для
http://www.proza.ru/2015/12/24/1428
Аким Кряж внушительный малый. Под два метра ростом и весом в сто двадцать килограмм. Немногословный и тяжёлый на руку – механизатор широкого профиля.
Бобылём живёт. Пытались войти в его холостяцкую избу отдельные деревенские молодухи но, так и не дождавшись от Акима заветных слов, уходили, напоследок в сердцах бросив:
- Комель витой!
Нрав дурной мешал Акиму жениться.
Ночь уж на дворе. Редкими огоньками светит деревня, побрехивают в разных её концах собаки; смолк смех доярок прошедших с вечерней дойки по проулку мимо дома Акима.
Пора.
Сопит Кряж, топчется сапожищами в сенях, нетвёрдой рукой набрасывая на плечи огромный рюкзак - крепка самогонка у Сеньки Кривого.
А сам Кривой, дружок закадычный, слаб... С двух стаканов валится. Усмехается Аким, выходя из сеней на скрипучее крыльцо: «Валяйся Сенька на супружеской кровати бревном. Сейчас ты мне совсем без надобности!»
Кряж с Кривым всю деревню настороже держали по молодости. Бывало, в сельском клубе нарвется Сенька из интереса на «пошли, выйдем», а снаружи, за углом, Аким с оглоблей стоит... Местные парни потом уже и не связывались, а вот приезжие городские, после такого выхода за угол клуба, сильно удивлялись.
Но с тех пор, как Сеньке глаз конкуренты из соседней деревни вышибли, притихли товарищи... Да и в мужицкий возраст вошли: остепенились маленько.
Кряж родителей уже лишился – один живёт, а у Кривого – пенсионеры. Другими делами сейчас приходится заниматься собутыльникам, самим пропитание искать...
То дрова прямо за деревней готовят под носом у лесничего, да на колёсном тракторе Акима тайком везут на самогон менять, то раздобудут взрывчатку, да рыбу глушат... Любят на «Белорусе» диких коз гонять по колхозным полям с фароискателем. Ну, а зерно на уборочной из бункера комбайна у себя во дворе ссыпать, это само собой.
Кривой женился даже. Привёз из райцентра красотку: у родственников городских познакомился. Бабёнка махонькая, тоненькая, глазёнками так и стреляет. Сейчас они втроём у Сеньки дома самогонку ставят, да пробу снимают: Кривой, Кряж и Сонька... Благо, что домА их рядом – по ту сторону проулка от Акима бабка Карабутиха живёт, а сразу за ней и Сенька.
Взглянул Кряж на ночной небосвод - тускло светит луна схоронясь за серебристыми облаками - и загромыхал сапогами по проулку в сторону колхоза.
Нет. Кривой сейчас Акиму был не нужен.
Пускай спит. Как спит сейчас сторож на колхозном дворе за деревенскими огородами.
Сторож Тимофей действительно похрапывал в колхозной кочегарке за большим баком, в котором запаривалась солома.
Зато не было сна у бабки Карабутихи.
- Вот он, милок, - радостно встрепенулась бабка и повернулась к участковому. - Я уж давно приметила: ежели пьёт Акимка у Кривого, так обязательно потом с рюкзаком на колхозный двор идет, болезный! А ты всё, Мишаня, не верил, насилу уговорила на засаду-то. - Карабутиха кряхтя, отошла от своего наблюдательного пункта у окошка, - А назад, когда идёт из-за огородов – насилу рюкзачище свой тащит... Небось, комбикорм в колхозе крадёт с пьяных глаз!
«Звезду на погоны добавят, - поправил фуражку на голове участковый, наблюдая во второе окно, как качается в проулке между огородами широкая спина Акима. – Если с поличным поймаю.»
Дождавшись, когда фигура Кряжа скрылась в темноте, Михаил вышел на улицу и притаился у бабкиного палисада на углу проулка.
Карабутиха, поохала, пометалась от окошка к окошку и, напялив опорки из резиновых сапог с отрезанными голяшками, засела внутри палисадника, вооружившись деревянной клюкой.
Участковый, учуяв бабку, матюгнулся сквозь зубы, бабка смолчала.
Ждать пришлось недолго: уже вскоре заслышались тяжелые шаги и глухое сопение.
- Ни с места! - вышел из-за угла Михаил навстречу нарушителю и замер эффектно – ноги врозь, одна рука за спину заложена, вторая на пистолетную кобуру небрежно опущена. – Милиция!
Аким остановился, насупился, фокусируя взгляд на неожиданной преграде.
- Сымай рюкзак!
- Ты чего, Мишаня? – признал, наконец, Кряж участкового. – Не нарывайся...
- Показывай, что тащишь!
- Своё несу! - Аким отступил к палисаднику. - Ты это, иди...
- Гражданин Кряж! Снять рюкзак, отойти на три метра! – участковый, внутренне ликуя, вытащил пистолет. – Ежели что, стреляю на поражение!
- Ты охренел, Мишаня? Зашибу же ненароком...
- Сымай! Потом отойди на три шага! – участковый щёлкнул предохранителем и направил ствол на Кряжа. – «А может, ещё и медаль дадут!»
Аким плюнул и свалил рюкзак под забор. Недобро поглядывая на служивого, стал разминать руки.
«Кабанчика тащит!» – подумала Карабутиха, заметив, что в рюкзаке что-то зашевелилось и, просунув клюку сквозь штакетины, воткнула её острый конец в днище рюкзака.
Громкий визг заставил замереть Акима, оцепенеть Михаила, заблажить бабку, и залаять собак, как в ближних, так и в дальних дворах...
Секундой позже клапан рюкзака откинулся, горловина разявилась и сначала оттуда появилась взлохмаченная голова, а потом уж и вся Сонька в ночной рубашке – нимфа деревенская.
- Сдурели здесь все, что ли, на!? - громко вопросила Сонька и стала ощупывать свой низ, задирая рубашку. - Вы чего в меня вонзили, на?
Участковый жал изо всех сил на спусковой крючок незаряженного пистолета, причитала запутавшаяся в кустах сирени бабка Карабутиха…
«Вот старая гадюка, - злился Аким. – Углядела... А так гладко всё было! Свалится бесчувственно Кривой, старики его за стенкой стихнут, тут и идёт Сонька в конец огорода к туалету... Потом уж, под утро, обратно. А кто время засекает?»
Вздохнул тяжело Кряж, матюгнулся и затопал к дому.
- Акимчик! Ты куда? А я-то что?
- Да пошла ты...
«Женюсь, - решил Аким, волоча по земле за лямку уже не нужный рюкзак. – На Дуське продавщице и женюсь: сколько можно бобылём жить?»
г. Омск, 2015.