29. Игумения Антонина и жители пещер в горах Кавказа.
Память 1/14 марта (+ 193-? г.)
"Тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас!"
Лк. 23, 30
Следующий рассказ – это свидетельство подлинного члена катакомбной Церкви княгини Наталии Владимировны Урусовой, которая сама перенесла бескровное мученичество в послереволюционные годы и вплоть до Второй Мировой войны. Ее преступление было в том, что она была твердо верующей христианкой, принадлежала к дворянской семье, поддерживала "иосифлян" и была матерью сыновей-мучеников.
Во Владикавказе, недалеко от вокзала был женский Иверский Богородицкий монастырь.
В монастыре я бывала почти каждый день. Сошлась со многими монахинями, но особенно с доброй матушкой игуменьей Феофанией. Она не была образованной и, видно, происходила из крестьянской семьи, но была чудной смиренной души.
Наступил 1922 год. Прихожу я как-то к ней, и она мне говорит: "Я хочу открыть Вам один секрет, о котором, кроме меня, матушки казначеи и моей келейницы, рясофорной монахини, никто не знает. Пойдемте". Она провела меня через несколько комнат, и в последней, из которой вела винтовая лестница на чердак, сидела другая игуменья. Я сразу поняла, что это игуменья, так как у нее на груди был золотой крест. Она была очаровательна, не только ласковой, какой-то чарующей духовной красотой, но и наружной необычайной красотой. Еще сравнительно молодая. Ей нельзя было дать сорока лет, как ей было. Три месяца, несмотря на зимние морозы, ее скрывали на чердаке и только изредка спускали вниз в эту комнату, чтобы обогреться. Тайна хранилась полная. Ей носила еду и все нужное только келейница. С ней тоже мы очень скоро сошлись и тоже привязались друг к другу. Она была очень образованная, из хорошей дворянской семьи.
Она мне рассказывала свою историю [матушка Антонина (в миру Покровская Вера Александровна) – прим. ред.]. Была игуменьей женского монастыря в городе Кизляре на Кавказе. В начале революции, когда грабили все кругом, и монастыри особенно, к ним ворвалась толпа бандитов-большевиков, разорила все, ограбила и застрелила несколько сопротивлявшихся монахинь.
Когда на короткое время Кизляром овладела Белая армия, то кто-то неизвестный указал им на лиц, разоривших монастырь и убивших монахинь. Они были расстреляны. Когда же Белая армия отступила и большевики стали уже полными хозяевами положения, то стали доискиваться, кто выдал их белым. И вот ее, ни в чем не повинную, обвинили и приговорили расправиться с ней. Господь помог ей бежать ночью, и она дошла до Владикавказского монастыря, где игуменья Феофания ее и спрятала. По всему Кавказу были расклеены объявления: "Кто укажет местонахождение бывшей игуменьи Кизлярского монастыря Антонины, получит за ее голову 3000 руб. золотом". Целых полтора месяца я с ней виделась почти каждый день. Один раз в очень морозную ночь, когда сверх обыкновения лежало и снегу много, в час ночи стучат в мое окно. Все проснулись и перепугались. Кто ночью может стучать, как не ГПУ? Отвернула занавеску и глазам не поверила. Вижу в белой бараньей шубе матушку Антонину, и поддерживают ее с двух сторон мать казначея и келейница Анфиса. "Скорее, скорее отворите, – спрячьте матушку!"
