Это правдивая история. Описываемые события произошли в Киеве в середине 70-х прошлого столетия. По просьбе выживших, все имена изменены. Из уважение к умершим все будет рассказано в точности так, как оно и было...
ПЕРЕД ИГРОЙ
Ажиотаж перед ответным матчем на Суперкубок был неописуемым. Говорят, что со всего Союза поступило более миллиона заявок на билеты. Толпы небритых и голодных грузин с узбеками рыскали киевскими улицами в поисках лишнего тикета.
Кипиш 75-го можно было сравнить, разве что с ответной игрой в 67-м против «Селтика».
У меня тогда был билет на матч (динамовский, «дытячый квыток» за пятьдесят копеек), который я продал за 10 рублей. Я уже писал о том позорном эпизоде моего детства.
С того дня я больше ни разу не смог надеть пионерский галстук. В комсомол я тоже поступил лишь в 38 лет. Ну, не чувствовал морального права и все тут...
В 75-м билеты нам с братом достала мамина знакомая, Фаина Яковлевна. Она работала оценщицей в комиссионном магазине и по номенклатурному статуса была круче самого Щербицкого.
Все, что привозилось из-за бугра ансамблем Вирского или хором Веревки, балетом на льду или футболистами «Динамо» проходило через ее мозолистые пальцы.
Я уполномочен официально заявить: Фаина Яковлевна была круче Щербицкого.
Билеты стоили два с полтиной, но деньги с нас не взяли. Было одно условие: с нами на футбол должен был пойти муж Фаины Яковлевны – Петрович. Имени его не помню. Всю жизнь его так звали - Петрович.
Петровичу было за пятьдесят. Ему выпала нелегкая судьба послевоенного киевского ребенка: нашли на улице, еще в детском саду попал в банду. Малыш Петрович влезал в сберкассы через водопроводные трубы и потом, изнутри снимал крючок с дверей. Через год всю банду взяли. Была перестрелка, много убитых с обеих сторон. Восьмилетний Петрович все мокрые дела взял на себя...
На Колыме много учился, закончил школу… милиции… и вышел по бериевской амнистии.
Где-то на Бодайбо познакомился с будущей женой-оценщицей и перевез ее в Киев.
Несмотря на свой солидный возраст и влиятельную жену, Петрович всю жизнь оставался невезучим штымпом-алкоголиком. Вот и сейчас он только-только вернулся с очередной отсидки. Срок дурацкий, впрочем, как и вся его жисть-жестянка...
Набухался со своим дружком почтальоном до беспамятства. А у того в «толстой сумке на ремне» оставались еще не выплаченные пенсии.
Когда мужики прочухались, бабки исчезли. Почтарь все свалил на Петровича. Фаина Яковлевна смогла только смягчить приговор...
В пять часов я подошел к «Кинопанараме» (есть такая киношка между синагогой и стадионом в Киеве). До начала великого события оставалось ровно 120 минут.
Петрович уже ждал. Выглядел он, как Челентано в годах: классный плащ, шляпа борсалино, с тощего и небритого горла свисал махеровый шарф.
Фаина Яковлевна держала мужа в строгой уздечке, и боялся Петрович жены пуще милиции. Но одевала она свое несчастье с иголочки. Прикид, правда, быстро пропивался и иногда снова попадал в ручки Фаины Яковлевны через ее комиссионый.
Брат подошел минут через пять. Не нужно было иметь глаз-рентген, чтобы понять, что скрывается за стенками его узкого, кожаного дипломата. У меня был похожий. Два фауста «Агдама» вписывались туда очень органично.
Стрелка у кинотеатра была не случайна. Рядом был проходной двор, за ним еще один. А дальше заброшенная детская площадка. Здесь бухали еще со времен оккупации. Говорили, что «Молодая гвардия» на этих разбитых лавочках планировала свой знаменитый поджог биржы труда.
Сюда можно было проникнуть еще и со стороны нашей школы, поэтому во времена учительских погромов, мы, школяры, прятались именно здесь.
Сегодня тут народу было прилично - где-то на полсектора набралось. У каждого стола или лавочки кучковалось по две-три компашки. Главное, чтобы нашлось место для «пляшки» и закуси.
