Весь коридор был забит абитуриентами. Сидели на стульях, на столах, вытащенных из аудиторий по случаю ремонта. Катя растерялась, в толпе она всегда чувствовала себя стеснительно. А тут так много парней – большинство. Она устроилась в углу возле входной двери. Рядом на полу, согнув колени, сидел широколицый очкарик в неряшливой мятой одежде, брюки явно шире, чем надо, клетчатая рубашка без верхней пуговицы. «Не мог, что ли, одеться поаккуратней на собеседование?» - подумала Катя. Но он, видимо, не стеснялся своего вида.
Напротив, на столе, расположился франтоватый парень в костюме с галстуком. Выглядел он явно старше остальных, вел себя уверенно, его многие уже знали, называли Костей. Костя этот, как выяснилось, не был новичком. Он поступал во второй раз. В прошлом году он срезался на рисунке. В этот раз должно получиться, позанимался в студии. Да и преподаватели вроде добрые.
- Ты их знаешь, что ли? – спросила сидящая рядом симпатичная девушка.
- Знаю, Наташенька, они недавно к нам приехали из Харьковского института. – Здравствуйте, Аркадий Иванович! – вдруг обратился он к проходящему мимо молодому мужчине. Тот, улыбаясь, кивнул.
- Вот один из них, живопись преподает на старших курсах. На собеседование пришел. А второй – Анатолий Иванович, ведет рисунок.
Из комнаты, где заседала комиссия, выглянула женщина-секретарь и объявила:
- Ребята, заходить будете по очереди.
Катя ойкнула про себя и робко спросила:
- А кто был последний?
- Да я, наверно, - сказал чернявый, худой парень. – За мной будешь.
Вышел первый абитуриент. К нему кинулись: «Ну что?»
- Работы смотрели. Спрашивали, занимался ли раньше, откуда приехал, в общем, ничего особенного.
- А про рисунки что сказали?
- Да ничего.
- Сейчас не скажут, - сказал Костя. – К экзаменам допустили?
- Ага.
- Уже неплохо.
За Катей заняли очередь сразу двое – парень и девчонка, оба из Улан-Удэ. Разговорчивая большеглазая девчонка рассказала, что они вместе занимались несколько лет в студии известного художника.
Костя, оглядел ладную рыженькую конкурентку.
- Как зовут?
- Лена Семенова, а это Стасик, почти мой брат.
- Правда? Как это?
Брат был явно метис, только глаза не узкие, а большие, карие, теплые. Стасик стеснительно сказал:
- Не брат…
Лена перебила:
- Росли мы вместе.
- Значит, у вас солидная подготовка? – продолжал разговор Костя, - тогда поступите.
- Мы, конечно, надеемся, - бодро ответила за обоих Лена.
- Ты-то уж точно, - сказал Стасик, а я …
- Не бойся, поступишь, у тебя такая живопись!
- А рисунок?
- Да не загадывай ты раньше времени.
- А я уже маслом пишу, - заявил Костя.
- Да? А мы еще не пробовали, нам сказали – в училище научат.
Катя с завистью слушала их. У нее только год изокружка в доме культуры, больше не получилось, ушел преподаватель. К экзаменам готовилась сама. Куда уж ей соревноваться с такими соперниками. А в этом 1961 году был просто небывалый конкурс. Катя начала волноваться, «мандраж подступил», как говорил ее брат Мишка. Вот сейчас не допустят ее к экзаменам… захотелось пить, но Катя не решилась пойти поискать воду.
- А ты – как тебя? – обратился Костя к очкарику
- Алексей.
- Ты, Леша, учился где-нибудь?
- Нигде. Я и рисую плохо. - Вот приехал научиться.
- Ну, ты даешь! – захохотал бывалый Костя. - Тебе надо сначала в художественной школе поучиться или хотя бы кружке.
- Нет у нас в поселке такой школы! А рисовать мне обязательно надо научиться, я ведь биологом хочу стать.
Все, услышавшие Алексея, уставились на него. Костя даже слез со стола.
- При чем тут рисование?
- А как же! Виды зарисовывать.
- Пейзажи что ли? – спросила рыженькая Лена.
- Да нет. Виды растений, животных, насекомых.
- Ну ладно – растения, а животных, а насекомых? Что – муху поймаешь, и она тебе позировать будет? – не отставал Костя, и, оглянувшись на смеющихся слушателей, подмигнул.
- Она в банке сидеть будет, - сказал Леша.
- Так! – Костя развеселился. – Картина Алексея… как фамилия?
- Иваненко.
- Картина А. Иваненко «Муха в банке»! Третьяковская галерея!
- Зачем галерея? – застеснялся будущий биолог, - это для кафедры биологии. Я с ними договорился, примут мои рисунки.
- Так это тебе для диссертации! – Костя округлил глаза и поднял брови.
- Да. И для диссертации тоже.
