И всем разумом своим глава 1

                И ВСЕМ РАЗУМОМ СВОИМ
                (размышления материалиста на запретные темы)



                ПРЕДИСЛОВИЕ

    Представленное вашему вниманию сочинение было написано в период 1998 – 2000 годов.
Тогда же и было “издано” в количестве шести копий на казенном ксероксе и, разумеется, на
казенной бумаге. Использовать служебное положение в корыстных целях пришлось исключительно
потому, что зарплаты в НИИ тогда практически перестали платить. Правда, под видом зарплаты
выдавали некое денежное пособие, из которого, не нанося смертельный удар семейному бюджету,
на покупку пачки бумаги нельзя было выделить ни рубля. Соответственно и читателей, осиливших
тот самиздат, можно пересчитать по пальцам двух рук и одной ноги.
 
    Минуло пятнадцать лет. В Интернете уже давно существует легальный “самиздат” под
названием Проза.ру. И каких только перлов словесности там нет! Вот и я, наконец, решился
осчастливить человечество. И если хотя бы один читатель прочтет до конца и ощутит, что его
личное существование это не просто бессмысленная круговерть сгустка молекулярной мешанины
сроком “от и до”, я свою задачу буду считать выполненной.
    В данном повествовании  десять рассказов-глав, объединенных общим замыслом. Публиковать их
буду, если успею, по мере завершения редактирования, связанного главным образом с тем, что
изначально написаны они были в текстовом редакторе Word, а публикация на Проза.ру возможна
только в текстовом формате Блокнот. В этой связи, поскольку в тексте встречаются небольшие
арифметические расчеты и оценки, сразу прошу извинения за вынужденный непривычный глазу вид
формул и степеней чисел. А привычные выделения текста курсивом, жирным шрифтом или
подчеркиванием просто заменю на написание прописными буквами. 

    Публикуя в Интернете эту работу, я не стал переписывать и редактировать ее в духе
настоящего момента. Оставил все так, как это было написано в исторические годы нашего
недавнего общего лихолетья. Решил, что если в этом будет необходимость, по ходу добавлю
авторский комментарий. И заранее прошу прощения за неумеренную многословность и
эмоциональность. Я ведь не писатель, профессия у меня иная. И это – мой первый и, похоже,
последний открытый литературный опыт такого рода.
                г. Обнинск, декабрь 2015 г.
 



                ОТ  АВТОРА

    Поскольку я первый раз в жизни пишу рубрику с таким названием, то с непривычки тут же и
удивился, а почему именно так она традиционно называется. А разве все остальное в книге, на
первом листе которой красуется такой раздел, написано кем-то другим?  Относительно разделения
труда при создании других, тоже выдающихся творений человеческого литературного гения, мне
ничего не известно. Относительно данного, то смею заверить, что все в нем проистекает только от
автора. Ни на чьи плечи ответственность за содеянное перекладывать не собираюсь, громкой
славой, которая, вне всяких сомнений, меня найдет (если с кем-нибудь по дороге не перепутает),
тем более ни с кем делиться не собираюсь. Omnia mea mecum porto! Всё своё заберу себе!

    Я даже не могу сообразить, какому именно жанру литературного творчества принадлежит
предлагаемый вам эпохальный труд. С одной стороны здесь полный разгул фантазии,
балансирующий на грани дозволенного медициной, чтобы не оказаться в числе тех, кому при
получении водительских прав требуется освидетельствование психиатра. С другой стороны сей
фундаментальный труд содержит строгие математические выкладки и опирается на понимание
фундаментальных физических законов данного нам в ощущение мира. Никакая парапсихология,
полтергейст, неопознанные инопланетяне, ауры, астрология и прочие проявления оккультизма как
физики потустороннего мира, здесь не присутствуют. Все, что автор пытается прояснить или
доказать, базируется на материалистическом мироощущении, правда, уже без его знаменитого
идеологического довеска. С третьей стороны здесь демонстрируется такая глубина знания
биологии, нейрофизиологии, генетики, антропогенеза, медицины, психологии и прочая, которая
просто вынудит открыть в восхищении рот любого “физика”, путающегося в понятиях логопед и
логоваз. Тем “лирикам”, которые знакомы с вышеперечисленными областями знаний не понаслышке,
третью сторону лучше не читать, пропустив эти страницы, чтобы не раздражаться
"глубокомысленным" дилетантством автора. Но зато с пятой стороны и у них откроется рот, как
только они начнут постигать глубину кибернетических представлений, демонстрируемых в данном
опусе. Кстати, именно относительно того, что касается кибернетики, автор, находясь в трезвом уме
и в твердой памяти (как ему иногда кажется), несет полную ответственность без всяких скидок на
преклонный возраст, склероз, недостаток образования и прочие смягчающие обстоятельства. С
десятой стороны этот образец изящной словесности посвящен глубочайшим философским
проблемам, при рассмотрении которых автор демонстрирует легкость мысли необыкновенную,
позволяющую ему легко и изящно решать любые основные вопросы философии. С одиннадцатой
стороны здесь затрагиваются и некоторые религиозные моменты. И это вовсе не дань моде, а
простое следствие, вытекающее из того факта, что во все времена философия была служанкой
теологии или какой-нибудь другой идеологии, ее подменившей. Со всех других многочисленных
сторон здесь можно найти вообще все что угодно – любые перлы прозы, публицистики, драматургии
и даже поэзии, выразившиеся в попытке сочинительства явно декадентских стишков. И все это
густо приправлено заумным наукообразием, характерным для жанра научно-популярной
беллетристики, превращающей любой околонаучный бред в глубокомыслие, снисходительно
предлагаемое вниманию непосвященных.

    Итого, что же мы получили в итоге? В итоге мы получили неизвестный литературоведению
жанр, по многогранности приближающийся к шаровой поверхности. Последнее, кстати, в какой-то
степени оправдано фамилией автора, еще раз подтверждая утверждения астрологов о скрытом
влиянии имени человека на его судьбу. В данный текущий момент нашей истории трудно ожидать,
что современники смогут отыскать подходящее название для этого жанра. Духовные интересы
новой интеллигенции (более-менее образованная разновидность новых русских) из идеальной
сферы переместились в сферу финансовую. Старая интеллигенция эпохи победившего, развитого и
всех остальных социализмов, либо уже вымерла, либо за древностию лет уже окончательно
погрузилась в нирвану ностальгического брюзжания, потеряв всякий интерес к возвышенному. Вся
надежда на потомков. Если благодарные потомки когда-нибудь поймут и оценят, то может быть и
присвоят данному жанру какой-нибудь ярлык типа “идеалистический реализм”, а понимание Бытия,
изложенное в предлагаемом вашему вниманию эпохальном физико-философском литературном
трактате, возведут в ранг единственно верного учения. Дай-то Бог!

    Для лучшего понимания жанра открою один творческий секрет. Труд сей по форме можно
отнести к разряду полемической литературы. Это своего рода воображаемый семейный
философский междусобойчик в пределах кухни – “старый спор славян между собою” на темы Бытия.
Почему семейный? Дело в том, что в нашей простой нормальной советской семье, как оказалось,
тоже не без урода. Урод в лице вашего покорного слуги образовался в эпоху гласности, когда
получил возможность напрямую прикоснуться к кладезю мировой философской премудрости иного
содержания, чем то, которым меня всю жизнь начиняли, как ливерную колбасу. И вся незыблемость
основ моего мироощущения вдруг закачалась, расплылась в липкую жижу, из которой пришлось
выдираться уже силой собственного ограниченного ума. Но зато – собственного!!!

    Если старшее поколение нашей семьи теперь наполовину состоит из ренегата (ренегат [<
лат. renegare отрицать] – человек, изменивший своим убеждениям и перешедший в лагерь
противников; отступник, изменник, предатель > см. Словарь иностранных слов), то младшее твердо
заякорилось на тех мировоззренческих позициях, на тех убеждениях, которыми их твердо убедили
еще в детском саду. Поскольку ни один философ не может философствовать только в кругу себя
самого, автор тоже попытался вовлечь поколение детей в дискуссию с поколением отцов на темы о
смысле жизни. И тут же получил отпор! Оказалось, что, во-первых, у нас разные
возрастно-дифференцированные смыслы жизни (что вполне естественно), а во-вторых, что
авторитет вышестоящего предка, если он не подкреплен никакой иной аргументацией кроме
эмоционально раскрашенного “здравого смысла”, теряет свою убойную силу, потому что истина,
понима-ашь, дороже. И вот тут-то автор вспомнил, что он все-таки в некотором роде физик, и
решил чисто физически проломить ту стену взаимного непонимания, которая вдруг разделила
систему “отцы и дети” пополам. Решил, опираясь только на естественнонаучную аргументацию,
доказать, что фундамент этой стены это даже и не песок, а обычная трескучая пустота, ловко
замаскированная строителями под монолитную железобетонную конструкцию. Задача облегчалась
тем, что обе мои потомки (они у нас представляют только лучшую половину человечества) по
уровню образованности вполне годились для такого рода собеседований, ибо каждая в своей
отрасли знаний (математика, биология) давным-давно перещеголяла отца, застрявшего на уровне
всеобщего обязательного среднего. Результаты такого воображаемого разрушающего триалога
между потомками и их философствующей первоосновой в моем лице как раз и составляет
содержание первых двух глав предлагаемого вашему вниманию эпохального сочинения. Но, ломать
– не строить, ломать умеет любой дурак. Недаром тот чугунный шар, которым крушат стены
сносимых домов, в простонародье называют бабой, а иногда даже открытым текстом и без обиняков
– дурой. Сделав попытку сломать, нужно тут же на месте этого Котлована что-либо воздвигнуть, ибо
природа не терпит пустоты. Поэтому остальная часть опуса это сплошное созидание, вернее –
попытка такового. И в этот процесс творческого созидания автор приглашает включиться и вас,
если уж и не в качестве единомышленника, то хотя бы на условиях стороннего наблюдателя или
просто ротозея.

    Строить оказалось не в пример труднее, чем ломать. Пришлось заново кое-чему
обучиться, мобилизовать все остатки сохранившейся интуиции, а также зачатки абстрактного,
конкретного, предметного и даже беспредметного мышления. Особенно помогло беспредметное,
которое у нас, у серьезных писателей, называется фантазией. Иногда от натуги понять, о чем это я
пишу, автор явно ощущал, что мозги у него заворачиваются то в одну, то в другую сторону, благо
места для таких маневров там, оказывается, вполне хватало по причине, как я думаю, частичной
старческой усушки и утруски. И это очень даже помогало в работе! Ведь, как известно из
баллистики, – полет мысли в голове со смещенным центром тяжести непредсказуем! А это,
выражаясь ныне модным новоязом, придает произведению особый эксклюзивный шарм и помогает
так самовыразиться, что даже у полусонного читателя может выработаться консенсунс даже там,
где его и близко не стояло. Но, конечно же, открытая демонстрация таланта бесспорной
художественности самовыражения, иногда даже граничащего с гениальностью,  в данном случае
для автора самоцелью не была. Цель этого произведения, все-таки, иная.

    В отличие от всех предшествующих мне философов всех эпох и исторических формаций я
не стану навязывать свои философические конструкции в форме окончательных истин. Я просто
поделюсь своими сомнениями (вдруг они найдут резонанс?) и выскажу некую догадку, приглашая
вас тоже подумать в эту же сторону. Выскажу догадку, опираясь только на доступные нам
современные естественнонаучные знания о природе нашей материи и об устройстве нашего мозга,
не привлекая в союзники никакую потустороннюю оккультную чертовщину. Поверьте, игра стоит
свеч! А самый главный из основных вопросов философии – “В чем же заключается смысл жизни?” –
он не такой уж и философский. Он, оказывается, чисто житейский, мы спотыкаемся на нем на
каждом шагу в любом возрасте, даже не замечая того. А вдруг и вам покажется, что вопрос этот
решение имеет? Но, как говорится, фирма гарантий не дает. Все зависит от вас и от вашей
способности думать. Самостоятельно!

    Единственно, что фирма может гарантировать, так это то, что ни один, прочитавший эту
книгу до конца, не подвергнется риску получить какой-нибудь вывих мозговых извилин, или вообще –
необратимый заворот мозгов. Все это автор уже взял на себя, вам не оставил ни крошки. Как-то
незаметно, хотя в больших сомнениях и муках, потихоньку выжил из ума, а заодно и из чести и
совести нашей эпохи. Но несгибаемым материалистом остался! Как остался и рьяным коммунистом,
правда, не в привычном потребительско-распределительном лозунговом понимании этого слова, а
в самом, что ни на есть первозданном, провозглашенном еще двадцать веков тому назад! А заодно
вдруг догадался вспомнить, что принадлежит он (автор) к зоологическому виду гомо сапиенс, что
переводится с латыни как человек мыслящий САМОСТОЯТЕЛЬНО.
"Курсив" - мой. Тонкий намек – от автора.





                БИОМИФЫ И ТЕОРИЯ ВЕРОЯТНОСТИ
                (На стыке двух наук – арифметики и идеологической генетики)


                ----------------------- *** ----------------------
                Скажи-ка мне твой ген, и я скажу, кто ты. 
                (Древнегреческая пословица)

     Рассуждать о смысле собственной жизни, не определившись, что же такое жизнь вообще, – дело
безнадежное. Как учил нас наш любимый школьный Учитель физики Виктор Константинович: “Кто
не знает определений, тот не знает физики!”  В этой же школе я узнал, что жизнь есть способ
существования белковых тел, отличающийся способностью этих тел к химическому обмену с
внешней средой и к размножению. Потом много лет спустя это классическое определение жизни
было подкорректировано, поскольку в научных знаниях открылось, что размножаться горазды не
столько сами белковые тела, сколько тела полинуклеотидные, отгороженные от внешней среды
этими самыми белковыми телами как щитом, формирующим неделимую единицу жизни – живую
клетку. А посему наши знания расширились и жизнь превратилась в особый способ совместного
сосуществования органических химсоединений, названных биоорганическими, чтобы не путать их с
прочей абиогенной химией. Как известно, в органических соединениях внутри клетки держателями
контрольного пакета акций являются углерод, водород, кислород, азот и фосфор. Остальная
таблица Менделеева тоже присутствует в разных пропорциях, но уже, так сказать, в качестве
подсобного материала, участвующего в общем грандиозном строительстве светлого
биохимического будущего на планете Земля. Если такое определение Жизни как явления взять за
основу, то на этом месте в рассуждениях о смысле жизни можно ставить жирную точку и больше к
этой теме не возвращаться.
    – Погоди-ка ставить точку, – сказал внутренний голос. – А почему бы не предположить, что
этот самый способ в конечном итоге предназначен для строительства мыслящего разума? Ты ведь
мыслишь? Следовательно, – существуешь. Чем тебе не смысл?
    – Ну уж нет уж! – решительно перебил его другой внутренний голос. – Это же идеализм!
Значит, ты полагаешь, что существует некий Творец, который целенаправленно этот способ и
изобрел? Иначе ведь слово предназначен употребить нельзя? Колбаса, между прочим, тоже
существует. И в ней этих белковых тел тоже иногда процентов пять бывает. Остальное, особенно в
вареной, не знаю из чего состоит. Так что, по-твоему выходит, что жизнь в конечном итоге
предназначена для набивки колбасы?

    – Ребята, – вмешался еще какой-то осиплый внутренний голос, – и че вы спорите? Я вот
где-то читал, что наша материя неисчерпаема. Как туда, так и обратно! Такое вот у нее главное
диалектическое свойство. А если неисчерпаема, то в ней все что хошь образоваться могло и еще
сможет. Хоть мозги, хоть колбаса! Были бы время и деньги. Про деньги – это я про колбасу. А про
время – так его у нас завались! Четыре миллиарда лет, говорят, было. Так что все могло появиться
само собой без всяких предназначений и творцов – взять да и случайно собраться во время
бесконечного перемешивания всевозможных комбинаций всяческих химических молекул. А уж как
только появилось, сразу же пошла эволюция: кто лучше приспособился, тот и выжил, а кто не
выжил, тому туда и дорога. Вот вам и весь смысл жизни!
    – Погоди, погоди ставить точку, – опять прорвался первый. – Мы ведь вроде бы пока еще
материалисты, вот и давайте попробуем сами понять, что такое эволюция, и почему она оказалась
такой умной, что взяла да и наковыряла из всяких равновероятных всевозможностей не
какую-нибудь кашу, а именно нашу с вами “высшую форму” особым образом организованной
белковой материи. Ну, кто чего помнит или знает на эту тему? Давай, вываливай!

    Современная эволюционная теория развития жизни на Земле балансирует стоя на двух
китах – генетических мутациях и естественном отборе. Механизмы генетических мутаций
поставляют разнообразнейший материл, а естественный отбор, как привередливая хозяйка на
рынке, выбирает себе только то, что в данный текущий момент хоть на что-нибудь может сгодиться.
В биомассе Земли, составляющей по оценкам в настоящее время примерно 2 ? 3 тысячи
миллиардов тонн, сосредоточено огромнейшее разнообразие генетического материала. Этого
генофонда Земли, вероятно, вполне достаточно, чтобы, комбинируя его (рекомбинация генов) или
видоизменяя (мутации), живая природа могла бы породить невообразимое число различных
организмов на многая лета вперед. Вплоть до полного остывания нашего светила, или полного
расселения человечества в обозримом космическом пространстве (по Циолковскому). Следует,
однако, отметить, что в данном тандеме ведущая роль двигателя прогресса должна отводиться
именно мутациям генов, а не отбору. Чтобы отбирать, нужно сначала иметь то, из чего можно
выбрать.

    Начиная с момента, когда Чарльз Дарвин опубликовал свою книгу “Происхождение видов”,
теория естественного отбора в научных кругах стала доминирующим представлением в понимании
хода развития жизни на Земле. Но только лишь развития, а никак не происхождения жизни! Сам
Дарвин, который в моем сознании со школьных лет приобрел статус непререкаемого стихийного
материалиста высшей пробы, тем не менее, не путал этих двух понятий. Его впервые изданная книга
завершалась фразой: “Есть некое величие в представлении о том, что жизнь с ее различными
проявлениями Творец первоначально вдохнул всего лишь в несколько форм или даже в одну; и в то
время, как наша планета продолжает вращаться, подчиняясь раз и навсегда установленному закону
тяготения, из такого простого начала развивалось и развивается бесконечное число прекраснейших
и удивительнейших форм”. Такого дарвинизма в школе мы не проходили!
 
    Дарвин так и не узнал, что именно является причиной разнообразия форм жизни.
Дезоксирибонуклеиновая кислота (ДНК), хотя и сложное, но вполне обычное химическое соединение,
присутствующее в живой клетке, была уличена как материальный носитель наследственности
лишь в 1944 году. И если все предыдущие поколения вдумчивых ученых могли лишь предполагать,
что жизнь могла возникнуть в хаосе межмолекулярных взаимодействий материального мира, то наши
современники получили возможность все сомнения окончательно отбросить.
Ведь стоит доказать, что за пару миллиардов лет в результате случайных абиогенных физических и
химических процессов могло появиться молекулярное образование, самовоспроизводящееся
репликативным путем, и всё – все вопросы о происхождении жизни сняты!
Тем более, что теперь стало ясно, какого именно типа молекулы для этого нужны.

    В 1922 году Александр Иванович Опарин, впоследствии академик, высказал и до конца
своих дней (а умер он 27 лет спустя после расшифровки структуры ДНК) отстаивал гипотезу
(которую у нас почему-то называют теорией) о случайном биохимическом зарождении живых
организмов в “первичном бульоне”. По мнению Опарина, бульон появился и покрыл Землю, как
только она остыла до температуры ниже точки кипения воды. А уж потом безграничное
разнообразие простых соединений в этом бульоне, в том числе и органических, плюс необъятная
площадь поверхности Земли и неограниченные энергетические ресурсы солнечной радиации
привели к тому, что где-то, когда-то, в какой-то точке этого варева начали образовываться более
сложные молекулы органики, в том числе нуклеотиды, аминокислоты, пептиды и все бесконечное
число их производных. Потом они сливались друг с другом в бесконечной игре комбинаций и
рекомбинаций, и это привело к появлению коацерватов (от латинского coacervus – сгусток или куча).
Постулируется, что коацерваты непрерывно обогащались коллоидами, липидами, полисахаридами
и многими другими полезными для будущей жизни органическими веществами. Предполагается, что
внутреннее содержание этих образований в какой-то момент как-то изолировалось от внешней
агрессивной водной среды и приобрело относительную химическую устойчивость. Для таких
образований-куч Опарин ввел понятие протобионт (дожизненный). В полном соответствии с
“диалектикой природы” протобионты (по Опарину), усложняясь и обмениваясь материалом,
сформировали некие доклеточные конструкции. И, наконец, примерно два с половиной миллиарда
лет тому назад один из них случайно приобрел все признаки простейшего одноклеточного существа
– основоположника всей ныне сущей на планете Земля биомассы, включающей венец
самозарождения и биохимической эволюции – человека разумного, то есть, нас с вами.

    Яйцо или курица? Вот в чем вопрос. Ответ на него попытался дать видный английский
ученый Джон Бернал в своей замечательной книге “Возникновение жизни”, вышедшей в Лондоне в
1967 году. В 1969 году эта книга в русском переводе была выпущена в Москве издательством “Мир”.
  Книга представляет собой наиболее полный научный анализ имеющихся к тому времени фактов и
гипотез, касающихся данного вопроса. Естественно, все рассматривается строго с позиций
материализма. В раздел Приложения Бернал целиком включил основополагающую печатную
работу А. И. Опарина "Происхождение жизни" и статью Дж. Холдейна "Возникновение жизни".
Любопытно, что сам Бернал так и не принял теорию Опарина о возможности самозарождении живых
организмов в кооцервате (курица, но не способная нести яйца). Он считал, что на самом первом
этапе самозарождения жизни сначала должен был появиться некий случайно реализовавшийся
предбиологический механизм репликации органических молекул. То есть – "самовоспроизводящееся
яйцо", пока еще не живое, но уже способное обеспечить воспроизводство материала, из которого со
временем эволюционным путем мог бы самопостроиться уже живой размножающийся организм, то
есть курица, к тому же несушка. Вот эти слова Бернала:    
    “Я считаю, что возникновение репликации обязательно должно предшествовать
появлению каких-либо организмов, и, следовательно, становлюсь на довольно непопулярную точку
зрения, согласно которой жизнь существовала до организмов. <… > Ибо очень трудно себе
представить, каким может быть организм без определенной системы воспроизводства молекул.
Если это лишь кусок метаболически активного вещества неопределенных размеров, то как таковой
он не имеет raison d'etre [никакого смысла, если по-русски]”.
Рассматривая и критически осмысливая современные ему взгляды на возникновение жизни (увы,
ничего нового к ним не прибавилось до сих пор!) ученый дает честную оценку своей книге:
    "Там, где так мало сделано и столь много еще основано на домыслах, трудно ожидать
абсолютно последовательного и притом полностью обоснованного объяснения. Наши знания в
данной области с каждым днем обновляются и успевают устареть, прежде чем будут опубликованы.
Поэтому и эту книгу следует рассматривать лишь как правдоподобную, связную гипотетическую
историю, как своего рода миф о возникновении жизни".


