Глава 4.
Ангел Мария или другой путь
В ней наш Герой встретил ангела Марию и своего спасителя Странника. Учёный араб и тайна Магического Свитка. Первое Видение Джона. Отец Марии ищет Либерею, любовь Ребекки превратилась в ненависть.
Герберт фон Шлиссен. Госпиталь Говинд Баллабх Пант, Нью-Дели, ноябрь 1978 года
Пульсирующая, дергающая боль пронзила мою спину, заставив открыть глаза. Ноздри еще ощущали запах яблок, но вздохнув всей грудью, я понял – это пахли ароматические палочки, которые зажгла в палате сестра. Приспособив зрение к яркому утреннему свету, я увидел стоящего рядом с больничной кроватью высокого молодого человека лет двадцати, который смотрел на меня с участливой улыбкой.
– Разрешите представиться! Джон Смит, но друзья обычно зовут меня Странник, – незнакомец поправил накинутый на плечи белый больничный халат, и, придвинув стул, присел. – Это я нашел Вас на месте катастрофы.
– Да, полицейский рассказал, что в больницу меня привез англичанин. Вы ведь англичанин, судя по столь традиционной фамилии? – я попытался пошутить.
– Возможно, – Странник снова улыбнулся. – А возможно, и нет. Видимо, я, могу считать себя учеником того, с кем у вас не состоялась встреча. Его Святейшество Далай-Лама XIV просил передать, чтобы вы не беспокоились – ваше состояние вскоре улучшиться настолько, что вы сможете полностью вернуться к привычному образу жизни. Если бы вы не выбрались из кресла, позвоночник мог пострадать намного больше. К тому же поврежденные позвонки могли бы сильно защемить центральный нервный ствол, и ваша смерть была бы неизбежна. Теперь же моя задача – облегчить боль, а остальное сделает профессиональная медицина.
Джон Смит встал, сбросил стеснявший движения халат и стал совершать надо мной движения, напоминающие обертывания в некий невидимый кокон. Я ощутил доброе тепло, исходящее от его рук, даже на расстоянии нескольких дюймов от тела. Сначала мне показалось, что тело полностью утратило вес и парит над кроватью. Боль наконец-то отпустила меня, и я подумал, что созданный Странником «кокон» имел энергетическую природу. Правда, чувствительность в нижнюю половину тела так и не вернулась – попытки пошевелить пальцами на ногах не увенчались успехом.
– Через несколько часов в аэропорту Нью-Дели приземлится самолет из Германии (при слове «самолет» я невольно вздрогнул), и сюда прибудет один из известнейших хирургов, доктор Ханс Лубинус. Это звезда мировой величины, он сделает операцию и сможет полностью восстановить ваш позвоночник.
Очень странный незнакомец! Пожалуй, он всё же старше, чем выглядит – уж очень пронизывает его изучающий, чересчур взрослый взгляд. Лицо улыбается, а тёмно-карие, глубоко посаженные глаза серьёзные, даже печальные. Густые брови кажутся светлее тёмных, почти чёрных зачесанных назад волос, прямой нос несколько длинноват, но это его совсем не портит. Небольшой рот с тонкими губами, высокий лоб с едва заметной морщиной…
Наверное, ему все же больше двадцати пяти лет. Мой опыт общения с людьми подсказывает, что Странник немного скрытен, целеустремлён и наверняка знает больше, чем обычно рассказывает. В любом случае, я рад нашему знакомству!
Пока Джон совершал свои пассы, я вспоминал свой мистический сон в мельчайших подробностях. Русские фамилии, незнакомая и в то же время родная мне речь, тайное подземелье Кремля, царь Иван Грозный … Я прожил в XVI веке несколько часов из его жизни, находясь на больничной койке в индийском госпитале!
Изучая в университете историю, я читал об этом выдающемся деятеле средневековой России, но представлял его лишь в общих чертах. Разумеется, я не мог знать о дьяке, молодой жене царя, древней библиотеке и тем более о таинственной реликвии. Что же со мной происходит?
Я был не просто встревожен своими видениями – я подсознательно чувствовал их несомненную значимость для себя! Несмотря на это, я всё же смог отметить присущие им явные различия. В первом случае я мог управлять «картинкой», останавливать, приближать или удалять объекты, «влетать» внутрь происходящих событий. Наверное, я бы смог даже «отмотать» картинку немного назад. Меня глубоко потрясло то, что я увидел самого себя как бы сверху и мог детально рассмотреть свое тело и лицо во всех подробностях в тот самый момент, когда, потеряв сознание от страшного удара, лежал на каменистой осыпи! Я прожил 42 года и считал себя умудренным опытом, всезнающим и широко образованным человеком, и вот теперь впервые в жизни столкнулся с тем, что не могу объяснить и понять.
Во втором случае я действительно БЫЛ Царем Московским Иваном IV! Я думал его мыслями и говорил его словами, видел его глазами и явственно чувствовал его боль. Возможно, это был сон, но слишком яркий, объемный, вместе с запахами, звуками и тактильными ощущениями – совсем как в реальной жизни, однако с предельно обостренными чувствами. Сам собой напрашивался вывод, что это разные способы духовного зрения, позволяющие при этом наблюдать как настоящее, так и прошлое. Теперь мне предстоит убедиться в истинности увиденного!
– Мистер Смит, как человек, практикующий духовные техники, не могли бы объяснить происходящее со мной? Дело в том, что с таким я сталкиваюсь первый раз! – стараясь ничего не упустить, я рассказал Страннику про свое видение, связанное с катастрофой.
– Я отполз на несколько метров от своего искорёженного кресла и потерял сознание. Может быть, то, что привиделось мне потом, всего лишь плод больной фантазии?