Со стороны это все выглядело так, будто бы знатоки-болельщики собрались за спинами шахматистов в парке Шевченко. Только вместо шахматных досок стояли "биомицыны", а вместе фигурок плавленые сырки.
Мы нашли какой-то свободный дециметр пространства. Брат выставил фауст, Петрович вынул из кармана, завернутую в «Вечерку» краковскую колбасу, а я стакан, полчаса назад, «сверченный» из автомата с газированной водой. До футбола оставалось еще более полутора часов.
В те трудные времена застоя и демократии, наша «точка» пользовалось очень большой популярностью. В Киеве было несколько видов спорта, которые регулярно посещали болельщики. И прийти на стадион не выпимши было просто моветоном.
Но вернемся в тот противно-моросящий вечер понедельника 75-го. Бухло испито - пора было выдвигаться на матч…
МАТЧ
Проблемы начались еще на "точке". Петрович «поплыл» почти сразу. Когда мы перелезали через забор, чтобы попасть во двор нашей школы и срезать путь, бедняга уже два раза падал и просил бросить его, или в лучшем случае добить...
А нам предстояло еще пройти последнее ментовское оцепление на Сексаганской, в районе 145-й школы.
Конечно, был вариант откантовать Петровича домой, на Рогнединскую, но тогда мы навечно попали бы в бан к Фаине Яковлевне. А в те времена это было страшнее потери партбилета... Она бы нас никогда не простила...
Мол, получили билеты на шару, споили невинную душу (в смысле Петровича) и теперь, как ненужный хлам сплавляем…
Брат вручил Петровичу свой дипломат, натянул еще глубже на морщинистый череп шикарный борсалино и мы двинули навстречу судьбе.
Все прошло на удивление гладко. Менты, лишь мельком посмотрели на наши билеты. По идее, через этот кордон могли пройти болелы с билетами, или проживающие здесь кияне. Естественно, с предъявлением двуглавого аусвайса.
Но, когда мы вышли на площадь перед стадионом, то белобилетников там оказалось в раз десять больше, чем билетников. К каждому приближающемуся билетнику подскакивала толпа лиц, с неправославным воплем: «Былэтык?»
В нашем дружном коллективе они сразу определили «слабое звено».
С воплями: «Дай былэтык, ну, дай былэтык!» они бесцеремонно, хватали Петровича за все возможные срамные места, пытаясь вырвать из рук дипломат.
Они дергали его в разные стороны, как куклу, надеясь вытряхнуть из него пачку билетов, как лиса Алиса и кот Базилио из Буратино его сольды…
И Петрович «отдал»… Резко, неожиданно громко и далеко…
«Фуууууу…» – с гневным отвращением зашипела толпа, еле успевшая отскочить в сторону.
Петрович победоносно обтер губы махеровым шарфом, подслеповато оглядывая результаты своей победы... Наконец он почувствовал себя нужным, правильным, что ли...
Билеты у нас были на нижний ярус 21-го сектора. Очень классные билеты. Большая часть сектора – это блатники Фаины Яковлевны.
Здесь уже уютно расположилась тетечка в бруликах и с халой а-ля Фурцева вместе со своими партайнгенносным мужем. По-хозяйски расположились грузчики с овощно-мебельных баз, сайлес-менеджеры из «Березки» и операторы по приему стеклотары. Большой ментовский чин дружно болел вместе с цеховиками из города Бендеры. Мытець-педофил со своей несовершеннолетней музачкой-нимфеткой...
Кого здесь только не было…. Единение партии и народа в тот день, на том стадионе было полным и налицо.
Кто-то сильно дернул меня сзади за ухо - больно и нагло... Оборачиваюсь - наш школьный физрук, Марлен Семеныч Штокман-Кабель, он же Марик. Ну, конечно, сынок Фаины Яковлевны все еще учился в нашей школе.
Марик был замечательный мужик. Из тех, о ком Высоцкий говорил: послевоенная шпана. Одни пошли учиться в институты, другие пошли учиться в тюрьмы.
Марик был из "первых". Правда, очень часто к нему в каптерку на последнем этаже нашей школы наведывались и "вторые" тоже... Сидели, попивали "портфешку".