Вошли. Мы погасили свет, чтобы не обращать ночью внимания, и что же услышали? Услышали о необычайном явном чуде Божием. За несколько дней перед этим, о чем я не знала, пришла в монастырь молодая девица, назвавшаяся княжной Трубецкой. Она в слезах просила игуменью ее принять, говоря, что отца и мать ее расстреляли, имение разграбили, и она осталась одинокой в своем горе. Так подделалась и сумела войти в доверие, что игуменья по простоте душевной не только обласкала и приняла, но вскоре рассказала ей о тайне матушки Антонины. Девица тут же скрылась, это был агент ГПУ, разыскивающий матушку Антонину. В ту же ночь монастырь был кругом обложен войсками, никто не мог выйти. Пришли с обыском, требуя выдачи ее. Когда к ней прибежала келейница сообщить ей об этом, она сказала: "Ну, что же делать? Если Господу угодно, чтобы меня нашли, пусть будет так, а если на это Его воли нет, то Он закроет людям глаза и они, видя, не увидят. Пойдем и выйдем посреди них". На нее надели шубу, пошли и просто вышли на глазах у всех красноармейцев из ворот. Командир кричит: "Кто сейчас вышел из ворот, кого вывели?" Они все слышат, так как еще были тут же, за несколько шагов, а красноармейцы отвечают: "Никого мы не видели". – "Да как же, вышел кто-то в белой бараньей шубе и две монахини ее вели". Но все отрицают и не понимают, что такое неладное с командиром. Обыскали, перевернули все и должны были уйти ни с чем. И так ее привели ко мне. Я, конечно, была счастлива, что могла ее спрятать, хотя у нас и было очень для нее рискованно находится, так как мы сами ожидали ежеминутного ареста. Я говорю: "Мне больно то, чем я смогу кормить матушку, ведь мы так плохо питаемся", а монахини говорят: "Да мы будем два раза приносить обед и ужин". Просидели они до утра, матушка Антонина осталась у нас, а они пошли в монастырь и скоро принесли ей еду, что и продолжалось ежедневно по два раза в день в течение двух недель, что у нас жила. Ее нельзя было не полюбить. Дети души в ней не чаяли, и даже муж мой, довольно вообще равнодушный ко многому, уважал и с удовольствием беседовал с ней.
В то время бывали случаи, что можно было за деньги получить тайное убежище у ингушей в горах. Монастырь хотел это сделать, но они запросили такую сумму невероятную, что и все имущество, оставленное монастырю после ограбления, не смогло бы уплатить за нее. Мы решили, что у нас она останется на Божью волю и ничего не предпринимать, тем более, что мы ее так все полюбили. Она страдала ужасно при мысли, что, если ее найдут, то ответит не только она, но и мы. Во всем ее деле было, конечно, чудо и исключительный Промысл Божий. Ведь когда ее в ночь обыска не нашли в монастыре, при чудовищной слежке ГПУ никто не проследил, куда ходят с едой два раза в день монахини.
Так прошло две недели. Я ей, в общей комнате моей с пятью детьми, отделила уголок за занавеской из марли, где была кровать; над головой – икона, и горела висячая лампадочка, принесенная из монастыря. Один раз вижу я, что матушка всю ночь, стоя на коленях, так горячо молится в слезах. Мне через марлю видно, и я спать не могла, ее душевное состояние передавалось и мне.
Рано утром она обращается ко мне и говорит: "Исполните, пожалуйста, мою просьбу. Пойдите к блаженной Анастасии Андреевне и, ничего не говоря ей другого, скажите только: "Матушка Антонина просит Вашего благословения"". Я пошла, она как всегда вышла с приветствием, назвала Марией, спросила, в чем у меня нужда. Я ей сказала, что матушка Антонина просит ее благословения. "Да! Да!.. скажи ей, чтоб ничего не боялась, что задумала и о чем молилась, пусть, пусть исполнит, пусть идет в большой казенный красный дом, пусть идет".
Я передала матушке Антонине ее ответ, и лицо ее просияло. "Я решила сама себя сегодня отдать в руки ГПУ, я очень мучаюсь тем, что вы можете ответить за меня, и если молилась и все же был страх и колебание, то теперь, после слов блаженной меня ничто и никто удержать не может". И дети, и я – в слезы. На что можно надеяться? ГПУ – ведь это непередаваемая страсть. Она ушла, простившись с нами тоже со слезами, но с удивительно спокойным лицом, как бы еще больше просветлевшим и похорошевшим. Она была в мантии и с золотым игуменским крестом на груди. Несмотря на все приказы и требования, она не снимала монашеского одеяния. Прошло немного больше часа. Все мы сидели молча, отдавшись горю, и думали о ее судьбе, как вдруг моя одиннадцатилетняя Наташа, смотревшая в окно, закричала: "Матушка идет!" Она вошла такая радостная, такая необычайно хорошая, что описать нельзя словами. Вот что она нам рассказала: "Я пришла в ГПУ, дежурный спросил, по какому делу. Я ответила, что скажу и назову себя только начальнику. Подошли другие с требованием подчиниться порядку и зарегистрироваться, а я сказала: "Передайте начальнику, что я желаю его видеть и не ему не подчинюсь". Они пошли и доложили. Тот велел передать, что никому не разрешено нарушать закон приема; я ответила, что хочу говорить только с ним. В это время приоткрылась дверь в коридор, и начальник сам выглянул. Увидев меня, он сказал: "Пройдите". Я вошла. "Что вам угодно?" – "Вы за мою голову даете три тысячи рублей, я вам ее сама принесла..." – "Кто Вы?" – "Я – игуменья Антонина Кизлярского монастыря". Он был до того поражен, что встал и говорит: "Вы... Вы игуменья Антонина? И Вы пришли сами к нам?" – "Да, я сказала, что принесла вам свою голову". Он достал из ящика стола мою фотографию, я достала из кармана такую же. "Вы свободны... идите, куда хотите!"