– Не думаю, мой друг, вы абсолютно точно описали все, что я увидел на месте гибели самолета, вплоть до расположения отдельных частей. Именно так и было – вы ведь читали полицейский отчет. Мне удалось прибыть туда задолго до катастрофы и наблюдать все со стороны. Со всей ответственностью могу подтвердить – ваше видение полностью соответствует реальной картине события. Что еще необычного произошло с вами за последнее время?
– Может показаться, что у меня проблемы с психикой, но буквально перед самым вашим приходом я провел несколько часов в 1582 году, будучи русским царем Иваном Васильевичем Грозным!
Услышав себя, я внутренне напрягся – мне удалось произнести имя, отчество и прозвище царя по-русски без всякого акцента!
– Рядом была моя молодая жена, царица Мария Нагая, потом мы с дьяком по фамилии Висковатов спустились в царскую библиотеку, где в секретной нише покоился древний свиток, а затем…. – тут Странник прервал меня вежливым жестом.
– Уважаемый Герберт, я абсолютно не сомневаюсь в вашем душевном здоровье. Но чтобы и вы в нем не сомневались, я принесу несколько книг об этом русском царе и о его эпохе. Надеюсь, в них найдется подтверждение тому, что увиденное вами соответствует исторической действительности, а не является галлюцинацией или признаком психического расстройства. Поправляйтесь, и я думаю, Его Святейшество при встрече объяснит вам то, что сейчас кажется непонятным и фантастическим. Вы убедитесь, что все произошедшее с вами отнюдь не случайно! – улыбнувшись на прощание, Джон Смит вышел из палаты.
Следующим утром состоялась операция, после которой меня ещё двое суток держали в реанимации. На третий день в палате меня встречала та, кого я совершенно не ожидал увидеть.
Мария Валленстайн прилетела в Нью-Дели вместе с немецким профессором для того, чтобы поддержать меня после пережитой трагедии. Наших родителей связывали не только добрососедские отношения – Эрих Валленстайн был блестящим учённым и близким другом моего отца, Пауля фон Шлиссена, и некоторое время возглавлял департамент биологии компании «Шлиссен». Отец хотел, чтобы наше сельскохозяйственное оборудование разрабатывалось с учетом всех последних достижений науки. Младшая дочь Эриха и Урсулы Валленстайн родилась, когда мне исполнилось 15 лет, и моя мать стала крестной Марии.
Я как раз окончил третий курс университета, когда мы с родителями в очередной раз приехали погостить в летний особняк Валленстайнов. С малышкой занималась русская няня, что показалось мне довольно необычным – русские в Западной Германии встречались не часто.
Шестилетняя Мария была настоящим маленьким ангелом – круглолицая, с вздернутым курносым носиком в веснушках, золотоволосая хохотунья, которая так смешно шепелявила из-за отсутствия передних зубок. У меня начались каникулы, и мы намеревались провести в деревне больше месяца. В отсутствие своих ровесников я уделял малышке много свободного времени – мы вместе гуляли по лесу, ходили на рыбалку, я даже приспособил на багажник велосипеда кресло со спинкой, чтобы иногда брать Марию с собой. Может показаться несколько странным, но мне было довольно интересно проводить время с этим непоседливым ребёнком, отвечать на её бесконечные вопросы, вместе петь и даже рассказывать друг другу сказки. Мария оказалась редкой выдумщицей – как-то раз она заставила меня отпустить обратно в речку маленькую золотистую рыбку, сказав, что это рыбий принц, отправившийся на поиски своей невесты!
Мне исполнилось 35 лет, когда мои родители погибли в Альпах, попав под снежную лавину. Этот удар был настолько неожиданным и так ошеломил меня, что первые дни я находился в жутчайшем состоянии. Казалось, что вокруг постоянно собираются черные тучи, грозящие поглотить меня вместе с окружающим миром. Я думал о том, что так и не исполнил мечту матери понянчить внуков, что отец никогда уже не сможет отправиться на океанскую рыбалку к побережью Кубы, куда он стремился несколько последних лет. Я старался забыться всеми способами: погружался с головой даже в мелкие производственные проблемы, приходил с работы как можно позже, плакал, пил шнапс и водку, не пьянея при этом, смотрел старые любительские фильмы, снятые отцом на 16-тимиллиметровой плёнке, и снова работал и снова пил.
Мария приехала на похороны и оставалась со мной почти две недели. Она ухаживала за мной, как за ребёнком, отвлекала от тягостных мыслей рассказами о своей жизни, о няне Ольге Фёдоровне, которая научила её ни при каких обстоятельствах не предаваться унынию и уповать на помощь Господа. Чтобы отвлечь меня, она рассказывала о своей учёбе и подругах по колледжу. Её щебетание загадочным образом успокаивало меня.
«Герберт, ну же, Герберт, надо жить дальше! Прошу тебя, ты же взрослый человек, ты не должен бояться одиночества! Теперь у тебя есть я, готовая всегда прийти на помощь!», – говорила она, держа меня за руку и с тревогой всматриваясь мне в лицо. При этом она так по-детски морщила носик, так широко распахивала глаза, что в конце концов я начал улыбаться ей в ответ. Эта двадцатилетняя девушка семь лет назад смогла поставить на ноги меня, взрослого мужчину.
Вот и сейчас, узнав о катастрофе в Гималаях, Мария немедленно примчалась на помощь. Оказалось, что все эти годы Мария старалась быть в курсе моих дел и даже знала о Фелисити и о наших отношениях.