    По единодушному мнению всего ученого люда всех стран и народов доисторический
прародитель человека первоначально мог быть только одноклеточным прокариотом. Прокариот
это клетка, не имеющая ядра. Это – самый простой самостоятельный живой организм. Это значит,
что при появлении на свет такой клетки в ней содержалось только то, что необходимо для ее
изолированного существования и размножения, и никаких излишеств сверх того. Жизненной целью
такого создания, судя по поведению наших современников прокариотов (бактерии, археи и
сине-зеленые водоросли), является одно лишь размножение. Иных интересов у этой формы жизни
(впрочем, как и у всех последующих) просто нет. Бактерия живет, впитывает нужные простые
вещества из окружающей среды и синтезирует необходимые сложные органические соединения
только для того, чтобы, накопив, тут же разделить все это добро поровну, удвоить свою ДНК и
окончательно разделиться надвое. У современных прокариотов существует, правда, и более
сложный половой способ размножения, приводящий к обмену уже имеющимся генетическим
материалом. Единственный и неповторимый Первооткрыватель Жизни на первых порах должен был
обходиться собственными силами, т. е. размножаться только простым делением. Иное требует,
во-первых, наличия полового партнера, а во-вторых, – очень мощной генной поддержки этого
процесса, которой у самых простейших форм на стадии самозарождения жизни пока еще не было.

    Тьма веков, эр и геологических эпох заслонила от нас картину появления на Земле первого
живого протосущества. Поэтому мы и не можем представить себе, как все это происходило в
действительности. Интересно отметить, что со времени зарождения кооцерватной теории Опарина
никто больше так и не пытался с научных позиций показать возможность иного пути
самозарождения, хотя взгляды академика на природу происхождения жизни разделяли не все.
Почему? Попробуем разобраться в этом вопросе.

    Попробуем, не выходя за рамки данной гипотезы, составить сценарий
одного-единственного шага эволюционного развития первого случайного самозарожденца, т. е.
нашего всеобщего прародителя-прокариота. Сделать это не так уж и трудно, устройство
прокариотов (бактерий и архей) в настоящее время достаточно известно, живут они вокруг и даже
внутри нас. Знаем мы и о функциональной роли “яйца” – молекулы ДНК, главного внутриклеточного
дирижера и носителя генетической информации. В этой молекуле находится клеточное знание
того, как и из чего можно создать себе подобного, и вообще – как прожить в этом мире бушующих
пищевых страстей, когда продуктов питания на всех явно не хватает, и каждый тянет это одеяло в
рот именно себе.
 
    Представим, что давным-давно в первичном бульоне планеты в кооцервате зародился и
дорос до состояния примитивнейшего гетеротрофного прокариота некий самый наипростейший
организм, уже содержащий в своем составе ДНК, кодирующую синтез исключительно, так сказать,
предметов только первой необходимости, достаточных для выживания и размножения. А ведь в
генотипе этого первооткрывателя Жизни уже должно было быть приличное число генов! Самые
примитивные современные прокариоты археи в своем генотипе содержат не менее полутысячи
генов, а нуклеотидов в их ДНК набегает под миллион и более. Но пусть нас это не смущает,
допустим, что такое существо наперекор всему как-то, где-то, когда-то все-таки зародилось. В знак
глубочайшей признательности к данному родоначальнику жизни давайте назовем этого нашего
про-пра-баба-дедушку личным именем Прото. В своем наипростейшем обличии Прото уже должен
имеет клеточную оболочку, цитоплазму и генетическую полинуклеотидную последовательность. Не
обязательно ДНК, существует предположение, что первичные гены могли появиться в виде
какой-то ныне вымершей модификации РНК. Цитоплазма в этом случае была неким химическим
раствором относительно стабильного состава, отгороженным от внешней бесконтрольной среды
липоидной оболочкой-мембраной. У современных прокариотов жизненные процессы клетки, включая
размножение, как минимум контролируют генетическая ДНК, три типа полинуклеотидов (матричная
РНК, рибосомная РНК, 50 различных молекул транспортной РНК). Обязательно присутствуют
ферменты и белки, обслуживающие синтез белков и всех вышеперечисленных соучастников
синтеза, в том числе и самих себя. Кроме этого должны иметься самые необходимые внутренние и
внутримембранные структуры, обеспечивающие хотя бы самый примитивный процесс
гетеротрофного питания – избирательного всасывания внутрь клетки только определенных нужных
простых веществ, исключая всякую несъедобную и ядовитую бяку. Вот такой или аналогичный
такому прожиточный минимум наш Прото в каком-то коацервате случайно уже приобрел. Как ему это
удалось, понять невозможно. Поэтому будем полагаться на веру, подкрепленную академическим
авторитетом Опарина, и перестанем удивляться. Раз уж прокариоты существуют, значит, они когда-то появились.

    Не стоит сомневаться, что через сотню поколений-делений самый первый Прото
заполонит своими братьями-потомками всю кастрюлю с первичным бульоном, каких бы размеров
она не была. Очень скоро весь бульон будет экспоненциально скушан и в популяции Прото наступит
потребительско-биологическое полуголодное равновесие, определяемое скоростью утилизации 
усопшей братии и поступлением новых порций бульона из вулканов, газовые выбросы которых в
восстановительной бескислородной протоатмосфере Земли являлись, по Опарину и Холдейну,
основными поставщиками первичных органических харчей в мировой Океан. В свою очередь нам
известно, что восхождение соискателей новой жизни по ступеням эволюции сопровождалось не
просто приспособительным видоизменением уже существующего генома, но неизбежным и
обязательным наращиванием числа новых генов для синтеза новых, дотоль неведомых белков.
Потомок прокариота эукариот, под знаменами которого имеет честь служить весь клеточный
состав сообщества растений и сравнительно высших животных от амебы и до человека, в своей ДНК
имеет уже как минимум в десятки раз больше генов. А вершина эволюции человек так и того
больше – примерно раз в пятьсот! Для тех, кто в школе устойчиво имел по биологии меньше тройки,
напоминаем, что эукариот – это клетка, имеющая тщательно оберегаемую внутреннюю структуру –
ядро, внутри которого под присмотром спецбелкового окружения находится генетическая ядерная
ДНК – ни на секунду не засыпающая царевна, прародительница почти всего, что только можно
встретить в организме клетки. Сложность внутриклеточной биохимии современных простейших
неимоверна! Вот они-то уж точно никогда бы не смогли сразу в готовом виде самозародиться ни в
каком бульоне. В ДНК какой-то плюгавенькой безъядерной кишечной палочки Escherichia coli,
которая питается тем, что в приличном обществе даже не принято называть вслух, содержится
около 3000 генов. А перечень признаков, или продуктов синтеза, за которые часть этих генов
отвечает, в Большой Медицинской Энциклопедии (далее – БМЭ) занимает 14 полных страниц
убористого текста! Сознаюсь, что все сведения о биологии клетки, биохимии и тому подобных
материях, почерпнуты мной совсем недавно, когда я запоем прочитал несколько современных
учебников по биологии, имея к тому же на подхвате бездонный кладезь биологической премудрости
под названием БМЭ (в геноме нашей семьи имеется врач). А потом плюс к этому еще и Интернет. В
школе в свое время ничего такого, оказывается, мы не проходили. В школе мы боролись с
вейсманизмом-морганизмом и прочими лжеучениями, имевшими быть в эпоху, совпавшую с моим
обязательно средним образованием.

    Однако вернемся к нашему Прото и попросим его сделать хотя бы один шаг в сторону
будущего. Попросим его вырастить еще один ген. Ведь эти простейшие самовоспроизводящиеся
клетки-прокариоты, носимые по воле волн порядком отощавшего первичного бульона, не имеют
пока никаких внешних технических средств, позволяющих взять свою судьбу в свои же собственные
руки. Но такие средства в теперешней природе имеются. Ими владеют многие бактерии и археи
нашего времени. Это – простейшие двигательные жгутики, чудо природы, сделавшее безвольную
клетку существом активным. Жгутик бактерии устроен очень просто. Клетка синтезирует белок
флагеллин, молекула которого сворачивается в виде шарика-глобулы. Эти глобулы во
внутриклеточном растворе способны, встретившись, самособраться в характерную трубчатую
структуру. Представьте себе неимоверно долговязый кукурузный початок, по окружности которого
по винтовой линии уложены плотно прижатые друг к другу зерна – сферические субъединицы
флагеллина. Если теперь мысленно удалить сердцевину початка, а оставшееся выдвинуть из
клетки, то это и будет жгутиком – движителем бактерии. На том конце жгутика, который остается в
клеточной стенке бактерии, сформировано непостижимое уму биоинженерное чудо из чудес:
реверсивный электрический мотор!!! Состоит он из нескольких соосных дискообразных
молекулярных структур, а осью является крюк - молекулярная "самоварная труба", в которую
всавлен жгутик. Молекулярный диск-ротор способен вращаться относительно диска-статора, когда
в этом месте на клеточной стенке возникает электрическая разность потенциалов. И даже -
изменять направление вращения! А все, что нужно для "производства" и функционирования только
описанной части этой системы, у теперешних прокариотов кодируется как минимум двумя
десятками генов.

    Чтобы сформировать жгутик, клетке нужно синтезировать флагеллин, поскольку во
внешней среде обитания этот белок, как правило, не водится. Для синтеза флагеллина клетке
понадобится соответствующий ген, в нуклеотидной цепи которого закодирована
последовательность вполне определенных аминокислот, из которых этот белок и строится. Если
клетка сконструирует в генотипе такой ген, то ее и, соответственно, наше будущее можно считать
обеспеченным. Этот молодой хозяин Земли с помощью такого винта Архимеда сможет запросто
покорить пространство и время, и в два счета ускакать в направлении к прогрессу от своих
бесхвостых, т. е. безжгутиковых собратьев в извечной борьбе за максимальное удовлетворение
своих возрастающих потребностей. Так попросим же его сделать этот судьбоносный для нас шаг.




                ----------------- *** ---------------
                Есть ли жизнь на Марсе?
                (Тоже основной вопрос философии)

    Чтобы ответить на этот жгучий вопрос современности, вспомним для начала, как устроен
белок. Белок это длинная цепь, химически “склеенная” из множества аминокислот. Собственно, не
из самих кислот, а из кислотных остатков, последовательно объединивших свои активные концы
(аминный и карбоксильный) в крепкое мужское неразрывное рукопожатие, чтоб не пропасть
поодиночке. Аминокислот, которые природа определила для построения белкового изобилия, всего
20. Встречаются и некоторые другие, но они не первичны, а являются производными или
модификацией от тех двадцати, которые допущены к первичному синтезу и имеют в ДНК
соответствующие нуклеотидные триплеты. В зависимости от того, какие аминокислотные остатки и
в каком порядке включены в цепь, эта полипептидная нитка скручивается так, что формируется
нечто неповторимое. Это уже не просто молекула, а сложнейшее трехмерное инженерное
образование уникальной формы с индивидуальной способностью к избирательным химических
реакциям в точно обозначенных точках этого клубка. Биолога такое определение, возможно,
покоробит, но инженерному складу ума так будет понятнее. Белки не строятся по принципу: одна
последовательность – один белок. Один и тот же функциональный белок у различных организмов
может несколько отличаться по химсоставу. Это означает, что при построении такого образования
некоторые аминокислоты могут замещать друг друга, существенно не нарушая пространственную
структуру и функциональную однозначность конструкции. Но такая неразборчивость ограничена
строгими рамками и в виде исключения допускается лишь в тех местах, где это не сказывается на
функциональных свойствах данного биоматериала. Гормоны, ферменты и многое другое в клетке
построено на основе белка. У этой химии очень богатая спецтерминология: пептиды, полипептиды,
протеины, протеиды, глобины, протамины, гистоны, липопротеиды, хромопротеиды,
нуклеопротеиды, -ины, -иды, -оны – из всей этой тарабарщины мы и состоим! А ведь каждая такая
штука означает целый класс соединений, каждое из которых уникально и представляет собой
неповторимую конструкцию, построенную на основе конкретных белков, собранных всего из
двадцати аминокислот. То, что все эти аминокислоты представлены L-стереоизомерами (левыми),
мы детализировать не будем, нам это не понадобится. Теоретическое разнообразие возможностей
при построении белков не поддается осмыслению. Коротенький пептид, склеенный, допустим, из
пяти аминокислотных остатков, теоретически может иметь 3200000 вариантов различных
комбинаций! Такого разнообразия стройматериалов не снилось ни одному строителю. Из такого
можно построить все, что угодно.

    По принятой терминологии флагеллин это не фермент и не гормон, а структурный белок.
Ферменты, гормоны и им подобные работники сферы обслуживания, обычно невелики ростом, что и
обеспечивает им повышенную пронырливость в их трудном деле быть индивидуальной бочке
индивидуальной затычкой. Для этого типа соединений характерна длина полипептидной цепи в
пределах 50 – 150 аминокислотных остатков. Структурные белки – это уже строительный материал,
народ солидный, основа основ нашего тела в борьбе с земным тяготением, с поверхностным
натяжением, с осмотическим давлением, с происками внешних химических агрессоров и с другими
напастями безразличного к нам физико-химического окружения. Здесь и масштаб иной. Структурные
белки длиной в 100 – 200 остатков это коротыши, 300 – 500  – это ближе к норме. Встречаются и
гиганты по 1000 аминокислот и даже больше. Белковая молекула флагеллина жгутика бактерии
Bacillus subtilis 168, на которую я наткнулся в Интернете, например, состоит из 304 аминокислотных
остатков.  Ближайший функциональный родственник флагеллина актин, входящий в состав и наших
мышц, и жгутиков спермиев почти всех организмов, пользующихся таким способом размножения и
комбинации генов, содержит порядка 370 таких остатка. А теперь попробуем представить, как в
генетической ДНК первобытной клетки могло произойти спонтанное появления нового гена,
кодирующего белок флагеллин. Ведь именно такой шаг эволюции примитивного безъядерного
одноклеточного существа когда-то же состоялся!

    Как происходило количественное наращивание генофонда Земли в процессе
эволюционного восхождения Жизни от единичной примитивнейшей протоклетки – праматери всего
ныне сущего – к ее вершине в нашем лице? Вы случайно не знаете? Не расстраивайтесь, этого не
знает никто! Речь, разумеется, идет не о приспособительном видоизменении уже существующих
генов, а о случайном появлении новых генов, кодирующих дотоле неведомые белки. Например: гены
двух десятков новых белков, которые смогут сформировать в стенке бактерии молекулярный
электромотор, способный крутить молекулярным флагеллиновым хвостом. Итак, каким образом в
общеземном генофонде клеток мог и может появиться новый ген, мы доподлинно не знаем. Но мы
знаем, что всё ныне существующее множество генов когда-то появилось. Вот и попробуем хотя бы в
самых общих чертах схематически представить себе, как мог бы протекать такой процесс.
Разумеется, опираться будем только на материалистические представления без привлечения в
союзники "жизненных" или иных неопознанных потусторонних "сил".


    Итак, в задачу нашего Прото входит заполучить каким-нибудь способом кусок ДНК длиной
в 300 нуклеотидных триплетов, скажем, за миллиард лет. И кусок этот должен кодировать только
те аминокислоты, которые мы можем встретить хотя бы в одной из молекул семейства
флагеллинов. Если задача выполнима, то все преграды на пути в светлое будущее к вершинам
разума рухнут под натиском дальнейшей эволюции автомобильных носителей жизни, которые
начнут комбинировать новоиспеченный ген с другими, уже имеющимися в триллионных популяциях
бактерий, подстраиваясь к беспощадной метле естественного отбора.

    Чтобы помочь нашему Прото случайно обзавестись флагеллиновым хвостом для начала
максимально упростим его задачу. Ему ведь нужно совершенно случайно собрать ген белка
флагеллина? Где он будет его собирать? В уже имеющейся у него генетической ДНК, руководящей
всеми внутриклеточными жизненными процессами? Это маловероятно. Ведь новая нить ДНК из 900
нуклеотидов в мгновение ока целиком появиться не может. Она может только наращиваться шаг за
шагом. Но допуск не имеющих смысла нуклеотидных последовательностей внутрь выверенного
временем и естественным отбором смыслового текста генетической ДНК клетки равносилен ее
самоубийству. Ясно, что безболезненная сборка нового гена должна происходить в клетке
прокариота где-то за пределами генетической ДНК. Поэтому допустим, что даже у самых первых
примитивнейших одноклеточных организмов типа бактерии кроме генетической кольцевой ДНК уже
мог существовать некий допотопный аналог теперешней плазмиды – автономной полинуклеотидной
кольцевой нити, существующей в клетке отдельно и независимо от генетической ДНК. Нынешняя
бактерия в плазмиде "на всякий пожарный случай" хранит различные полезные полинуклеотидные
последовательности, которые могут сгодиться ей в стрессовых ситуациях. Допустим, что
аналогичная "рабочая протоплазмида" в стародавние времена могла к тому же выполнять функцию
внутриклеточного стенда для "производства и проверки пригодности" новых генов. Материальных
ресурсов для такого "производства" в клетке предостаточно. Ведь в период между делениями
клетка сама производит такое количество различных нуклеотидов, которого ей с запасом должно
хватить для удвоения своей генетической ДНК. К примеру, если бы допотопная генетическая ДНК
протоклетки в среднем содержала всего лишь гены 500 белков, составленных в среднем из 300
аминокислотных остатков (как у флагеллина), то для удвоения своей ДНК клетке нужно как
минимум наработать порядка полумиллиона нуклеотидов. На этом фоне отбор какой-то тысячи
нуклеотидов для формирования новой или переформатирования уже имеющейся плазмиды клетка
попросту может и не заметить.

    Предположим, что у первооткрывателя Жизни подобная ДНК- или РНК-плазмида в тысячу
нуклеотидов уже была. Для ускорения прогресса предположим, что внутри Прото уже сложился
механизм трансляции в белковую молекулу той информации, которая записана на плазмиде. А для
еще большего ускорения предположим, что в интерфазах между делениями наш Прото, используя
информационную матрицу рабочей плазмиды и каждый раз сдвигая на один нуклеотид начальную
точку трансляции, мог бы синтезировать хоть тысячу различных белков! Если продукт синтеза не
убивал своего создателя, а оказывался полезным и приходился ко двору, то копию именно данной
последовательности нуклеотидов Прото мог бы сохранять, допустим, встраивая ее в еще
какую-нибудь "плазмиду", выполняющую роль временного хранилища. Для чего этот наворот
допущений? Исключительно для того, чтобы показать, что в процессе эволюционного развития с
наращиванием генофонда простейшим в принципе не было необходимости последовательно
синтезировать в себе, к примеру, тысячу новых нуклеотидных последовательностей случайного
состава. Достаточно синтезировать одну и, закольцевав ее, получить эту самую тысячу. Экономика
должна быть экономной!


    Где бы и как бы ни формировался несуществующий ранее ген, в каждой нуклеотидной
позиции “винтовой веревочной лестницы” нового фрагмента ДНК должна появиться
бимолекулярная поперечная нуклеотидная “перекладина-ступенька”, представляющая собой одну
из четырех возможных парных молекулярных комбинаций:  АДЕНИН+ тимин,   ТИМИН+аденин,   
ГУАНИН+ цитозин,   ЦИТОЗИН+гуанин. При считывании генетической информации с участка ДНК
“винтовая лестница” в этом месте разрезается вдоль на две нити как раз по середине этих пар.
Считываемая генетическая информация располагается только на одной из нитей (кодирующие ее
молекулы в указанных парных комбинациях написаны прописными буквами). Со второй нити, несущей
комплементарные кодирующим молекулы (написаны строчными буквами), информация не
считываетя. Таким образом, в ДНК имеется всего четыре “первичных атома” генетической
информации, четыре “буквы”, из которых нам предстоит составить смыслоносное послание в
будущее – ген флагеллина, ответственный за появление на Земле ныне существующих
персональных средств независимого передвижения бактерий. Вот эти буквы Жизни: “АТ”, “ТА”, “ГЦ” и
“ЦГ” (по первым буквам соответствующих оснований, перечисленных выше). Кстати, их принято
сокращать и далее, обозначая как А, Т, Г, Ц, подразумевая при этом, что комплектующая, половина
(Т, А, Ц, Г) тоже присутствует. Три идущих последовательно нуклеотидных основания, их называют
триплетом, образуют "слово" – генетический код той или иной аминокислоты, из которых будет
собран белок.   

 Триплетные коды ДНК установлены для всех двадцати аминокислот. Две из них
кодируются однозначно, остальные же допускают некоторое число вариантов кода. Все сведения
об этом приводятся в таблице 1.



                Таблица 1.
    Буквенное обозначение, название, сокращенное название аминокислот
              и число нуклеотидных триплетов ДНК, кодирующих данную
                аминокислоту ( коэффициент вырождения кода – КВК ).

                Аминокислота
         
        А  |  аланин               |  ала  |  4         
        С  |  цистеин             |  цис  |  2
        D  | аспарагиновая    |  асп  |  2
                кислота
        E  |  глутаминовая      |  глу  |  2
                кислота 
        F  |  фенилаланин      | фен |  2
        G  |  глицин               |  гли  |  4   
        H  |  гистидин            |  гис  |  2 
        I   |  изолейцин          |  иле |  3 
        K  |  лизин                |  лиз  |  2 
        L  |  лейцин                |  лей |  6 
        M |   метионин           |  мет |  1 
        N  |   аспарагин          |  асн |  6 
        P   |   пролин              |  про |  4
        Q  |   глутамин           |  глн  |  2 
        R  |   аргинин             |  арг  |  6 
        S  |   серин                |  сер  |  6 
        T  |   треонин             |  тре  |  4 
        V  |   валин                |  вал  |  4 
        W |   триптофан          |  три |  1 
        Y  |   тирозин              |  тир |  2 



    Итак, мы имеем все, чтобы начать строительство гена белка флагеллина. Но поскольку
нам будут встречаться арифметические расчеты и простенькие формулы, а представлять их, к
сожалению,  приходится в совершенно не приспособленном для этого текстовом редакторе
"Блокнот", нужно кое о чем предварительно договориться. Знаки плюс и минус у нас есть. Деление и
дробь будем обозначать косой чертой (/). Умножение  обознамим звездочкой (*),  а степень числа –
знаком (^) с идущим за ним числовым показателем степени. Например:

    100*1000 = 10^5;       N^k * N^m = N^(k+m);      6/3000000 = 2*10^-6.

    Ничего более сложного нам не понадобится.


    Поскольку нам предстоит написать послание трехбуквенными словами, имея алфавит
всего из четырех букв, давайте оценим вероятность правильного его написания, если эти буквы мы
начнем вынимать одну за другой из мешка, где их бесконечно много, и все они постоянно и
тщательно перемешиваются. Тогда порядок извлечения букв действительно будет случайным. Все
остальные варианты неслучайного написания мы должны отмести, как не имеющие ничего общего с
материалистическим воззрением на самозарождение жизни и эволюцию. Итак, внутри Прото нет
никакой матрицы-подсказки, а вне его – бушующий окиян-море равновероятностей. Вынимая наугад
букву, мы можем сразу вынуть нужную. Вероятность такого события равна 1/4, поскольку типов букв
всего четыре. Вероятность того, что две буквы, вынутые подряд одна за другой, окажутся теми,
которые нам требуются, понизится до (1/4)^2. А вероятность полного успеха во всех трех попытках
будет равна (1/4)^3  =1/64.  Иными словами: может существовать только 64 неповторяемых
триплетных комбинаций из четырех букв, и доля (концентрация) каждого такого триплета в этом
множестве составляет 1/64. Следуя указанным ограничениям составим слово из N триплетов,
которое и будет смыслоносным кодом ДНК, определяющим какая аминокислота в каком порядке
должна быть включена в синтезируемую молекулу белка.

