Владимир Голдин
Глава 17. Тюрьма.
Как гласит русская народная пословица: «От тюрьмы и от сумы не отказывайся». Места лишения свободы существуют с древнейших времен. Каждый, кто идет на нарушение общественных законов, знает, что его ждет в конечном итоге. О жизни в ссылках, каторгах и тюрьмах подробно писали: Дорошевич, Чехов, профессор Гернет и другие, но у каждого человека свой опыт жизни.
Жизнь в тюрьмах всегда трагична. Особенно много пишут об этой жизни люди, прошедшие застенки. Но жизнь в тюрьме также имеет свою динамику развития, как и жизнь на воле. Многие авторы воспоминаний, особенно старые большевики, живописуют тяготы этой жизни, забывая при этом заглянуть в истоки жестокой жизни в заключении.
Жестокость порождает жестокость, и особенно это стало заметно, после вооруженного восстания в России 1905-1907 годов. Профессор Гернет в «Истории царской тюрьмы» приводит убедительные статистические данные по этому вопросу.
В пределах Пермской губернии в начале ХХ столетия выделялись три тюрьмы: Пермская, Екатеринбургская и Николаевские арестантские роты.
Жизнь в этих классических тюремных узилищах не всегда была мрачной для политических заключенных. Даже после декабрьского 1905 года вооруженного бунта в Мотовилихе по воспоминаниям людей прошедших бунт и заключение в тюрьмах там условия существования были вполне сносными.
М. Герцман вспоминал о жизни в тюрьме в начале сентября 1906 года. «Политическими на мужской половине корпуса были заняты всего две камеры - № 9 и 11. Распределение по камерам было добровольным, поэтому заключенные подбирались строго по партийности. В 9 сидели только социал-демократы и сочувствующие им. В 11 – эсеры и анархисты.
Отношения с тюремной администрацией в это время у обеих камер были сравнительно ровные и мирные. Начальник тюрьмы Казанцев (он потом был в Екатеринбурге не то исправником, не то полицмейстером) держал себя в отношении политических внешне довольно либерально. Камеры были открыты. Мы много гуляли и иной раз некоторые заходили друг к другу в камеры. Сам Казанцев иногда «запросто» заходил к политическим после проверки, чаще в 9-ю, где подолгу беседовал (главным образом с Н.Н. Баженовым), при этом передавал нам из газет политические новости, что было для нас очень ценно.
В 11-й камере сидело 11 человек. Подавляюще большинство из них до съемки осуждены были за подготовку к вооруженному восстанию в Екатеринбурге и получили по суду каторгу и ссылку на поселение».
А вот воспоминания Василия Николаевича Склюева о пребывании в Пермской тюрьме. «В Пермской тюрьме давали утром чай (кипяток) и по фунту (400 г.) белого хлеба. Этот хлеб мы политические получали благодаря пароходовладельцу Н.В. Мешкову, который вложил в этот предмет деньги в контору тюрьмы. Мы, политические заключенные, имели своего повара. Обязанности повара выполнял наш мотовилихинский рабочий Федор Лядов, осужденный на четыре года за вооруженное восстание 1905 года.
Утром он брал в конторе мешок и деньги на покупку белого хлеба, и в сопровождении тюремного надзирателя отправлялся в пекарню за белым хлебом для нас».
Как использовали этот хлеб? Читаем: «Напившись, чаю, некоторые товарищи занимались скульптурой. Материалом для скульптуры был белый хлеб, который размешивали примесью какао, который придавал скульптуре красивый коричневый цвет. Хорошо лепились из него шахматные фигуры: королей, коней, ладей и прочее. Шашки тоже лепились из хлеба. Много читали, даже «Капитал» Карла Маркса.
Перед обедом выводили на прогулку, в это время уголовники мыли наши камеры.
Обед состоял из «баланды» из голов, хвостов и осердия (легкие, печень, горло). Каша с растительным маслом и черного непропеченного хлеба (некалимка) как мы называли его. Хлеб этот мало кто ел, уж очень он был несъедобным. Наш повар Лядов приготавливал нам из него недурной квас.
Вечером опять кипяток. День заканчивался таким же ужином, как обед.
На неделе два свидания: в воскресенье и среду. Приходили жены, родственники. Делили всё поровну. Родным помогали дружки. Пели песни в нарушение тюремного устава.
На выходной, на поверку. Сергея Пирожкова посадили в карцер, ещё не осужденного. Подняли гвалт».
Прервем это затянувшееся пафосное воспоминание, но обойти больницу, где санаторно отдыхали политические заключенные никак нельзя:
«Тогда у нас у политических заключенных было такое правило, болен ты или не болен, но раз до тебя дошла очередь, тебя направляли к тюремному врачу, и тот, осмотрев и прослушав тебя, ставил диагноз. Направить в больницу.
В больнице «больной» отдыхал в полном смысле слова две недели, по истечении которых «больного» выписывал тот же врач. На его место направлялся отдыхать другой. Я не помню, насколько мест была эта больница для политических заключенных, но лечилось в ней нас не мало «больных».
