужчины, покурив в тамбуре, полезли на свои верхние полки отдыхать, а мама с дочерью улеглись на нижние. Засыпая, Назаров повернул голову в сторону снабженца. Петр Петрович уже уснул. На его губах играла улыбка.