    Начнем с того, что вспомним, что генетический код ДНК является вырожденным. Этот
математический термин означает, что одну и ту же аминокислоту при синтезе белка может
кодировать более чем одна триплетная последовательность нуклеотидов в генетической ДНК.
Например, когда курносенького человечка кормят грудью, кормильца можно закодировать только
единственным словом мама. Когда его начинают кормить с ложечки ненавистной манной кашей,
кормильца можно закодировать уже несколькими четырехбуквенными словами: мама, папа, баба,
деда. Причем, по способности успешно скармливать эту отраву, мама не обязательно должна
находиться в первых рядах. Итак, в первом случае код кормильца не вырожден, а во втором –
вырожден с коэффициентом вырождения, равным 4. Как уже говорилось, каждая кислота
кодируется триплетом – только тремя строго последовательно расположенными нуклеотидами.
Например, аминокислота аланин будет присоединена к растущей молекуле белка, если считанная 
последовательность ДНК содержала: или ЦГА, или ЦГГ, или ЦГТ, или ЦГЦ нуклеотидный триплет.
Здесь коэффициент вырождения как раз и равен четырем. А вот аминокислота метионин
кодируется всего лишь одним триплетом ТАЦ. Этот триплет в определенной позиции служит также
и меткой, указывающей, что все, что далее записано на ДНК, должно быть транслировано в
белковую молекулу. Трансляция прекращается, если на пути следования транскрибирующей
РНК-полимеразы (этакой считывающей “магнитофонной головки”) встретится одна из
нонсенс-последовательностей: или АТТ, или АТЦ, или АЦТ. Эти последовательности никаких
аминокислот не кодируют, а выполняют функцию знака препинания. Они выключают механизм
трансляции, строго ограничивая длину будущей синтезируемой белковой молекулы. Что
произойдет, если из ДНК случайно выпадет (или встроится) хотя бы один нуклеотид?  А то и
произойдет, что родит рибосома в ночь ни то сына, ни то дочь. Хорошо, если неведома
белок-зверушка будет просто никому не нужным пятым колесом в телеге. С такой добавкой клетка
прожить сможет. Но если незваный гость начнет организовывать какие-нибудь криминальные
структуры, вытесняя законных домохозяев, то летальный исход, выражаясь красивым медицинским
языком, обеспечен. Примерно то же происходит и в компьютере, если хотя бы в одной ячейке его
оперативной памяти исказится всего лишь один бит информации. Компьютер остановится и, если
сможет, поведает миру, что у него поехала крышка. Если же отказ произойдет в жизненно важных
секторах памяти, компьютер лишится всех признаков жизни, что равнозначно летальному исходу,
выражаясь языком, которым, как известно, владеют все.

    Теперь, чтобы во всеоружии сражаться с любой вероятностью, посмотрим, как
рассчитывается вероятность выигрыша в лотерее. Иными словами, какова вероятность того, что
вы, участвуя в n лотереях и покупая при этом каждый раз всего один лотерейный билет, получите
хотя бы один выигрыш. При этом известно, что в среднем один выигрыш приходится на m билетов.
Последнее означает, что вероятность (доля) выигрыша на один любой билет составляет 1/m.
Расчет прост. Если p=1/m – это вероятность билета выиграть, то вероятность не выиграть
соответственно равна q=1-p. Вероятность того, что во всех лотереях вы останетесь с носом,
равняется произведению проигрышных вероятностей каждого билета. Очевидно, что в вашем
случае это произведение будет равно q^n. Выиграть хотя бы один раз означает не проиграть все до
единого, не так ли? Поэтому, если нам известна глобальная вероятность остаться с носом, то мы
можем мгновенно вычислить и вероятность желанной победы, ибо в сумме они должны составить
единицу. Следовательно, вероятность того, что хотя бы один билет из купленной вами охапки в
алчном стремлении ощипать Жар-птицу окажется выигрышным, равняется 1-(1-p)^n.  К примеру, если
вероятность случайной самосборки определенной молекулы белка составляет 10^-10, то
вероятность, что она появится после тысячи таких попыток, практически равна 10^-7. Если
совершить 10^10, т. е. десять миллиардов попыток, то вероятность собрать нужную молекулу будет
чуточку больше, чем 0,632. С точки зрения “здравого смысла” такой результат обескураживает.
Ведь практически скупил, мол, все билеты, а, оказывается, можно и проиграть? Можно. Такие они,
эти вероятностные козни в играх с Его Величеством Случаем. Толи дождик, толи снег, толи любит,
толи нет. Никаких гарантий. Это вам не страховой полис. Теперь же, когда мы овладели кое-какой
премудростью из области теории вероятности, можно приступать и к генотворчеству. Итак,
товарищи исследователи, вперед без страха и сомненья! Своим самоотверженным трудом поможем,
кто сколько может, соискателю гена флагеллина! Спасибо.


    Триплет построен из трех букв, входящих в великолепную парную четверку: А, Г, Т и Ц.
Следовательно, максимальное число возможных триплетных вариантов составляет
4^3 = 64.
Строительство ДНК из N триплетов по числу нужных нам аминокислотных остатков начнем
в следующем порядке. Допустим, что в молекуле данного конкретного белка имеется несколько
однозначно определенных позиций, в каждой из которых обязан находиться только один строго
определенный аминокислотный остаток. Пусть в этом же белке имеется еще какое-то число
позиций, где аминокислотному составу дается послабление, и в каждой из таких позиций может
стоять не один, а уже два остатка из числа возможных двадцати. И так – вплоть до позиций, где
природа вообще закрыла глаза на порядок заполнения этих ячеек и допускает размещение там
любой желающей из двадцати известных аминокислот. При этом, несмотря на подобные вариации,
белок остается тем же самым функциональным белком, несколько изменяя свои рабочие свойства.
То, что живые белки действительно разборчивы, показывает опыт. К примеру, в инсулине быка не
содержится остатков триптофана и метионина. Одним из самых привередливых белков является
сальмин – половой протамин лосося. Он построен всего из семи видов аминокислотных остатков,
причем один из них, аргинин, составляет 80% молекулы данного белка. Кстати, по результатам
исследований 29 видов бактерий установлено, что белок флагеллин тоже большой привереда. В
нем полностью отсутствуют серосодержащий цистеин. Очень мало (буквально – встречаются
единицы) фенилаланина, тирозина, триптофана – аминокислотных остатков с ароматическими
радикалами. Зато остатки дикарбоновых кислот (глутаминовая и аспарагиновоя) и аланина в
молекуле флагеллина занимают до 50% позиций.

    Оценим вероятность когда-то исторически состоявшейся в бактерии случайной
самосборки гена флагеллина. Термин самосборка в данном контексте означает, что порядок
следования нуклеотидов при формировании данного гена не был предопределен какими-либо
внешними или внутриклеточными причинами. Просто присоединение того или иного нуклеотида к
растущей цепи "плазмидной" ДНК происходило само собой по воле Его Величества Случая. Какой
нуклеотид случайно оказывался поближе, того и присоединяли. Понятное дело, если бы
генотворчеством флагеллина занимался только какой-то один прокариот, то к настоящему
времени у всех нас не было бы не только рук и ног, но даже и жгутиков. Вероятнее всего в процесс
увеличения генофонда Жизни на начальном этапе было вовлечено все общеземное сообщество
одноклеточных организмов. Предположим, что миллиарды лет назад все прокариоты Земли в
интерфазе между делениями дружно выращивали в себе дополнительную ниточку ДНК длиной в
пару-тройку сотен триплетов. При этом, вырастив, успевали транслировать получившийся код в
белковую молекулу. А уж проверить, есть ли от этого белка хоть какая-нибудь польза, или один
только вред, – этим, естественно, занимался естественный отбор. Кто-то из прокариотов вполне
мог случайно собрать ген флагеллина, кто-то – другой, но тоже прогрессивный ген, и так далее. Так
это происходило или не так, мы не знаем, поскольку живых свидетелей этого не сохранилось.
Поэтому примем данный, максимально благоприятствующий случайному генотворчеству сценарий, и
посмотрим на примере, что из этого выйдет.


    Итак, возьмем на себя роль Случая, и начнем сборку нового гена. Для ускорения процесса
примем, что свободные нуклеотиды в клетке уже организованы в различные триплеты. В бездонном
мешке равновероятностей (в смысле глубины, конечно) в нашем распоряжении под рукой всегда
имеется 64 варианта нуклеотидных триплетов. Начнем с триплета, кодирующего метионин. Именно
этот триплет является ключевой меткой, разрешающей начать транскрипцию (перенос
информации) с генетической ДНК на информационную иРНК. Вероятность того что, нащупав в
мешке первопопавшийся, мы не промахнулись и взяли нужный нам триплет, равняется 1/64. Условия
здесь абсолютно жесткие: никакие другие триплеты на месте стартового метионинового появиться
не имеют права! Иначе нужный белок в клетке просто не появится. И второе: коэффициент
вырождения кода (далее – КВК) для метионина равен единице, то есть эта аминокислота
кодируется одним единственным триплетом. Чувствуете, как подстраховалась Природа? В
стартовом триплете ДНК мутации абсолютно запрещены!  Только АТЦ последовательность! Шаг
вправо, шаг влево – расстрел! Однако поехали дальше. Допустим, что первым аминокислотным
остатком в молекуле нашего белка тоже однозначно должен быть треонин. Поскольку КВК
треонина равен 4, то для этого аминокислотного остатка вероятность случайно с первого раза
выудить из мешка нужный триплет повысится и станет равной 4/64. И в завершение рассмотрим
вариант мутационной вольницы, когда в некоторую позицию белка может быть встроен любой из
нескольких определенных аминокислотных остатков. Допустим, что во второй позиции нашего
гипотетического белка госпоже Эволюции было угодно видеть или изолейцин (КВК=3), или валин
(КВК=4), или лейцин (КВК=6). Эти три аминокислоты функционально близки, поскольку относятся к
одной и той же группе – их радикалы неполярны. Следовательно, в данном случае вероятность
выудить из мешка нужный триплет будет равна (3+4+6)/64 = 13/64.  Поскольку все наши выуживания
являются независимыми событиями (не влияют друг на друга, ибо мешок-то – бездонный!), то
вероятность того, что сборка белка начнется, а собранный двухзвенный начальный его участок
будет жизнеспособным, равняется произведению этих трех вероятностей:

        р(3) = (1*4*13) / (64*64*64) = 52 / (64*64*64) = 1/5050.

    Этот результат, во-первых, означает, что участок ДНК длиной в 9 нуклеотидных "букв" (три
триплета) может иметь 5050 вариантов написания. И шансы, что с первого раза случайно можно
собрать хотя бы один из 52 устраивающих нас вариантов, правильно кодирующих этот коротенький
начальной участок цепи белка,  составляют чуть меньше, чем один к пяти тысячам. Теперь, обобщив
эти примеры, можно составить общую формулу для расчета вероятности случайной самосборки
гена любого прогрессивного белка, двинувшего в свое время эволюцию примитивных живых
организмов на нашей планете в направлении прогресса. То есть, в конечном итоге – в сторону
случайного появления на Земле нашего с вами светоча разума.
 

    Итак, если функциональный белок состоит из N аминокислотных остатков, то вероятность
случайной самосборки гена этого белка  р(N) равняется произведению частных вероятностей
появления нужных нуклеотидных триплетов во всех позициях генетической ДНК:
                р(N) = p1 * p2  …* pi …* pN        (1)

При этом  pi – частная вероятность для любой i-той позиции – определяется как деленная на 64
сумма  коэффициентов вырождения нуклеотидного кода K(i, j) всех M(i) аминокислот, которые могут
располагаться в этой позиции у белков данного семейства:

                рi = (K(i,1) + K(i,2) +…+K(i,M(i)))/64       (2)

где М(i) – число допустимых аминокислот в i-той позиции белка,
K(i,j) – коэффициент вырождения кода j-той аминокислоты из их числа М(i) в i-той позиции.
    А теперь вернемся к белку флагеллину. Сравнение флагеллинов, взятых у 29 различных

видов бактерий, показало, что у всех этих белков есть одна общая особенность. Примерно половина
позиций первичной структуры бактериального флагеллина занята аминокислотными остатками
аланина и дикарбоновых кислот (глутаминовая и аспарагиновоя). То есть, в ста пятидесяти
позициях, как-то распределенных по длине молекулы белка, могут располагаться только три
указанных аминокислотных остатка. Следовательно, в аналогичных позициях генетической ДНК,
кодирующей флагеллин, должны находиться триплеты, кодирующие именно эти аминокислоты.
Коэффициент вырождения кода для глутаминовой и аспарагиновой кислот равен двум, для
аланина – четырем. Полагая, что эти аминокислотные остатки в белке представлены примерно в
равных количествах, будем считать, что в среднем КВК для каждой такой аминокислотной позиции
равен трем. Это означает, что вероятность случайного попадания нужного триплета в нужную
позицию синтезируемой ДНК равна 9/64. А вероятность, что такое может случится для всех 150
позиций по порядку величины оценивается числом (9/64)^150 = 10^-128. Прямо скажем, цифирь
удручающая! Тем более что это только половина нужной ДНК, есть же еще 150 позиций.
    Для остальных позиций известно, что там практически отсутствуют триплеты,
кодирующие цистеин, фенилаланин, тирозин и триптофан. С учетом КВК для этих аминокислот
таких триплетов семь. Разумеется, нет здесь и семи триплетов, кодирующих аланин и
дикарбоновые кислоты, которые мы уже учли. Следовательно, вероятность, что в любую позицию
этой части собираемой ДНК не попадет запрещенный триплет, составит (64-14)/64. А вероятность
того, что в результате сборки второй половины гена флагеллина такого не случится для всех 150
позиций по порядку величины будет равна (50/64)^150 = 8*10^-17.  Много это, или мало, и что это
вообще может означать?


    Джон Бернал, например, в своей книге "Возникновение жизни", рассуждая о вероятности
самосборки цепи нуклеотидов, говорит следующее.
    “Холдейн нашел, что любая данная специфическая последовательность нуклеотидов
представляет собой один из 10^17 возможных вариантов, и поэтому вероятность ее возникновения,
если учесть ограниченность места и времени в течение всей истории Земли, ничтожно мала”.
Речь здесь идет о результатах самых первых после открытия структуры ДНК экспериментальных
работах по расшифровке нуклеотидного генетического кода аминокислот, полученных еще при
жизни Джона Холдейна (он умер в 1964 году, а полная расшифровка была завершена в 1966 году).
Судя по оценке, сделанной Холдейном, речь здесь идет примерно всего о 9 триплетах!  Итак,
десять в степени минус семнадцать – и вероятность уже ничтожно мала! Причем говорит об этом не
какой-нибудь отъявленный скептик, а авторитетнейший в науке генетике середины двадцатого
столетия ученый, основоположник учения о самозарождении жизни на Земле! С точки зрения
Бернала – даже более авторитетный, чем академик Опарин. А как тогда быть с вероятностью
десять в степени минус две сотни?


    Когда апологеты учения о самозарождения жизни на планете Земля рассуждают о
возможности такого события, то обычно оперируют большими числами: миллиарды лет, триллионы
"протобионтов" или иных доклеточных предшественников действительно живой клетки. Или
привлекают безразмерные количественные понятия вроде "несметные количества", "бесчисленные
поколения" и тому подобное. Именно в подобных терминах излагается, например, введение в
современную школьную программу по биологии, рассказывающее о происхождении жизни.
Действительно, жизнь на Земле существует миллиарды лет. В водах современного Океана
биомассы сосредоточено порядка миллиарда тонн. Допустим, что до появления жизни масса пока
еще безжизненной органики, растворенной в "первичном бульоне" Океана была в тысячу раз больше
чем теперь, то есть составляла триллион тонн. Потом она сгустилась в кооцерваты и далее
сформировалась в простейшие доклеточные структуры-протобионты с массой порядка одной
риллионной (10^-12 ) грамма. Тогда общее число таких протобионтов составило бы порядка 10^30
штук (миллион триллионов триллионов). Какие могут быть сомнения, что такие несметные полчища
за миллиарды лет не смогли бы перепробовать на собственной шкурке тьму тьмущую биохимических
и генетических вариаций! И все это – на радость естественному отбору, которому, видимо, все эти
миллиарды лет приходилось трудиться круглосуточно без выходных и перекуров. Так почему же,
споткнувшись на числе десять в степени минус семнадцать, вдруг засомневался сам
основоположник учения о самозарождении жизни?

    Такие числа как миллиард или триллион для нас предметно "осязаемы". Бюджеты многих
стран исчисляется триллионами денежных знаков, а денег все равно не хватает. Одна
единственная дрожжевая клетка, делясь в благоприятных температурных условиях при
достаточном питании, за считанные сутки может наплодить "перевернутую пирамиду" из сорока
поколений своих потомков общим числом в триллион (2^40) штук! А в высушенном виде этот
триллион уместится в чайной ложке. Совсем иное дело, когда миллионы-триллионы образуют
простую дробь, находясь в знаменателе. Здесь "предметно осязаемого" опыта у нас маловато.
Максимум с чем приходилось сталкиваться, так это с игрой в лотерею. Итак, один шанс на
триллион. Это число вам о чем-нибудь говорит? Нутром чуем, что это что-то очень маленькое, но
предметно представить себе это маленькое трудно. Так вот, чтобы в реальной жизни
реализовалось событие, вероятность появления которого оценивается “всего лишь” в одну
триллионную, нужно очень здорово постараться. Кто не верит, проверьте на опыте. Купите в
каком-нибудь ларьке 30 миллиардов колод обыкновенных игральных карт (36 карт в колоде).
Вскройте и удалите из всех колод всех-всех тузов кроме последнего туза в последней колоде.
Тщательно перетасуйте эту гору и сложите карты стопочкой. При толщине стандартной колоды
карт эдак в 1.3 см высота стопочки из триллиона карт окажется примерно равной 390 тысяч км.
Аккурат упрется в Луну, до которой, как известно, этих километров всего-то 384 тысячи. А теперь
ловите миг удачи. С криком “Тройка! Семерка! Туз!” бегите вдоль этой суперколоды и попробуйте
наугад выдернуть из нее всего две карты – семерку и туза (тройки в обычной колоде нет). Семерку,
может быть, и выдернете, поскольку вероятность порядка 1/8 не так уж и мала. А вот единственного
тузика в колоде из 10^12  карт найти будет сложнее. Боюсь, что вместо него с вероятностью 1/32
вам ехидно подмигнет старуха – та самая дама пик. Колода из 10^17 карт с единственным тузиком
внутри, которая огорчила Джона Холдейна, протянулась бы от Земли почти что до планеты Нептун.
Тоже не близко.


    В своей обыденной жизни мы не так уж часто чему-нибудь удивляемся. Все, что нас
окружает, привычно и буднично. Понятия многого и малого для нас весьма растяжимы и
относительны. Если я должен 128 долларов, то в условиях хронической невыплаты заработной
платы и нестабильности рубля это катастрофически много. Если должны мне, то вроде бы и
маловато, могли бы и побольше. Мы привыкли, что воды в кране много, в реке еще больше, а уж в
океане – вообще море! Мы знаем, что капля камень точит, что если долго-долго бегать по дорожке,
можно оказаться в Африке. Иными словами, когда чего-нибудь бывает больше, чем мы можем
сосчитать на вскидку, мы называем это кучей (по латыни – coacervus). А в любой куче, боевой
кипучей, может случиться все что угодно. На то она и куча. Юноша, обдумывающий житье с
жевательной резинкой во рту, даже и не подозревает, что непрерывно перемешивает мириады, т. е.
кучу эластичных молекул полимера латекса.  И если нам в школьном возрасте настойчиво сообщают
и даже вколачивают в мозги, что за миллиарды лет, помноженные на полтора миллиарда
кубокилометров воды, омывающей континенты,  где-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь случайно
самозародилась жизнь, то мы беспрекословно верим своему учителю биологии, высшему для нас
авторитету в деле познания окружающей нас природы. И он, этот учитель, точно так же пронес свою
веру от своей школьной парты через институтские коридоры и остался с этой верой на всю
оставшуюся жизнь, ни разу не усомнившись в справедливости вколоченного. И даже сейчас, имея
представление об устройстве молекулы ДНК, собравшей в своих “скрученных нитях” невообразимый
объем уникальной, то есть, однозначно необходимой и никакой иной генетической ИНФОРМАЦИИ,
подавляющее число опрошенных ответит на вопрос о возможности самозарождения жизни
категорически утвердительно.

    А почему? Откуда такая уверенность? Почему мы безоговорочно верим каждому слову,
касающемуся мироустройства, которое вкладывают в нас те или иные авторитеты, не считающие
для себя необходимым подтвердить это хотя бы какими-нибудь выкладками, оценками, не говоря
уже о доказательствах? Потому что так устроен человек. Потому что согласно закону Рибо любая
информация, вошедшая в человеческое сознание в раннем возрасте, когда он еще не обладает
развитым механизмом “критического думания”, может навсегда там и застрять, приобретя статус
аксиомы здравого смысла, т. е. самоочевидной истины, не требующей никаких доказательств.
Альберт Эйнштейн по этому поводу как-то заметил: “Здравый смысл – это толща предрассудков,
успевших отложиться в нашем сознании к восемнадцати годам”. И за такую “веру, царя и отечество”
человек способен идти в последний смертный бой супротив любого, усомнившегося в истинности
этого бездоказательного догматического “знания”. А ведь вероятность, выраженная десяткой в
степени минус более сотни (как у половины гена флагеллина), означает, что если жизнь на Земле и
могла каким-то чудесным образом самозародиться в коацервате или еще в чем-нибудь похожем, то
далее она случайно не смогла бы сделать ни единого шага на пути эволюционного восхождения к
высшим формам. Непонятно где, как и каким чудом приобретенный первоначальный необходимый
набор генов такого самозарожденца мог приспособительно быть перетасован и улучшен сколь
угодно раз. Принципиально новой информации это не прибавляет. В номенклатуре же нашего
общеземного генофонда содержатся миллионы и миллионы базовых генов, каждый из которых
представлен множеством жизнеспособных вариаций. Откуда взялись эти гены, если СЛУЧАЙНОЕ
появление в земном генофонде совершенно нового гена – событие не просто маловероятное, но
попросту невозможное. Имеется в виду не появление новых вариантов уже существующего гена, а
появление действительно нового гена, кодирующего никогда не существовавшую
последовательность аминокислотных остатков в никогда не существовавшем белке. Не верится,
что случайно собрать новый ген практически невозможно? Тогда давайте, "ощутим" масштаб этой
возможности предметно.

