Пустой взгляд Виктории упирался в окно. Роман, который она писала, остановился почти перед самым концом. Конца не было, он оставался туманным, как и неделю назад. Или две… Этот роман забрал все ее силы, не так, как первые два. Те она писала на подъеме, полная идей и потоков слов. После этого следовал период легкого писания стихов и рассказов, а параллельно прояснялись герои этого романа. Они были тяжелыми. Настолько тяжелыми, что она даже стала ненавидеть одного из них. Сама история складывалась так же тяжело, хотя и не оставляла. Все это время Виктория жила как отшельница, ограничиваясь короткими телефонными звонками ( и те случились довольно давно). Она была из тех странных людей, у которых нет профиля в социальных сетях и которые из принципа не смотрят телевизор. Последнего у нее даже и не было. Что уж и говорить об ограниченном круге друзей и особо малой потребности в вечеринках. Молодая писательница стала открытием года после своего первого романа, но успех ее не изменил. Ее квартира была заполнена книгами и ею самой исписанными листами бумаги, оставленными повсюду. Виктория хватала бумагу, как только ее посещала какая-либо мысль, поэтому блокноты и тетради находились в кухне, в спальне и даже в туалете.
Но конца не было. Точнее, конец просился трагический, чему Виктория противилась изо всех сил. Два первых ее романа были светлыми и теплыми, а этот раздражал, как инородное тело. Такой жизни и таких людей, о которых писала, в реальности она не знала, поэтому серьезно задумывалась, а стоит ли их выпустить в мир. Но все равно конец она хочет придумать иной, чем тот, что теперь лезет в голову.
За окном шел дождь, прохожих не было. Машины же гудели безостановочно: понятно, кто хочет в такую погоду идти пешком. Виктория подумала, что давно не ходила дальше продуктового магазина на углу, и решила, что должна передохнуть и выпить кофе где-нибудь в центре. Это хорошо, что идет дождь; она, как странный человек, любит дождливую погоду.
Огромный город казался сонным. Людей на улицах немного, все они очень спешат, идут не останавливаясь. Туристов не видно. Вдоль улицы выстроилась длиннющая очередь такси. Как-то неуютно. Не может быть, чтобы это было из-за дождя, обычно это никому не мешает. Виктория снова занялась формирующимся мрачным окончанием своего романа. Она вошла в подъехавший автобус, в котором было только четверо пассажиров, сидящих максимально далеко один от другого. Таким пустым автобус этого маршрута никогда не бывает. Она осмотрелась и ущипнула себя, желая убедиться, что ей не снится или что … она не превратилась в героиню своего романа. По дороге к центру все пассажиры вышли, и никто больше не вошел. Автобус остановился в центре, Виктория, выходя, поблагодарила водителя, который казался сосредоточенным и напряженным. На нее он не отреагировал. Пустой автобус отъехал от пустой остановки и направился по своему маршруту.
В центре было то же самое: спешащие одиночные прохожие, длинные очереди такси и – к огромному удивлению Виктории – закрытые рестораны и магазины. Это становилось интересным. Она медленно шла по улице, внимательно всматриваясь в прохожих и здания и размышляя, не сошла ли она с ума. Некоторые небольшие кафе и бистро были открыты, но пусты. Люди избегали ее взгляда, вообще не обращали на нее внимания. Она подошла к своему любимому кафе, которое, к счастью, было открыто. Бармен подскочил с места и уставился на нее. Может, это только показалось, но он был напуган и напряжен. Приготовил кофе и предложил единственное пирожное. Да, она возьмет. Виктория уселась недалеко от бара, между тем бармен куда-то исчез. Кофе – как кофе, пирожное вкусное, как всегда. Однако, что происходит? Страшно даже спросить, потому что на самом деле неясно,не сумасшедшая ли она. Спросить, к тому же, не у кого. Но куда все испарились? Пока она писала, произошло что-то ужасное, возможно, атомная война, и почему-то выжили те несколько людей. Но ведь машин множество, как всегда… Виктория решила обратно ехать на метро, ради интереса. Больше в центре было нечего делать. Темнело, шел дождь, на улицах совсем не осталось людей. Витрины больших дорогих магазинов, раньше сверкавших с полной силой, теперь были слабо освещены, а сами магазины закрыты. Центральная улица, обычно забитая толпами, казалась нежилой, словно запрещенная зона. Единственным здесь блуждающим человеком была Виктория. Она слышала эхо своих собственных шагов и незаметно шла все быстрее – как и те редкие прохожие, встреченные час назад. Теперь на этой улице никого не было, до того открытые кафе тоже закрылись. Она посмотрела на часы: было только шесть часов вечера, не полночь, и часы шли. Большие городские часы показывали то же самое. Вдруг ее охватил такой страх, что она побежала. Город неузнаваемо изменился, и для этого должна была быть причина.
