Анна увидела на горе Курган Поклонный крест в честь Рождества Христова. Она давно мечтала увидеть его. На вершину добралась с другими лыжниками на снегоходе. Обещала маме, глубоко верующему человеку, что обязательно побывает здесь, потому что это место является напоминанием людям о необходимости нравственного, духовного очищения, о необходимости покаяния, о необходимости жизни по законам любви, добра, прощения.
Девушка долго стояла у креста, мысленно читая молитву «Отче наш» и долгое время чувствовала тяжесть на душе, во всем теле. Но она вновь и вновь читала молитву, как учила бабушка, теперь уже вслух:
- Отче наш, сущий на небесах, да придет царствие Твое…
Почувствовала вдруг легкое головокружение, тяжесть, сдавливающая ноги, отступала, на смену ей пришло легкое покалывание на кончиках пальцев рук и ног…
Она отошла от группы и выдвинулась к краю, к самому опасному краю: ее, как магнитом, тянула туда, ноги как будто сами шли, без ее волевого участия. И чем дальше она отходила от Креста, тем сильнее тяжесть вновь наваливалась на нее, и объяснить эту мистику она была не в силах.
Снег резко слепил глаза, они начали слезиться, и Анна растирала соленые слезы по щекам. Слезы были точно солеными, потому что отдельные струйки попадали в рот, она ощущала их солено-горьковатый вкус. Горьковатым он был потому, что слезы смывали с ресничек тушь. На морозе они не успевали замерзнуть, но кожа, как говорится, дубела, а щеки белели, даже несмотря на то что девушка их отчаянно терла ладошками.
Сердце ее отчаянно колотилось, как у запыхавшегося в беге зайчонка. Но Анна ведь не бежала, а стояла на месте, медленно соображая, что же делать дальше, и отчаянно, со злостью растирала по щекам слезы… В детстве ее освободили от уроков физкультуры в школе именно из-за этой природной особенности: в минуты раздражения, обиды, вдруг нахлынувшей злости ее сердце начинало отчаянно колотиться, а к горлу подступала удушливая волна. Обычно в таких случаях она делала глубокий вдох, очень глубокий вдох, проталкивая воздух глубже, как можно глубже и стараясь мысленно считать хотя бы до тридцати…
Но в этот раз ничего не помогало, потому что она не могла сосредоточиться на самом главном – что же теперь делать? Анна пыталась успокоиться, считала и после неудачной попытки добраться до тридцати повторяла попытку. Наконец ей удалось досчитать до тридцати, продавить глубоко в себя воздух, зажмуриться, замереть на несколько секунд, мысленно пытаясь оценить обстановку и унять начавшуюся нервную дрожь, сотрясавшую тело ознобом.
Девушка с радостью ощутила холод: до этого она не чувствовала его, потому что страх заполонил разум и, казалось, атрофировал все остальные чувства и ощущения. Теперь же холод пронизывал тело, но сердце, как ни странно, стабилизировало свой ритм, и девушка стала ровно дышать, раз за разом наполняя легкие морозным воздухом, чувствуя холод каждой клеточкой нервного организма.
Она плотнее запахнула куртку, нащупала в кармане носовой платок и вновь стала растирать начавшие застывать слезы, смешанные с тушью и пробороздившие лицо. Она так энергично терла платочком по лицу, что щеки порозовели, она ощущала боль, но не сердечную, а боль кожи, которую она отчаянно терла, слюнявила платочек и опять терла, скорее машинально, чем осознанно. Анна чувствовала, что постепенно успокаивается, что приступ страха отступает, а разум уже не лихорадочно отталкивается от одной сумасшедшей мысли к другой, а пытается сосредоточиться на чем-то. И еще она почувствовала голод, животный голод, хотя совсем недавно, буквально три часа назад, плотно поела.
Анна посмотрела на небо: опустить глаза вниз не могла. Пугающая пропасть белого низа уже не манила… Она стала отступать от края медленно, очень медленно, не сводя глаз с неба, голубого до полуобморочного состояния. Назад, назад от края, подальше от опасного края. Она натолкнулась на лыжню, споткнулась - упала! Но опасный, совсем недавно манящий край уже был на безопасном расстоянии.