    Масса ВСЕЙ вселенной в граммах, включая и невидимую "темную материю", в настоящее
время максимально оценивается числом порядка десяти в степени пятьдесят восемь. Возьмем и
мысленно всю эту вселенскую массу разобьем на атомы водорода, вернее – на протоны, ядра
водородных атомов. Масса протона равна 1.67*10-24 грамма (практически – обратная величина
числа Авогадро). Следовательно, протонов во вселенской массе, будет 6*10^81, или округленно –
10^82 штук. Возраст вселенной, исчисляемый с момента Большого Взрыва, составляет 13.75
миллиардов лет. Если пересчитать этот возраст в секунды и результат округлить до большего
целого, то получим, что вселенная существует всего-то "каких-то" 10^18 секунд. А теперь дадим
простор воображению и заменим каждый протон в этой массе безжгутиковой бактерией, которая
способна КАЖДУЮ СЕКУНДУ  синтезировать новую полинуклеотидную нить СЛУЧАЙНОГО состава
длиной в 150 триплетов. В итоге вся королевская рать этой бесхвостой бактериальной вселенной
за все время существования реальной вселенной смогла бы совершить 10^100  попыток собрать
такое же количество кандидатов в "полуген" белка флагеллина. Вероятность, что среди таковых
найдется хотя бы одна последовательность, кодирующая хотя бы один вариант половины гена
флагеллина, по закону больших чисел определяется произведением вероятности данного события
в единичном акте сборки на число таких сборок.
        Итого: 10^-128 * 101^00 = 10^-28. Один шанс на 10^28!
Это – всего один "красный" протон среди десяти миллионов миллиардов триллионов прочих
"серых"! Вот така-а, панима-ашь, получа-атся лотерея!


    В формировании молекулярного электромотора, приводящего во вращение
флагеллиновый жгутик современной бактерии, участвуют более двадцати когда-то появившихся
уникальных генов. Допустим, что их там 21 (раз уж пошли карточные примеры, то и "очко" вполне к
месту). Допустим, что в среднем каждый из этих генов кодирует уникальную последовательность
тоже из 300 аминокислотных остатков, как у флагеллина. Допустим, что в отличие от флагеллина
вся "уникальность" этих белков сводится к тому, что в любой позиции любого из этих белков может
находиться любая из десяти определенных аминокислот. Представляете такую кашу? Тогда
каждый такой белок, сохраняя свою функциональность, мог бы иметь 10^300 вариантов
аминокислотного состава! Соответственно, и 300-триплетный ген, кодирующий данный белок, в
среднем (среднее КВК= 3) тоже должен иметь примерно такое же число вариантов. Поскольку
клетка синтезирует белки, оперируя только двадцатью аминокислотами, то максимальное число
неповторяемых белков длиной в 300 остатков, которое можно собрать из двадцати аминокислот,
составляет 20^300. То есть, порядка 10^390. Следовательно, доля любого из двадцати одного
"электромоторного белка" во всеобщей возможной массе неповторяемых белков такого линейного
размера составляет один на 10^90. Если совершить 10^90 попыток, наугад собирая ген длиной в 300
триплетов, то вероятность собрать любой из нужных нам гипотетических генов электромоторного
комплекта, как вы помните, составит 0,6321. Скорее да, чем нет. А вероятность, что будет собран
весь "очковый" комплект, равняется (0,632)^21 = 6.5*10^-5. Один шанс на пятнадцать тысяч – это уже
окрыляет, не правда ли? Особенно, если случайно запамятовать, что эти 10^90 попыток должны
совершиться не на "небе". Их должны совершить не 10^82 "ежесекундных вселенских протонов", а
всего лишь "миллионы-триллионы" примитивнейших протобактерий, борющихся за выживание на
планете Земля. И всего лишь за миллиард лет.
   

    Странная, однако, с этим флагеллином получается арифметика! Если б  всю да я
вселенную проехал, заливая ее первичным бульоном, состоящим исключительно из кисло-сладкого
сиропа трифосфатов четырех знакомых нам оснований, то нигде б милой нам ДНК не нашел. Если б
я в Россию возвратился, то сразу бы обнаружил ее с приветом в любом учебнике биологии,
повторяющим за академиками советской биологической школы былину о возможности ее
спонтанного появления в коацервате размером с комариный глаз. Трудно сказать, есть ли жизнь на
Марсе, но на планете Земля, в соответствии с гипотезой равновероятных возможностей и
случайностей, ее нет и никогда не бывало. Этого действительно не может быть, потому что этого
действительно не может быть никогда!
         А мы тут про какую-то жизнь на Марсе!




                ----------------- *** ---------------

                При изучении наук примеры полезнее  правил.
                (Исаак Ньютон)


    Предшествующий рассказ о проблематичности спонтанного самозарождения гена
флагеллина был написан в 1999 году под впечатлением, которое сложилось у человека строгого
инженерно-физического склада ума, случайно прикоснувшегося к тайнам Жизни, описанным в
обыкновенных институтских учебниках по биологии. Тогда у меня еще не было Справочника, под
названием Интернет. А имевшаяся БМЭ 1974 года издания по информативности во многом
уступала более молодым учебникам по микробиологии и генетике – наукам, развивавшимся все эти
годы бешеными темпами. К сожалению – главным образом за рубежом. Поэтому при редактировании
в 2014 году я этот рассказ практически переписал наново. Уж очень интересными оказались
современные научные материалы на эту тему, выуженные из Интернета. Зато следующий рассказ на
эту же тему я для сравнения оставил практически таким, каким он был написан первоначально. Все
выкладки, оценки и количественные расчеты в нем оставлены такими, какими они были сделаны
полтора десятка лет тому назад.


    Итак, в трехтомном учебнике биологии авторов Н. Грин, У. Стаут и Д. Тейлор в качестве
примера при рассмотрении сравнительной биохимии приводится таблица аминокислотных
последовательностей в цитохроме-С  у 24-х видов живых организмов. Низшим из организмов
представлена бактерия, а высшим, естественно, – человек.
“Цитохромы представляют собой белки (дыхательные пигменты), содержащиеся в митохондриях
клеток и участвующие в переносе электронов по дыхательной цепи, т. е. в той последовательности
реакций, которая приводит к высвобождению энергии, необходимой для синтеза АТФ” ( Это –
определение из учебника).

    Митохондрия в клетке эукариота представляет собой внутриклеточную органеллу –
полуавтономный организм, содержащий собственную ДНК. Главной функцией митохондрии
является производство АТФ – аденозинтрифосфата. Это кофермент, без которого не обходится ни
одна живая клетка. Это он обеспечивает энергией и тем самым инициирует подавляющее
большинство биохимических реакций в клетке. И он в полной мере заслуживает опереточного
дифирамба: без АТФ жить нельзя на свете, нет! А цитохром-С является обязательным участником
химического процесса, производящего в итоге на свет этот самый АТФ. Следовательно, и без
цитохрома-С нам, теперешним организмам от бактерии и до носителя нашего светоча разума, жить
нельзя на свете нет тоже. Однако известно, что в клетке эукариота цитохром-С это очень даже
коварное создание. Пока он находится внутри митохондрии, он честно перетаскивает электроны
куда надо. Если же в цитоплазме клетки появляются определенные молекулы – химические сигналы
того, что клетка инфицирована вирусом или не функционирует должным образом (т. е. необратимо
больна), цитохром-С проникает через внешнюю оболочку-мембрану митохондрии и выходит в
цитоплазму. Здесь он инициирует апоптоз – процесс самоликвидации больной или зараженной
клетки, дабы прервать распространение вируса или другой просигналившей “биохимической
заразы”. Появление данного цитохрома в цитоплазме клетки запускает цепочку реакций,
завершающуюся синтезом протеаз – пищеварительных ферментов. А уж эти начинают резать на
фрагменты белки и другие сложные структуры, включая мембраны, переводя биологическую форму
существования материи в химическую. То есть, в концентрированный бульон из простых
органических молекул – диетический продукт питания для других, пока еще здоровых клеток
организма. Вы случайно не знаете, каким образом в процессе эволюции такой самоубийственный
очистительный механизм мог появиться в клетке эукариота и к тому же записаться в генетической
ДНК?

    Однако вернемся к нашему цитохрому-С.  Ввиду исключительного уважения к этому белку
известного состава вероятность когда-то состоявшегося спонтанного синтеза его гена рассчитаем
максимально корректно. А с вашего позволения я далее не буду где не надо таскать за
цитохромом-С его латинскую букву “С”, отличающую его от других типов цитохромов в клетке.
Другие цитохромы в рамках данного повествования нам не встретятся. Итак, посмотрим на таблицу
2. Именно она была тем начальным толчком, который во время чтения учебников по биологическим
чудесам вдруг разбудил во мне убаюканного инженера-физика. И потребовал немедленно выразить
в числах то, что ни в одном из учебников в числах выражено не было.

               
                Таблица 2.
         Аминокислотные последовательности цитохрома-С  у  21-го вида организмов
       (цитируется по Н. Грин, У. Стаут, Д. Тейлор.  Биология, т.3, стр. 280. “Мир”, 1996)   

                Аминокислотная последовательность *)
              Вид                |                Позиция в молекуле белка
                |70                80                90
                |  0  1   2   3   4   5  6  7   8  9   0   1   2   3  4  5  6   7   8   9  0  1  2
Человек--------------------------D  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  V G
Макак-резус--------------------D  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  V G
Лошадь--------------------------E  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Свинья, корова, овца---------E  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Собака---------------------------E  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Серый кит----------------------E  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Кролик---------------------------D  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Кенгуру--------------------------D  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Курица, индейка---------------D  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Пингвин.------------------------D  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Утка (пекинская)------------- D  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Каймановая черепаха--------E  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Лягушка-бык-------------------D  T  L  M  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Тунец.----------------------------D  T  L  N  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Муха Chrysomyia,--------------D  T  L  F  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Тутовый шелкопряд-----------D  T  L  F  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  I  F  A  G
Пшеница.------------------------N  T  L  Y  D  Y  L  L  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  V  F A  G
Нейроспора---------------------N  T  L  F  E  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  V  F  P  G
Пекарские дрожжи.-----------N  N M  S  E  Y   L  I   N  P  K  K  Y  I  P  G   I  K  M  I  F  A  G
Гриб Candida--------------------P  T M  S  D  Y  L  E  N  P  K  K  Y  I  P  G  T  K  M  A F G  G
Бактерия
Rhodospirillum.------------ ---A  N  L  A  A  Y  V  K  N  P  K  A  F V  L  E  S  K  M  T  F  K  -
 Вариации  | Все виды   |       5  2  2   6  3   1   2  4    1   1   1   2  2  2  2  2   3   1   1   4  1   5   1
 остатков   | Эукариоты|        5  2  2   5  3   1   1  3    1   1   1   1  1  1  1   1  2   1   1   3  1   4   1
 в позиции  |        **)         | 

    *)  Буквенные обозначения аминокислотных остатков приведены в таблице 1.
   **)  Эти данные добавлены автором, в оригинале таблицы они не приводятся.


    Стоит обратить внимание на некоторые характерные особенности в распределении
аминокислот в цитохроме у столь необычно пестрой компании. Между прочим, я всегда думал, что
пекинская утка это блюдо, а это, оказывается, вид! Так вот, у всех видов, включая пекинскую утку с
грибами, в позициях 75, 78, 79, 80, 87, 88, 90 и, вероятно, 92 обнаруживаются соответственно
одинаковые аминокислотные остатки. Это, по-видимому, и есть те самые абсолютно строгие
ключевые точки и последовательности, которые делают молекулу длиной в 104-112 аминокислот
ни чем иным как специфическим незаменимым протеидом – цитохромом-С. Остальные
аминокислоты в этом ряду это, по всей видимости, структурные вставки, химический состав
которых, тем не менее, тоже разборчив до привередливости. У многих видов эти аминокислотные
последовательности практически совпадают. Некоторый разнобой наблюдается лишь у низших
обитателей таблицы, достигая апогея у единственного прокариота, затесавшегося в эту компанию
эукариот – у бактерии (археи) Rhodospirillium. В отношении последней оно и понятно: здесь
цитохром трудится непосредственно в цитоплазме. Митохондриями эти фотосинтезирующие археи
не обзавелись, а цитохромный суицид у прокариотов особой популярностью не пользуется.
Поскольку функциональные обязанности цитохрома у прокариота и эукариотов частично не
совпадают, то и аминокислотные составы у них существенно различаются. Однако и у того и у других
в белковой молекуле, опутывающей связанную с ней железосодержащую группу гема, набор
ключевых аминокислот, осуществляющих вполне однозначную химическую функцию, либо
однозначен, либо допускает всего лишь единичные вариации. Как утверждает учебник, “такие же
результаты были получены при изучении глобинов – гемоглобина и миоглобина, участвующих в
переносе и запасании кислорода”.


    Для семейства эукариотов в этой, явно иллюстративной части молекулы, однозначных
локаций почти 61%! Не следует думать, что рассмотренный фрагмент цитохрома представляет
собой единственное место в молекуле, где наблюдается строго обязательное аминокислотное
соответствие. Не представленный левый аминный "хвост" цитохрома тоже несет ключевые
аминокислотные последовательности (их еще называют инвариантными, то есть неизменяемыми
остатками).  В первом томе трехтомного учебника "Основы биохимии" Л. Ленинджера (издан на
русском языке издательством Мир, Москва, 1985 г.) приводится рисунок филогенетического древа
цитохрома-С для 60 видов эукариотических организмов! В их числе присутствует вся только что
рассмотренная таблица, за исключением, разумеется, бактерии-прокариота. Как утверждает
учебник, инвариантные аминокислотные остатки в молекулах цитохрома этих 60-ти организмов
располагаются в 27 позициях. Следовательно, при длине цитохрома в 104 аминокислотных остатка
инвариантные остатки составляют 26%! Какова вариабельность аминокислот в остальных позициях
– эти данные в источнике не приводятся.

    Судя по представленному в таблице фрагменту цитохрома, включая прокариота, средняя
вариабельность остатков по всем 15-ти неинвариантным позициям данного фрагмента белка
составляет примерно три из двадцати. Максимальное значение – шесть из двадцати – наблюдается
только в позиции 73 прокариота. Максимальная вариабельность у эукариотов – четыре из двадцати
– наблюдается дважды. Как видим, позициями “десять из двадцати аминокислот” здесь и не пахнет.
Данная выборка достаточно представительна. От безмозглого безъядерного прокариота и до
человека разумного, уже обладающего ядерным оружием. Оружием, способным в случае чего тоже
обеспечить полный и безоговорочный "апоптоз" не только себе, но и большинству эукариотов из
этой таблицы. К тому же эта выборка представляет лестницу жизни, перекрывающую примерно
полтора миллиарда лет по геохронологической шкале. Можно предположить, что за это время
случайная вероятностная мутационная мешалка давно бы натолкала всякой всячины в цитохром,
если бы не естественный отбор. Это ведь он хладнокровно умножал на ноль всех без исключения
прокариотов и эукариотов, у которых в результате случайных мутаций гена цитохрома в нужном
месте ДНК появлялись ненужные триплеты, кодирующие аминокислоты, не подходящие по своим
“тактико-техническим” данным, выражаясь языком военной инженерии. А теперь вернемся к нашим
баранам и пекинским уткам, вернее – к молекуле цитохрома, заведующей всего лишь одним звеном в
согласованной цепи каталитического производства АТФ.

    Опираясь на имеющиеся данные, оценим вероятность спонтанного появления самого
первого в мире варианта гена цитохрома-С. Первичных жизнеобразующих аминокислот – двадцать.
Первичная структура белка, составленного из 104 аминокислотных остатков из этой великолепной
двадцатки, может иметь 20^104 , то есть порядка 10^135 неповторяемых варианта. Двадцать семь
аминокислотных остатков в белке должны быть однозначно определены. Результаты
экспериментального определения первичной структуры реальных цитохромов показывают, что и в
неинвариантных позициях его белковой молекулы аминокислотная анархия категорически не
приветствуется. Средняя вариабельность в неинвариантных позициях фрагмента цитохрома в
таблице 2 равняется трем. А максимальное значение, равное шести, отмечено только в одном
случае у прокариота.
Давайте для ускорения прогресса подыграем товарищу Случаю. Допустим, что в том далеком и
смутном прошлом во всех 77 неинвариантных позициях допотопного цитохрома в среднем могло бы
находиться не три, а шесть различных остатков. Тогда такой цитохром мог бы иметь 6^77, то есть
порядка 10^60  жизнеспособных вариантов. А один "выигрышный вариант" приходился бы тогда на
(10^135) / (10^60) = 10^75  "пустышек".  Соответственно шанс, что при сборке полинуклеотидной нити
длиной в 104 триплета получится ген любого из выигрышных вариантов белка цитохрома, по
порядку величины составил бы 10^-75 (один на десять в степени 75).


    “Э-э-э! – опять сказали бы мы с Александром Ивановичем. – У нас в запасе миллиарды лет
и несметные полчища коацерватов, заполонивших бульонный Протоокеан! Чего нам стоит
попросить их сделать те самые 10^75 попыток, чтобы снять любые сомнения на тему возможности
самозарождения внутриклеточного механизма целенаправленного переноса электронов?”
    Ничего не стоит, давайте попробуем. Только в бездонные глубины вселенной мы на этот
раз не полезем. Останемся на Земле. Согласно гипотезе А. И. Опарина протобионты зародились в
верхних слоях океана, прогреваемых лучами солнца с солидной долей ультрафиолета.
Ультрафиолет в рамках этого сценария необходим как двигатель химической эволюции,
стимулирующий многочисленные случайные химические реакции. Допустим, что таким условиям
соответствует поверхностный слой мирового Океана толщиной в 1 метр (для большей плотности
популяции, пусть общаются). Площадь поверхности Земли примерно равна 5*10^8 км^2, две трети из
которых в данный момент покрыты водой (раньше воды было поменьше). Следовательно, объем
воды, сосредоточенной в верхних слоях океана, удобоваримых для соискателей жизни, по порядку
величины будет равен 10^20 см^3. По оценкам, общая биомасса Земли сейчас составляет около
2*10^12 тонн. Это – главным образом растения. Сухопутные животные составляют около процента от
этой величины. В водах Океана сосредоточено и того меньше – порядка 10^9 тонн биомассы. Это –
главным образом животные обитатели моря (судя по тому, что сейчас лежит на прилавках, в океане
водится только минтай). Растения в биомассе Океана составляют менее десяти процентов.
Линейный размер простейшего одноклеточного организма примем равным одному микрометру, при
среднем весе порядка 10^-12 грамма. Если всю нынешнюю наличную сухопутную и морскую биомассу
Земли перемолоть в фарш и налепить из него таких одноклеточных фрикаделек, то их число
составит порядка 10^30 штук. Для ускорения прогресса поместим их всех в тот самый метровый
слой Океана, который доступен действию ультрафиолета. Следовательно, в каждом кубическом
сантиметре этого слоя могло бы плавать 10^10 одноклеточных организмов. Средняя концентрация
биовещества в этом слое составит порядка одного весового процента. А это уже действительно
бульон! По крайней мере, в нашей столовке раствор такого состава именуется именно так. Для
сравнения укажем, что в одном кубическом сантиметре молока могут безбедно существовать 10^9
бактерий. Получается, что воображаемый нами Протоокеан в десять раз питательнее молока, хотя
дойные млекопитающие на Земле к тому времени еще и не появились. Появятся они лишь в начале
юрского периода мезозойской эры, а это  всего лишь 200 миллионов лет тому назад. В отсутствие
млеком питающих, роль кормильца в первичном бульоне Протоокеана теория самозарождения
отводит вулканам и другим стихийным бедствиям, включая гром и молнию. Поскольку статистика о
частотах извержений и плотности грозовых разрядов в доархейские времена отсутствует, будем
полагать, что так оно и было, и в водах первичного Океана действительно могло одновременно
существовать 10^30 одноклеточных особей, способных производить на свет полинуклеотидные
цепочки. Современная бактерия, оснащенная мощнейшим генетическим аппаратом, в лучшем
случае способна удвоиться, т. е. собрать свою копию, в пределах часа-двух. Допустим, что таким же
жизненным потенциалом обладали и их далекие недоделанные предки. Тогда, если все они дружно
хором ежечасно выращивали и выращивали в себе каждый раз новую запасную ниточку  ДНК из 312
нуклеотидов, то сколько им всем вместе потребуется времени, чтобы совершить те самые 10^75
попыток, чтобы “почти гарантировано” СЛУЧАЙНО вырастить на всю общеземную популяцию хотя
бы один ген до толе не существовавшего цитохрома-C? В году в среднем 8766 часов. Округлим до
10 тысяч, разумеется, в пользу предков. Значит, для этого им всем понадобится порядка
(10^75)/((10^30)*(10^4)) = 10^41 лет упорного труда без единой передышки. Многовато, не правда ли?
Если бы вся эта общеземная популяция в том же темпе трудилась только отпущенный ей на Земле
миллиард лет, то вероятность того, что наши одноклеточные предки-прокариоты "почти
гарантировано" смогли бы случайно собрать один из вариантов желанного гена составляет порядка
(10^-75) *(10^30) *(10^4)*(10^9) = 10^-32. И здесь не густо.  Для наглядности давайте скупим все карты
на всех разумных планетах вселенной из которых опять соорудим “однотузную” колоду, но уже в
10^32 карт. Толщина такой колоды составит примерно 4*10^25 километров. Куда она упрется, я не
знаю. Чтобы узнать, надо добежать до ее конца. Если бежать со скоростью света, мне понадобится
примерно четыре триллиона лет.  Боюсь, что до не доживу. Попробуйте, может быть вам удастся
выдернуть из такой колоды единственного туза с одной единственной попытки. Слабо??
   
    Конечно, теория вероятности допускает случайное появление искомого гена в любой
момент, даже в первой же попытке у первопопавшегося соискателя. Пусть будет так, и такое чудо
из чудес опять свершилось на планете Земля. Предположим, что все остальные дыхательные
партнеры цитохрома появляются с такой же вероятностью. Тогда откуда взялись они? А они,
по-видимому, образовались в кооцерватах уже на других планетах. А потом, когда те планеты
повзрывались, инопланетные кооцерваты с недостающими генами в составе метеоритов были
занесены на наш переживший все катаклизмы шарик. И спокойно объединились в единой ДНК
какого-то анаэроба с перспективой кодирования в будущем производства всех белковых участников
дыхательной цепи. Все логично, ну а если что-то противоречит математике, то это уже ее заботы.
Раз мы существуем, значит когда-то появились. А раз появились, значит не так уж страшны эти
невероятности, как нам их малюет эта ваша математика!

    Логично-то оно логично, но сомнения все равно гложут. Легко сказать – объединились, да
как-то трудновато представить, как все это могло бы случиться на практике. Им – рассеянным по
морям-по волнам комплектующим генного комплекса – нужно объединиться в единый
работоспособный набор в одной клетке! Чтобы сработать полный комплект нужных генов нашей
бактерии, случайно породившей ген цитохрома, необходимо встретиться с "инопланетными"
бактериями, несущими недостающие генетические звенья дыхательной цепи. Найти их в просторах
Протоокеана, вступить с ними в какую-то связь и перенаградить друг друга своим генетическим
содержанием, не потеряв ни крошки из уже случайно найденного. Лучше всего, если бы это дело мы
поручили половому обмену и половой рекомбинации генов. Но вот в чем незадача – не было еще
тогда у наших предков стремления к играм в папу-маму. Ведь мы как раз и рассматриваем процесс
становления всех этих усложняющихся житейских приспособлений в мире бактерий, первоначально
представлявших собой минимально укомплектованный организм, содержащий всего лишь
несколько сотен незнамо откуда свалившихся генов, кодирующих “минимальную жизнь” без всяких
двигательных, дыхательных, и уж тем более – половых излишеств. При современном половом
способе обмена генетической информацией участники сначала производят "стыковку" с помощью
половых пилей – микротрубочек, стенки которых сформированы глобулами того самого флагеллина
("кукурузный початок" с удаленной сердцевиной). Через этот флагеллиновый трубопровод и
происходит обмен фрагментами ДНК.
Опять какое-то дикое расхождение с действительностью. Ведь в отличие от наших доисторических
поголовно анаэробных пращуров, практически вся биомасса нынешней Земли – это дышащие
кислородом аэробы. Как же они появились? Как решили эту задачу – в одном из организмов собрали
полный работоспособный обязательный комплект генов, кодирующих всех участников дыхательного
процесса. Ведь носитель неполного комплекта никаких жизненных преимуществ не имеет. Это
примерно так же, как если бы вы, имея электрический утюг, поселились в каком-нибудь шалаше
где-нибудь на Карельском перешейке. Там эта штука оказалась бы просто бесполезным чемоданом
без ручки, и в результате, возможно, вы тоже смогли бы оставить в истории какой-нибудь
неизгладимый след.