Джон Смит. Карсингтон, графство Дербишир, 10 октября 1973 года
– Джон, наше отношение к тебе резко изменилось, причем, в худшую сторону! Мы долго мирились с твоим неподобающим поведением, но эта выходка с классным журналом переполнила чашу нашего терпения! Не так ли, мистер Симмонс? – директор гимназии выразительно посмотрел на преподавателя математики.
– Да, Джон, взломать ящик стола, чтобы исправить отметки – это просто вопиющее безобразие! А ведь с моим предметом у тебя дела обстоят совсем неплохо. Вероятно, ты таким образом решил помочь одному из твоих не слишком успевающих друзей, для которых математика остаётся тайной за семью печатями?
Я молча стоял перед этими уважаемыми джентльменами. Охота на ворон с рогаткой, разжигание костра на чердаке гимназии и ядовитый дым на уроке химии казались просто шалостями по сравнению с попыткой взлома учительского стола. Я понимал, что следует заплакать и попросить директора о прощении, но не мог себя заставить. Стыдно плакать в 13 лет, ведь я уже взрослый.
– Печально, Джон, весьма печально! Не хочется огорчать твоего благодетеля, преподобного Олбрайта, но ведь я предупреждал викария – наша гимназия предназначена для детей определённого социального класса, и ты будешь чувствовать себя здесь весьма неуютно! Теперь же мне придётся поставить перед попечительским советом вопрос о твоём отчислении. Думаю, обычная сельская школа будет более соответствовать твоим наклонностям! А сейчас можешь отправляться домой, и смотри, не опаздывай завтра к началу занятий!
Дома я решил ничего не говорить мамочке, чтобы не расстраивать её заранее. Она так радовалась, когда по протекции викария меня приняли в гимназию. Эх, если бы найти способ задобрить мистера Дигби!
Наш директор был совсем неплохим человеком, но явно помешанным на дисциплине и археологии. «Без дисциплины не было бы цивилизации!». Директор преподавал нам историю древности, которая была делом всей его жизни. Он мог несколько уроков подряд рассказывать об археологических экспедициях, в которых провел всю свою молодость. Мистер Дигби участвовал в раскопках в Египте, Сирии, Греции и даже в Перу. Вместо семестровых экзаменов он устраивал нам «археологические экспедиции». Мы разбивали лагерь где-нибудь на опушке леса или в поле, и в течение двух-трёх недель занимались самыми настоящими археологическими раскопками там, где, по мнению директора, могли находиться исторические свидетельства времён римского господства в Англии. Более полутора тысяч лет назад римляне добывали свинцовую руду, в избытке содержавшуюся в холмах Дербишира, и вот прошлым летом у подножья мелового холма Равенсшилд нам удалось раскопать остатки какого-то древнего сооружения – ведущие вниз ступени и каменные блоки, образующие контуры стен.
Я верю, что моя мечта найти настоящие артефакты времён Римской империи ещё исполнится! Стать причастным к величавой поступи времён, держать в своих руках свидетельство былого могущества цивилизации – что может быть прекрасней!». В тот раз мы перекопали всё вокруг, но кроме искусно вытесанных камней, в торцах которых были выбиты латинские литеры, так ничего и не обнаружили. В качестве награды за усердие директор выставил нескольким мальчикам наивысшие оценки, ну а остальным пришлось отвечать на экзаменационные вопросы.
Помню, как после этих внеклассных занятий зудели мозоли на ладонях и болела натруженная спина! Что же, я бы снова попытал счастья – было бы очень здорово, если я бы смог найти для мистера Дигби хотя бы одну римскую монетку. Тогда директор наверняка простил бы меня и оставил в гимназии!
Помолившись перед сном, я лег в свою постель на чердаке и стал думать о том, куда могли вести найденные нами ступени. Возможно, это было хранилище инструментов или оружейная комната – ведь вооруженные римляне надзирали за работающими в шахтах местными жителями. Я представил себе воина в кожаных латах с железными пластинами, с коротким мечом и монетами в складке пояса – в те времена римский солдат носил все жалование с собой. Вот он стоит на вершине холма, древние доспехи блестят и сверкают на солнце, отражение дробится на тысячу лучей, образуя световое облако. Я почувствовал, что засыпаю, и в этот момент перед моими глазами возникла яркая картина!
Здание нашей гимназии, кабинет директора. Сидя за столом, мистер Дигби переворачивает листок перекидного календаря – 11 октября, пятница, и раскрывает чёрную кожаную папку с бумагами. Внезапно дверь распахивается, и в кабинет врывается мальчик, в котором я узнаю самого себя! Моя одежда перепачкана глиной, волосы намокли, с обшлагов куртки падают капли. Я подхожу к вскочившему из-за стола директору и начинаю доставать из карманов множество старинных предметов – монеты, наконечник стрелы, бронзовую пряжку и нечто, похожее на крест. Приглядевшись, я вижу, что это короткий бронзовый кинжал!
«Джонни, где ты всё это нашёл?», – слышу я голос директора, за которым следует мой ответ: «Под одной из ступеней, раскопанных нами у холма Равенсшилд!». После этих слов он дружески хлопает меня по плечу: «Молодец, Джонни, какой же ты молодец!», – и в восторге пожимает мне руку, – «Конечно, ты будешь наказан за свою выходку с журналом, но мы оставляем тебя в нашей гимназии».
За окном раздался удар грома, и я так и подскочил на своей постели. Что это было – сон или явь? 11 октября – это ведь завтрашний день! Картинка в директорском кабинете ещё стояла моими глазами, но я уже вскочил и стал одеваться. Нужно немедленно отправляться к холму и искать под ступенями – странно, почему это раньше не пришло в голову никому из нас!
