Щипать сердца

Александр Чашев
     Словосочетание «деревенская проза» вызывает почему-то из памяти слова Н.А.Некрасова: «Распалась цепь великая, распалась и ударила…».  Любили, жалели в девятнадцатом столетии крестьянина литераторы из дворян и разночинцев, умилялись патриархальности деревни, негодовали, охали у тёплых каминов, запивая экзистенциальную тоску бургундским вином. Некоторые в народ пошли. Одумались, вернулись.

    В середине двадцатого века из деревень вышли другие писатели, в городах осели и начали тосковать по малым родинам покинутым, рассказывая граду и миру об уходящей благодати жизни на земле, целительных силах матушки-природы, обличая, впрочем, довольно осторожно в очерках, рассказах, повестях и романах отдельные несправедливости сельской жизни. Порой тихо вопили некоторые из них в отчаянии о трагедии тысяч умирающих, приговорённых к «неперспективности» сёл и деревень, с которых и начиналась Русь-Россия.

     И всё-таки вспоминается теперь некая раздвоенность читательская в восприятии деревенской прозы: с одной стороны, правда суровая языком русским образным шептала и кричала со  страниц книжных о незавидной судьбе родных людей и мест,  сердце кровью обливалось; с другой – не звучало в прозе той ответов на извечные русские вопросы. Увы, не могли писатели шагнуть за границы идеологические, политические и экономические. Именно там и находятся рецепты лечения. 

    Анализируя доступную информацию о капиталистическом аграрном секторе, недоумевали думающие люди и в те годы:  почему в США или в Европе нет наших аграрных проблем? В тех же штатах один процент населения кормит остальные девяносто девять, за рубежи вывозит излишки, государство прыть фермеров останавливает, выплачивая дотации за не произведённую продукцию, поскольку перепроизводство кризисом оборачивается. И много других «почему?».

   Ответ сантехника из советского анекдота «систему надо менять» не устраивал. Всё надеялись читатели, найдут «властители дум» слово чудесное, или заговор волшебный, услышат их вожди партийные, оживёт деревня, вернутся из городов в брошенные дома внезапно просвётлённые крестьяне, жальники от бурьяна и крапивы очистят, возрадуется земля предков.

    Увы и ах. И слово не найдено и никто не вернулся. Не надо себя обманывать,  объективен, неизбежен процесс умирания патриархальной и колхозно-совхозной деревни, один процент населения страны может и должен кормить остальных, миллионы живущих в деревнях – «лишние люди», другими занятиями должны кормиться.  Суровы законы экономические.    

    Понятно, что живым, «лишним», по которым т.н. «реформы» советской эпохи и лихих девяностых  ножом прошлись, от этого приговора легче не будет. Идеологи нашего дикого капитализма «младореформаторами» звались. Что спросишь с младенцев, опекаемых забугорными дядьками? Китайский вариант медленного вхождения в рынок их не устроил. Вбежали в базар, в спешке развеяв накопленное за многие годы наследие предков. Созидать новое придётся долго. Другого пути нет. Об ином думать не хочется.

   И потому закономерен вопрос: утопию воспевали писатели-деревенщики?

    В предисловии к монографии «Деревенская проза в зеркале утопии» (М.,2014) автор Н.В.Ковтун пишет: «Идеологический, духовный кризис рубежа ХХ – XXI веков породил не только чувство бессмысленности бытия, но реализовал креативный потенциал утопии, опирающийся на фольклорные архетипы, социокультурные мифы, имманентные законы актуализации идеального. Глобальные утопические проекты прогрессистов и традиционалистов («деревенская проза»), опротестованные самой историей, – своеобразная точка отсчета для литературы постмодернизма и неореализма». 

    Приговор окончательный и обжалованию не подлежит?

   Если выбросить из объёмного труда витиеватые научные доказательства и не от мира сего терминологию, придётся согласиться, как с содержанием и выводами монографии, так и приведённым утверждением, сказав при этом отдельное «спасибо» автору за отнесение проекта «деревенская проза» пусть и к утопии, но всё-таки «позитивной».

       Расплодившиеся на земле российской прозападные грантополучатели выражаются гораздо циничнее.   На смерть одного из последних «деревенщиков» Валентина Распутина отозвался бывший «светоч» российской «демократической» журналистики, ныне обычный мизантроп Александр Невзоров: «Но, если мы вспомним эту идеологию, вот эту душную идеологию так называемой деревенщины – ведь это же целое литературное направление…Замечательно, что оно закончилось, потому что вот это упоение от вынюхивания портянок друг другу, от хождения на фоне ржавого трактора, от описания количества мух в стакане портвейна в избе, и в полной уверенности, что все то и есть та самая духовность – это, конечно, большая беда. Потому что, вообще, деревня уже давно является паразитическим, не менее, кстати, затратным, чем армия или церковь, образованием, но деревня не производит вообще ничего и ничего не делает, и является только таким концентратором и очагом алкоголизма, невежества».

   Что тут сказать? Если в голове помои, хочется от них избавится. Потому везде ищется помойка. Т.н. либералы там нынче обитают.  «Так называемые» ещё и потому, что подлинные бед родине своей не желают, в отличие от существующих под лозунгом: «Чем хуже этой стране, тем лучше».   

      Жалко убогих, зашоренных привнесёнными извне идеологемами, не способных, или не желающих отделить зёрна от плевел. Не дано им понять простую истину: о природе, человеке, его душе творения подлинных художников разных времён, вне зависимости от миров за их окнами, рядом с ними более человечные  они созидают. 

    Этим и занимались писатели от земли, носящие с достоинством и гордостью звание «деревенщик».  Велика между ними и сегодняшними апологетами постмодернизма разница: яркая, сочная, внятная, светлая проза для людей живёт на страницах книг Ф.Абрамова, В.Астафьева, В.Белова, Б.Можаева, В.Распутина, В.Шукшина, В.Личутина, других певцов народных;  у  современных беллетристов, пишущих для неких абстрактных интеллектуалов и теоретиков, она едва ли ночует. 

    За деревьями трудно лес увидеть, так и за ярлыками «деревенская», «военная» и пр. скрывается Проза, разумеется, если она есть.  От души надо благодарить её служителей, сохранивших в своих произведениях народные традиции, обычаи, читать их послания, перечитывать, учиться у подлинных мастеров Слова. 

   И писать о деревне. Не умерла она, рано хоронят кормилицу злопыхатели разных мастей, не прожить нам без плодов земли родной, хлеба насущного, чужой бывает горек, да и закончиться может в любой момент.  Работают в наши дни за бывшие колхозы и совхозы семьи небольшие, жилы рвут. Здесь же, рядом бродят земляки-злопыхатели, водку пьют на пенсии матерей, паями земельными торгуют и ругают потом «барина», их купившего, мрачные сочинители им подвывают: «Всё пропало, всё пропало!».

   Не пропало, господа – товарищи, кто хочет - тот делает. 
 
   Как читателю хотелось бы видеть в литературе неореализма больше светлых красок, человека созидающего будущее, живущего не в злобе, а в добре, согласии с собой, близкими, окружающим миром. И поменьше театрального надрыва, ибо прав Владимир Маяковский: «Ноющее делать легко, оно щиплет сердце не выделкой слов, а связанными со стихом посторонними параллельными ноющими воспоминаниями».

   Без нытья можно щипать сердца.