    Однако попробуем помочь нашему Прото и в этом нелегком деле. Помочь нашему
доисторическому одноклеточному предку мы можем только тем, что научим его просто сливаться с
себе подобными и таким способом объединять разрозненные гены. С высоты наших знаний о
геностроительстве на одной отдельно взятой планете мы можем посоветовать нашему Прото
случайно вырастить ген какого-нибудь протеолитического фермента, например, – лизоцима. Этот
фермент, разрушающий клеточную оболочку, поможет его владельцу, уже выигравшему в какой-то
лотерее флагеллиновый хвост, приблизиться к партнеру, войти с ним в ближний бой, и, выделив
лизоцим, сделать в его оболочке дырку. Через оную можно будет высосать все содержимое своего
товарища и брата, включая самое драгоценное – его генетическую ДНК, которая может и
отличаться от ДНК агрессора. Лизоцим – это бесспорный двигатель прогресса. Владелец его гена
вмиг может стать хищником или паразитом. Ведь можно и самому просочиться в дырочку и жить там
безбедно, объедая своего безлизоцимного хозяина изнутри, вынуждая его в поте лица трудиться за
двоих. Не стоит думать, что только хищники в природе, хлеб добывая без труда, толкать прогресс
имеют право, а паразиты – никогда. Паразиты исторически тоже полезная вещь. Существует
предположение, что митохондрия в высокоорганизованной клетке эукариота – это бывший паразит
или нахлебник, ставший потом симбиотом, а потом уже полностью усыновленным необходимым
членом семейства клеточных органелл. А усыновили его, дескать, потому, что он первым из
полуживых существ-веществ-протобионтов где-то приобрел почти полный набор генов
молекулярных участников, трудящихся над воспроизводством АТФ. В том числе приобрел и
знакомый нам ген цитохрома-С, частота случайного появления которого среди фрагментов ДНК
длиной в 104 нуклеотида составляет не более чем 10^-75. Мне думается, что возникновение
полового размножения связано с хищничеством. Можно полагать, что в основе полового влечения
худшей половины популяции к лучшей лежит давно забытая неудачная попытка прокариота,
обладателя первого протеолитического гена, кого-нибудь сожрать. Сожрать-то он, возможно, и
сожрал, но целиком переварить предмет своих вожделений по каким-то химическим причинам не
смог и выплюнул наружу. Вот и разошлись они, как в море корабли, унося перепутанные в пылу
борьбы гены и навсегда записавшуюся на них информацию о полученных острых ощущениях. Но это –
всего лишь догадка, доказать я ее ничем не могу. Нет у меня такого бульона.


    Читая запоем учебники по биологии, я так свыкся с описываемыми там чудесами, что
просто перестал их замечать. Но однажды от неожиданности встрепенулся. Не удержусь и в
в порядке лирического отступления расскажу своими словами эту детективную историю из жизни
одноклеточных, при чтении которой у меня вставал дыбом весь оставшийся на голове кератин.
Вычитал я ее в первом томе учебника “Биология развития” С. Гилберта.

    Итак, живет на свете слизевик Dictyostelium. Живет он многоликой жизнью в самом прямом
мысле этих слов. Вегетативная стадия этого существа представляет собой десятки тысяч вполне
самостоятельных одноклеточных амёб, каждая из которых ползает сама по себе (в смысле
независимости) по гниющим древесным остаткам и питается бактериями, которые питаются
древесными остатками. Эти одноклеточные хищники преспокойно размножаются простым
делением, увеличивая собственное поголовье. Когда же все близлежащие бактерии бывают
скушаны, эта орава вдруг начинает сползаться к некой центральной точке вверенного им
жизненного пространства. Там они сливаются в коническую кучку, которая поглощает в единое тело
практически всех разрозненных особей. Поэтому их называют миксамебами. Эта многоклеточная
могучая кучка изгибается и принимает форму слизняка длиной 2 ? 4 мм, который в темное и сырое
время суток начинает куда-то ползти, поднимая на манер лыжного крюка свой вперед заре
навстречу ползущий конец. Когда он (она, оно, они – даже и не знаю, как правильно) куда надо
приползет, эта лыжина приклеивается и становится ножкой. То, что ползло в задних рядах, как это
чаще всего бывает в жизни, поднимается по спинам своих погибающих товарищей и преспокойно
дает потомство – образует плодовое тело со спорами. Споры рассеиваются, каждая из них снова
превращается в отдельную амебу на другом, пока еще не объеденном участке гнилушки. И все
начинается сначала. Один мой знакомый полубиолог утверждал, что данный слизевик – это гриб. Я
же с этим не согласился. Я много раз видел ползающие грибы, но там механизм перемещения был
иным. Другой мой знакомый, теплофизик, даже использовал это свойство грибов в прикладных
целях. Он клал гриб на землю, отворачивался и считал до трех. Если за это время гриб не уползал
из поля зрения, то он классифицировался как нечервивый и подлежал сбору в качестве продукта
более грибного, нежели животного происхождения. Правда, лично я не разделяю его взгляды на
степень зависимости мобильности трубчатых грибов от их внутреннего содержания. Поэтому я
обычно считаю до пяти.

    Возвращаясь к нашим миксамебам, могу лишь удивленно развести руки. Это сколько же и
какой информации должно быть заложено в генотипе этих микросуществ, чтобы вот так, по первому
сигналу химической тревоги (от голода они выделяют какую-то химию) броситься в кучу и спасти
Жизнь ценой собственных жизней! Помню, когда я водил в турпоход (с ночевкой!) доблестных
выпускников третьего класса в полном составе, то сбивался с ног, выковыривая их из кустов и
снимая с деревьев, когда подошла пора кормить эту орду ужином. А эти – сползаются сами, причем
не на ужин, а на верную погибель. Да, есть вещи, понима-ашь, друг Гораций, что и не снились нашим
мудрецам!

    Но не этот коллективизм самопожертвования заставил меня вспомнить миксамебную
историю. У них, оказывается, в некоторых случаях возможно и половое размножение, причем
протекающее довольно неприглядным способом. Когда уже сформирован агрегат из сползшихся
амеб, две из них по какому-то тайному сговору сливаются в одну гигантскую клетку. И вот эта
двуличная особа переваривает(!) все остальные клетки агрегата, преобразуется в цисту с толстой
стенкой и плодится там внутри сколько ей вздумается. В конце концов из цисты выходят новые
амебы и опять расползаются куда глаза глядят. Так вот, скажите на милость, не похожа ли такая
“любовь” на самое обычное хищничество? По мне – так похожа. Переварить всех остальных ради
собственной утехи! И я могу смело отнести данное явление к фактам, подтверждающим мою
гениальную догадку о происхождении полового влечения из обостренного чувства голода. Но,
чтобы переварить своих родственников, нужен протеолитический фермент, например – лизоцим.
    Молекула лизоцима состоит из одной полипептидной цепи, в которую входит 129
аминокислотных остатков. В молекуле имеется четыре внутрицепочечных дисульфидных мостика.
Эти крепкие руки дружбы, которые протянули друг другу атомы серы, входящие в состав
аминокислоты цистеина, однозначно определяют пространственную структуру молекулы лизоцима,
свивая ее в бараний рог. Но не любые рога годятся для того, чтобы выполнять функцию лизоцима.
Годятся лишь те, у которых как минимум в молекуле находится только 8 остатков цистеина, которые
занимают соответственно 6, 30, 64, 76, 80, 94, 115 и 127 позицию (счет от аминного конца белка).
Сшивка молекулы в пространственную структуру происходит по парам 6-127, 30-115, 64-80 и 76-94.
Кроме этого молекула будет функциональным лизоцимом, если  на ее конце с аминогруппой будет
расположен лизин, а на карбоксильном – лейцин. И еще два ограничения накладывается на
молекулу лизоцима, отличая ее от всех остальных скопищ аминокислот. В позиции 35 должен
находиться остаток глутаминовой кислоты, а в позиции 52 – аспарагиновой. Ровным счетом 12
ключевых ограничений, не считая мелких брызг. Без всего этого лизоцим – не лизоцим. Именно такие
пространственно-химические ограничения делают его каталитическим ключом, точно подходящим
к замку при гидролизе всего лишь одной определенной связи всего лишь в одной определенной
молекуле клеточной стенки бактерии (не буду переписывать из БМЭ эти полуметровые названия:
поверьте – идею оттуда я списал вполне корректно). И вот этого точечного гидролиза достаточно,
чтобы атакуемая лизоцимом бактерия приказала долго жить. Насколько же точно мы устроены!
Справедливости ради следует отметить, что протеолитических ферментов множество, не один
лизоцим способен катализировать процесс проплавления клеточных мембран. Но это – у ныне
живущих организмов. Мы же рассматриваем истоки жизни, когда приходилось начинать с нуля. Вот и
пусть первым клеточным разрушителем, для примера, будет лизоцим. Для других у нас формул нет,
а для этого кое-что есть.

    Итак, в задачу входит: оценить вероятность случайного появления фрагмента ДНК,
кодирующего белковые молекулы, подпадающие под перечисленные известные нам ограничения,
накладываемые на 12 инвариантных участников строительства молекулы лизоцима. Для остальных,
не инвариантных, полагаем казацкую вольницу “десять из двадцати” при среднем КВК равным 3.
Просмотрев таблицу 1 и подставив что требуется в формулы 1 и 2, получим порядок искомого
числа: 10^-56. Если же предположить, что в неинвариантных позициях белки разборчивы в среднем
как “шесть из двадцати”, то вероятность случайной самосборки гена лизоцима сразу понизится до
10^-82.

    И опять приходится ломать голову, соображая, каким образом мог появиться самый
первый ген лизоцима. Разве что наш Прото опять случайно наткнулись на него при первых попытках.
Но ведь Прото еще даже и не прокариот в теперешнем его понимании, а всего лишь самая
примитивная форма жизни, которая научилась избирательно впитывать из окружающей среды
простейшие органические вещества. Вторым свойством этого ожившего “протобионта” должна
быть способность выращивать в себе копию той ДНК, которая в нем уже имеется и кодирует только
самые необходимые для поддержания жизни материалы и процессы, обеспечивающие простое
деление этого сгустка без утери данного минимального набора генов. А набор этот по оценкам
ученых не так уж мал. Предполагается, что для "просто клеточной жизни" достаточно иметь 250
определенных генов. Если бы вся королевская рать бульонных протобионтов за миллиарды лет
могла собрать каждый из таких генов с немыслимой вероятностью 1/2 (орел или решка), то
вероятность появления такого боекомплекта в этом супе составила бы порядка 10^-75. Что
означает такое число, вы, надеюсь, уже понимаете.

    Откуда могла взяться самая первая, действительно живая клетка, науке, оперирующей
экспериментальными фактами, а не фантазиями, –  неизвестно. Но ей известно, что теория
вероятности такое многократное совпадение объяснить не может. И принуждая это создание
сделать хотя бы один эволюционный шаг в сторону увеличения генотипа, мы не имеем права
наделять "просто живые" существа сверхъестественными способностями на каждом шагу
натыкаться на требуемые гены по первому своему желанию. Но даже если и на этот раз из всего
числа протонов, содержащихся в Солнце, фортуна умудрилась бы выдернуть единственный,
пригодный со временем сформировать что-то эволюционно прогрессивное, то что с этим подарком
делать дальше? А дальше в работу вступают тоже любопытные статистические законы
самоорганизации ограниченной популяции, которые мы рассмотрим несколько позже.

    Завершая серию примеров случайного геностроительства на нашей случайной планете,
обратимся к уникальнейшему белку коллагену. У прокариотов его нет. Но он есть у нас. У взрослого
человека масса коллагена составляет до 6% массы тела! Значит и кодирующий его ген тоже
когда-то СЛУЧАЙНО появился впервые. Каждый, кто желает в этом убедиться, может легонько
постучать себя по голове (желательно, чем-нибудь твердым) и проанализировать свои звуковые
ощущения. Звон, ощущаемый вами, – это звуковые колебания несметного числа трехниточных
спиралей белка коллагена, который когда-то (когда ваша головка была еще мяконькой)
формировал хрящевой матрикс будущей костной ткани. Потом он пропитался солями кальция,
закостенел и стал лобной или затылочной костью (в зависимости от того, куда вы себе стучали). В
этом фибриллярном белке три полипептидные нити свиты в единую нерастяжимую тройную
спираль. Каждая нить содержит около 1000 аминокислотных остатков и сложена из строго
повторяющихся аминокислотных триплетов: Глицин+X+Y. В позициях  X и Y могут находиться любые
остатки кроме триптофана и глицина. Мало в этом белке и серосодержащих цистеина и метионина.
Расчет вероятности случайного появления в чьем-нибудь генотипе гена такого монстра
показывает, что этого тоже не может быть никогда. Только для инвариантного глицина (КВК=4),
составляющего треть молекулы, эта вероятность по порядку величины равна (4\64)^333 = 10^-401.
Эту цифирь мне не удалось рассчитать с первого захода. Простенький калькулятор, очевидно
посчитав меня за полного идиота, которому годится любое число, написал в ответе круглый ноль. И
был прав, ибо таких чисел в жизни не бывает! Так что стучи себя не стучи, такая штука СЛУЧАЙНО
не могла бы появиться не только у простого смертного, но даже и у академика, начертавшего
идеологический план ее появления. Коллаген в своем величии не одинок. Примерно такой же
уровень организации и у кератина – кожа, рога, копыта и волосы (у кого остались). Вообще-то, в
организме человека синтезируется более двадцати тысяч разных белков. Тысячи из них –
биологический строительный материал, обладающий значительной длиной полипептидных цепей в
отличие от короткохвостых ферментов и гормонов. Если хочется, попробуйте рассчитать
вероятность случайного появления гена каждого из этих белков. Даже для абсурдной вольницы
"десять из двадцати" получится то же самое: этого не может быть никогда! И все-таки – она
вертится! Но, по всей видимости, совсем не случайно.


    Честно говоря, мне уже надоело ворочать этими несусветными степенями и барахтаться в
болоте абсурда всякого рода невероятностей, предположений и допущений в пользу возможности
действительно случайной сборки хотя бы какой-нибудь известной генетической ДНК длиной в
сотню триплетов. А ведь вероятностные расчеты по своей сути очень просты. Нужно только
правильно формулировать задачу: что дано, и что требуется рассчитать. Любой десятиклассник,
изучавший биологию и генетику в объеме средней школы, мог бы проделать такие выкладки,
удивись он однажды действительной сложности Жизни. О выпускниках МГУ или других
альмаматеров я уж и не говорю. Что-то мешает. Естественный отбор, миллиарды лет, мутации,
радиации, популяции – эти глобальные расплывчатые обволакивающие своей громадой понятия
напрочь подавляют способность думать самостоятельно и размышлять на эту тему. На любого, кто
не верит, что ДВИГАТЕЛЕМ восхождения жизни от "просто живой" протоклетки к гордо звучащему
виду гомо сапиенс являются случайные мутации и естественный отбор, мы смотрим так, как будто
бы он предстал пред нами в одной лишь шляпе на босу ногу. А ведь естественный отбор – это всего
лишь средство сделать выгодный выбор из того, что УЖЕ ПОЯВИЛОСЬ на рынке жизни. Мутации –
это всего лишь средство искалечить или случайно улучшить то, что УЖЕ ИМЕЕТСЯ за душой у
каждого живого организма. А что же первоначально создает то самое, что можно и калечить и в чем
можно копаться, выбирая на свой рост и по своему карману? Случай? Кроме него, согласно
постулату эволюционизма, некому.


    Информация к размышлению.
В одном из самых маленьких геномов, в геноме микоплазмы genitalium – малюсенькой паразитарной
бактерии, безбедно проживающей в "первичном бульоне" мочевого пузыря и мочевыводящих путей,
имеется всего 525 генов, 390 из них кодируют белки. Будем считать, что появившийся три
миллиарда лет тому назад первый самозарожденец-прокариот умудрился случайно собрать такую
же генетическую ДНК. У человека – макушки эволюции – генов, кодирующих белки, как минимум на
двадцать тысяч больше. Шанс (вероятность) случайного появления хотя бы одного варианта
каждого из них выражается единицей, деленной на триллионы триллионов и так далее триллионов
попыток собрать нужную последовательность нуклеотидов в ДНК. 


    Различных генов в нашем общеземном генофонде миллиарды! И мы, обсуждая
геностроительство, ограничились лишь матрицами, кодирующими последовательности
аминокислот в белках прокариотов, имеющих единственную хромосому – кольцевую генетическую
ДНК. А как быть с нами, многоклеточными эукариотами? Ведь при формировании и
функционировании нашего организма в наших клетках в поте лица трудятся полчища регуляторных
и прочих им подобных "генов обслуживания". Это они с непостижимой точностью определяют время
и место синтеза, в том числе и при дифференцировке клеток в процессе эмбрионального развития
многоклеточного организма неимоверной сложности. Нашего с вами – тоже. Это они кодируют,
когда и где вырастет у нас ножка, а когда и где – ручка, вырастет ли у нас головка, и будут ли в ней
мозги. Рассчитать вероятность самосборки гена белка не трудно. Это – простая комбинаторика в
пределах числа 64. А как это же оценить для полинуклеотидных последовательностей
регуляторного типа, не кодирующих белки? Ведь в них химическим способом записан единственный
приемлемый вариант переплетения логических функций типа “если ... то” (IF ... THEN), т. е.
директивная инструкция! Думаю, что вероятность СЛУЧАЙНОГО одновременного появления и
материала и инструкции по его применению никак не выше, чем вероятность найти черную кошку в
темной комнате, при условии, что кошка в это время занята поисками иголки в стоге сена на
территории бывшего подшефного колхоза, который уже и не помнит, что такое сено, тогда как
иголка – в яйце, которое в утке, которая пока что в яйце, которое пока что в утке, которая пока что
ищет кошку в темной комнате, при условии, что...  Не знаю, может быть у кого на примете есть
другие математические выкладки на этот счет, так поделитесь, не обеднеете.

    Только, пожалуйста, не повторяйте расхожий лозунг, что живой организм это, мол, такая
особенная штука, к которой законы статистики не применимы. Я и не прошу применять к живому! Я
ведь рассчитывал вероятности различных полинуклеотидных самосборок в гипотетическом
доклеточном(!) “полуживом протобионте” академика Опарина, единственно постулируемыми
свойствами которого являются способность собирать в себе полинуклеотидные нити будущих генов
светлого будущего, да еще способность каким-то образом делиться-размножаться, чтобы дать те
самые требуемые несметные полчища строителей генетической ДНК и при этом сохраниться в
веках. Я эти неживые молекулярные сгустки даже и не спрашивал, где и как они заполучили тот
самый начальный генный набор, который им позволяет это делать. Подсуживал им, как только мог! 
Сразу же удалил с поля вратаря команды противника. Вместо футбольных ворот протобионтам
поставил боком баскетбольную корзину, а противнику вкопал ворота для игры в регби, перенеся
боковые штанги до угловых флагов. 10^75 раз в пустые ворота противника назначал пенальти,
затыкая самому себе рот, чтобы не завопить: “Судью на мыло”! В начале второго тайма показал
красные карточки всей вражеской команде. А протобионтам разрешил вывести на поле столько
нападающих, сколько звезд на небе. Не помогло. И просил-то взамен всего-ничего: сделайте, мол,
хоть один шаг в сторону прогресса, соберите хоть какой-нибудь известный ныне ген ну хотя бы с
вероятностью один на миллион. Тогда поверю! Не собрали. Ни одного.

    А почему, собственно, к живой клетке нельзя применять законы статистики? Ведь речь-то
идет о вполне случайной комбинаторике нуклеотидов в самой обыкновенной “мертвой” химической
молекуле, пусть и расположенной внутри живой клетки. Жизнь проявит себя уже потом, когда
естественный отбор отберет все хорошее и отметет любой мутационный хлам, который случайно
образовался в клетке. Отбор – он ведь убийца слабых из числа тех, кто уже присутствует в наличии.
А новые-то хорошие откуда берутся? Те самые новые и прогрессивные гены, которые в будущем и
жгутики соберут, и дыхание обеспечат, и фотосинтез организуют и даже очень модное ныне
половое размножение изобразят, причем прямо на телеэкране и на всех каналах сразу, за
исключением пока разве что канала Культура. Разделы прикладной математики, именуемые
статистикой и теорией вероятности показывают, что случайное самопоявление в клетке
существующей там генетической информации невозможно. Окончательно и бесповоротно! Значит
она, ИНФОРМАЦИЯ, появилась там не случайно, а в силу каких-то предопределяющих этот процесс
механизмов, пока еще неизвестных. А любые гипотезы и размышления на эти и подобные темы
необходимо подкреплять количественными оценками. Но, – только по правилам математики, то
есть в числах! Ибо это единственная из наук, которой пока еще можно доверять, и которая пока еще
не до конца приспособлена для обслуживания тех или иных идеологических претензий.

    “Если вы можете измерять и выражать в числах то, о чем говорите, то об этом предмете
вы кое-что знаете. Если вы не можете сделать этого, то ваши познания скудны и
неудовлетворительны. Быть может, они и представляют первый шаг исследования, но едва ли
позволительно думать, что ваша мысль продвинулась до степени настоящего знания.”               

                Лорд Кельвин, английский буржуй.






                ----------------- *** ---------------

                О скалы грозные дробятся с ревом волны…
                (Народная песня древненорвежских “челноков”)

    Первый шаг исследования происхождения жизни, без измерения и выражения в числах
ого, о чем хочется сказать, сделал еще Демокрит. По его теории живые существа возникли на
Земле путем самозарождения из ила. Последней известной попыткой продвинуть мысль до степени
настоящего знания является теория биохимического случайного самозарождения жизни в
коацерватах. Это, если перевести на русский язык, – тот же самый ил, но пока еще плавающий.
Коацервация это процесс разделения растворов высокомолекулярных веществ, а также коллоидных
растворов, на две жидкие фракции – обогащенную и обедненную. Растворенное вещество
собирается в капли размером 0,5 – 500 мкм, которые получили название коацерватов.
Основоположником учения о коацервации и коацерватах является голландский исследователь
Бюнгенберг де Йонг. И хотя в его имени присутствует сочетание “ген”, сам он так и не додумался до
идеи самозарождения жизни в этом сгустке высокомолекулярной органики. Эта идея родилась в
1922 году в голове у другого исследователя – нашего соотечественника Александра Ивановича
Опарина. В стране, чьи руководители с головой ушли в великий почин до основания разрушения
старого с последующим построением нового мира из этого коацервата обломков, такой разворот
творческой мысли пришелся как нельзя кстати. Поэтому в скором времени этой тематике дали
зеленую улицу, были созданы экспериментальные лаборатории и институты, начавшие в срочном
порядке изучать коацерваты и выращивать жизнь in vitro, т. е. в пробирке. В случае малейшего
намека на положительный результат человечество получало бы неопровержимое доказательство
правоты учения великих мыслителей и основоположников самого передового и единственно
верного взгляда на природу – диалектического материализма. Под этим знаменем сотни
талантливых молодых бывших рабфаковцев, забросив все другие проблемы, связанные с
нарождающейся генетикой, погрузились в коллоидные растворы с целью отыскать там первое
недостающее звено эволюции – своих доисторических предков. Однако работа оказалась долгой и
трудоемкой и, по-видимому, только этим и можно объяснить тот факт, что до сих пор ее не
увенчали ни одной Нобелевской премией.