В метро было чуть больше людей, но большинство из них составляли вооруженные полицейские. Они все были серьезными и напряженными, их холодные взгляды скользили мимо Виктории, и она чувствовала себя подозреваемой. В поезд она вошла вместе с каким-то мужчиной, который тотчас перешел в другой вагон. Ее сердце билось, страх возрастал. Надо выяснить. Надо пойти к Катрине, к подруге, которой она не видела около месяца, точно не помнит; у нее можно спросить, и она даже простит возможное сумасшествие. Виктория набрала номер и долго слушала сигнал, но, наконец, услышала тихий голос Катрины.
- Ты где? С тобой все в порядке?
- Да, вроде. Все так… странно, можно к тебе зайти?
- Хоорошо… Только звони четыре раза.
- Почему?
- Как почему? Потому что иначе не открою.
Так, и здесь не легче. Но голос был реальным, Катрины, и она чего-то боится. Все чего-то боятся, город опустел, а она ничего не знает. Страх она теперь тоже чувствует, этого невозможно не чувствовать. Страх спрятался за углами и в подворотнях, за закрытыми дверями ресторанов и магазинов, страх смотрит сквозь темные дыры окон и издевается в глаза.
Виктория так перепугалась благодаря своей неуемной фантазии, что чуть не забыла позвонить четыре раза. Она шла до дома Катрины, оглядываясь, и, хоть ничего не было заметно, эхо ее собственных шагов усиливало сковывающий страх. Когда подруга открыла дверь, Виктория еле стояла на ногах. Исхудавшее лицо Катрины ничего хорошего не предвещало. Она выглядела изможденной или больной, с покрасневшими глазами, потрескавшимися губами и обсыпанным прыщами лбом.
- Где ты была?
- В центре.
- Зачем??
- Пошла выпить кофе…
- Оригинально…
Катрина повернулась и слабым движением руки указала идти в комнату.
- Катрина… Ты… можешь мне объяснить?
- Что именно?
- Что случилось… Понимаешь, я больше месяца не высовывала носа из дома… Ничего не знаю, не понимаю, так страшно в городе… Почему?
Катрина упала в кресло и, ничего не говоря, серьезным и болезненным взглядом уставилась перед собой. Было видно, что у нее уже больше нет сил плакать. Помолчав, она вздохнула.
- Тебе удалось всего этого избежать… И ничего не слышала? Что весь месяц, день изо дня на город нападают террористы… - Ее лицо стало каменным, а в глазах, видимо, стояли жуткие картины, свидетелем которых она стала. – День изо дня. Взрывы на концертах, в школах, в больницах, в метро… Расстрелы в кафе, в автобусах… На улицах. Алекса застрелили прямо возле дома, они пытались ворваться в квартиры, но двери в дом захлопнулись. Поэтому ты и должна была звонить четыре раза.
Она провернулась к застывшей от ужаса Виктории.
- Многие уехали, дома и квартиры продаются почти даром. Оставшиеся больницы охраняют военные. Хаос. Можем посмотреть новости, их показывают только два раза в день. Больше ничего не показывают… Хочешь есть? У меня есть макароны.
- Нет, я съела пирожное.
Виктория дрожала. Это был страх чего-то необъятного, чего она не могла воспринять.
- Не знаю, как вернуться домой,- почему-то сказала.
- Какой дом!? Останешься ночевать. Я тоже не знаю, как тебе вернуться… Они нападают и днем, и ночью. Но, может, страшнее быть застреленной в темноте?
И они некоторое время по-деловому обсуждали эти возможности. Какой абсурд, или цинизм, или равнодушие… Как быстро мы теряем человечность, подумала Виктория. Но стало немного легче.