Неверующая, сосредоточенная только на своих собственных чувствах и ощущениях, она вдруг с мучительной, саднящей болью осознала, что от этой пропасти ее отвела какая-то неведомая сила и уж точно не ее собственная. Она сидела на снегу, унимая и нервную дрожь, и физическую дрожь от холода. Анна вдруг произнесла слова, которые в другом месте и при других обстоятельствах, а тем более в другое время вряд ли бы произнесла:
- Господи, спасибо тебе!
Голова легко кружилась то ли от оглушающей голубизны неба и слепящего зимнего солнца здесь, на вершине горы, то ли от постепенно отступающего страха и приходящего умиротворения, даже какой-то сладкой безмятежности… Но это точно было новое ощущение: дрожь проходила, только легкое покалывание в ногах, ставших вдруг слабыми, ватными, напоминало о недавнем приступе отчаяния и страха.
Надо было подниматься, отряхиваться, становиться на лыжи и спускаться, потому что там, внизу, уже, наверно, беспокоились, переживали… Она облизнула потрескавшиеся губы, вспомнила маму, которая как-то сказала ей, что трещинки в уголках губ – это наследственное у всех женщин их рода и проявляется в минуты отчаянной решимости или страха: губы сохнут и трескаются, в уголках расходятся паутинками неглубоких линий, иногда даже кровоточат, а потом долго не заживают. Анна улыбнулась, вспомнив Антона, который уже не однажды говорил ей о том, что когда видит эти милые трещинки, то ему так хочется целовать их!
Ах, Антон! Но он не герой ее сердечной боли и нервного срыва, который сегодня мог закончиться для нее трагично. Хороший, добрый юноша, наверно, даже нежный. Он такой внимательный, предупредительный, но не герой ее романа!
Любовь Анны была надрывной и безрассудной, такой, о которой ее мама сказала, безнадежно махнув рукой: «Бесшабашная!» Вот именно такой, наверно, и была любовь Анны к Роману.
Анна «перебирала» в памяти все свои прегрешения: институт бросила, потому что увлеклась Романом, потому что ради этой любви поставила на карту все: вычеркнула из жизни подруг, друзей, учебу, отвернулась даже от матери и бабушки. Роман – эгоист, он в первую очередь боготворил себя, все должно было крутиться вокруг него. Оно так и было: родители купили ему машину, практически купили и диплом, потому что занятия в университете он посещал редко, но диплом с грехом пополам получил.
Его девушка, то есть Анна, должна была свою жизнь посвятить ему и никак иначе. Она срывалась по любой его просьбе и ехала с ним то в гости к его друзьям в Карелию, то в Сочи, чтобы покататься на лыжах, причем все эти поездки совершались во время учебного года, так что учеба была заброшена напрочь!
Роман дарил ей подарки, она жила с ним на съемной квартире; его друзья дарили ему путевки, его знакомые тоже ему чем-то были обязаны. Жил Роман легко, Анна толком даже не знала, где и чем он занимается, но деньги были у него постоянно.
Первый звоночек прозвучал, когда однажды девушка увидела у него в руках маленькие такие шарики и поинтересовалась со страхом, не наркотики ли это. Но Роман тогда отшутился:
- Ты думаешь, это наркотики? Наивная! Ты их когда-нибудь видела? Ты же знаешь, что лично я наркоту не употребляю: это удел слабых!
Но слабым Роман не был! Красивый, атлетически сложенный, он тщательно следил за своим внешним видом, занимался спортом.
Второй звонок, уже более серьезный, прозвучал в то самое время, когда у Анны серьезно заболела бабушка и надо было ухаживать за ней, потому что мама работала – кому-то же в семью надо было приносить деньги, тем более, что сама Анна и не училась, и не работала. Так вот тогда Роман, выслушав Анну, категорически запретил ей переезжать назад в родительский дом, чтобы ухаживать за бабушкой. Он так и сказал:
- Это проблемы твоей матери, но никак не твои!
Девушка проплакала в ванной всю ночь, но потерять любимого человека не рискнула. А мама наняла соседку, чтобы та присматривала за бабушкой. Бабушка вскоре умерла, но внучка не была на похоронах, потому что с Романам поехала на дачу к его другу на целую неделю и отключила телефон, чтобы мама не досаждала звонками.
