Во всем виноват рогатый... Часть 2
Художественное оформление Ольги Пивоваренко.
(Рассказ водителя)
Но тут у меня сердце прямо-таки в желудок упало, а в мозгу, словно бы, как бабахнуло! Я понял, что лажанулся, как говорится, по полной… Ведь шланг через который Пал Ваныч дышал я бросил и без присмотра оставил!.. Э-эх, бляха-муха, ну и раззява… Конечно, я испугался в тот первый момент, и бросился со всех ног к могилке… Э-эх, т-твою мать, так и есть... Кончик шланга, сантиметров на двадцать, всяким сором забился: землицей сухой, стебельками, букашками, ну и прочей лесной чепуховиной. Я тонкую веточку в траве отыскал, и стал ею в конец шланга тыкать, да дуть в него, стараясь канал от грязи очистить. Ан, нет, ничего не выходит. Только мураша полудохлого оттуда и выгнал, а весь остальной сор в глубину канала ушёл.
Представил себе Пал Ваныча в эту минутку: лежит, блин, в могилке, руки-ноги его землёю присыпаны, пытается через шланг лесным кислородом дышать, а оттуда, в его начальственный рот всякая дрянь сверху сыплется… Фу-уу!.. Бр-р-рр!!...
Схватил я лопату, и давай своего шефа откапывать, да так быстро, - ну вот вам честное слово! - будто взбесившийся экскаватор. И даже вены на руках под кожей набухли. А тут и Славик-магистр ко мне подоспел. Он сходу просёк, что случилось. На миг зажмурился, по-бабски приложил ладошки к вискам, и причитать стал: «О, мамма миа! О, мамма миа!» Потом, достал из кармана штанов медную проволочку и тоже попытался чистить канал шланга. При этом, что-то сердито бормотал в мой адрес. Из сказанного им тогда, я только и понял: «Да сдался же тебе... этот чёртов лось!..»
Потом, когда я притомился немного, магистр, сняв очки, меня подменил. Копал он сноровисто, но, выбрасывая землю из ямы, слеповато щурился и зубы скалил. По-видимому, от усилий. Не могу передать, каким паршивым временем были для меня эти минуты, когда я у ямы стоял и дышал тяжело, а мой шеф, там, в земле, без воздуха теребЕнился. Такой страшной беды со мной ещё никогда не случалось: я, вроде бы, как одурел и уже соображал плохо… Когда копать оставалось всего с четверть метра, Славик выбросил из ямы лопату и стал руками шуровать, ну чисто сапёр, который мину отыскал и хочет вытащить из неё взрыватель. И вот, земля у изголовья могилки зашевелилась, поднялась бугорком, и, наконец, на свет божий появилась верхняя часть Пал Ваныча… Ну и видок у него был, нужно сказать, когда Славик с него запотевший, целлофановый «шлем» стащил и он на полусогнутых ногах в могилке поднялся…
Шеф грязный весь был от макушки до пяточек, морда красная, будто у вурдалака, который кровушки испив, от своих гнусных дел, в могилке, взопрел, и выбрался на свет белый, чтобы выкурить сигаретку. Один глаз у него странно щурился, другой дёргался словно в тике, ну, а ртом, он судорожно воздух глотал, будто рыба, выброшенная на сушу.
И тут со всех сторон к могилке потянулись другие тусовщики и стали интересоваться, что у нас происходит. А Пал Ваныч, отдышавшись немножко, обхватил Славика руками крепко-крепко, и подбородком уткнувшись ему в плечо, стал плакаться. Слёзы так и текли по его грязным щекам. Мне, аж, неловко сделалось за него. В жизни не видел, чтобы мужики так ревели. Но вот, отплакав, Пал Ваныч собрался с силами, и, обхватив руками черенок лопаты, который ему кто-то услужливо протянул сверху, выбрался из могилы. Как только шефа подняли наверх, все подошедшие вокруг него столпились и, загалдев разом, утешать стали. А кто-то, наоборот, подбадривал, и похлопывал по плечу: ну, дескать, старик, ты и дал сегодня копоти, ну и дал!.. А поддержку высказав, отходили в сторонку и, брезгливо морща носы, поджимали губы, так как от шефа уж очень смердило. Ну прямо, как от бомжа, который частенько справляет нужду, не снимая штанов. Ох, и неприятно было стоять рядом с ним. Ну, просто, жуть, как противно… Но вот, Пал Ваныч увидел меня и, завопил, словно мартовский кот.