Питание в больнице было отменное. Утром завтрак из двух блюд: котлеты, молочная каша, или что-нибудь другое. К чаю подавали белый хлеб, масло, сыр. Иногда чай заменяли кофе, какао. Чувствовалось, кто-то заботиться о нас. Ещё лучше был обед, состоящий из трех-четырех блюд. Вечером опять же кофе, какао. Ужин из двух блюд и топленого молока. И всё это оплачивал пароходовладелец Н.В. Мешков».
Просто тюремная идиллия.
Можно привести выдержки из дневника Николая Максимовича Егорова заключенного Николаевского исправительного отделения, где изо дня в день с 11 ноября 1906 по 5 февраля 1907 года фиксировалась жизнь арестанта. Там то же самое: свобода передвижения по камерам, сводные прогулки, посещение бани, свидания, чтение книг, занятие творчеством – составление стихов. О питании Егоров не распространялся, но жили коммуной. Всё это было и вдруг всё поменялось. Почему?
Начнем с организатора боевых и военных организаций на Урале Якова Михайловича Свердлова, за три года, 1906-1909, он прошел все три поименованных узилища.
Со дня ареста 10 июня по осень 1906 года Свердлов обитал в Пермской тюрьме.
С сентября 1907 по октябрь 1909 он находился в Екатеринбургской тюрьме.
Время между Пермской и Екатеринбургской тюрьмами он провел в Николаевских ротах.
Свердлов был в курсе всех проведенных на Урале экспроприаций. Он встречался в тюрьмах и с первым грабителем, первого неудавшегося экса, организованного им лично – Иваном Глухих в Перми. Встречался с Ермаковым Петром Захаровичем в Екатеринбурге, и со многими другими, кто не мог, в силу безграмотности или по другим причинам написать воспоминаний о встречах со Свердловым в тюрьмах.
Но по сохранившимся воспоминаниям людей, отбывавших заключение в тюрьме вместе с товарищем «Андреем, отмечают его неспокойный характер.
Свердлов неоднократно писал прошения об организации ему встречи с женой Новгородцевой, отбывавшей наказание в одних тюрьмах со Свердловым, при этом откровенно провоцировал надзирателей и руководство тюрем на нарушение тюремных уставов. Читаем: «Арестант Свердлов, 25 февраля 1908 года написал прошение, поступившее ко мне 29 числа, в котором настаивал на разрешении свидания с отбывающей наказание в местной же тюрьме Новгородцевой, состоящей будто бы его женою. Свердлов ссылался на неофициальное издание устава содержания под стражею, которого у меня под рукой не было. В понедельник, 3 марта за № 2131 объяснил Свердлову, что закон не содержит разрешения свиданий заключенных между собою. Что было под расписку вручено Свердлову».
Свердлов и в тюрьме вел непримиримую войну с членами других партий. Порошин вспоминал: «Если Свердлову на прогулке в тюрьме попадался эсер или анархист, он так брал его в обработку, чтобы кроме ругани иной раз ничего не могли ему ответить».
Бахтеев: «Андрей занимался организацией коммуны в тюрьме. Потом была такая вещь: если скажем, кто-нибудь соврет, то вся камера, а нас было 48 человек, хором начинали петь. А на этого человека надевали большой колпак из бумаги, садили на стул и начинали «добрый молодец», и так пели, пока он не начинал из себя выходить».
Со слов другого арестанта Свердлов индивидуально развлекался следующим образом: «Андрей хватал хомяка и подносил к лицу человека, а тот ни жив, не мертв. Андрей ловил хомяков и выпускал их на прогулке, и там начинался крик от испуга». Хомяков Андрей использовал и в камерах: «Через дыру, которой пользовались для переговоров, бросал хомяка. Крик, шум».
Подстрекательством заключенных к голодовкам, к неповиновению распоряжений тюремной администрации постоянно занимались и другие политзаключенные: Фейгин, Чуцкаев, Двинов, Елена Константиновна Крупская, сестра известной Крупской, она же Прасковья Егоровна Чуракова.
Для коротания времени заключения в тюрьму партийная элита Урала использовала далеко не интеллигентские приёмы. Чердынцев писал: «Свердлов не гнушается вступить в дружеские отношения с отпетыми уголовниками, шепчется с ними. О чем-то договаривается». Чердынцева поддерживает другой тюремный сиделец: «Отчаянные уркаганы, - писал Эдуард Хлыстов, - с бубновыми тузами на спине опасались чшедушного очкарика Свердлова. Он оскорблений не прощал». Известна фотография, где Свердлов сидит в тюремной камере на нарах впереди «воров в законе», сложив по воровской традиции ноги по-турецки.
Свердлов и в тюрьме быстро выбился «в люди». Он сначала занял должность старосты камеры, в которой он отбывал наказание, а затем и в старосты целого тюремного этажа. В тюрьме он ссорился с отдельными членами своей социал-демократической партии, так же как он ссорился со Сталиным в Сибирской ссылке на почве бытовых разногласий. Свердлова в тюрьме никто не бил, и он не заразился чахоткой, судьба его берегла для будущих свершений.
Подобные поступки расшатывали устоявшиеся тюремные порядки XIX века на Урале, формировали эмоциональные основы взрыва в отношениях арестантов и администрации.
Ускорили подготовку эмоционального протеста в тюрьмах, ужесточение режима содержания заключенных и проведенные аресты «лесных братьев».