Настало время смотреть новости. Напряженный и смертельно уставший журналист сухо и бессвязно выложил факты: автобусный парк взорван, к счастью, погибло только пять человек. Только пять человек! Это уже ничего не значит и никого не удивляет? Рядом с этим злым удивлением в голове промелькнула короткая констатация факта: значит, автобусов не будет. В город вводятся войска, объявлено особое положение. Оно уже давно объявлено, уточнил журналист, так что это продолжается. Гражданам предлагается не выходить из дома без надобности и быть бдительными. По неуточненным данным ( уточнять данные некому), в город все прибывают новые террористы. Их глава ( показывается фотография, молодой мужчина араб с суровым лицом и холодными глазами) грозится не оставить камня на камне и для этого использовать весь свой арсенал. Опять же по неуточненным данным, возможна химическая атака. Журналист зевнул, прикрыв рот рукой, извинился. Сказал, что мир озабочен и обещает помочь, и пожелал терпения. Новости закончились, экран погас.
- Они говорили, что будут уничтожать по возможности наибольшее количество людей, будут охотиться и поодиночке.
Виктория вспомнила свою прогулку по центру, и ее начало тошнить.
- Надо убираться отсюда.
- Но аэропорты взорваны, вокзал не действует. Машины у меня нет, а даже если бы и была, трудно найти бензин, потому что большинство заправок взорвано.
- Но в новостях сказали, что террористы все прибывают, а как они могут сюда попасть?
- Не знаю, может, он фантазирует. Вообще-то их достаточно много здесь живет, ты не знаешь, кто из них террорист. Это может быть водитель такси или любой прохожий. Они долго к этому готовились. И за какой-то месяц опустошили такой город!
Перед глазами Виктории мелькали лица водителя такси, бармена в кафе и всегда веселого Ахмеда, парня ее сестры. Неужели и они? Здесь живет много мусульман, что делают те, которые не? Не террористы, не убийцы?
- Нам надо перебраться ко мне. Рядом со мной продуктовый магазин открыт, и вообще район безопаснее.
- Прежде всего, как мы туда попадем? А еще у тебя нет телевизора.
- Есть интернет. Попробуем ехать на метро, там много полицейских.
- Интернет не действует.
- Правда?
Катрина подняла слабую руку и взяла с тумбочки свой телефон.
- Сейчас посмотрю. Теперь есть!
Она вскочила, исчезла в другой комнате и вернулась с планшетом. Они стали просматривать интернет, чтобы узнать, что думает мир.
Мир был озабочен и организовывал освободительную операцию. О ней ничего больше не упоминалось из соображения безопасности. Мир считал потери. Число взорванных объектов и погибших людей было впечатляющим. Упоминалось и то, что в городе кое-где нет воды и электричества, не работает телевидение, нет возможности фиксировать события, много журналистов погибло. Интернет действует не всегда. Большинство людей покинуло город, они пробуют продать или просто оставили свое жилье. Совершенно неясно, сколько человек осталось в городе и кто из оставшихся являются террористами. Город парализован. Врачи работают самоотверженно, как в военно-полевых условиях.
Огромный город пал за несколько недель.
Только какой в этом во всем смысл? И что теперь делать? Виктория попробовала структурировать мысли и чувства, но это плохо получалось. Как она ухитрилась жить за гранью? А в то время рушилось все, что казалось недвижимым, вечным. Кому теперь будет нужен ее роман? Как Катрина будет жить без Алекса? Туманно понимая, что где-то в мире постоянно идет война, она не могла себе представить, что это так реально и так близко. Только есть одно отличие: если бы только удалось выбраться из этого словно чумой охваченного города, куда угодно, хотя бы в ближайшую деревню, все вернулось бы на свои места. Но ближайшая деревня кажется недоступной, как другая планета.
- Катрина… Ты говорила с мамой?
- Говорила… Не могу с ней разговаривать, мы обе только плачем. Она хочет приехать меня забрать, но я боюсь, что с ней что-нибудь случится. Несколько дней назад много машин было взорвано на перекрестке, ехать опасно чем угодно.
- Но нам надо бежать.