Марик был очень популярной личностью у инфизовских девушек-практиканток. Очередь на стажировку в нашу школу (вернее на мягкие маты в его каптерке) была длиной в год...
Рядом с ним сидел зав. техническими средствами нашей школы, Жорик, такой же «боец», как и Марик. Мой брат и Петрович поздоровкались с ними. Брат закончил нашу школу десять лет назад. Здесь все всех знали.
Теперь, наконец о футболе. В тот день не нашелся бы ни один человек, ни на стадике, ни в Киеве, ни вообще на планете Земля, который не верил бы в нашу пэрэмогу.
В день матча в газетном киоске я купил четыре разных значка, срочно изготовленных к этой игре.
Тема везде одна: изображен кубок (хотя его никто тогда еще не видел) и подпись: «Динамо» Киев обладатель Суперкубка». Прикиньте, матч еще не сыгран, а мы уже победили.
Всем нам нужно было просто "только ночь простоять, да день продержаться", а еще точнее прожить следующие полтора часа, чтобы наша команда ОФИЦИАЛЬНО стала сильнейшей в Европе. Мы ждали нашей победы.
Игра началась осторожно - команды приглядывались друг к дружке. Постепенно народ начинает заводиться... Вообще-то, весь матч стоял такой гул с гамом, что люди просто не слышали друг дружку.
«Динамо» убыстряет темп. По воротам бьют Веремеев, Муня, Коньков, но Майер – есть Майер. "Их бин" лучший футболист года в Дойчлянде.
Возбужден и Петрович. Он так перенялся ходом событий, что вскакивает и начинает руководить командой, размахивая руками, как Наполеон в известной битве на Курской аномалии:
"Давай, давай... пошел, пошел... Куда бьешь, бляяя…ь, шлымааазл! Пасс, дай пасса, кому говору!"
И Коньков, словно услышав кодовое слово «шлымазл», длинным пасом выводит Блоху в прорыв.
Олежка пробрасывает мячик себе на ход, с лёгкостью проходит грузного Шварценбека и с линии вратарской под острым углом заколачивает банку!
Петрович дико вращает головой, глаза вытаращены, искрятся, люминесцируют… Он, по-тарзаньи бьет себя по грудям:
"Я же говорыл, дай пасса, я же говорыл!!!"
ПЕ-РЕ-РЫВ
В перерыве весь народ, сидящий рядом с нами, окружил Петровича. Все видели, что именно по его команде Конек дал голевую передачу. Все одобрительно хлопали его по плечам и спине, гладили по шляпе, пожимали правую и левую руки. Просили еще гола. Марик передал ему чекушку «коленвала»:
"Бухни, Петрович, это еще сильнее простимулирует деятельность твоей тонкой нервной системы".
И тут случилось чудо. Петрович отвел его руку с пляшкой:
"Не сегодня. У меня должна быть светлая голова…"
Стало неожиданно тихо. Весь стадион замер. Даже немецкий тренер Крамер с неиграющим Мюллером выбежали из раздевалки поинтересоваться: «Вус трапылось?»
Вперше, за последние сорок лет Петрович отказался от буха. Да, еще шарового…
Шо-то назревало...
А в это время начинался второй тайм...
Он начался с наших атак. Видно, что тренеры дали установку по-быстрому добить врага в «нашем логове». Блоха был неутомим. Его били по ногам, рукам, голове, а он рвался и рвался до Майера.
В блатном секторе, с первой же минуты тайма все требовали гола от Петровича. 46-я, 47-я, 48-я, а гола, как и Германа, все нет и нет...
"Хочу гола от Олежки" – томно постанывала девочка-нимфетка.
"Шайбу, шайбу, Петрович"! – тесно прижавшись, скандировали Фурцева с коммунягой-мужем.
Петрович стоял, широко расставив ноги в финнских сапогах, как Павлик Морозов перед родственниками, и пристально вглядывался в события на поле. Он по-шамански уверенно бормотал:
"Да погодьте вы все, бля, погодьте - рано еще, рано…"
Марик и Жорик, уже прилично поддатые, обнявшись, орали на всю трибуну «як тебэ не любыты, Кыевэ мий..»
А в это время…
Блохин неудержим… Подхватил мячик у своей штрафной и ракетой помчался прямисэнько на Майера. Многострадальный Шварценберг бьет Олежку в бок. Штрафной.
