Выйдя из дверей залы, Годолюб, ведя за собой Непослушника, прошествовал сквозь тёмную подсобку и, окинув взором развешанные на стенах и по углам, в ящичках и без, чудодейственные аксессуары и иные приспособления для управления стадами населения, заприметил любопытный кованый ящичек с розовыми очками, – но он эти розовые очки, столь необходимые для очаровывания профанов-потребителей, не взял, – а достал с самого дна иные, довольно странные, очки: тёмные, но переливающиеся всеми цветами настоящей радуги.
«Это же Очки Кирки! – раскрыв, в ужасе, рот и прикрыв его ручонками затрепетал пухлый Товаровед, сидящий на полу тут же. – Они превращают тех, на кого сквозь них посмотришь – в то, что они есть на самом деле, по существу своему! Но, – продолжил он, в ещё пущем ужасе, – их тут уже давно никто не пытался надевать; потому как если их наденешь – то и сам рискуешь превратиться в то, что ты есть на самом деле; эти очки обоюдоострые! Давным-давно один из наших великих предков попробовал, надел – и в комара, вдруг, превратился, в кровопийцу; может, до сих пор тут летает, кровосос эдакий, ой!...». – При этих словах Товаровед, будто, действительно, заслышав где-то поблизости комариную зудь, стал махать рукой, словно отмахиваясь от назойливого насекомого.
Однако Годолюб, ничуть не испуганный его словами, взял Очки Кирки.
«О! – заприметил он, Лесовод, висящий на дальней стене ещё один весьма любопытный аксессуар управления массами, а именно – огненного цвета плётку. – Любопытная вещица!»
«Ы! – перепуганно запричитал Товаровед – ы! Это же древняя Огненная Нагайка! Кто её возьмёт – сам рискует получить от неё незаживающие шрамы, коли помыслы его, при её использовании, будут не добрыми, а злыми! Тут один из наших давних предков, как повествует наша легенда, попытался эту нагайку использовать, да не получилось – она его лицо надвое и рассекла. И её у нас уже очень давно всяк боится брать в руки! Ы!...».
Однако и это не остановило Годолюба, – и сняв нагайку со стены, он осмотрел её со всех сторон: с одной её стороны значилась древняя надпись: «всем правит Молния», а с другой: «всякая тварь бичом пасётся».
И держа в руках Очки и Плётку, Годолюб направился к прилавку.
А по ту сторону прилавка уже галдели и всяко инако ругались и грозились выпускники Высшего Училища, а с ними и их маги-наставники-жрецы.
Надо сказать, что выпускники эти выглядели, действительно, золотыми, – а не просто позолоченными, как те борзые отроки, которых Годолюб недавно учил уму-разуму в чистом поле, где те пытались поджигать весной траву.
Эти галдящие золотые выпускники должны были в ближайшее время занять места правителей и местоблюститилей в разных странах, или руководителей СМРАД (средств массовой рекламы, агитации и дезинформации), или ростовщических заведений, или партий, или министров, или стать иного толка Кукловодами, – но для этого им нужно было сперва запастись соответствующими чудодейственными напитками и инструментами управления, – за коими онии пожаловали в лавку. А тут им никто ничего такого не давал. И вот они и подняли шум да гвалт.
А когда заприметили Годолюба с Непослушником, то им почему-то сразу показалось, что это именно и есть виновники того, что они никак не могут получить то, что им, казалось бы, положено по праву.
И они направили свой гнев на Годолюба с Непослушником: вот уж бросались в них бранными словами и, вообще, всем, что попадалось под руку.
Тогда Годолюб, увернувшись от брошенных в него слов и вещей, достал свои дивные Очки и, надев их, поглядел на галдящих.
И галдящие «без пяти минут» министры и президенты, олигархи и иного рода толстосумы и кукловоды, вдруг, стали обращаться, – покрываясь сперва мелкой мерцающей зыбью, а потом всё явственней и явственней, – в то, чем они были на самом деле, по существу своему: в огромных глистных червяков, и ленточных, и круглых; и извиваясь, расползались они по тёмным закоулкам и углам.
Лесовод снял Очки и поглядел на спрятавшихся за шкафчиком трёх жрецов-наставников.
Жрецы-наставники не жужжали и не отсвечивали; только сполохи дрожи пробегали по их телесам, а зубы трепетно стучали друг о друга.