- Знаешь, мне все равно. Можем пробовать.
- Завтра попробуем добраться до меня. Мне кажется, там подальше от центра, можно попробовать уйти из города пешком.
- Я только не хотела бы, чтобы мне оторвало руку или ногу. Если бы взорвали, то всю, или чтобы голову оторвало. У меня больше нет сил жить…
Катрина закрыла лицо руками. Ее исхудавшее тело обмякло в кресле, давно не мытые волосы отдельными слипшимися локонами обрамляли костлявые плечи. Она уже давно живет в ужасе, подумала Виктория. Она успела привыкнуть. Если к этому возможно привыкнуть… Виктория подошла и обняла подругу. Так сидели они в темноте, невольно прислушиваясь к войне за стеной. Только война на этот раз была тихой, поджидающей в засаде за дверями, словно маньяк – убийца, готовый напасть внезапно…
Утром решительность возросла. Они вышли на пустую улицу и быстро зашагали в направлении метро, как и запланировали. По этой улице они ходили тысячи раз, не обращая внимания на здания и пространство между ними, где теперь могли прятаться убийцы. Неизвестно, что лучше: идти быстрее или внимательнее смотреть по сторонам. Солнце светит вовсю, воздух свежий, какой абсурд… На главной улице было много военных, стало спокойнее. Они замедлили шаг. Пришлось несколько раз объяснить, куда они идут и почему. Да, там безопаснее. Город окружен. Много террористов уже убито. Они обещают очистить город. Очистить… От грязи, крови, заразы? Их город грязный? Как это звучит… Люди играют в жестокую игру, у которой совсем нет цели и не будет победителей, и они становятся чем-то грязным, обезличенной массой, которую надо вычистить. Одни становятся загрязнением, другие – чистящим средством…
Кому это интересно? Можно поболтать с военными и попробовать высказать эту мысль, только ясно как день, они посмотрят на нее как на полоумную. А еще страх, он не отпускает. Катрина согласна умереть. Виктория хотела бы жить, хоть так больно из-за всего этого абсурда! Но что-то внутри хочет наблюдать и все фиксировать, чтобы потом вспомнить. Это что-то и делает ее писателем и отшельницей, по крайней мере, так было в той далекой спокойной и обычной жизни.
Метро действовало, хоть и не полностью. Там тоже было много военных и полицейских. Девушки дождались пустого поезда, в который вошел араб, боязливо оглядываясь. Увидев их, тотчас перешел в другой вагон, как мужчина вчера. Катрина сидела, сжавшись, и заметно дрожала. Она старалась смотреть перед собой. В следующий момент что-то нечеловечески могучее бросило их в конец вагона, и все смешалось: боль, страшный грохот и темнота. Еще через несколько секунд или минут Виктория подвигала руками, нащупала руку Катрины и потянула ее к себе. Та лихорадочно сжала ладонь и вскрикнула.
- Все в порядке! – Голос не слушался, но Виктория хотела владеть ситуацией. – Ты ранена? Можешь идти?
- Могу… Кажется. – Голос Катрины тоже ломался.
- Пробуем выбраться.
Они вылезли через выбитые двери и соскочили на рельсы. Впереди виднелись разрушенные стены, через дверь другого вагона лез попутчик араб с окровавленным лицом, белый как бумага. Катрина, увидев его, опять закричала.
- Не ори! Видишь, он тоже пострадал?
- Нет, это он взорвал!
- Взорвалось впереди, не в поезде, видишь?
- Хорошо, что ты такая умная! - раздраженно отрезала та.
- Пошли назад, впереди может быть больше взрывчатки.
Они припустили почти бегом по рельсам назад, тоннель тонул в темноте. Где-то за спиной слышались тяжелые шаги, от этого было очень неуютно. Идти пришлось долго - слишком долго. Виктория никогда не забудет кровавого лица Катрины и ее разорванной куртки, которые она увидела, когда они вышли из тоннеля. Наверно, она и сама выглядит не лучше. Они уверили полицейских, что все в порядке, и бегом пустились из метро. Краем глаза Виктория заметила, что шедшего за ними араба полицейские задержали.