Стараясь не разбудить матушку, я спустился в сарай за лопатой и керосиновой лампой – фонарика могло не хватить для долгих раскопок, схватил велосипед и под первыми каплями дождя помчался к меловому холму.
Стрелки часов, доставшихся мне от покойного отца, показывали 4:15. Гроза как будто прошла стороной, керосин в лампе заканчивался, я весь взмок и перепачкался, но упорно продолжал свои раскопки. Я копал под каждой из пяти ступеней сначала с одного края, потом с другого, беспокоясь, чтобы тяжелая балка не сползла и не придавила мою лопату. Работать несколько часов без перерыва оказалось слишком трудно, и я стер руки в мозоли. Болела натруженная спина, и я уже собирался бросить это занятие. Через час нужно было отправляться в гимназию, а переодеться я уже не успею.
Перед глазами вновь предстала радостная физиономия директора, которая весьма прибавила мне воодушевления. Отбросив в сторону несколько крупных обломков известняка, я снова взялся за лопату. По спине ударили крупные капли дождя. Внезапно лопата ушла глубоко в землю, почти не встретив сопротивления. Я повернул древко, чтобы отвалить грунт, но лезвие лопаты застряло. Просунув руку в образовавшуюся под нижней ступенью нишу, я наткнулся пальцами на холодный тонкий стержень, осторожно потянул его и – о чудо! На моей ладони лежала цельнокованая стрела толщиной в четверть дюйма с зазубренным четырехгранным наконечником. Меня охватил лихорадка кладоискательства, подобно той, о которой писал любимой мною Джек Лондон! «Копай, Джонни, копай!».
Через полчаса я, совершенно обессиленный, рассматривал в угасающем свете лампы добытые сокровища – несколько почерневших монет с едва различимым мужским профилем, бронзовую пряжку с коваными литерами и кинжал с обломанным лезвием. Возможно, всё это лежало у подножия древней лестницы, но за прошедшие века ступени сползли вниз и погребли под собой римские артефакты. Посмотрев на часы, я понял, что времени на возвращение домой не осталось – до начала занятий оставалось меньше 20 минут. Я рассовал находки по карманам куртки, с трудом взобрался на велосипед, и, превозмогая боль в стершихся до крови ладонях, поехал в гимназию.
Дальше всё произошло так, как мне привиделось – мистер Дигби настолько обрадовался моим древнеримским находкам, что забыл о моём проступке. Он слово в слово повторил те слова, что я услышал в своем видении и даже пообещал наградить меня за успехи! Правда, медаль мне так и не досталась, зато гимназию я окончил с прекрасными оценками, в том числе и по истории…
Эрих Валленстайн. Советский Союз, Смоленск, 29 июля 1942 года
– Послушайте, гауптштурмфюрер, вы действительно считаете, что ваши исследования, в том числе и по истории этих славян действительно расширяют культурный кругозор? Ваши беседы с бургомистром Меньшагиным в компании с батюшкой Тихоном в конце концов заинтересуют гестапо!
Майор Крюгге поправил пенсне и отпил глоток горячего чая из белой фаянсовой чашки с красным петушком. В немецкой комендатуре Смоленска, расположенной в бывшем здании обкома партии, был обеденный час. Война войной, но во всем должен сохраняться порядок.
– К тому же я вижу, что ваши поиски редкостей не увенчались успехом. Слишком далеко от Москвы, и Смоленский Кремль совсем не похож на Московский. Кстати, пять лет назад мне удалось побывать в Москве на Красной площади и оглядеть это впечатляющее сооружение со всех сторон!
– Мой дорогой Франц, да будем вам известно, что здешний кремль спроектировал тот же русский зодчий, который построил третью крепостную стену Московского Кремля. Правда, её разобрали ещё в начале прошлого века, – я стряхнул пепел в такую же кружку с петушком.
Мне не хотелось продолжать беседу ни про редкости, ни про беседы с русскими. Через день я должен был отправиться в Мюнхен, повидать семью, а оттуда – в Берлин, чтобы встретиться с обергруппенфюрером СС Отто фон Штаймером. Глава одного из отделов Анненербе фон Штаймер очень заинтересовался опытами по биологической передаче информации, которые проводились в советских лагерях над заключёнными в 1937–1938 годах.
Я прибыл в Смоленск в ноябре прошлого года для того, чтобы оценить перспективы ведения сельского хозяйства на оккупированной территории и по возможности организовать необходимые работы. Через несколько дней после моего приезда гестапо арестовало здесь пятидесятилетнего Георгия Круглова – местные жители донесли, что до войны он служил в НКВД. На допросе выяснилось, что майор Круглов действительно работал в системе ГУЛАГ – Главного управления лагерей и мест заключения. Приехав в отпуск к родне 10 июня 1941 года, он из-за стремительного наступления немецких войск не успел отбыть обратно к месту службы и почти год скрывался от оккупационных властей в погребе своего дома на окраине Смоленска.
Круглов курировал новаторские научные исследования, которыми занимались советские учёные-биологи, осуждённые за контрреволюционную деятельность по статье 58 УК СССР. Как и я, русский майор имел учёную степень, и мне было интересно побеседовать со своим в некотором роде коллегой. Тот охотно и взахлеб рассказывал детали проводившихся тогда экспериментов. Один из рассказов майора настолько поразил меня, что я решил сообщить об этом в Берлин.
В конце тридцатых годов мне, новоиспечённому доктору биологии, удалось поработать в Советском Союзе – русские высоко ценили помощь немецких специалистов в области сельского хозяйства. Я достаточно выучил русский язык, чтобы вести с местным батюшкой разговоры о своем увлечении – древних религиозных и философских книгах. Еще в студенческие годы, познакомившись с книгой Германа Вирта «Происхождение человечества», я увлёкся оккультизмом, а в 1935 году посетил в Мюнхене организованную Виртом выставку «Наследие немецких предков». К тому времени я ознакомился с трудами Елены Блаватской и Альфреда Розенберга о расовой теории, вступил в СС и вскоре после создания Анненербе стал членом этой организации.