«Послушайте, – обратился Годолюб к трепещущим жрецам-наставникам, – отведите меня, наконец, к вашей Образине».
Жрецы-наставники, выглядывающие из-за створки шкафчика, представляли собой жалкое зрелище: первый из них – почти почернел, наверное, от ужаса, и необычные крупные бусы на его груди гремели и позвякивали; второй, в роскошных одеждах, хоть и глядел весьма слюняво и подобострастно, но в глубине его взора мерцал огромный гнев к Годолюбу и Непослушнику; ну а третий – просто корчил из себя благочестивый вид.
Однако, делать нечего, ввиду чудесатых Очков и Нагайки, жрецы-наставники повели Годолюба и Непослушника к Образине: в малозаметный альков в конце тупика, прямо тут, сбоку от лавки.
Как понял, про себя, Лесовод, все 4 Верхних Лабиринта, судя по всему, так или иначе сходились, опять же, в конце своих тоннелей, на этом алькове Образины;но был лишь один нюанс: первый из этих путей – был, значит, коротким (которым они, по-видимому, и прошли), другой –длиннее, окольным, третий – ещё длиннее, в обход, а четвёртый – самым длинным, с обратной стороны.
Жрецы-наставники распахнули махровые складчатые ажурные занавески– и перед взором наших героев открылся будуар, как назвали всё это жрецы-наставники,Образины.
Это было, опять же, довольно мрачное чёрностенное шестиугольное помещение, с ящичками с сеном и соломой по бокам и сероватым аппаратом, напоминающим самогонный, от коего вилась наверх и уходила в потолок шлангообразная трубка, в дальнем углу.
Ну а в центре алькова – паслась, так сказать, Коза.
А за козой, сзади, шествовал с лопаткой, невысокий придворный пастух, с ёршиком на голове.
«Вот она, наша Священная Образина»,– вдвойне трепетно проговорили жрецы-наставники; и пустили слюнки.
«А кто это позади неё?, и что он делает?» – шёпотом испросил их Годолюб.
«А это наш придворный привратник, – ответствовали жрецы-наставники, трепеща, сглатывая слюну, но наперебой, – его задача состоит в том, чтобы собирать выпадающие священные катышки Образины. А мы потом, из этих продуктов её жизнедеятельности, изготавливаем колдовской газ, который закачиваем в нижние Коридоры Лабиринтов, – вон, загружая эти священные комочки в ту печку, похожую на аппарат для самогоноварения, в шестом углу, – а также добавляем их в то сивушное пойло, которым потчуем массы, окучиваемые нами в нижних Коридорах Лабиринта: потчуем, так сказать, их пустым профанным знанием, для исполнителей и потребителей».
«А вот если эти священные комочки-катышки её, – продолжили жрецы-наставники, слегка раздухарившись, – оказываются особо качественными, сиречь более высокого вкуса и запаха, то мы их добавляем уже, по чуть-чуть, в наши эликсиры, сугубо для нас, так сказать, обладающих Высшим Знанием».
«А почему вы заведомо лишаете людей радости творчества, свободомыслия?–испросил Годолюб жрецов-наставников. – Т.е., нарочно пичкаете всех тех людей, которые бредут по нижним Лабиринтам, по правде говоря, чушью, ложью и пустыми словами, да по существу – кряканьем да кукареканьем, да газом своим дурманящим окуриваете, взращивая из них дрессированных потребителей и исполнителей, рабов для себя? В то время как человек создан творцом, а вы вынуждаете его жить дрессированной тварью».
«Ха-ха-ха! – словно осмелев, горделиво выпятили свои животики жрецы-наставники, – вы же сами ответили себе на свой вопрос: мы создаём рабов для себя! Хы-хы!...».
«Да из них, – продолжили самодовольно они, поглаживая свои животики, – и не надо особо уже делать рабов для себя, они таковые уже и есть, изначально, рабы: давятся за дешёвыми товарами в магазинах, стоят в длиннющих очередях в модные харчевни, толкают друг друга локтями, удавятся за копейку, пытаются объехать ближних по обочине,стучат друг на друга, исполняют тупые и жуткие указания начальства, воруют друг у друга, и, вообще, ведут подобный рабский, свойственный типичному быдлу, образ жизни».