Они взяли такси, другого выбора не было. И вот они уже далеко от центра, почти в пригороде, где Виктория успешно пропустила начало и развитие террора. Небольшой магазинчик открыт, его владелец, тоже араб, всегда вежливый и услужливый, в этот раз ничего не говорит, в глаза не смотрит, считает поспешно, будто пытаясь скорее отделаться и спрятаться. Дома Виктория взялась командовать. Она послала Катрину в душ, дала ей свою чистую одежду, а сама решила приготовить еду. Катрина изголодалась, ест жадно, молча. Здесь все кажется безопаснее, интернет действует, даже люди ходят по улице – правда, поспешно, но все равно. Как можно было все это пропустить: огромное количество знаков, что что-то не так, страх, витающий в воздухе? Что бы случилось, если бы Виктория вчера не вышла в город? Не нашла бы людей через каких-нибудь несколько недель, как в Помпее?
Катрина позвонила матери, которая настоятельно просила к ней приехать. Она обещала попробовать.
Еще сутки они только ели и спали, потом решили идти из города пешком. Окраины не взрывали – пока. Они вышли рано утром, взяв с собой рюкзаки с необходимыми вещами и документами. Выглядели трагично: лица и тела покрывали синяки и ссадины, губа Виктории была разбита и болела.
Город, как и обещано, был окружен, на пути стоял военный контроль. Военные проверили документы, спросили, куда они идут. Один из них, все время молча наблюдавший издалека, вдруг подошел и сказал, что они скоро поедут по делам в отдаленный городок, смогут их подвезти. Это было быстро и безопасно, и все чувствовали что-то общее, что можно описать понятием « свои». Дальше идут поезда, и жизнь продолжается, как обычно. Можно надеяться, что кошмар закончился.
Когда тяжелая машина тронулась с места, один из четырех мужчин сказал, что они надеются на некую благодарность, которая, скорее всего, не составит девушкам труда. Ведь все они здесь как на настоящей войне, могут в любой момент погибнуть, и неизвестно, увидят ли еще когда-нибудь женщину.
Теоретически это не было изнасилованием. Сначала на заднее сиденье уползла Катрина, она приняла двоих. Потом они поменялись, и туда направилась Виктория. Они не были особенно грубыми, даже имели презервативы. Она словно отделилась от тела и наблюдала, что они с ним делают. Совершив сделку, дальше все молчали. К вечеру девушки были высажены у обычного вокзала, где через пятнадцать минут шел обычный поезд в городок, где жила мама Катрины. На вокзале было немало людей, и они с интересом разглядывали девушек. А Виктория с не меньшим интересом смотрела на людей. Их жизнь не является настоящей, и их планета другая. Мы из той планеты, где люди играют в игры самоуничтожения. Существует два уровня уничтожения: можно физически уничтожить тело, а можно уничтожиться способом обесчеловечивания. Мы сохранили тело. Только и всего.
… Он всегда жаждал власти над людьми. Он ею обладал, это приносило удовольствие. Но недолго. Ничто не радует. Последний способ властвовать – начать убивать. Но это не для него. Много разрушенных судеб за спиной, а жалости нет. Раскаяния нет. Скучно. Он вязал толстую веревку к ветке яблони и думал о смысле. Напряженно думая о смысле, всунул голову в петлю, затянул. Резким движением прыгнул вперед с последним вопросом: а какой смысл? Ответ – в следующей жизни.
Виктория закончила роман, убив ненавистного героя – психопата. Тогда, в ее спокойной жизни ДО ТОГО, это было трудно. Теперь это было логично. Мир ждал ее романа – тот мир, который существует на другой планете. Они с Катриной сейчас здесь поселились, они никогда не вернутся в свой город, который вроде восстанавливается, если верить интернету. Катрина теперь иная: она все больше молчит, рано ложится спать, а после работы просто сидит. Иногда смотрит новости.
Кто-то звонит в дверь, слышится детский смех. Открыв, Виктория видит ряженых детей, хихикающих и пытающихся что-то спеть. Сегодня Хэллоуин, дети ходят по домам и просят сладости. За спинами меньших проказников Виктория видит фигуры побольше в арабских одеждах. Внезапно в животе становится пусто, и все тело пронизывает ужас. Виктория резко захлопывает дверь перед носом у детей и закрывает на ключ. И прячется за шкаф.