Когда я уходила, он сказал: "Через год я обязан дать Вам какое-либо наказание по закону".
Никто не проследил, куда она пошла из ГПУ, никто нас не тронул. Она поселилась открыто в монастыре, где прожила год.
Впоследствии я узнала, что ее назначили на один год прислуживать в коммунистической гостинице Ростова. Она все так же не сняла ни мантии, ни креста. Ни один коммунист не допускал ее прислуживание, все относились без злобы и оскорблений и кланялись ей. В 23-м году еще возможны были такие факты, но, конечно, возможны как продолжение бывшего с ней явного чуда. Через 12 лет я встретилась в Казахстане, в городе Актюбинске, где жила с высланным туда сыном, тоже с ссыльным архимандритом Арсением. Как-то я вспомнила о ней в разговоре, и вдруг он говорит: "Матушку Антонину, да я ее хорошо знаю и могу Вам о ней сообщить. По окончании срока наказания, она собрала около себя 12 монахинь и поехала в Туапсе с целью высоко в горах основать тайный скит. В то время многие монахи из разоренных монастырей надеялись отшельнически поселиться в горах для избавления от гонений большевиков. Но ГПУ было хитрее. Лесниками были поставлены сыщики и агенты, которые обнаружили все скиты и жилища отшельников, из которых почти все были на месте расстреляны. Когда игуменья Антонина поднялась на вершину большой высокой горы, то встретилась с одним монахом из того скита, где был и я. Наши монахи предложили и немедленно исполнили и вырыли, как было и у нас, под корнями громадных деревьев вроде пещеры для помещения и затем оборудовали и церковь. Недолго прожили мы, с радостью помогая им в трудах. Из 14 монахов меня одного как еще юного по сравнению с другими не расстреляли, а сослали на восемь лет в дальний лагерь Сибири, по окончании восьми лет – в Алма-Ату на поселение. Игуменья Антонина и ее монахини были арестованы, но не расстреляны на месте, а куда-то увезены. О дальнейшей судьбе этой замечательной монахини ничего не знаю".
И это все, что княгиня Наталья Владимировна Урусова рассказала об этой святой игумении в своих воспоминаниях, которые вышли под названием "Материнский плач Святой Руси". Однако протопресвитер Михаил Польский, публикуя этот материал во II томе "Новых мучеников Российских" (стр. 248) добавляет к ее рассказу свои собственные воспоминания, связанные с югом России (т. III в рукописи, публикуется ниже), давая более широкую картину страданий христиан на Кавказе и освещая жизнь мучеников, до того неизвестных.
"В 1928 году или в начале 1929 года в Кавказских горах была отыскана и расстреляна группа имяславцев, монахов-подвижников, высланных с Афона после известного имяславского движения. Во главе их стоял Павел Дометич Григорович, дворянин, помещик и ротмистр из Киевской губернии, который после двадцати лет монашества по призыву в армию был на войне 1914 года и после ее окончания, в революцию вернулся в Кавказские горы и носил имя Пантелеимона. Составитель этой книги был с ним лично знаком, как и с другими имяславцами, потому что в 1918 году во время гражданской войны и власти белых на Кубани, у кубанских миссионеров (среди которых был и он) состоялось несколько совещаний с имяславцами в целях примирения их с Православной Церковью в догматическом споре об имени Божием. Был выработан целый ряд догматических положений, которые и были подписаны обеими сторонами. Имяславец монах Мефодий был законно рукоположен в иеромонахи для бывших имяславцев и отправлен к ним в горы. Но вскоре между ними опять произошел спор. Отец Мефодий остался верен выработанным православным положениям и покинул горы, но в дороге на одной из станций был расстрелян большевиками. Расстрелянные через десять лет после этого монахи-подвижники и пустынножители были, конечно, представлены большевиками как опасная контрреволюционная организация. В 1930 году пишущий эти строки сам пытался остаться в России и в Кавказских горах, но, повстречав пустынножителей, выяснил, что пребывание там делается невозможным: все оказались на учете в ближайших селениях, а некоторые ушли в "непроходимые" дебри и на вершины, о месте пребывания которых никто не знал. Рассказ о матушке Антонине нам объясняет, что и с последними было покончено.