Увы, но Годолюб не мог, про себя, не признать значительную долю правды в этих горьких словах жрецов-наставников, ибо многие люди, действительно, словно изначально, были именно таковы, как вот их описали эти жрецы-наставники.
«Однако, – поразмыслил он, про себя, далее, – эти люди, в значительной мере, именно таковы, что таковыми их целенаправленно делают эти жрецы-наставники и, вообще, вся та общественная система, в которой они вырастают с самого рождения; вот они и вырастают подобного толка алчными потребителями и бездумными исполнителями…».
«Всё с вами понятно», – сказал он, вслух, жрецам-наставникам.
Лесовод почти сразу, войдя сюда, обратил внимание на Второй Ключ, висящий на шее Образины-козы, однако, до поры,не подавал виду. Но теперь, когда он было повернулся к этой Козе-образине, дабы взять этот ключ, то он, как бы само собой, обернулся спиной к жрецам-наставникам, – и они тут же, конечно, попытались ударить его в спину, исподтишка, своими копьями да пиками, – скрывавшимися, до поры, у них под длинными балахонами,–однако он, разумеется, предвидел подобный разворот событий и, резко обернувшись к подлым жрецам-наставникам, обнажил свою Огненную Нагайку и поднял её вверх, – Нагайка сверкнула молнией в мутной темноте – и обрушилась на лукавых жрецов-наставников, с их копьями да пиками, и разнесла их на искорки и уголёчки…
«Как я понимаю, – проговорил Лесовод, сворачивая Нагайку, маленькому человечку, ходящему с лопаточкой позади Образины, указав на незаметный канат, свисающий из мрачного отверстия в потолке, – это выход в нижние Лабиринты?»
«Нет, нет, нет!, – заблеяла, человеческим голоском, Коза, впрочем, не выпуская пучок соломы изо рта, – никоим образом! Вы же ведь взобрались сюда, в верхние Лабиринты, именно по канату, вверх, и, значит, в нижние Лабиринты вам нужно нисходить вниз».
Лесовод, однако, сразу понял, что она врёт, потому что она, по-видимому, всегда врала; и наипаче, когда некий плут хочет отворотить вас от некоего правильного поступка, то он именно так обычно и говорит: что, дескать, всё это неправда, а нужно, дескать, совершать обратное.
«Как я понимаю, – рассудил Годолюб, – ваши верхние Лабиринты находятся выше, в действительности, нежели Лабиринты нижние, однако то, что тварится в этих верхних Лабиринтах, по сути своей, много ниже и находится, так сказать, значительно ближе к преисподней, чем то, что вы вытваряете в нижних Лабиринтах (хотя вы вытваряете там тоже весьма скверные вещи). И потому, можно предположить, что выход отсюда в нижние Лабиринты – лежит, в действительности, опять-таки, по канату: вверх».
Сказано – сделано.
Непослушник, опять-таки, обхватил Годолюба за шею, удерживая, при этом, в руках и медвежонка, а Годолюб – полез, на одних руках, по канату, наверх
Однако маленький взъерошенный придворный привратник, конечно же, тоже попытался помешать, исподтишка, им: пытался подпрыгивать, бить лопатой, хватать за ноги, тянуть вниз…
Впрочем, Годолюб, вновь, надев свои чудодейственные Очки – поглядел вниз, на человечка, – и тот, почти мгновенно, обратился в скунса, – и конечно же, сразу смачно нагадил…
Ну а Годолюб с Непослушником взобрались, сквозь червоточину лаза в потолке, наверх, – действительно, в нижние Лабиринты.
И двинулись сквозь них, – сквозь кудахтанье и кряканье, – к выходу, – по пути, взмахивая, время от времени, своей Огненной Нагайкой, – разнося в прах, пух, перья и пепел Попугаев да Бакланов, да прочую пернатую профанную профессуру…
Ну а перед самым выходом – им навстречу выскочили с десяток стражников, – вновь с механическими конечностями, руками, ногами и прочими члениками, – однако они были размётаны Нагайкой на ошмётки, винтики, болтики да проводки. – Вот что случается с людьми, когда она теряют свой человеческий облик и превращаются в бездумных биороботов, в тупых исполнителей приказов одуревших от своего самоуправства самодуров.
И наконец, Лесовод с Непослушником вышли на свежий воздух. И вздохнули полной грудью.
(продолжение следует)