Рванувшись вперёд, он схватил меня за грудки, и, по дурному, вращая глазами, стал орать мне в лицо:
«Кто, кто меня заказал, негодяй? Отвечай, не молчи! Ты знаешь, что я могу тебя засадить за убийство?»
А я стоял перед ним с пришибленным видом, и думал: "Чо, гонит-то? Какое-такое,на фиг, убийство?.. Ведь жив-живехонек... Аж глаза пучатся из орбит!.."
А шеф словно спятил от пережитого потрясения и всё кричал на меня, и кричал, должно быть, думая, что я туговат на уши. Такого от него мне ещё не приходилось слышать. Он ругался, на чём свет стоял, поминал всё, что только на ум приходило, а собравшиеся возле нас ротозеи, посмеиваясь, стали расходиться.
Его дурной ор меня возмутил: распсиховался, понимаешь! Сам чистил карму, башлял магистру шальное бабло, ложился в мою могилку, и я же - крайний?!
"Не кипешуйте, Пал Ваныч!» - Ему говорю. «Ежели кто и заказывал вас - то только лось, больше некому. Сам заказал, сам приходил и исполнить».
«Чего дурака-то включил? Какой такой лось?» - Спрашивает он меня озадаченно.
«Самый обыкновенный. С рогами. А они у него – воо-о, блин, какие!»
И тут я, растопырив пальцы веером, поднял обе руки вверх и развёл их в стороны. «Как бес голимый выскочил из-за кустов и прямиком к машине. Желал, видимо, ваше авто таранить!.."
Хотел было ему ещё и про лосиху ввернуть: про то, как она меня соблазняла, но говорить этого не стал, - что толку? Поверил бы, разве? К чему тогда трепалово лишнее?..
Но тут Славик-магистр в наш разговор вмешался, и подтвердил: мол, лоси были.
Когда все наконец-то разошлись, и шеф своё сердчишко подуспокоил, то, поворчав для приличия ещё немножко, он недовольно буркнул: «Ну, ладно, поехали…» И заглянул мне в глаза, но так участливо-ласково, что у меня от недобрых предчувствий, трепыхнулось сердце. Ну, прямо как у пойманного котом мышонка.
Переодеваться Пал Ваныч не стал: как был в грязных трениках и спортивной курточке, так, блин, в салон машины и плюхнулся. По-о-ехали, значит, в обратную …
В машине я, сразу же, электроприводом опустил два стекла, но всё равно чувствовал себя неважно. Уж очень меня донимал гнусный смрад, которым несло от Пал Ваныча. Дух, блин, тяжёлый такой, что шибал прямо в голову, и не возможно было терпеть, ежели без привычки. А как тут привыкнешь-то: смрад, он и есть смрад, пусть даже и трижды начальственный...