    Физика коацервации очень проста. Каждый, кто когда-либо видел, как сгребают сено, был
свидетелем рождения сухопутного коацервата. В растворе дело обстоит точно так же, разве что
без граблей. Высокомолекулярные соединения в растворе, если смотреть на них глазами молекулы
воды, видятся гигантскими телами – канатами, огромными клубками перекати-поля, хвощами,
елками, палками, шевелящимися в бесконечном круговороте течений и диффузионного движения.
Следует отметить, что диффузия таких веществ в водных растворах очень и очень замедлена.
Ведь процесс диффузии, по существу, есть процесс случайного перемещения молекул вследствие
случайных соударений с молекулами растворителя, тоже бесцельно болтающимися в данном
объеме (самодиффузия). Представьте себе безбрежную равнину, заполненную представителями
сильной половины человечества, которая (как у Есенина) что-то став нестойкой, никак не дойдет до
дому с дружеской попойки. Каждый из них давно потерял всякие ориентиры и идет туда, не зная
куда, соударяясь и сталкиваясь с такими же друзьями, бредущими в неизвестном направлении с
закрытыми глазами. Это и будет образным представлением процесса диффузии. В конце концов
каждого странника в этом мире равновероятных соударений можно обнаружить на каком угодно
расстоянии как от пункта А, откуда он вышел, так и от пункта Б, куда он намеревался попасть, когда
еще что-то соображал. Частота соударений, а стало быть и скорость диффузии, зависит от
градусов. Чем больше градусов, тем энергичнее протекает процесс раскачки (отсчет обычно ведут
в градусах, названных в честь лорда Кельвина). Но вот из пункта А вываливается компания друзей,
которые, взявшись за руки (чтоб не упасть поодиночке) и образовав нерушимый мужской союз, тоже
вливаются в данное море страстей, мгновенно забыв о необходимости целенаправленного
движения хоть к какому-нибудь пункту назначения. В данном случае наиболее вероятным исходом
будет раскачивание этой молекулы на месте – незначительное перемещение туда-сюда вблизи
исходного пункта. Ведь каждый отдельно шатающийся праздный гуляка, натыкаясь на это
макрообразование, распределит передаваемый импульс силы на всю массу мишени. В результате
ускорение может оказаться недостаточным, чтобы сдвинуть эту громадину хотя бы на один шаг. А
если учесть, что одиночки шастают равновероятно передвигаясь на все четыре стороны, скорость
диффузии крупных неразрывных коллективов резко упадет. Поэтому процесс коацервации в
результате диффузии протекает вяло, и не он определяет выход конечного продукта. Главным
двигателем коацервостроения является перемешивание. Представьте, что в этом море возникли
всевозможные течения. Нет, не политические, хотя уровень умственных способностей участников
этому и способствует, а чисто физические. Тогда влекомая судьбой макрокоманда может
наткнуться на другую такую же спаянную дружбой цепь, плывущую в другом направлении. Если
участники настроены благодушно, произойдет братание, т. е. физическое перепутывание этих нитей
и образование зародыша будущего коацервата. Ведь поперечное сечение захвата такой, уже
удвоенной компании, существенно возрастет и теперь их будет труднее обойти или объехать. Если
в этом новом агрегате обнаружатся родственные души, или земляки, или старые приятели,
произойдет перераспределение связей. Иными словами, в этом клубке могут протекать
всевозможные случайные химические реакции, если в его составе найдутся участники,
обнаруживающие друг к другу определенное химическое сродство.

    Итак, мы знаем, как зарождается и формируется коацерват. Рассмотрим теперь динамику
его дальнейшего развития. Открытый коацерват – это попросту сачок, свободно пропускающий
через свои дырки все молекулы растворителя или любые мелкомасштабные вещества, задерживая,
однако, те, которые не могут просочиться сквозь эту копну. Копна растет, превращается в стог и...
снова распадается на копёшки. Почему? Потому что коацерват это не огромная химически спаянная
сверхмолекула, а куча физически переплетенных молекул. Здесь – как на ярмарке в Сорочинцах:
“Шум, брань, мычание, блеяние, рев – все сливается в один нестройный говор. Волы, мешки, сено,
цыганы, горшки, бабы, пряники, шапки – все ярко, пестро, нестройно, мечется кучами [COACERVUS!!]
и снуется перед глазами”. Любое завихрение, любой градиент скорости в потоке жидкости,
влекущем коацерват, разорвет это образование. Эту картину можно экспериментально наблюдать
стоя над каким-нибудь желательно бурливым ручейком. Водовороты, противотечения и другие
элементы вихревого движения воды разрывают большие кучи плавающего мусора,
переформировывая их в новые и новые конфигурации. Это фундаментальное свойство
неустойчивости коацерватов автор теории самозарождения закладывает в основу
предбиологической эволюции.

     “Увеличиваясь в объеме и весе, такие системы (условно назовем их “протобионтами”)
должны были в условиях “первичного бульона” расти и затем дробиться под влиянием внешних
механических воздействий (например, прибоя или удара волн), наподобие капель эмульсии при ее
встряхивании.”
    Здесь и далее я цитирую статью биохимика, академика, при жизни на момент ее написания
- директора Института биохимии имени А. Н. Баха АН СССР, профессора биологического
факультета МГУ, председателя Национального комитета советских биохимиков А. И. Опарина.
Статья вошла в третий выпуск международного ежегодника “Будущее науки” издательства
“Знание” за 1970 год. Это был очень представительный сборник, рассчитанный на широкий круг
любознательных читателей. Информация здесь подавалась хотя и в популярной форме, но на
очень высоконаучном уровне, из первых рук. Авторы сплошь академики, на худой конец – профессора
или доктора наук. Сей коллективный просветительский труд прямиком нацелен в будущее, ибо, как
указано в предисловии, – “Ленинскому принципу смотреть вперед, в сторону прогресса следует и
ежегодник Будущее Науки”.

    Итак, мы уже достаточно образованы, чтобы приступить к строительству примитивной
формы жизни в каком-нибудь коацервате, плавающем в первичном бульоне Протоокеана пока еще
безжизненной Земли. В нашем распоряжении имеется все: многообразие растворенных простых
органических соединений, коацервация, скалы, о которые дробятся с ревом волны, и таким образом
толкут в ступе воду, содержащую и капли протобионтов.
    “Но жизнь не просто рассеяна в пространстве подобно веществам “первичного бульона”.
Она представлена... дискретными системами, пространственно обособленными от окружающей
внешней среды, но взаимодействующими с этой средой по типу открытых систем" (цитаты статьи
Опарина и далее буду выделять красной строкой).

    Придется на секунду прервать наш бег в сторону прогресса и осмыслить новое для нас
понятие открытой-закрытой системы. Сразу оговоримся, что в нашем мире не существует закрытых

систем. Есть временные состояния, подходящие под это определение, но их устойчивость все равно
определяется внешними условиями. Примером такой закрытой системы является изолированный
атом. Электрон, обращаясь вокруг ядра, вопреки законам классической механики не излучает
энергии. Поэтому данная система стабильна, и не требует притока энергии извне. В этом смысле
“вне” для нее не существует, она самодостаточна, закрыта и поэтому вечна. Но это “вне” может
вопреки желанию системы внести в нее дополнительную энергию, которая проломит берлинскую
стену самоизоляции. При достаточно высоких температурах электрон почувствует сладкий привкус
свободы и навсегда покинет своего старшего по массе партнера. Закрытая система распалась,
образовав новую систему.  Живая клетка – это тоже закрытая система, но лишь временно. Она
может какое-то время существовать изолировано от внешней среды за счет внутренних
энергетических и материальных ресурсов, отложенных на черный день в каком-нибудь
внутриклеточном загашнике. Но над миром нашей материи висит вечное проклятие закона
повышения энтропии. Нет в нем таких изолирующих материалов, которые смогли бы удержать
энергию в данном объеме, перекрывая все пути к ее рассеянию. Поэтому, если долго не получать
зарплату, загашник растает без следа, и во весь рост встанет извечный вопрос – быть, или не быть?
Чтобы продолжать быть, приходится приоткрываться и снова правдами и неправдами в поте лица
выискивать энергетические и материальные средства существования, притекающие извне. В этом
плане живая клетка несомненно не является безоговорочно закрытой системой. Но ведь и мы, и
клетка даже в состоянии острого голода не можем питаться всякой несъедобной гадостью. Наше
переваривающее устройство базируется на определенных метаболических цепочках,
приспособленных лишь к строго определенной потребительской корзине. Поэтому живая клетка,
или полуживой коацерват-протобионт должны быть избирательно открытой системой, а не
амбарными воротами, распахнутыми настежь. Этого нюансика достаточно, чтобы по
потребительскому признаку провести четкую границу между живым и неживым протобионтом.

    Начальная форма коацервата это не просто открытая система, это – проходной двор.
Через мочалку коацервата, без должного на то его согласия, непрерывно снуют туда-сюда полчища
ионов, простеньких молекул органики и порядком агрессивных неорганических веществ. Говорить о
построении основы каких-либо устойчивых метаболических процессов в этом бедламе не
приходится. Все, что будет создано случаем, будет разрушено другим таким же случаем в лице
какого-нибудь нежелательного низкомолекулярного химического проныры, игнорирующего мысль о
направлении взгляда в сторону прогресса. Поэтому прежде чем объединяться, нужно решительно
размежеваться. Ведь начальная коацервация это вовсе не разделение раствора на две фазы, а
процесс локального повышения концентрации в однофазном растворе!

    “Молекулы различных полимеров, ранее равномерно распределенных во всем объеме
однородного раствора, начинают собираться... в целые молекулярные рои или кучи... в форме
видимых под микроскопом капель, но теперь отделенных от него резкой границей – поверхностью”.
    То, что граница коацервата видна в микроскоп, вовсе не означает, что он ее имеет, а тем
более – что эта граница является поверхностью. Капните в блюдечко с водой густого вишневого
варенья и вы сразу же увидите “границу” этого коацервата. Но если вы посмотрите в очень уж
большой микроскоп, вы убедитесь, что каплю окружает переходный диффузный слой. Фазной
границы, отделяющей варенье от воды вы не обнаружите, поскольку ее попросту не может быть.
Существует ли внешняя поверхность у мочалки (не у волокон лыка!), изолирующая ее от водного
раствора мыла? Попробуйте решить эту задачку сами. Поэтому, пока коацерват не заимеет
действительно фазную границу, он останется лишь равновесной частью общей химической
системы, куда он входит как локально сконцентрированная часть раствора. А получить фазную
границу коацерват принципиально не может, потому что, строго говоря, и он и низкомолекулярный
раствор, в котором он плавает, являются одной и той же фазой переменного состава. По этой же
самой причине и капля варенья в воде не может иметь фазной границы. “Ну и что? – скажете вы. –
Крохобор какой-то! Есть фазная граница, нет фазной границы – разве это главное? Ведь главное,
что коацерват действительно формируется!” Позвольте, однако, с вами не согласиться. Наличие
фазной границы или какого-либо ее аналога действительно необходимо. Иначе любые изменения в
составе раствора немедленно скажутся и на внутреннем содержании коацервата, разрушая уже
построенное, или, наоборот, – способствуя прогрессу. Конечно, в этой концентрированной куче те
или иные реакции пойдут намного быстрее. Как известно, скорость химической реакции
пропорциональна произведению концентрации реагентов. Но именно такие же реакции, пусть и с
много меньшими скоростями, идут и в обедненной равновесной части раствора. Ничего нового для
химии, никакой особой изолированной избирательности не получится, пока этот химический реактор
действительно не обособится и не получит фазную границу. Она и выделит его в отдельную
избирательно закрытую систему, действующую по своим внутренним законам. Всякая эволюция
только тогда чего-нибудь стоит, если она умеет себя защищать белково-липоидной мембраной.
   
    Можно ли полагать, что некоторые коацерваты покрылись жирными кислотами и
превратились в жировые мешки, содержащие внутри все ранее накопленное полипептидное,
полинуклеотидное, ферментно-каталитическое добро. Полагать можно все, что угодно. Как шутили
наши прадедушки: "Сьисть-та он сьисть, да хто ж яму дасть"! А дасть все это ему все тот же
первичный бульон, в котором в растворенном виде плавает все, что душе угодно. И вот теперь,
когда протобионт получил фазную границу, можно и подумать, как нам этот рабкрин
реорганизовать. Для этого нам нужно выбрать только те случайные мешки с добром, внутри
которых случайно оказались в единой компании все химические компоненты, формирующие
метаболические цепи. А это значит, что из липоидной мембраны должны торчать молекулярные
удочки-капканы, расставленные на вполне определенных случайных химических прохожих,
рассматриваемых коацерватом в качестве продуктов питания, обеспечивающих нужную
метаболическую цепь. Если в коацерват начнут проникать любые искатели химических
приключений, слом хрупкого метаболического равновесия гарантирован. В этой же мембране уже
должны быть прописаны молекулы – члены зондеркоманды, выволакивающие наружу отходы
метаболических реакций, освобождая внутреннее жизненное пространство от всякой химии
неарийских кровей. Но главное, внутри уже должен функционировать слаженный механизм
последовательных каталитических реакций, обеспечивающих гомеостаз – высокую степень
неизменности внутреннего химического состава, делающую данный сгусток действительно
независимым от химических капризов внешней среды. Так что же мы получили в итоге?

    В итоге мы получили жизнеспособную протоклетку, содержащую все, что нужно для жизни
за исключением генетической ДНК или иного нуклеинового носителя наследственности,
кодирующего химический состав всех случайных участников столь удачной коацерватной компании.
А вот ДНК мы ей подарить за просто так не можем. Этот вопрос ранее уже обсуждался, и вы уже
знаете, что означает вероятность, выражаемая десяткой в степени минус более полусотни. Но ведь
и живые бездээнковые клетки нам тоже известны. Это, например, эритроцит. Он практически ничем
не отличается от гипотетического протобионта академика Опарина. Можно было бы разбить о его
борт бутылку шампанского и смело пустить его в эволюционное плавание по бурным волнам
первичного бульона рядом с любым протобионтом с единственным заданием: вперед, к торжеству
прогресса! Велики ли шансы достигнуть желанного берега у такого, уже живого
протобионта-эритроцита? К сожалению, никаких шансов у него нет. Он может дожить до нашего
времени, закопавшись в какую-нибудь вечную мерзлоту, но стать родоначальником Жизни не может.
И никогда им не станет, пока не научится размножаться. “Дробиться под влиянием внешних
механических воздействий (например, прибоя или удара волн)” он, конечно, может.
    “Возникавшие при этом дочерние протобионты до известной степени сохраняли характер
своего взаимодействия с внешней средой, все время поглощая из нее определенные катализаторы
и таким путем поддерживая постоянство скоростей и согласованность совершавшихся реакций. <...>
 На этой основе уже возникло, как показали наши опыты с коацерватами, “соревнование”
протобионтов на скорость роста и размножения, а затем и своеобразный “предбиологический
отбор”, в процессе которого сохранялись и дальше разрастались лишь более приспособленные к
условиям внешней среды протобионты”.


    Степень сохранения характера взаимодействия с внешней средой после механического
дробления часового механизма клетки конечно же известна. Ведь в данном случае мы имеем дело
не с репликативным дроблением ооцита на начальной стадии эмбрионального развития, а с
разрыванием полуживого протобионта на две части. Кому что достанется в итоге, знает только
случай. И чего это ради эти осколки начнут вдруг поглощать определенные катализаторы, если до
этого их случайные мембраны были случайно настроены на поглощение только исходных веществ,
нужных для реакций, идущих в случайно сформированных внутренних каталитических цепочках. Если
в объеме, изолированном полупроницаемой мембраной, идет каталитическая реакция
полимеризации или иного синтеза, то снижение концентрации мономера в данном  объеме
действительно создаст условия для возникновения диффузионного притока расходуемого
материала из внешней среды внутрь данного объема, или даже химически прицельного транспорта
через мембрану. А если катализатор прикажет долго жить, раздробив себе голову о скалы? Или при
делении “клетки” разрывом из метаболической цепи выпадет одно-единственное звено? Тогда
катализ прекратится, равновесие быстро восстановится, и никаких физико-химических
поползновений в сторону продолжения синтеза у протобионта не возникнет. Иначе мы обязаны
предположить, что совершенно безразличные друг к другу в отсутствие катализатора вещества,
просто спят и видят, как бы им такой катализатор заполучить. Между прочим, высказывая некую
гипотезу вы обязаны в пределах возможного прокрутить ее на какой-нибудь простенькой модели и
показать, что результаты такой игры воображения не расходятся со здравым смыслом или с
данными других более строгих наук. Речь идет о возможности размножения путем физического
дробления с последующим сохранением в каждом из кусков всего того, что содержалось в
исходном.

    Итак, шарик коацервата разросся до радиуса R, потерял устойчивость и был разбит
волной прибоя на два дочерних протобионта, продемонстрировав способность к размножению. Если
объем шара в доисторические эпохи тоже выражался соотношением V=(4/3)пиR^3, то площадь
поверхности его липоидной мембраны составляла S=4пиR^2 (простите за "пи", ибо "греческого зала"
в Блокноте нет). Поскольку объем каждого осколочного коацерватика равен V/2, то его радиус
должен быть равен   R*2^(-1/3). Соответственно, общая площадь поверхности двух новорожденных
малюток будет равна (8пиR^2)*2^(-2/3), что в 2^(1/3) раз превышает площадь поверхности исходного
шара. Если вспомнить, что корень кубический из двух примерно равен 1,26 , то перед каждым
крошкой-сыном во весь рост встает вопрос: кем быть? Быть ли изолированным протобионтом, но
потерять при этом часть драгоценнейшего внутреннего содержания, или  остаться со всем
нажитым скарбом, но при дырявой шкуре? Ибо той липоидной шкурки, в которую кутался папа, на
детишек уже не хватит. Им, чтобы не ходить нараспашку, этой мануфактуры требуется в 1,26 раза
больше. Поэтому никогда не покупайте два средненьких арбуза, если можно выбрать один большой
такого же веса. Корок в нем будет на 26% меньше, а цена та же самая! А что касается дочерних
протобионтов, то они на какое-то время станут чересчур уж открытой системой, вернее – снова
станут равновесно сконцентрированной частью равновесного Протоокеана. Теория
самозарождения, однако, предусматривает очень быстрое (в терминах геологических эпох)
обеднение мировых вод первичной органикой, которая целиком собирается в коацерваты.
Следовательно, дырявый протобионт откроет свою душу самому ярому врагу – избытку воды,
который, следуя принципам уравниловки, мигом вымоет из открытого, сконцентрированного при
других, более благоприятных условиях коацервата, все, что там плохо лежит. И все придется
начинать сначала. А то, что трудом и потом копилось веками, будет пущено на ветер, вернее на
волю волн. Дочерние осколки бывшего высокоорганизованного протобионта, утратив случайно
приобретенный механизм поддержания внутреннего “гомеостаза”, вынуждены будут вновь стать
частью внешней системы и начнут наматывать на себя не то, чего им хочется, а то, что дадут. И
здесь действительно появятся лишь “более приспособленные к условиям внешней среды
протобионты”, т. е. коацерваты, сгустившие в себе окружающий порядком отощавший бульон в его
современном им химическом облике. Если повезет, и в капле вновь случайно появятся все
требуемые участники метаболической цепи, мы разобьем очередную бутылку и вновь спустим его со
стапеля в кругосветное плавание в полосе прибоя. Но размножения при этом, увы, не произойдет.
Это будет всего лишь случайное восстановление разрушенного. Простое деление, которым
пользуется клетка, это вполне цивилизованный развод, когда желающие сначала дублируют все,
что имеют, а уж потом делят все это добро строго поровну, не доверяясь скалам грозным. При этом
никто не остается с горшком, но без печки, или с печкой, но без горшка.

    Между прочим, перед живой клеткой в процессе каждого деления тоже встает проблема
геометрического несоответствия. Каким образом она выходит из этой ситуации, оставаясь
застегнутой строго на все пуговицы? Способов может быть только два. Или клетка в процессе
деления выжимает лишнюю воду, уменьшая объем и инициируя схлопывание мембраны по линии
деления, или она срочно наращивает мембрану, сохраняя водно-солевой баланс. Первый способ
маловероятен. Вряд ли клетка – этот рыцарь физико-химической стабильности – станет изменять
концентрационные показатели, нарушая гомеостаз. Зато второй способ наиболее прост. Стоит
запустить синтез определенных ферментов или какой-нибудь другой химии, и собственные запасы
жира, сконцентрированные в клетке в липидных каплях, начнут наращивать мембрану. А дальше все
просто – приведение в соответствие объема и поверхности тела чисто физически сформирует
жгут-перемычку и разделит клетку на две части. У безъядерного прокариота в начальной фазе
деления две обособившиеся копии ДНК прикрепляются к разным точкам мембраны. Допустим, что,
постоянно находясь в этих достаточно случайных позициях, обе они инициируют продуцирование
липоидов, формирующих мембрану. Если поток липоидов из этих центров производства начнет
радиально распространяться по внутренней поверхности мембраны, то где-то на средней между
ними линии эти потоки встретятся. Здесь и начнется наращивание рубца из избыточного
количества липоидов. Деваться будет некуда, мембрана будет вынуждена прогнуться внутрь, ибо
ее площадь становится больше, чем площадь шаровой поверхности, ограничивающей данный
объем. Когда процесс отгораживания завершится, клетки разойдутся и станут самостоятельными. И
ДНК может отлепляться от мембраны, что она и делает с превеликим удовольствием. Ну а жир
дело наживное, клетка восстановит его запасы в интерфазе между делениями. Интересно, а что
произойдет, если у клетки перед самым делением этот жирок отсосать? Ведь такая микрохирургия
уже в ходу: за милую душу субмикропипетками отсасывают ядра и другие клеточные органеллы. Не
появятся ли сиамские близнецы? И не служит ли определенный уровень накопления жира сигналом
к началу разделения? Был бы юным биологом, занялся бы такими исследованиями.

    Почему же теория, которая восхищала меня своей убийственной логичностью в школьные
годы, перестала казаться неопровержимой истиной. Даже более того, вызывает некое отторжение в
том виде, как она изложена самим автором. Причина проста – мне никогда не приходило в голову ее
анализировать. В школе, естественно, не мог, а потом вообще на время исключил такого рода
раздумья из расписания жизненных занятий. Как я впитал без всяких доказательств эту “теорию”,
так она в моем сознании и застряла как истина в последней инстанции. Другая причина кроется в
том, что человеку, воспитанному в подчинении строго определенному мировоззрению, трудно
переломить внутреннее отвращение к многократно высмеянным попыткам понять глубину
мироздания с каких-либо иных позиций. Мы ведь не вникали в ход мысли тех, кого мы вслед за
нашими учителями клеймили недоумками, не доросшими до высот, на кои водрузило нас
единственно верное учение. Поэтому ясный и понятный материалистический сценарий
самозарождения жизни затыкал все бреши, делая бессмысленным всякие другие искания. Тем
более, что возможность самозарождения была доказана академиком Опариным экспериментально!
Да разве можно сомневаться в непорочности авторитетов? Оказывается, можно, если только
включить собственный, пусть и порядком коптящий на склоне лет тусклый светильник разума.
Главное – чтобы собственный!