Не помню, кто из моих коллег впервые заговорил Либерее – византийской библиотеке, спрятанной в сокровищнице русских царей, в Кремле, в самом сердце Московии. Будто бы в ней могут храниться манускрипты, в которых предсказана судьба всего человечества и даже находятся точные сведения, кто победит в этой жестокой войне. Меня не слишком интересовали предсказания древних – воспитанный католиком, я верил в то, что хотя все на земле происходит по воле Всевышнего, Господь всё же дал нам свободу выбирать и принимать собственные решения. Поэтому никто, кроме самого человека, не ответственен за его поступки. Я старался вести себя так, как подобает верующему – следовать господним заповедям и помнить, что расплачиваться за свои поступки придётся лично мне, а не фюреру, Герману Вирту или нынешнему главе Анненербе штандартенфюреру СС Вальтеру Вюсту.
Сельскохозяйственная лаборатория располагались рядом со старой, обветшалой православной церковью, в которой бургомистр Меньшагин, естественно, по согласованию с оккупационными властями, разрешил проводить службы.
В храме батюшке Тихону помогала учительница русского языка и литературы Ольга Светлова. От него я и узнал её историю. Закончив перед самой войной Московский городской педагогический институт, Ольга была распределена в Смоленск, где стала классным руководителем младших классов. С началом войны занятия в школах были запрещены, и ей пришлось выживать при церкви. При поступлении в институт Ольге удалось скрыть, что ее отец был священником, расстрелянным большевиками в 1937 году. Ее однокурсники не догадывались о том, что еще до поступления в институт Ольга стараниями матери изучила в совершенстве немецкий и французский языки.
Легенда о Либерее прочно засела у меня в голове. Ещё перед приездом сюда я узнал, что архитектором стен Смоленской крепости был Федор Конь, тот самый, что во времена царя Ивана Грозного построил Белый город – третью стену Московского кремля. Согласно легендам, Федор был обласкан Борисом Годуновым, взошедшим на престол после Ивана IV, именно за Смоленскую крепость. Возможно, все это каким-то образом связано с византийской библиотекой? Может быть, он даже обнаружил Либерею во время строительства стены? Теория была не менее фантастической, чем другие, и я решил с пользой для себя использовать долгие, зимние русские вечера.
Разговоры с батюшкой ничуть не приблизили меня к тайне – древних книг в смоленской церкви не было, как, впрочем, и старинных икон. Наши беседы обычно проходили в присутствии Ольги, которая меня буквально очаровала своей начитанностью и религиозностью, столь неожиданной для страны победившего атеизма. О такой няне для своей двухлетней дочери я мог только мечтать. Моя жена Урсула не отличалась крепким здоровьем, родственников у нас не было, и я постоянно думал о том, насколько трудно приходится в Мюнхене моей семье.
Хаджи Абу Мухаммад ибн Юсуф. Москва, подземелье Кремля, апрель 1582 года
Я постоянно думал о том, как трудно приходится без меня моей семье. Здесь, в далекой Московии, я невыносимо скучал по моим любимым деткам. Как там они без меня? Но впрочем, осталось еще полгодика – и накоплю достаточно, чтобы вернуться домой. Должность секретаря посольства и переводчика с восточных языков все же весьма хлебная.
– Ассаляму аляйкум уа рахматуллаах! – я закончил совершение четвертого ракаата фарда обеденного намаза и встал с молитвенного коврика.
Два дня назад стрельцы привели меня в один из дальних покоев Кремля, и, наказав ждать Государя, удалились. Стол, две лавки, несколько книг, стопка бумаги и чернильница с пером составляли обстановку комнаты, в которой не было ни единого окна. Не успел я как следует осмотреть своё рабочее помещение, как в комнату вошёл Иван Грозный. Отвесив владыке Московии земной поклон, я пожелал ему здоровья и приготовился ждать указаний.
Положив на стол продолговатый золотой цилиндр с золотыми рукоятями с обеих сторон, украшенными крупными изумрудами, царь через толмача обратился ко мне со следующими словами:
– Смотри, хаджи Абу, это и есть Свиток, с которым тебе нужно разобраться. Одна загвоздка – развернуть его я не умею. Ну да ты человек ученый, сообразишь. Там отрывок с письменами виднеется, сможешь их перевести – считай, половину работы сделал.
– О великий Государь, с Вашего позволения, я достаточно хорошо изучил русский язык, так что нет нужды в переводчике, – царь сделал толмачу знак рукой. – Не соблаговолит ли Ваше царское Величество, рассказать мне историю этого Свитка?
– Знаю лишь, что дед мой получил его вместе с приданым своей невесты – царевны Софьи. Найден Свиток недавно и внимательно мною осмотрен. Тебя призвать решил потому, что письмена на пергаменте похожи на те, что встречались мне в древних персидских и вавилонских источниках. Есть у меня в Либерее несколько старинных восточных текстов и глиняных табличек, вот на них и увидел подобное. Приказал стрельцам сыскать самого разумного на Арбате толмача – вот они тебя и привели! Так что садись и немедленно приступай, я хочу знать, почему дед так дорожил этой реликвией! – и царь степенно вышел, замкнув за собой дверь.
Подойдя к столу, я произнес: «Мне достаточно Всевышнего. Нет бога, кроме Него. На Него я положился, и Он – Господь великого Трона». Сам Пророк Мухаммад, да благословит его Аллах и приветствует, говорил: «Кто произнесет эту молитву семь раз утром и семь раз вечером, тому Всевышнего будет достаточно для разрешения любой проблемы».