Минуты три я мужественно терпел эти муки, но, наконец, не выдержал и говорю своему шефу:
«Вы меня, конечно, извиняйте, Пал Ваныч, но вы вот сели в авто, и даже не переоделись. Вы щас изгваздите здесь всё, салон, блин, провоняет нАпрочь, и мне его тогда до вашей пенсии не вычистить, не выветрить. Уж, вы, поверьте, - сиденья кожаные!.. Ежели вы свой фирменный костюм бережёте, то переоделись бы в мою подменку старенькую… Штанцы у меня хочь и латанные, и на ширинке молния не застёгивается, а всё же моя одёжка будет почище вашей, таперешней…»
Мне надо бы здесь остановиться, язык свой дурацкий маленечко придержать, но я был рассержен его хамской выходкой у могилки, и продолжал базарить забыв о "тормозах" и последствиях:
« А лучше всего вы вышли бы из машины и до озерца своими бы ножками добежали. Ну, помните, когда сюда ехали, оно нам по дороге попалось. И до него недалече, - ну с километр, не больше. А я проехал бы туда наперёд вас, да подготовил бы место получше. Чтоб без лягушек там всяких, без бокоёрзиков… И вы бы там привели себя в порядок…»
«Останови машину!» Вдруг приказал шеф, и произнёс это уж очень, блин, строго. К чему это было сказано, я не успел сообразить, но его указание выполнил бесприкословно.
Когда мы, значитса, остановились, то Пал Ваныч уставился на меня и смотрел, довольно, долго, словно пытался постичь суть моего базара. Глаза его под выцветшими бровями похожи были на врезавшиеся в переносицу щелки, а их зрачки при этом в меня «стреляли» холодным, злым блеском. Наверно с полминуты шеф меня своим взглядом «расстреливал». Потом негромко, эдак, проклацал зубами:
« Пш-шшёл вон, дурак!»
Я сразу и не въехал в его слова, и только спросил: «Чево?»
«Пшёл вон, с моих глаз, негодяй! Я просто с ума сойду от твоих глупостей, Асечкин! Вылазь из машины! Отсюда - сам поведу!..»
Ну, спрятал я своё самолюбие, как говорится, в карман, выполнил его начальственное указание. Встал от машины поодаль и жду.
Пал Ваныч тоже выбрался из салона и, обогнув передок авто, угнездился на месте водителя. И уже в окно, без прежней суровости в голосе, как кость собаке, напоследок, бросил:
«Завтра придёшь в мэрию за своей трудовой и расчетом. А сейчас сам добирайся. Ты мне не нужен».
Нажал на «газ» и подкапотный табун лошадей, оставив облачко пыли, умчал авто за лесной поворот...
Ну а дальше ничего особенного уже и не произошло. Минут через двадцать меня на дороге подобрал Славик-магистр, и вместе с ним на его, блин, «Приоре» мы доехали до нашего городка.
Вот такая ботва со мной в тот день приключилась, прямо как болячка вскочила на заднице!
Ну и кто, спрашивается, во всём виноват?
Ясен пень: виноват рогатый!..
Вот так закончилась моя карьера в нашей мэрии.
А что касается дальнейшей судьбы Пал Ваныча, то он основательно въехал тогда в "чёрную полосу"... Суета по следствию, всякая нервотрепка, освобождение от кормящей, нехилой должности - это только малая часть последующего "геморроя", которого ему пришлось пережить.
Зимой был суд, на котором Хваталкину штраф денежный присудили, во сколько-то там миллионов рублей. Всё это Пал
Ваныча финансово, видимо, подкосило. Иначе не стал бы он Славику намекать ( они с ним в "Пятёрке" случайно, блин, встретились!), что неплохо бы часть бабок за чистку кармы вернуть, так как чистки, вроде бы, и не было вовсе.
А хитроумный магистр, изобразив рассеяность во взгляде, Хваталкину дал понять, что озвученное предложение перспектив не имеет. И предложил страдальцу повторно чистку кармы пройти, но уже бесплатно.
Хотел бы я видеть, как у Хваталкина морду-лица от судорог перекосило... Видно ни в жилу было ему, повторно в могилку ложиться.
Всё это Славик-магистр мне весной рассказал. При прохождении техосмотра мы с ним случайно встретились. И я уж тогда немного даже порадовался: мол, отрыгнулись котяре мышкины слезы!..
Вот такая фигня у нас с Хваталкиным получилась.
И всё о чём я рассказал, чистая правда – зуб даю! Ну а если, кое-что от себя и добавил, то лишь немножко, самую малость.