- Ну, ты силен!
Круглое Лешино лицо зарозовело, а большой рот растянулся в улыбке. Блеснули ровные белые зубы.
- Вот я и…
- Эй, ты, в очках, твоя очередь, - крикнули от двери.
- Вот чудак, - сказал Костя. – Пойду, послушаю, как он там.
Он чуть приоткрыл дверь, заглянул, послушал немного, помотал головой и вернулся на свой стол.
- Он им про свою биологию впаривает.
- И они слушают?
- Улыбаются. Ну, что? – спросил он выходящего из кабинета Лешу. Тот с красным, как из бани, лицом, шел, растерянно улыбаясь, спотыкаясь об ноги сидящих абитуриентов.
- Допустили. Почему-то…
Всем как-то стало приятно за будущего биолога. Катя успокоилась. Если его допустили, значит, и она пройдет.
- Проходите сюда, садитесь. - Аркадий Иванович показал на стул. Катя оказалась прямо перед членами комиссии.
- Ваша фамилия? – спросила секретарь.
- Арсеньева. Екатерина.
- Екатерина? – оживился второй преподаватель, которого звали Анатолий Иванович. Он с видимым удовольствием разглядывал Катю.
- Посмотрим, что у вас тут, - он разложил Катины рисунки, взял один из них. – Это мама?
- Мама.
- Похожа. Ты на нее похожа, - уточнил он. Это «ты» успокоило девочку. Такое отеческое внимание.
- Ну, что, здесь все ясно. К экзаменам допускаешься.
Катя так широко и обрадовано улыбнулась, что преподаватели засмеялись.
- Молодец! – похвалил Костя вернувшуюся Катю.
- Ага, - сказал и Леша.
- Слушай, Леша, ты, вообще, откуда? – спросил Костя.
- С Байкала я, из Листвянки.
- Нуу, все с тобой понятно! Там же лимнологический институт, небось, там околачиваешься?
- Я не околачиваюсь – работаю.
- И кем же?
- Лаборантом.
- Как тебя туда взяли такого… – Костя хотел сказать «недотепу», но сильно смягчил, - юного?
- А у меня мамка там работает.
- Научным сотрудником?
Леша улыбнулся:
- Да нет. Уборщицей. Она попросила.
- Молодец у тебя мамка! А папка кто?
Лицо у Леши заметно изменилось, он тихо сказал:
- Бати нет. В Байкале утонул. Два года назад.
Всем стало неловко. Костя подошел к парню, взял за плечо.
- Леша, ты меня прости. Я же не знал.
- Ничего… конечно, - сказал Леша и добавил посуровевшим голосом, - Байкал – он такой. Море.
- И ты хочешь там работать, смелый ты парень.
Юный биолог снова зарделся.
- Здесь у родни остановился? – переменил тему Костя.
- Нет. Я нигде не остановился.
- Как это? Где же ты ночуешь?
- А под лодкой. На берегу. Июль ведь.
В коридоре пробежал шумок удивления.
- А где вещи хранишь? – продолжал допрашивать Костя.
- Нигде. Все у меня с собой. Вот. – Из кармана широких штанов он достал кружку, ложку, носовой платок, носки и кусок мыла. – Вот тут документы, он показал на карман рубашки, заколотый по краю булавкой.
- У меня слов нет! – развел руками Костя, остальные заулыбались. – А питаешься как?
- Чаем. Беру в столовой стаканов пять. А хлеб бесплатный. Ой, сколько времени?
Костя взглянул на часы:
-Полпервого. - Я пошел, - объявил Леша, - обедать. А то весь хлеб с тарелок съедят.
Он взял с пола куртку-штормовку – на ней он сидел - выгоревшую, явно великую для него.
«Батина куртка», - догадалась Катя. Ей так стало жалко Лешу! А он обернулся у двери, помахал всем рукой, улыбнулся.
- Много я повидал, в армии в Монголии служил, а такого чудика не встречал, - сказал Костя. Может, правда, ученым станет. Все они чокнутые.
В училище Леша не поступил, но не расстроился: "Придется самому учиться рисованию".
Костя спросил, как Леша будет добираться до Листвянки, денег же наверняка нет. "Мы можем скинуться", - предложил он. Окружающие закивали.
- Да не надо! Я на попутках, - беспечно сказал Леша. - И сюда так же ехал. Не волнуйтесь".
Лет двенадцать спустя Катя, тогда уже Екатерина Николаевна, листая какой-то научно-популярный журнал, увидела знакомое широкое лицо в очках. Статья было хвалебная - о работе молодого сибирского ученого-биолога, кандидата наук, сотрудника Байкальского лимнологического института. Журналист писал об успешном выступлении Алексея Иваненко на международном форуме. На фотографии он был в строгом модном костюме и выглядел солидно. Катя тогда порадовалась за Лешу и, особенно, за его маму.
Продолжение следует.