Первый день я начал с того, что внимательно изучил расположение и форму изумрудов на рукоятях Свитка, рассматривая их с помощью увеличительного стекла, и понял, что, нажимая на них, можно освободить спиральные диски¬-ограничители и вытянуть пергамент. Однако как я ни старался, всё же не смог подобрать правильную последовательность: некоторые камни утапливались в рукоять, другие при этом оставались недвижимы – и наоборот. Вытянуть пергамент, не повредив его, было абсолютно невозможно.
Оглядев оборванный край, я догадался, что кто-то до меня уже пробовал совершить подобное, оторвав при этом и узкую полоску пергамента. Внезапно меня охватило странное чувство. По поверхности золотого цилиндра будто бы пробежала тень, и перед глазами предстала картина из далёкого детства…
Отовсюду раздаются крики, плач и возгласы всадников. Поднятая копытами пыль забивается в горло и не даёт вздохнуть. Люди бегут во двор мечети Джами, спасаясь от жестоких янычар. Горят постройки Большого рынка Исфахана, расположенного вблизи мечети, и клубы черного дыма скрывают верхушки минаретов.
Я бегу, изо всех сил держась рукой за край отцовского халата. Солнце и слёзы слепят глаза, но мне всё же удаётся найти взглядом мать. Держа на руках Мариам, мою годовалую сестру, она с трудом прорывается сквозь людской поток, стремящийся внутрь мечети.
Крики позади усиливаются – это персидские воины пытаются отбить атаку османов. Ржание поражённых стрелами коней, звон сабель и треск копий сливаются в симфонию смертельной схватки. На помощь янычарам приходят свежие силы, и турки прорываются во двор мечети. Людям, проникшим внутрь здания, удаётся запереть дверь. Озлобленные неудачей вражеские воины с саблями наперевес бросаются на безоружных жителей Исфахана. Отцу достаётся удар, и, падая наземь с рассеченной шеей, он успевает прикрыть меня своим телом. Яркий день сменяется черной ночью, и я чувствую, что задыхаюсь…
Ощутив на лице слезы, я очнулся от горестного воспоминания. Сердце билось в моей груди подобно птице, угодившей в силки. Свиток лежал на столе, видимо, выпав из моих рук. Я начал переносить на бумагу письмена, виднеющиеся на выступающем из футляра конце пергамента. Они напомнили мне вавилонскую клинопись, которая встречалась на древних глиняных табличках, найденных в родной Персии. Возможно, Свиток был написан на почти забытом шумерском языке. Значение некоторых символов было мне известно, остальные же оставались загадкой.
Когда за мной пришел стрелец, чтобы проводить меня из Кремля, я потребовал назавтра зажечь больше светильников – полумрак, царивший в этой мрачной комнатке, слишком напрягал глаза.
На следующий день перед тем, как начать перевод, мне пришло в голову сличить несколько переписанных знаков с оригиналом. Велико же было удивление, когда, взглянув на пергамент, я увидел, что часть знаков загадочным образом изменили свои очертания!
Достав из кармана мусульманский компас – киблу, я установил его на стол и проверил направление, указывающее на Мекку. Я убедился, что совершал намаз так, как предписывал Всевышний, и Аллах не оставил меня в своей милости. Вероятно, джинны, не сумев воздействовать на меня, изменили письмена, чтобы исказить смысл древнего послания. Я снова перенес знаки с пергамента на бумагу и принялся сличать оба списка – вчерашний и сегодняшний.
Выписав на третий лист бумаги изменившиеся значки, я вдруг понял, что могу их прочесть, и похолодел от ужаса. Письмена в получившейся строке образовали имена самых злобных древних демонов, олицетворявших болезни и смерть – Никуба, Лилу и Лилит.
– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Этот Свиток несомненно таит опасность для того, кто сумеет его прочитать!
Однако я решил не бросать работу – нужно было убедиться в том, что знаки действительно меняются. А что, если завтра из них получатся совсем другие имена?
Сегодня, произнеся молитву, я снова приступил к переписыванию значков с видимого куска пергамента. Однако чудеса продолжались. В первый день, приступив к работе, я отметил, как тесно они располагались друг к другу. Сейчас же количество знаков изменилось – их стало намного меньше! Схватив два первых листка, я расположил их рядом со свитком. Скопированные ранее знаки исчезли, а их место заняли совершенно другие.
– Велик и милосерден Аллах! – я попытался произнести про себя прочитанные буквы, но расположенные в таком порядке, они не имели никакого смысла. Я еще раз произнес молитву и понял, как именно следует расположить письмена. «Джибраил, Исрафил, Ракиб» – имена ангелов яркими буквами вспыхнули перед моими глазами и тут же пропали. Взглянув на выписанные знаки, я опять не увидел в них никакого смысла.
Внезапно меня посетило озарение. Меняющие очертания буквы указывали на то, что Свиток должен сам разворачиваться в руках читающего! Если извлечь пергамент, сломав механизм, то вероятно, магия Свитка исчезнет, и тогда содержание превратиться в бессмысленный набор букв.
Аллах явно указывает, что прочесть Свиток суждено только избранному, тому, кто знает, как нужно с ним обращаться! Возможно, играет важную роль и недостающая деталь – по-видимому, это стержень, который когда-то крепился к нижней кромке пергамента. В любом случае, мне не хватает знаний, чтобы решить эту задачу. Нужно, не лукавя, так и доложить царю. С этой мыслью я поднялся из-за стола, оправил свой длинный халат и подошел к двери.