До ворот метров 35. Отсюда «их бину, лучший вратарь Дойчланда, а может и мира» забить трудновато…
Сферку устанавливает Муня. Он у нас по жизни штатный исполнитель всех стандартов.
Нацики, на всяк пожарный, выставили длинную, берлинскую стенку. Хоть и далеко, и вратарь у них "зэ бэст", но "шайсе" может подкрасться незаметно… И вообще, кто этих русских, пардон, украинцев знает…
Наши взоры обращены к Петровичу. А тот, как учитель плавания, стоящий на бортике бассейна и двигая руками объясняет детсадовцам, как нужно правильно плавать брассом:
"Раздвинули кусты байстрюки, собрали деньги, мать вашу... и укол!"
Петрович раздвигает кусты, собирает деньги и колет!
Божеее… Даже не вооруженным перископом глазом, стала видна огромная, зияющая дыра в берлинской стенке.
А потом Петрович кааак завопит…. Громко, на весь стадион:
"Мунтян! Ааа-тваааа-лиии от мяча! Я сказал, ааа-тв-ааа-лиии от мяча! А теперь Блохин, я сказал, Блохин!"
Бедный Муня, еще ничего не понимая, испуганно подымает голову, озираясь по сторонам…
Но этих шестнадцати мгновений было достаточно для Олежки. Он услышал Петровича!
Короткий разбег, удар! Гооллл!!! 2:0!!!
Весь стадион, как единый организм вскочил на ноги и заревел от счастья. Люди обнимались, целовались, топтали от кайфа друг другу ноги и снова целовались.
Посыл был такой мощный, что даже тренеры и футболисты «Баварии» начали обниматься и целоваться, ничего не понимая…
Все, мы лучшие в Европе! Хоть и оставалось больше получаса до свистка, все понимали: мы победили!
Потом были цемки, обнимашки, награждения, то, се...
Вроде бы, нужно было уже валить домой, но стадион не расходился…
И сначало тихонько, а потом все громче и громче началось скандирование:
«Пе-тро-вич, Пе-тро-вич, Пе-тро-вич!!!»
Взоры всего стотысячника были устремленые на него, на истинного героя матча…
Петрович медленно встал, потянулся, по старой зэковской привычке заложил руки за спину... И внезапно, подняв голову до верху, голосом Джо Дассена запел знаменитый хит того года "Летять вутки":
Мама, я лётчика люблю,
Мама, я за лётчика пойду.
Он летает выше крыши,
Получает больше тыщи,
Вот за это я его люблю.
Потом мужик неуклюже вознес руки к темному, дождливому небу, и как-то весь скарюжившись, дернувшись всеми своими усталыми членами, начал медленно вздыматься угору...
По его гладким, но невыбритым щекам текли крупные, но нескупые слезы…
Петрович поднимался все выше и выше… На скамейке, еще сохранившей тепло его костлявого тухеса, сиротливо лежала забытая шляпа-берсалино...
И весь стадион плакал вместе с ним и скандировал, скандировал (естественно, на украинском языке с галицайским акцентом):
"До свиданья, наш ласковый Петрович,
Возвращайся в свой сказочный мир."
Через несколько дней после того, великого дня Суперкубок выставили на Крещатике в витрине АПН.
Все свои стрелки с телками я тогда забивал на метро «Крещатик». И куда бы мы потом не направлялись, первым делом шли смотреть на КУБОК.
Около витрины всегда толпился народ. Говорят, что витрина была из пуленепробиваемого стекла. И у нее круглосуточно дежурил мент. Типа, если КУБОК "гробанут", будет международный скандал, а возможно и война.
Насчет войны не знаю, но лично читал в самой авторитетной газете Киева «Прапор Коммунизму», шо в 16 килограммовом призе было 10 кг золота и около 8 кг серебра.
И еще писали, что по тогдашнему курсу, цена нашего КУБКА соответствовала расходам Пентагона на тридцать самолёто-вылетов В-52 во Вьетнаме.
Вот такая высокая цена была нашей победы.
P.S. Петровича с тех пор никто не видел. Даже Фаина Яковлевна... Берсалино видели, а вот его самого...
КОНЕЦ