    “Возможность такого рода “отбора” была нами продемонстрирована в опытах с
коацерватами. Для этого в одни капли включался комплекс катализаторов, ведущий в данных
условиях внешней среды  к сравнительно быстрому синтезу полимеров и разрастанию всей системы
в целом. Напротив, в других каплях этот каталитический комплекс был менее совершенным”.
   
 Здесь среда – это раствор веществ, которые способны к полимеризации. А капли, где
комплекс был менее совершенным, отставали в росте. Таким образом было установлено, что уже на
молекулярном уровне может существовать естественный отбор. Кто быстрее синтезирует, тот
быстрее и растет. Еще одно описание эксперимента:
 
   “Для примера приведу схему одного из опытов. На этой схеме... изображена коацерватная
капля, включающая в себя катализатор, превращающий аденин в монотонно построенный полимер
(Poly-A). Источником аденина служит аденозиндифосфат (ADP). ADP поступает в коацерватную
каплю и полимеризуется здесь в Poly-A, за счет которого капля увеличивается в объеме и весе –
растет у нас на глазах, а во внешнюю среду выделяется неорганический фосфор (Pi), которого
ранее здесь не было”.

    Мне кажется, что этот же опыт можно было бы провести и без коацерватов. Если
катализатором (полимеразой) пропитать тряпочку и погрузить в раствор нужного состава, то
тряпочка тоже начнет расти на глазах. И этот и предыдущий основополагающие эксперименты
напоминают мне одну из реприз академика клоунады Карандаша-Румянцева. Он выводил на арену
цирка своего мопс-терьера Кляксу, держа в руке тарелку с сосиской. Потом он ставил тарелку,
накрывал ее своей знаменитой шляпой, заталкивал под нее Кляксу и засекал время по огромным
наручным часам. Секунд через десять клоун поднимал шляпу, и с торжествующим видом великого
факира демонстрировал пустую тарелку покатывающейся от хохота публике. А что же может еще
получиться, если в растворе аденин смешать с катализатором реакции его полимеризации? И что
же здесь такого, если более совершенный каталитический комплекс работает быстрее менее
совершенного? Ведь их туда включили! Попробуйте поместить катализатор не в коацерват, а прямо
в раствор. Он (низкомолекулярный) со всех ног кинется в коацерват катализировать синтез Poly-А
именно там? Никуда он не кинется, если его, уже обмотавшегося полимером в растворе аденина,
туда случайно не занесет течением. Но для потоков жидкости формирующийся коацерват
становится  менее проницаемым. Туда не так-то просто попасть, гидравлическое сопротивление в
этой мочалке, не имеющей липоидной шкурки, существенно возрастает. А если там и шкурка уже
есть, то в эту каплю вообще без мыла не влезешь. И я бы первый снял шляпу, если бы в опытах с
коацерватами, выращенными в растворе органических простых соединений, удалось бы обнаружить
эффект избирательного накопления катализаторов синтеза белков или полинуклеотидов. А так –
что посеял, то и собрал. Эти два примера в статье единственные “выражения в числах”, все же
остальное – это рассуждения на тему: как бы далее могла бы развиваться бы жизнь, отобранная
таким способом из всего многообразия веществ, плававших в первичном бульоне Протоокеана. С
момента, когда постулируется, что протобионт научился размножаться (вернее – разможжаться с
сохранением “до известной степени”), дальше все идет как по маслу. Оперируя ныне известными
понятиями, специфическими для живой клетки, и походя перенося их на случайный сгусток
органики, можно создать полную литературную иллюзию законченности процесса самозарождения и
непрерывности развития жизни.

    “Мы можем представить себе колоссальное число различных атомных группировок и их
сочетаний, которые в той или иной мере обладали способностью катализировать необходимые для
существования протобионтов реакции. <...> Возникновение клетки, которую обычно принято считать
самым первичным элементом жизни, потребовало для своего осуществления гигантских
промежутков времени, смены бесчисленных поколений доклеточных живых существ”.

    Представить можно все. Можно даже попробовать вообразить доклеточных ЖИВЫХ
существ –  попробуйте, если кто на такое способен. Поэтому и “мы можем” представить себе еще
более колоссальное число различных неорганических криминальных атомных группировок и их
сочетаний, изливаемых теми же вулканами, в том числе и с тяжелыми металлами, концентрация
которых в морской воде никак не ниже, чем у растворенных в ней аминокислот. А такие сочетания
попросту убивали бы продуваемых доклеточных “живых” протобионтов, делая их безжизненными
(даже в химическом смысле) кучами потерявшей реакционную способность органики. Лучшее, что их
ожидало в будущем после того, как первичный бульон окончательно разделился на две “фазы” – так
это выпасть в осадок, покрыться отложениями и превратиться со временем в нефтяные пласты.
Кроме того, бесчисленных поколений доклеточных живых существ быть не могло. На это им
отводился вполне измеримый интервал времени порядка миллиарда лет. А безразмерное
определение “колоссальное” в науке использовать не принято. Воспользуйтесь лучше каким-нибудь
предельным числом, осмысленную оценку которого вы сделаете сами. Моя максимальная оценка
колоссальности  это – вся теперешняя биомасса Земли, размолотая до состояния 10^30
протобионтов, которые дружно на протяжении миллиарда лет ежечасно проводили смену
поколений и выращивали в себе какой-нибудь из коротеньких генов существующего ныне фермента
типа лизоцима. И это колоссальное число произведения количества атомных группировок на
бесчисленное число смен их поколений за миллиард лет, которое я смог представить себе по
совету академика, имеет порядок 10^43.  Спору нет, число колоссальное! А вероятность, что вся эта
орда за миллиард лет случайно соберет полинуклеотид, кодирующий аминокислотные остатки в
молекуле цитохрома-С, не превышает 10^-32. Что колоссальнее? О гене флагеллина, а уж тем более
– коллагена, я даже не заикаюсь. А где "бесчисленные поколения доклеточных живых существ"-
протобионтов берут для этого материал и энергию – лучше и не спрашивать. Возможно, вулканы в
те стародавние времена были не в пример нынешним более питательными.
 
   Колода из 10^32 игральных карт с единственным тузом ни во что не упрется. Она просто выйдет
за пределы нашего материального мира. Вот и попробуйте вместе с академиком Опариным хотя
бы раз выиграть в такой коацерватной лотерее равновероятностей!



       
                ----------------- *** ---------------

                Иногда куча сора, рассыпанная наудачу,
                может дать нечто прекрасное.
                (Гераклит Эфесский, 533-475 до Р.Х.)


    Особенно, если сорят деньгами. Последний штрих картины самозарождения по Опарину
касается роли, которая отводится в доклеточных живых кучах известным ныне носителям
наследственности.
    “Роль нуклеиновых кислот в этом случае состояла в том, что они пространственно
закрепляли постоянство синтеза каталитически выгодных аминокислотных комбинаций в
разрастающихся и размножающихся системах, служили стабилизирующим фактором в процессе их
эволюции” (продолжение цитирования А. И. Опарина).

    Вот так! Оказывается, в те далекие, и тоже смутные и дикие времена первичного
накопления биохимического капитала, выгодные (кому?!) аминокислотные комбинации каким-то
образом влияли на формирование последовательностей нуклеотидов в нуклеиновых кислотах,
обитавших в этих же кучах. И предписывали им кодировать и сохранять для потомства
исключительно только лично их прогрессивные химические составы, игнорируя прочую невыгодную
шушеру из числа молекулярных сгустков. Многократно и бесповоротно отвергнутый
материалистической наукой ламаркизм, оказывается, притаился еще на уровне химического
движения материи в коацервате. Случайно появившиеся “полезные” для протобионта химические
признаки тут же “пространственно закрепляются” и наследуются! Я не знаю, что такое
“пространственно закрепляются”, но если это то, что я думаю, то случайно появившаяся “полезная”
молекулярная органика в коацервате попросту перекодируется и информационно переписывается
на ДНК-РНК. Но наука не знает механизмов обратного кодирования всего органического
многообразия! Может что-то и можно, но чтобы все!? По РНК-реплике и только с помощью
“сборочного устройства” рибосомы, состоящей, между прочим, из девяти десятков(!) специфических
белков, и при наличии пятидесяти транспортных РНК можно собрать полипептид. Ибо реплика
содержит последовательность нуклеотидных типлетов-кодонов, которые кодируют нужную
аминокислоту.  А транспортная РНК, несущая антикодон, способный "склеиться" только с
соответствующим кодоном реплики внутри рибосомы, на другом конце самое себя тащит эту самую
аминокислоту. Но на белке последовательность кодирующей его РНК собрать нельзя.
Аминокислотные последовательности белка и кодирующие их полинуклеотиды попросту не
конформны! Длины у этих цепей, понима-ашь, очень уж разные. Да к тому же, все белки свиты в
такие рога и копыта, что даже со стаканом не разберешься, где у них там начало, а где конец. Так
что таких механизмов инверсии нет, хотя и очень хочется. Впрочем, может быть они были в
коацерватах-протобионтах? А потом могли и затеряться на пути к прогрессу. Эвон сколько
миллиардов лет незаметно пролетело!

    В современных учебниках биологии с восторгом сообщается, что в недалеком будущем
вопрос о самозарождении жизни спустится, наконец, с мистических заоблачных высот на землю.
Обнаружено, что существуют механизмы формирования сложных органических молекул на
поверхности некоторых неорганических кристаллических веществ, выступающих в роли
сорбента-катализатора. Значит, такими свойствами служить матрицей для сборки органики могли
обладать и некоторые доисторические глины, вернее, некоторые микрокристаллы, их
составляющие. По мнению Джона Бернала жизнь с большей вероятностью могла бы зародиться на
мелководьях в эстуариях, чем в открытых океанических просторах.  Эстуарии это места впадения
рек в моря и океаны. В эстуариях  всяких питательных неорганических веществ, выносимых рекой,
собирается побольше, и  солнышко прогревает эту муть своим ультрафиолетом гораздо лучше. К
тому же энергии для перемешивания, то есть, для ускорения реакций, тоже хватает. Полоса прибоя
работает круглосуточно. А уж глины в эстуариях – вообще завались! Все нынешние геологические
пласты осадочных пород когда прошли через эстуарии. А вдруг в многообразии кристаллических
структур всех этих глин содержались и “матрицы” для формирования белков и генетических
нуклеиновых кислот? Что тогда? Тогда вопрос о невозможности самозарождения был бы снят. Ведь
многообразие форм микрокристалликов многократно перетертых в труху минералов, образующих
структуру глин, действительно “почти бесконечно”. Особенно, если учесть, что многие из этих
минералов представляют собой застывшую случайную многофазную кашу. И тем не менее, к
величайшему огорчению всех прогрессивно мыслящих эволюционистов всех стран и народов, такую
гипотезу следует немедленно отринуть. Ибо это есть прямой путь в болото идеализма.

    Когда мы рассматривали возможность случайной самосборки хоть какого-нибудь из
существующих генов, вопросы технологии нас не интересовали. Мы просто постулировали, что
каждый из 10^30 коацерватов (протобионтов, бактерий – выбирайте на свой вкус) на протяжении
миллиарда лет непрерывно в течение каждого часа выращивал  в себе новую полинуклеотидную
нитку требуемой длины, или видоизменял уже имеющуюся (заставляя мутировать), что, собственно,
есть одно и то же. Если последовательность оказывалась “не той”, он ее продолжал калечить в
следующих циклах. Мы даже не спрашивали его, как он там определял, та это последовательность,
или не та, чтобы, не дай бог, не выплеснуть ребенка и вовремя остановиться. Использовал ли он
для этого глину или иной подручный материал, нас тоже не интересовало. Главное, чтобы и  синтез
и мутации осуществлялись равновероятно. Что из этого могло получиться, мы уже знаем. Иное
могло бы получиться, если бы глины, на которых он штамповал полинуклеотидные фрагменты,
позволяли бы собираться только смысловым генам, а не-генам – нет. Ведь именно это имеется в
виду, когда говорят о возможности матричного воспроизводства  органики на базе неорганических
кристаллических структур?  Ведь если кристаллическая подложка содержит прообразы
всех-всех-всех возможных полинуклеотидных комбинаций, то имеет место та самая
равновероятность синтеза, которая, как оказалось,  сродни мартышке, стучащей по клавишам
пишущей машинки. Конечно, совершенно случайно она, мартышка, к примеру, может настучать и
“царю Петру на Кочубея”, но ждать появления этого шедевра придется очень долго. Ради шутки,
если все нелитерные клавиши из машинки удалить, оставив только 32 буквы, то вероятность
случайного появления последовательности “царюпетрунакочубея” составит порядка

(1/32)^18=10^-27. Поэтому говорить об ускоряющей роли матричного копирования имеет смысл
только тогда, когда структура глиняных матриц кодирует преимущественно те последовательности,
которые приводят к появлению смысловых генов! Но если неорганическое твердое тело способно
произвести на свет только генетическую информацию, не отвлекая бульон на ненужные
негенетические сочетания, то это означает, что данная информация определенным образом уже
закодирована в его кристаллической структуре. Все без исключения кристаллические структуры
есть результат проявления квантовых свойств атомов или молекул, входящих в этот агрегат. А
размер и форма каждого кристаллика в глинах действительно случайны, ибо целиком
определяются случайными внешними причинами. Именно эти причины вслепую дробили,
выветривали, крошили и перетирали в порошок породы, из которых потом образовались глины.
Физические законы, способствующие возникновению выборочных определенных распределений
микрокристаллов в частицах глиняной болтушки, современной науке не известны. Единственно, кто
был способен на такой подвиг, так это бог Мардук! Это ведь он научил шумеров записывать
информацию на глиняных табличках. Поэтому, судя по всему, с глиной был “на ты”. Что ему стоило
настрогать несметные полчища глиняных микротабличек с генетической информацией и высыпать
это добро в Тигр и Ефрат. Вот и скопились они в эстуарии Персидского залива, понизив
невероятность самозарождения жизни до приемлемых значений.

    Но если у истоков жизни в сплошном бульоне было невозможно случайно собрать
смыслоносный ген без чьей-то посторонней помощи-подсказки (глиняной, например), то эта задача
тем более усложнялась позже, когда стали появляться организмы, сконцентрировавшие в себе всю
эту допотопную бульонную органику. Речь, как понимаете, идет не о приспособительной
мутационной пластичности уже существующих генов, а о появлении совершенно новых смысловых
генов, кодирующих новые, доселе неведомые материалы. Такие как флагеллин, актин, коллаген,
целые армии различных ферментов, гормонов и много-много другого, чем напичканы современные
нам организмы. Ведь вероятность случайной самосборки гена всегда оставалась такой же, как и в
бульонную протоэпоху (она определяется инвариантной структурой кодируемых аминокислотных
последовательностей), а число организмов-“коацерватов”, способных бесконечно перебирать
полинуклеотидные чётки, существенно снижалось. Например, у 100-тонного кита для целей
наследуемого прогрессивного генотворчества в итоге используется всего одна
малюсенькая-прималюсенькя половая клетка. А остальное в этой "фрикадельке" – это просто
бесполезный хлам, если взирать на все это с колокольни неогенной инженерии. 

    Ну и занудная же эта наука математика, не правда ли? Ну как тут не согласиться с
теперешними академиками, что к вопросу о зарождении жизни статистический подход неприменим,
потому что математика, мол, закладывает в свои расчеты изначально неполные посылки, все
схематизирует и упрощает, а к живому, мол, с такой меркой подходить нельзя. А почему?  Почему
нельзя? А с какой можно? Ведь если частота появления новых жизненосных генов обусловлена
СЛУЧАЙНЫМ равновероятным процессом перекомбинации нуклеотидов в ДНК, то теорию вероятности
применять не только можно, но и должно! И если наблюдаемая частота появления новых
жизненосных генов в живой клетке в астрономическое число раз превышает расчетное значение,
значит процесс формирования смыслоносных генов в клетке НЕ СЛУЧАЕН!   Значит в Природе
существуют некие неизвестные нам причины, которые заставляют такие гены (вроде целых генных
комплектов для построения внутриклеточного электромотора) появляться с гораздо большей
вероятностью, чем это следовало бы ожидать в результате равновероятного случайного процесса
самосборки или глобальных мутационных перекомбинаций какого-либо запасного дубля уже
случайно имеющегося гена. Поэтому лучше уж сразу признаться, что никакой случайностью здесь не
пахнет, а пахнет законом, т. е. очередным “свойством” нашей материи – неизбежностью чуть ли не с
первого раза где-нибудь, поскользнувшись на размокшей глине в полосе прибоя, тут же найти
информацию для сборки, например, гена белка актина. А уж с его помощью прогресс нас мигом
двинет куда надо. Получим и железные мускулы для наших челюстей, и хвостики сперматозоидов –
этих двигателей перекрестного прогресса. И как только хоть какой-нибудь вариант этого гена будет
собран, то дальше, на радость естественному отбору, он сможет случайно мутировать внутри себя
направо и налево, сколько влезет, обеспечивая подходящими вариантами белка актина любое
направление в розе ветров адаптационной эволюции. Если есть желание, попробуйте сами оценить
вероятность самосборки гена актина. Считайте, что методом расчета классических вероятностей
случайных событий вы уже овладели не в меньшей степени, чем сам Блез Паскаль

    Кстати, против такого подхода относительно “неизбежного свойства материи”
натурфилософия, включая диалектический материализм, особо и не возражает. Джон Бернал,
например, в своей книге Возникновение жизни, рассуждая о вероятности самосборки цепи
нуклеотидов, говорит следующее.
    “Холдейн нашел, что любая данная специфическая последовательность нуклеотидов
представляет собой один из 10^17 возможных вариантов, и поэтому вероятность ее возникновения,
если учесть ограниченность места и времени в течение всей истории Земли, ничтожно мала. При
этом молчаливо предполагается, что осуществление каждого варианта в равной степени
маловероятна. Между тем вполне может оказаться, что энергия состояния, соответствующая
какому-либо отдельному варианту, настолько ниже остальных, что для его успешного
осуществления потребуется значительно меньше попыток, чем при чисто случайном характере
этого процесса. Можно сказать, что в игре “возникновение жизни” природа всегда играет
краплеными картами”.

    Вот так!  Хоть и на горло собственной песне, но зато -  честно! Только слово природа,
учитывая ее умение изготавливать крапленые карты жизни, в том и числе и разумных существ,
отягощенных сознанием, на всякий случай следовало бы все-таки писать с большой буквы. Или нет?
И чем неопознанные "крапленые карты природы" лучше "жизненной силы" виталистов? Вспомните,
какая сила в рассказе Николая Васильевича Гоголя "Пропавшая грамота" играла краплеными
картами? Нечистая! Так что с картами нужно бы поосторожнее. Иначе неизбежность появления
разума как явления становится изначальным свойством данной нам в ощущение объективной
реальности. Это не схоластика и не игра в формальную логику. Здесь четкая альтернатива: или –
или. Либо жизнь и разум на Земле есть единственный неповторимый Случай реализации немыслимо
абсурдной вероятности отнюдь не в бесконечной череде переборов равновероятных химических
комбинаций, либо жизнь и ее венец – разум – это хотя и редкое, но обычное явление,
запрограммированное в неизвестных пока свойствах материи и реализующееся в определенном
интервале условий.  Судя по тому, что ученый мир денно и нощно вглядывается и вслушивается в
космические дали в надежде обнаружить сигналы инопланетных братьев по разуму, превалирует
именно такая точка зрения: разумная жизнь во вселенной есть явление обыденное. Были бы
подходящие условия, она тут же и возникнет!
       

    Поскольку наш материальный мир появился немногим более десятка миллиардов лет в
точке Большого Взрыва, приходится вынужденно отказаться от "довзрывного"  диаматного
представления, что время существования "нашей" материи бесконечно в обе стороны отсчета, и что
все Бытие заключено в нашем, доступном нашему познанию мире. Оказывается, наш материальный
мир это всего лишь какая-то часть Вечного Бытия, природа которого для нашего понимания, по
всей видимости, просто недоступна. Следовательно, появление нашего материального мира со
всеми его физическими законами есть следствие причины, находящейся за пределами нашего
физического мира. Является ли Большой Взрыв и появление “нашей” материи неким естественным
“фазовым переходом” материи из одного состояния в другое? Или это – целенаправленный акт,
подразумевающий существование некоего разумного Начала, способного поставить цель и
владеющего технологией ее достижения? Не выходя за пределы нашего мира, изолированного от
первоисточника, ответить на эти вопросы невозможно. Об этом в свое время еще Гегель
предупреждал. Можно было бы положительно ответить на второй вопрос, но для этого как минимум
нужно знать эту цель, то есть, иметь понятие, для чего все это могло быть сделано.
Предположение, что мир создан исключительно для того, чтобы в нем в конечном итоге смог
самозародиться наш с вами светоч разума, конечно, очень льстит нашему самолюбию. Однако и
такая гипотеза, к сожалению, тоже не без изъяна. Если это был творческий процесс, то, как вы
думаете, стоило бы Творцу сооружать пространство в миллиарды световых лет, заполненное
необозримым числом звездных систем косной материи? Ведь для “самозарождения” биосферы
Земли вполне бы хватило материального мира размером с нашу Солнечную систему, если не
меньше. Боюсь, что если Большой Взрыв был актом Творения, то цели у Творца могли быть иными. А
наш с вами разум, возникший на биомолекулярной основе в микроскопической точке сотворенного
пространства, это, возможно, всего лишь один из “побочных продуктов” этого грандиозного
процесса. Итак, обоснованно ответить ни на один из поставленных выше вопросов мы не в силах.
Следовательно, не в силах и определить уровень организации той причины, в результате которой
появился доступный нашему восприятию мир? Является ли эта причина случайной флуктуацией
косного Вечного Бытия Материи, или она – творческий акт “иноматериального” живого разумного
Существа, обладающего соответствующим потенциалом?
Дай ответ! Не дает ответа…


    Совсем другая ситуация возникает при рассмотрении причины возникновения жизни на
Земле с точки зрения кибернетики. “Предъявляя к данной проблеме строгие требования научного
метода”, можно констатировать, что “атом жизни” на Земле, то есть, живая клетка, представляет
собой информационную систему, управляющую биотехнологическими процессами воспроизводства
самое себя. И это управление происходит в строгом соответствии с записанной в генетической ДНК
информацией-программой, несущей в себе и конечную цель, и способ ее достижения.
Информационная сложность этой системы такова, что спонтанно, то есть, самопроизвольно в силу
случайного стечения обстоятельств, образоваться она не могла. И в процессе эволюции живых
организмов, направленной на наращивание и усложнение их организации на пути от одноклеточного
существа к виду гомо сапиенс, спонтанное наращивание информационного объема генетической
программы тоже было невозможным. Именно об этом говорят оценочные расчеты вероятности
спонтанного появления хотя бы одного-единственного нового гена, о которых было сказано ранее,
повторяться не буду.
   