Герберт фон Шлиссен. Госпиталь Говинд Баллабх Пант, Нью-Дели, Индия, ноябрь 1978 года
Медсестра сделала мне укол обезболивающего и, поправив халат, вышла из двери. Моя операция прошла успешно, поврежденные в результате страшной аварии позвонки были усилены титановыми скобами, защемление спинного нерва было устранено, и моё тело постепенно будет обретать утраченную чувствительность. Я был удивлен и обрадован приездом Марии – благодаря поистине ангельскому характеру она была единственным человеком, чью заботу я мог беспрекословно терпеть. Несколько дней Мария потратила в разъездах по столице, встречаясь с моими индийскими партнерами – нужно было довести до них указания относительно назначения новых руководителей филиала компании, а также сообщить, что «Шлиссен АГ» берет на себя содержание семей погибших Шармы, Доржо и Сингха. Я попросил Марию разыскать родителей Фелисити Лопес – ее тело до сих пор оставалось в морге Нью-Дели.
Странник появился через неделю после операции буквально на пять минут, принеся несколько исторических книг. Пожелав мне скорейшего выздоровления, он посоветовал не слишком утруждать себя чтением. Эту обязанность взяла на себя Мария – в течение нескольких дней она читала мне о царе Иване Грозном и об окружавших его исторических персонажах, о культуре и быте средневековой России.
Я был счастлив, что чтением удалось занять мозг, который абсолютно не привык бездельничать. Подобно губке, он жадно впитывал незнакомую ранее информацию о Московии XVI века.
Не доверять научным трудам не было никаких оснований, и я с удивлением и радостью убедился в том, что у русского царя в 1582 году действительно была шестая жена Мария Нагая, а думный дьяк Висковатов присутствовал в кругу ближних бояр. Интерьеры Кремлевских палат того времени, детали царского облачения, сама манера разговора – всё увиденное и пережитое мною нашло своё документальное подтверждение. Теперь мне нужно было понять, откуда и почему ко мне пришло это видение…
Стоящий на столике приемник Sony транслировал концерт Рави Шанкара, и ритмичные мелодии ситара действовали на меня завораживающе, унося мои мысли прочь из жаркой индийской столицы…
Внезапно дверь в палату резко распахнулась – на пороге стояла раскрасневшаяся Мария в деловом костюме, с папкой в руке и сумочкой через плечо.
– Герберт, я разговаривала с аргентинским консулом, и он был очень удивлен твоей просьбой – позавчера у них была некая госпожа Венга, которая представилась близкой подругой Фелисити. Она уверила его, что действует по просьбе матери, сеньоры Лопес, и получила бумагу для полицейского управления с просьбой разрешить транспортировку тела в Буэнос-Айрес. Я позвонила в морг, и мне подтвердили, что вчера тело погибшей было отправлено на родину. Все расходы оплатила госпожа Венга. Ты что-нибудь понимаешь? – Мария расстегнула верхние пуговки блузки и присела в стоящее у окна кресло.
– Возможно, у Фелисити была подруга, о которой мне ничего не известно. Однако каким образом она узнала о катастрофе, зачем прилетела сюда и почему не связалась со мной – непонятно. Впрочем, мы и так не смогли бы сделать для бедняжки ничего лучшего. Давай постараемся не вспоминать больше эту историю. Отныне ты единственная, самая прекрасная, и, смею надеяться, последняя женщина в моей жизни! – я раскрыл Марии объятия.
Мария привстала с кресла, и в этот момент в дверь постучали. На пороге палаты стояли улыбающийся Джон Смит и доктор Виджай Варма с огромным букетом орхидей. На лице индийца была разлита бесконечная радость, как будто он выиграл джек-пот в национальной лотерее.
– Господин фон Шлиссен, – сказал Виджай, – я знаю, что в Европе не принято дарить мужчинам цветы, но прошу считать это поздравлением – поздравлением с новой жизнью! Я сегодня звонил в Мюнхен и разговаривал с господином Лубинусом, делавшим вам операцию. Вы знаете, что он оставался здесь еще двое суток, чтобы убедиться в отсутствии осложнений, так как ваше состояние было очень тревожным, а повреждения позвонков весьма серьёзны. Сейчас ваша жизнь вне опасности. Он сказал, что для вашего полного выздоровления потребуется около года, это поистине чудо, что вы выжили. Но видимо, Всевышний имеет относительно вас какие-то, только ему известные, планы! Ваше правое плечо также приходит в норму, и подвижность руки полностью восстановится примерно через месяц-полтора.
Он с поклоном передал букет Марии вышел такой же сияющий, как и вошел.
– Что же, примите и мои поздравления! Когда вы окончательно поправите свое здоровье, мы сможем посетить Его Святейшество, а пока я попробую ответить на волнующие вас вопросы! – Джон Смит пододвинул кресло и устроился напротив кровати.
– Герберт, я скажу сестре, чтобы она принесла вазу, и пойду к себе. – На время ухода за мной Мария поселилась в распложенной рядом палате. – Не увлекайся разговорами и не спорь с нашим гостем ни в коем случае, ты еще слишком слаб! – Мария наклонилась надо мной, поцеловала в щеку, и, кивнув Страннику, удалилась.
– Вы прочитали книги, которые я принес?
– Да, и нашел в них подтверждение правдивости своих «видений». Имена, места, события – все сходится. Я долго размышлял, но так и не смог найти этому объяснения!