А потом мама замолчала: не звонила совсем. Молчала год. За все это время Анна только раз видела ее, когда приехала на кладбище и у могилы бабушки увидела ссутулившуюся и резко постаревшую маму, которая ей просто кивнула и ни о чем не спросила. Просто поправила платочек на голове, повернулась и медленно так пошла…
И чем дальше она отдалялась, тем сильнее колотилось сердце Анны, губы сделались сухими – сухими, они кривились в горькой усмешке, а в самых уголках уже обозначались линии-трещинки…
А Романа спустя несколько месяцев «забрали» за сбыт наркотиков. Вот откуда деньги, подарки, жизнь на широкую ногу! Анна вернулась домой как побитая собачонка, часами сидела у окна и отрешенно смотрела во двор. С мамой отношения не налаживались, никто из них не начинал этот трудный разговор. Надо было что-то делать…
Анна вспомнила своих подруг, которые уже работали по специальности, а ее самая близкая школьная подружка вышла замуж и воспитывала сына. И только у Анны все было неопределенно!
И тут появился Антон. Он обратил на нее внимание в электричке, когда она ехала с кладбища. Обратил на нее внимание потому, что она как всегда неподвижно и отрешенно смотрела в окно на пробегающие картины пейзажа и совершенно ничего не видела. Он тогда прямо сказал ей:
- А ведь пейзаж Вас не интересует совершенно. Вы на какой-то своей волне.
Вот так они и познакомились. А Антон оказался психологом по специальности. Собственно, именно он и вывел ее из затяжного состояния депрессии. И влюбился в нее. Мама Анны сразу оживилась, приглашала Антона в гости. Он даже шутил по этому поводу:
- Анечка, вот если бы ты так радовалась моему приходу, как твоя мама!
Но Анна не могла забыть Романа, хотя на суде не была и ни разу не написала ему. А ее мама все чаще стала заговаривать о внуках. Анна устроилась на работу, поступила в институт на заочное отделение, возобновила отношения с подругами, но тоска не проходила, не отпускала ее, пугая иногда решимостью ото всего отвернуться и отречься. В такие минуты девушка замыкалась в своей комнате, включала на полную громкость музыку, падала ничком на диван и выла.
А мама в это время плакала-поскуливала от безысходности в своей комнате. Однажды она ей напомнила разговор с бабушкой:
- Помнишь, бабушка тебя просила съездить к Поклонному кресту? Попробуй, дочка! В церковь сходи, помолись – полегчает!
Анна легко скользила на лыжах, реагируя на положение тела движениями туловища, рук и ног, удерживая равновесие. Разреженный воздух затруднял дыхание, но Анна практически адаптировалась к нему. Ветер был слабым, день – солнечным
Спуск по склону снижал скорость, потому что снежный покров был неоднородным, на некоторых участках рыхлым, что приводило к резкому торможению и потере равновесия, но девушка умело группировалась, оставаясь на ногах.
Ах, какой вид кругом! Какая красота! Под ногами бескрайняя снежная пустыня, видны редкие елки, они приближаются… И вдруг у Анны одна лыжа наехала на другую, щелкнули замки креплений – лыжи отстегнулись, и она полетела вниз головой по наклонной плоскости, пытаясь в роковом полете как-то управлять падением.
Ей казалось, что это падение длилось бесконечно, а прошло только несколько секунд. И вот ногами вперед она вошла в сугроб. Тишина. Анна почувствовала уколы, как иголками, на кончиках пальцев рук и ног – значит, руки, ноги целы!
Она перевела дыхание, осмотрелась: до самого низа еще далеко. Надо освобождаться из снежного плена. А палки где? А лыжи? Махнула рукой: придется спускаться без лыж.
Спуск был тяжелым: ноги проваливались в снег, идти было неудобно. Безлюдная тишина оглушала. Но всплеск бликов в глазах от разящей белизны снега и солнца, эта тишина как бы примирили девушку даже со сложностью спуска.
Да сколько же будет длиться эта пытка, это наваждение! Да почему же все у нее наперекосяк?
Она шагала широко, как может представить себе тот, кто когда - нибудь спускался без лыж вот так… пешком. И чем больше нога погружалась в шуршащий снег, чем больше ее осыпало этим снегом, тем все более где – то в душе, в самой ее глубине, нарастал комочек безудержной радости. Он постепенно заполнял все ее существо, отдавался нарастающим шумом в ушах, который, казалось, разорвал оглушающее безлюдье и тишину. Анна шла и читала молитву, потом, когда совсем выбилась из сил, катилась вниз, хватая губами снег, захлебываясь и этим морозным воздухом, и снегом, и радостью освобождения…