Мученики Нового Афона.
Нужно упомянуть, что самым крупным монашеским центром в этом регионе был знаменитый монастырь святого апостола Симона Кананита, больше известный как Новый Афон. В 1928 году было разрушено все, что оставалось от этой истинной лавры с несколькими сотнями обитателей строгого монашеского уклада. За сравнительно короткий период своего существования, начиная с конца XIX века, монастырь обрел и великую славу, и большое богатство, он был очень хорошо устроен и был примером для других монастырей по всему православному миру. В тот год все монастырское имущество было разграблено, все порушено, и, наконец, те сто сорок монахов, которым удалось избежать арестов вначале, спрятавшись в лесу, были пойманы и доставлены в новочеркасскую тюрьму. Монахов допросили и после их отказа сделать заявление о признании ими советской власти властью от Бога установленной разделили на группы и отправили в камеры пыток в подвале здания НКВД. Там жестоко били и пытали. Ночью их вывезли за десять километров от Новочеркасска и, выстроив у стены, расстреляли. Про эту стену все жители города хорошо знали.
Все православные христиане должны помнить этих мужественных рабов Христовых, принявших за верность Ему мученическую смерть.
Святой отшельник Макарий.
Во время гонений на Церковь и ее священнослужителей в лесу в ущельях кавказского предгорья, около станции Подгорной по Владикавказской железной дороге в глуши, в 20 километрах от жилья появился старец-отшельник. Это было в 1923 году. Прибыл он из центральной России, но точно никто не знал откуда.
В глухом месте в лесу была у него выкопана пещера. Там он жил и там была у него устроена церковка. Катакомбная поистине церковь. В ней престол был сделан из камня, были иконы и бедная, но вся необходимая церковная утварь. Отец Макарий в этой церкви совершал Богослужения, а когда о нем узнали верующие люди, стали приходить к нему. Здесь причащались Святых Таин, и совершались всякие требы. Число приходящих к отцу Макарию возрастало и дошло до того, что почти каждый день у него были молящиеся.
Отцу Макарию было около 65 лет. Это был действительно подвижник, молитвенным подвигом прославившийся и прославленный от Бога даром прозорливости. Он говорил людям их сокровенные помыслы и дела. Началось паломничество из окрестных станиц Кубани и городов. Паломников отец Макарий встречал всегда версты за две от своей пещеры и провожал их к себе. Его никто не предупреждал о приближении паломников, он сам прозревал это духом. Верующие люди находили здесь духовную отраду и окормление. Ведь в это время церквей почти не осталось во всей округе, и люди искали пастыря, как осиротевшие овцы.
До 1928 года жил в своем уединении отец Макарий. В этот страшный год большевики решили покончить с этой церковкой. Они уже знали о ней, но еще не добирались. Потом отправились на его поиски и арестовали его. Тайно не смогли забрать отца Макария. Народ узнал о его аресте и бросился к нему прощаться. Отец Макарий шел под стражей, благословлял народ, прощаясь с ним. В далекой ссылке был замучен пастырь гонимой катакомбной Церкви.
Святые, укрытые Богом.
После Второй Мировой войны в русских эмигрантских кругах ходила брошюра под названием "Почему я тоже верю в Бога". В ней автор, который раньше был летчиком и атеистом, описывает, как его отправили выследить группу монахов и священников, прячущихся высоко в горах Кавказа. Это, должно быть, было в самом начале войны. Однажды он заметил на высокогорном плато группу оборванных людей. Увидев самолет, они бросились бежать. Пилот ясно видел, как они, очевидно, направляясь в сторону своего убежища, бежали к глубокой расщелине, рассекающей плато. Добежав до бездны, они, перекрестившись, продолжили бежать по воздуху (!) и, благополучно достигнув другой стороны расщелины, скрылись из виду среди скалистых утесов. Ошеломленный летчик сразу же поверил в Бога, Который укрыл своих верных рабов от глаз злых людей, но дал ему возможность быть свидетелем этого великого чуда русских катакомбных святых ради спасения его души.
Источники. Polsky The New Martyrs of Russia, NY, 1957. Vol. 2, pp 244-249 and Vol III, manuscript; N. Urusova, manuscript. – Польский "Новые мученики Российские", Нью-Йорк, 1957, т. 2, стр. 244-249 и т.3, рукопись; Н.В. Урусова "Материнский плач Святой Руси".