– Знаете, Герберт, первое, что приходит мне в голову – это идея реинкарнации, переселения души. То, что с вами произошло, полностью соответствует буддийским и индуистским учениям. Материалистические воззрения не позволяют вам принимать что-либо подобное на веру, однако послушайте меня – всё в мире происходит по воле Всевышнего! Конечно, вам нужны знания, нужна информация для того, чтобы сделать логичные и правильные выводы. Есть очень хорошие книги, и я постараюсь вам помочь по мере моих скромных сил. Но поверьте, самое важное – это ваши чувства. Внимательно и спокойно загляните внутрь себя и, не спеша прислушайтесь – ваше сердце подскажет вам, что именно вам нужно и где находится правда. Но это все потом. Прежде всего вам необходимо полностью восстановить своё здоровье!
Ребекка Паула Венга. Буэнос-Айрес, Аргентина, ноябрь 1977 года
«В топку эту дурацкую заботу о своем здоровье, надо срочно выпить коньяку и закурить!», – я попыталась зажечь сигарету, сломала кончик ногтя об эту чертову золотую зажигалку Картье, размахнулась и в бешенстве выбросила её в окно. Интересно, чем сейчас занята эта неблагодарная тварь Фелисити?
Два месяца назад, когда мы вернулись из путешествия в Европу, моя любимая подруга посмела заявить, что между нами всё кончено. И теперь она, видите ли, хочет быть как можно дальше от меня, моих бесконечных сцен ревности и моей навязчивой любви. Фелисити посмела забыть, кому обязана карьерой, ролью ведущей популярного рейтингового телешоу, ротацией песен, наконец, своими фотографиями на обложках глянцевых изданий! Птичка почувствовала свободу!
Ей, поверить не могу, удалось заключить контракт с одной из немецких кинокомпаний, и она уезжает сниматься в Европу. Эти ее последняя фраза: «Может быть, мы еще встретимся, но сейчас в наших отношениях просто необходимо сделать паузу!». Бросила мне кость, как дворовой собаке, неблагодарная стерва! Проклятый немец! Как же меня угораздило не уследить за ней!
Я прокручивала в памяти нашу последнюю ссору. «Ты настоящий вампир! Ты не даёшь мне дышать, ты вцепилась в меня, как волчица в свою жертву! Не даешь общаться с людьми, встречаться с друзьями, ты ревнуешь меня даже к собственной тени!» – слова Фелисити обожгли меня, как хлыстом. И это за все, что я сделала для этой бессовестной сучки! Я явно не заслужила такого отношения!
Мы столько лет провели рядом, вместе учились, вместе болели, вместе открывали для себя этот огромный мир. Только мне принадлежит заслуга, что в гимназии перестали издеваться над этой белой вороной, ее невнимательностью на уроках, смеяться над ответами невпопад и обзывать её «бледной молью». Да, она и была такой! Высокая, худая, нескладная, с тоненькими ручками и ножками и вечно затравленным взглядом.
После возвращения Фелисити из устроенной ее матерью долгой ссылки мы вместе посещали киностудии, продюсерские центры, дома моды, где меня, дочь известного медиамагната, всегда с радостью принимали. Да кому бы она была нужна без меня?
Правда, к двадцати годам Фелисити из невзрачной, бледной серой мыши превратилась в настоящую красавицу с прекрасной фигурой и отличными вокальными данными. Она маниакально желала славы, известности и всеобщего обожания и упорно работала, чтобы стать звездой. Но разве смогла бы она так быстро завоевать популярность на телевидении и в глянцевых изданиях как модель, актриса и певица, если бы не помощь моего отца?
Я взяла со стола нашу фотографию. Фелисити с черными, как смоль, прямыми волосами, удивительно белокожая, с пухлыми, чувственными губами, синими глазами, высокой грудью, тонкой талией и довольно широкими бедрами была почти на 10 сантиметров выше меня. Идеальные данные для модели! Я же со своими волнистыми русыми волосами, большими зелеными глазами, носом с едва заметной горбинкой и несколько смуглой кожей была больше похожа на европейку, чем на латиноамериканку. Мы дополняли друг друга, внешне являясь противоположностями…
Три года назад мы сняли себе уютный особняк в пригороде столицы. Отцу пришлось смириться с моим выбором, однако он всё еще не оставлял надежды когда-нибудь стать дедом и время от времени напоминал мне об этом. Но все же на мое совершеннолетие он подарил мне красный «Меркьюри Монарх», и мы с Фелисити колесили на нём по всему побережью.
Фелисити казалась мне слишком открытой и бесхитростной, чтобы скрывать свой интерес к противоположному полу, и это порой приводило меня в бешенство! Я стала замечать, что моя постоянная опека начала её тяготить. Её всё больше увлекало общение с молодыми людьми – музыкантами, режиссерами, партнёрами по съемочной площадке. И действительно, они называли ее богиней, звездой экрана, пели славословия ей в уши, и это кружило голову дурочке. Она принимала эти льстивые восторги самцов за чистую монету, бесстыдно купаясь в их масленых похотливых взглядах. Мою критику она воспринимала все с большим озлоблением и часто уходила от неприятных для нее разговоров. Мой любимый отец тоже стал замечать охлаждение Фелисити ко мне, но вместо того, чтобы помочь единственной дочери, он даже как будто поощрял предательницу, приближая наш разрыв.
Эта напыщенная звезда уделяла мне всё меньше внимания, она перестала делиться своими радостями и печалями – я была уверена, что ей удавалось находить других заинтересованных слушателей, каких-нибудь вожделеющих кобелей! А я и правда начала ревновать её к работе, к друзьям и вообще ко всему. Эта нелепая ситуация причиняла мне невыносимую боль, но я ничего не могла с собой поделать. Нужно было сменить обстановку, и в начале лета я предложила Фелисити сделать перерыв в работе и устроить нам Средиземноморские каникулы.
Если бы я только знала, к чему это приведёт!