    Информационная системная организованность вещества присуща только живому. В
неживой природе ее нет. И никакие “информионы” среди фундаментальных частиц тоже не
числятся. А как же тогда такая система как компьютер? Ведь он пока еще вроде бы не живой. Пока
еще не живой, но и не объект косной природы. Он продукт жизнедеятельности живой
информационной системы, достигшей высшего уровня организованности – творческого разума.
Уровня, когда разум начинает творить – целенаправленно использовать знания о свойствах косной
материи для создания материальных объектов, самопроизвольное появление которых в природе
невозможно. А компьютер, как и первобытный каменный топор, – он всего лишь инструмент –
материализованный результат умственной деятельности человека. Компьютер, кстати, является
ярким примером того, что только живая система, обладающая творческим потенциалом, может
создать информационную систему из “иной материи” и по иному принципу организации, чем
организована сама!

    Учитывая математически доказуемую абсолютную невероятность самозарождения жизни
на Земле, по-моему нет ничего зазорного в том, чтобы предположить, что появление нашей жизни
есть творческий акт Живой Разумной Системы иной материальной природы, чем та, которая
окружает нас в нашей объективной реальности. И ничего в этом “ультрапоэтического” нет, как нет и
ничего позорного, в понимании “единственно верного учения”. Бытует такое материалистическое
представление: создав наш разум, природа создала инструмент для понимания самое себя.
Давайте пошевелим этим инструментом и попробуем ответить на такой вопрос. Объективная
реальность, данная нам в ощущение, в том числе и в инструментальное, она абсолютно объективна
или относительно? Действительно ли наш материальный мир, появившийся в результате Большого
Взрыва, является материальным объектом Вечного Бытия, который существовал и до Взрыва в
какой-то иной материальной форме? К сожалению, и на этот вопрос, находясь внутри нашего мира,
а не за его пределами, однозначно ответить невозможно. Почему?

    Да хотя бы потому, что объективная для нас реальность на самом деле может быть всего
лишь виртуальной реальностью, созданной программистом, и существующей в виде исполняемой в
его “компьютере” программы. Каков принцип работы такого “компьютера” невообразимой (с нашей
точки зрения) мощности представить невозможно, ибо ни масштаб, ни свойства “той” материи нам
неизвестны. Зато начальных типов “наших программных объектов” не так уж и много – всего
семнадцать, включая пока еще не открытый гравитон. Набор свойств у каждого типа объекта тоже
невелик, а виды взаимодействия между объектами вообще можно сосчитать по пальцам. К тому же
любой объект может быть описан МАТЕМАТИЧЕСКИ волновой функцией. А давайте-ка сами
создадим подобную виртуальную реальность. Определим функции взаимодействия, введя в них
переменные параметры пространства и времени. Зададим размерности массивов объектов, а также
вектор и величину начальной скорости для каждого из них. Чтобы создать начальный хаос, дабы не
было никаких предпочтений, при установке этих параметров придется включить генератор
случайных чисел. Короче, установим все начальные параметры, загрузим эту программу и введем
команду Run. Что получится? В поле оперативной памяти компьютера “произойдет” Большой Взрыв
местного масштаба. С каждым циклом перерасчета текущих виртуальных координат и скоростей
объектов “пространство” начнет расширяться, начнется “слипание” объектов, появятся “протоны”.
Потом виртуальная гравитация соберет их в случайные кучи и сожмет так, что некоторые из них
вспыхнут звездами и начнут перемалывать массу в излучаемую энергию по формуле E = mc^2. Что
это? Бред? Фантастика? Да нет, ни то и не другое. Это всего лишь описание процедуры
моделирования определенного процесса, протекающего по заданным нами законам и условиям.

    Поэтому программируем дальше. Из той же виртуально существующей “материи”
создадим особый информационный робот-датчик. Наделим его способностью воспринимать и
кодировать "испытываемые" им макроскопические воздействия внешней виртуальной физической
среды, которые могли бы ощутить мы, окажись на его месте. Подберем ему там место на
какой-нибудь подходящей для его существования виртуальной планетке, так чтобы его ненароком
не расплющила гравитация или не испепелила температура. А вот теперь действительно
пофантазируем. Есть, мол, у нас такой шлем-энцефалодатчик, который способен перекодировать
ощущения виртуального робота в реальные электрические потенциалы, которые будут наводиться
в соответствующих областях нашего мозга. И тогда весь этот виртуальный для нас мир станет
доступным нашим реальным физическим ощущениям! И осязательным, и обонятельным и болевым и
всем прочим.  К тому же мы, если снабдим нашего виртуального двойника руками-манипуляторами,
можем попробовать преобразовать виртуальный мир не программным путем, а самым настоящим –
физическим трудом. Взять да и сложить из тамошних камней какую-нибудь пирамиду. Пусть потом
аборигены, которые со временем там самозародятся, ломают свои виртуальные головы на счет
инопланетян. А если бы у нашего программного робота вдруг действительно появилось
собственное сознание, то сотворенный нами окружающий его виртуальный мир он бы назвал не
иначе как объективной реальностью. По всем-всем признакам без исключения!
Какова фантасмагория?



    Сравнение живой клетки с биохимическим механизмом у диалектического материалиста
всегда вызывало жгучее чувство неприязни. Сейчас же, с добавлением кибернетической
терминологии, клетку уже называют самонастраивающейся автоматизированной биохимической
системой.  А. И. Опарин:
 
    “Метафизический же материализм выдвигает... представление об уподоблении

организмов машинам. <...> На этой основе еще со времен Декарта и до наших дней существовало
стремление познать организм как какой-то очень сложный механизм (часы, паровой двигатель,
кибернетическая машина). <...> Когда механицисты пытаются объяснить внутреннюю
приспособленность организмов аналогией с машинами, они неизбежно приходят к сугубо
идеалистическим выводам – к признанию того, что “целесообразность” организации живого
является результатом творческой воли создателя, “господней квантовой механикой”, или, попросту
говоря, к признанию божественного происхождения жизни”.

    А ведь механицисты, как их именует Опарин, приходили каждый к своему выводу вовсе не
потому, что ничего не смыслили в физике-химии и в вопросах случайности и вероятности. Как раз
наоборот. Теорию вероятности многие из них не только знали, но даже сами и создавали. И, что
самое главное, они умели выражать свои мысли в числах!
В этой цитате советский академик мимоходом уколол другого, не менее известного ученого – одного
из основоположников квантовой механики. Эрвин Шредингер написал небольшую книгу “Что такое
жизнь? С точки зрения физика”. Эта книга – не агитка в пользу какого-то мировоззрения, а очень
обстоятельный “Подход классического физика к предмету”, называемому Жизнь. Взятое в кавычки –
это заглавие ее первой главы. Книга написана строго, хотя и достаточно популярно. Рассказывая
историю расшифровки структуры ДНК, один из авторов этого открытия Дж. Уотсон пишет о другом –
Ф. Крике:
    “Он бросил физику и занялся биологией после того, как в 1946 г. прочитал книгу
известного физика-теоретика Эрвина Шредингера “Что такое жизнь? С точки зрения физика”. В
этой книге очень изящно  излагается предположение, что гены представляют собой важнейшую
составную часть живых клеток, а потому понять, что такое жизнь, можно, только зная, как ведут
себя гены. В то время, когда Шредингер писал свою книгу, господствовало мнение, что гены – это
особый тип белковых молекул”.

    В этой книге, написанной в 1944 году, Физик показал, что с точки зрения физики
появление живого организма из хаоса биохимических случайностей невозможно. Он первым
прозорливо предположил, “что ген или, возможно, целая хромосомная нить представляет собой
апериодическое твердое тело”, т. е. своего рода линейный кристалл, с записанной на нем
информацией по типу азбуки Морзе. А начитавшийся этой книжки молодой физик Ф. Крик стал
биохимиком и Нобелевским лауреатом за эпохальное открытие – доказательство этого. Свою книгу
Шредингер завершает пространным извинением:
    “Но, пожалуйста, не ставьте мне в вину, что я будто бы называю хромосомные нити
“зубцами органической машины”, по крайней мере, не делайте этого без ссылки на те глубокие
физические теории, на которых основано сходство. Потому что, действительно, не нужно большого
красноречия, чтобы напомнить основное различие между ними и оправдать для биологического
случая эпитеты – новый и беспрецедентный. Наиболее поразительными различиями являются,
во-первых, своеобразное распределение “зубцов” в многоклеточном организме <...> и, во-вторых, то,
что отдельный зубец – это не грубое человеческое изделие, а прекраснейший шедевр, когда-либо
созданный по милости господней квантовой механики”.

    Основоположник теории зарождения жизни в коацерватах, подтверждающей
формулировку Энгельса, что жизнь есть способ существования белковых тел, не стал ссылаться “на
те глубокие физические теории”, цитируя три последних слова из книги гениального физика.
Физика, который развел беспомощно руки, показывая этим, что он не может “выразить в числах” то,
что ни в каких числах выражено быть не может. Наука физика этого не позволяет. Иначе ее, физику,
надо попросту отменить. Ибо она, да плюс еще и математика, мешают коацерватам “смотреть
вперед в сторону прогресса”.




    "Когда мы рассматриваем наш организм как машину, то какими бы знаниями о его строении
мы не обладали, как бы глубоко ни понимали взаимодействие веществ друг с другом, причина
большинства явлений в живом организме остается так глубоко скрытой от нас, что мы наверняка
никогда не сможем обнаружить ее. Эту скрытую причину мы называем "жизненной силой"".
    Эти слова шведский ученый Иенс Якоб Берцелиус произнес в 1815 году. Великий химик
знал, о чем говорил, поскольку в химии, надо полагать, разбирался не хуже многих нынешних
студентов химфаков. Это ведь он открыл селен, церий и торий, установил формулу воды – ту самую
хрестоматийную H2O. Он же первым выделил органическую химию в отдельную дисциплину и,
наконец, ввел в научный обиход те привычные нам знаки химических элементов, которые
выглядывают сейчас из клеток таблицы Менделеева. И, тем не менее, оставался на позициях
витализма до конца своих дней, даже после того, как его же ученик Фридрих Велер   "... в 1829 году
нанес страшный удар по "жизненной силе" – синтезировал мочевину – первый синтез органики". 
Взятое в кавычки это уже слова другого химика – крупнейшего советского специалиста в области
физики и химии биополимеров академика М. В. Волькенштейна, высказанные им на страницах
научно-популярной книги "Перекрестки Науки". Кстати, продолжая громить виталистов, он там же
говорит следующее.
     “Мы считаем, что жизнь на Земле возникла из неживой природы. Важнейшее это
положение материалистического естествознания является общепринятым, оно детально и глубоко
аргументировано. Впервые подобная концепция абиогенного происхождения жизни была выдвинута
Александром Ивановичем Опариным. <...>  Ученый ... требует строгого доказательства любого
выдвигаемого положения и поэтому сравнительно мало восприимчив к утверждениям
декларативного характера. Ученый может быть честен или нечестен, но во втором случае он обычно
сознательно нечестен, ибо ему свойственно анализировать свои поступки”.

    Так честен Берцелиус, или сознательно нечестен, оставаясь виталистом даже после
синтеза мочевины, в которой, по мнению советского химика, этот витализм захлебнулся и утоп?
Судите сами. Берцелиус был последовательным сторонником атомно-молекулярного строения
вещества.  Химик Берцелиус никогда и нигде ничего не говорил о каких-то иных, особых химических
явлениях в живом организме, выходящих за рамки этих представлений. Упоминая "жизненную силу",
он прямо говорит о ПРИЧИНЕ большинства явлений в живом организме, рассматривая его как
машину. Химия химией, но в живом организме-машине протекают только строго определенные
химические реакции, а ни какие другие, которые тоже могли бы протекать, собери все исходные
материалы-компоненты в какой-нибудь колбе, в которую потом попал бы "живородящий" разряд
молнии.

    Как бы глубоко ни понимали взаимодействие веществ друг с другом теперешние
биохимики, досконально изучившие почти все химические процессы в живой клетке, но попробуйте
задать и им тот же вопрос, о первопричине явления жизни. В силу чего на земле смог появиться
живой биомеханизм хотя бы той минимально необходимой организованности, объем которой мы
оценить уже можем? Если вы уже живое, а не какой-нибудь случайный сгусток-кооцерват, то будьте
добры иметь хотя бы минимальный джентльменский набор для продолжения жизни. И хотя бы 250
генов в кольцевой ДНК. Возможно, что все остальное вы сможете со временем найти в окружающем
пространстве, присосавшись, например, к какому-нибудь подводному "черному курильщику". Живите,
размножайтесь, усложняйте свое строение, организуйтесь в многоклеточные организмы, потом в
фауну и флору, а там и рукой подать до той вершины эволюции, которая будет знать о вас уже
почти все.  Все, кроме ответа на уже прозвучавший вопрос. В силу чего на земле смог появиться
живой самовоспроизводящийся биомеханизм хотя бы минимально необходимой организованности?
Ведь он не просто сгусток молекул, способный наподобие кристалла воспроизводить подобную себе
структуру в процессе физико-химического обмена с окружающей косной средой. Он - 
информационная система! И содержит в себе "жизненную силу" - информацию-знание, которое по химическим цепям
информационного переноса организует неорганизованную материю исключительно "особым
образом". Вот тот, кто сможет ответить на этот вопрос, тот пусть и топит "жизненную силу" в
растворе карбамида CO(NH2)2, синтезировав его сплавлением цианида (как Велер), или изготовив
его более простым и привычным нам путем. Последнее хотя и проще в практическом плане, но
намного сложнее в плане химическом. Как минимум шесть последовательных каталитических
шагов-реакций потребуется вашей печени, чтобы переработать ненужные отходы белкового
метаболизма в данное ценнейшее удобрение. Следовательно, потребуется такое же число
специализированных белковых тел-ферментов, да плюс к этому – шесть генов, несущих
информацию о порядке химической сборки этих белков из двадцати левых аминокислот. Когда
Берцелиус говорит о скрытой причине процессов в живом организме, не сводимой к
причинно-следственным цепочкам химических реакций, то говорит он об этом в силу того, что ему
как раз и было "свойственно анализировать свои поступки". А человека с машиной сравнивал не
один только Берцелиус. Физиолог Иван Петрович Павлов тоже утверждал, что человек есть
машина. Механицисты несчастные!  А теперь тот же вопрос чести и достоинства переадресуем к
апологетам теории Опарина.
   
    Действительно, есть все основания считать, что жизнь на Земле развилась из неживой
материи. Никакой "потусторонней" химии в живой клетке нет. Но ведь теория Опарина говорит не об
этом. Она как раз и декларирует чистую равновероятную случайность химического самозарождения
жизни – возможность случайной самосборки биологического механизма клетки, не особо заботясь о
“детальной и глубокой аргументации”, игнорируя и отметая с порога всякие сомнения относительно
возможности такого разворота событий. А не проще бы было, вместо того чтобы подозревать в
мракобесии ученых вроде Берцелиуса или Шредингера, взять да и опровергнуть их "мракобесие"
простейшими оценочными расчетами, убедительно показывающими, что самозародиться жизни на
Земле было легче, чем чихнуть! Конечно, было бы проще. Если бы не один сущий пустяк. Как раз
любые расчеты, даже самые-самые симпатизирующие теории Опарина, показывают, что
вероятность возникновения живого из неживого по декларированному сценарию
кооцерватно-бульонной химии неотличима от нуля! И уж любой специалист по биополимерам, не
обязательно даже крупнейший или носящий звание академика, такие оценки сделать бы мог.
Конечно, если бы захотел, будучи сознательно честным. Впрочем, как показала наша не такая уж
давняя история, многим советским ученым иногда не очень-то было выгодно "анализировать свои
поступки", когда дело касалось идеологии. Можно было отлично процветать и без этих
честно-нечестно предрассудков. А иначе – вспомните судьбу Николая Ивановича Вавилова и других
ему подобных. А вот буржуазный ученый, убежденный последователь Опарина Джон Бернал, не
захотев быть сознательно нечестным, был вынужден буквально выдавить из себя слова о мифе,
практически сводящие на нет все свои предыдущие и последующие попытки обосновать
возможность случайного самозарождения жизни.

    А. И. Опарин в 1969 году в предисловии к русскому переводу книги Дж. Бернала
"Возникновение жизни" по-дружески пожурил его за британский скептицизм. А уже в 1971 взял да и
сам ударился в такой же скепсис, и сам начал искать крапленые карты в просторах вселенной. На
одной из научных конференций он высказал следующее.

    "В настоящее время становится все более и более очевидным, что возникновение жизни
не является какой-то "счастливой случайностью", как это думали недавно. Оно представляет собой
вполне закономерное явление, обязательный результат общего развития Вселенной. <…> Во
Вселенной существует объективная закономерная ТЕНДЕНЦИЯ К РАЗВИТИЮ ЖИЗНИ: там, где условия
благоприятны, она, по-видимому, неизбежно должна возникать. Наша земная жизнь – отдельная
ветвь этого общего развития материи" (цитируется по А.С. Пресман  "Идеи В.И.Вернадского в
современной биологии". Изд. "Знание", серия биология, 9/1976).

    Александр Иванович! А разве в 1971 году не было известно, что развитие нашей земной
жизни привело к появлению ее разумоносной формы? А коли так, то, стало быть, и объективная
закономерная тенденция к разумостроению во Вселенной тоже существует? Но если разум это не
очередная "счастливая случайность", то где-то же должен находиться источник такой тенденции?
В свойствах косной материи? Но тогда она не такая уж и косная, если ей не безразлично, в какую
единственную из действительно бесчисленного числа равновероятных форм следует
организоваться, например, последовательности нуклеотидов в молекуле ДНК. Тогда это вовсе не
тупые электроны-позитроны, а одушевленные монады или "субстанциональные деятели"?  Господи,
пантеизм какой-то! Да ведь Готфрид Вильгельм Лейбниц, Николай Онуфриевич Лосский  и Пьер
Тейярд де Шарден за ваше высказывание проголосовали бы единогласно двумя руками каждый! А
может быть, на радостях даже бы сообразили на троих, что их стало четверо. И даже Иенс Якоб
Берцелиус вас тоже бы безоговорочно поддержал. Ведь постулируемая вами вселенская
"объективная закономерная тенденция к развитию жизни" это же и есть "жизненная сила"
виталистов! Ох, и трудно же простому любопытствующему человеку разобраться с этой
биофилософической химией! Прямо пойдешь – в бульон попадешь; направо пойдешь – в виталисты
запишут, налево пойдешь – попадешь прямиком к картежникам в казино.



    Теория – это логическое обобщение опыта. А это – слова Карла Маркса:
 “Мифология преодолевает, подчиняет и формирует силы природы в воображении и при помощи
воображения”.
    Так что же такое теория самозарождения жизни? Мифология или обобщение опыта? 
Сценарий коацерватного зарождения жизни очень поэтичен и тешит наше натуралистическое
самолюбие. Он переносит нас в туман геологических эпох на берега Пангеи, окруженной бушующим
мрачным Океаном, прогреваемым ультрафиолетом. В пенных брызгах этого, пока еще не
застывшего холодца, мириады пока еще безжизненных студенистых сгустков обмениваются
катализаторами, разбиваются о скалы, зашивают свои дыры белыми нитками, снова слипаются в
бесконечной пляске веков. Некоторые из них растут прямо на глазах, им повезло, их катализаторы
катализирует то, что требует текущий исторический момент. Их внутренний химический мир все
усложняется и усложняется до тех пор, пока в соответствии с законами диалектики количество,
наконец, скачкообразно не перескочит в качество. И коацерват оживает прямо на глазах! Но почему
же тогда в пробирке с самыми чистыми и самыми нужными химикалиями под присмотром целых
институтов в лучшем случае вырастает всего лишь Poly-A плюс Pi? Потому что, по мнению не одного
только Шредингера, появление жизни с точки зрения статистических законов физики и химии
невозможно! Что можно доказать такими опытами? Только то, что химические процессы в клетке
воспроизводимы? То, что во внеклеточных условиях при воздействии достаточных энергетических
факторов (ультрафиолет, электрическая искра) может происходить синтез таких химсоединений
как аминокислоты, нуклеотиды и другие? Но ведь никто и не утверждает, что в клетке идут
сверхъестественные реакции. Там, хотя и сверхсложная и сверхъювелирная, но – обычная химия!
   
    Что действительно сверхъестественного в клетке, так это источник этой ювелирности –
гигантская информационная молекула! Почему все живое боится ультрафиолета как огня? Негры
по этому случаю даже почернели, одевшись в меланиновую защиту. Потому что с той же легкостью,
с какой ультрафиолет стимулирует химические реакции синтеза в коацервате, он разрушает и
продукцию, уже готовую получить сертификат качества и путевку в жизнь. Ультрафиолет в
органике – это слон в посудной лавке, его медвежьими услугами пользуются только тогда, когда
желают ускорить мутации и наломать дров в популяции плодовых мушек. Хорошо, если дров много,
как личинок дрозофил в манной каше, которой их кормят, а если в бульоне пока что плавает
одно-единственное перспективное полено? Статистический подход к самозарождению (а именно он
лежит в основе теории Опарина) математически строго показывает, что вероятность самосборки,
живого сгустка белковых молекул неотличима от нуля. Если, конечно, потрудиться ее оценить, а не
прятаться за безразмерными понятиями и общими рассуждениями о неблаговидной роли
механицистов в замутнении единственно верных учений. Ну а если не выражать, то “при помощи
воображения” можно постулировать все, что кому куда взбредет, и все, что кому подсказывает
партийная, а не профессиональная совесть ученого. И этот идеологический бред можно внести в
учебники и на этих коацерватных дрожжах вырастить поколения и поколения людей, потерявших и
без того тонюсенькую и хлипкую нить ощущения значимости собственного бытия. Так и живем
коацерватной кучей в первичном бульоне моря слез и человеческой крови, захлебываясь
бессмысленностью собственного существования, нацеленного “вперед, в сторону прогресса”.


    Все науки делятся на два класса: точные и бормотологические. К первым относятся те,
которые умеют выражать или оценивать в числах то, о чем говорят. Вторые умеют рассуждать о
том, что можно было бы выразить в числах, но почему-то этого не делают. Точные – совсем не
означает, что они на все умеют давать правильные ответы. Просто они оперируют в границах
доступного им знания, не выходя за его пределы. Самая эмпирическая из наук – медицина – наука
точная. Экстра- и прочие сенсы, пользующиеся ее терминологией – нет. Это уже второй класс. В
личном споре любой сенсобормотолог заткнет за пояс любого профессора медицины. И на лечение
в первую очередь стремятся не к тому, кто умеет лечить, а к тому, кто лучше рассказывает сказки.
Существует еще и философия – “наука наук”, которая к точным наукам вообще никакого отношения
не имеет, но тоже претендует, поскольку выражает определенное мнение определенной группы
людей по вопросам, касающимся, как правило, проблемы физики бытия лишь с целью оправдания
чьей-нибудь власти. Со времен Грегора Менделя генетика перешла в разряд наук точных. Со
времен Уотсона и Крика она стала строго математической. Поэтому и подходить к ней нужно
обязательно с каким-нибудь аршином. А иначе, перефразируя Маяковского, – “с Лениным в башке и с
наганом в руке” можно доказать вообще какую угодно теорему. Но, солнце революционной поэзии
закатилось. Настало время отточенных научных определений. Например, таких:

     Жизнь есть способ существования белковых тел.

    Размножение есть способ существования нуклеиновых кислот.

    Собор Василия Блаженного есть способ существования кирпича.