Полный дрейф

Северин Подольский

Полный Дрейф
Трилогия
  Книга первая. Дрейф

От автора

Зеленый Змий… Кто он? Откуда он? Зачем он заглянул в наш мир?
Удивительно, что столь загадочный образ не нашел достойного отражения в мифологии. И, по-моему, это не случайность.
А ведь по силе своего воздействия на древнего человека он не только сопоставим с такими фигурантами, как Перун, Зевс или тот же Кетцалькоатль, но и значительно превосходит их, вместе взятых. 
Многочисленные труды по истории, медицине, психологии и даже карты пациентов наркологических диспансеров констатируют по большей части следствие этого влияния, но отнюдь, не его причины. Ловко маскируя первоисточник.
По просьбе своих, заинтересованных в этом деле друзей, я провел собственное расследование. И по их же просьбе оформил некоторую часть накопленных материалов в компактный эпос. 
«Дрейф» - первая часть эпоса посвящена слабо осознанной попытки героев стать собственно Героями и выйти за пределы парадоксального мира под условным названием «Минск ZAD 752-XL», в который Зеленый Змий так ловко интегрирован, что никто даже и не пытается его искать. У Героев нет никаких сверхспособностей, а на приключения их подталкивает куратор из загадочного мира под названием «Главк».
«Половецкие пляски» - вторая часть эпоса, в котором Героев пытались, было использовать потомки древних Галицийских вампиров для достижения своих, корыстных целей. Но выпустив из бутылки джина, они сами становятся изгоями среди «своих» и уже вместе с Героями идут на поиски загадочной козарской княжны, томящейся в неволе, под домашним арестом, в Мариуполе. А вместе, они уже сила, способная не только противостоять, но и победить «смотрящего» за юго-востоком Европы грозного вампира. В ходе этой изнурительной борьбы впервые прослеживается неявная связь вампиров с Зеленым Змием, хотя всем становится понятно, что вампиры – это все-таки самостоятельное зло.
«Тайна Александровского сквера» - заключительная часть эпоса. Герои уже почти дома, и от него их отделяет всего лишь два шага. Но эти, последние шаги является самыми тяжелыми. В борьбе местной шляхты с Электронным правительством Герои принимают сторону первых и даже добиваются перманентного успеха. Промежуточная победа, не может решить исхода всей войны, и они включаются в противостояние чужеродных сил уже на территории северного Урала. Где у подножия горы Кумба, в селе Баяновка и происходит эпохальная битва. Герои становятся ее свидетелями. Более того, они были вынуждены помочь одной из сторон.
Измотанный, сильно потрепанный победитель и рассказал им всю Правду…

Предисловие

Воздух был по-весеннему прозрачен. Сырая и промерзшая, укрытая полуметровым слоем старого и почерневшего снега земля, с удовольствием впитывала положенную ей порцию энергии от ласкового мартовского солнца. Почувствовав весну, оживилась и местная стая серых ворон, озабоченно каркая на всю округу, словно предчувствуя скорый прилет грачей и прочих пернатых конкурентов. Ведь через недельку с этой перелетной братвой им, как старожилам и настоящим хозяевам жизни, придется делить окружающее пространство.
Я забрался на остатки древних замковых укреплений, оставшихся тут со времен давно канувшего в Лету Великого княжества. С их высоты было удобно наблюдать за небольшой группой людей в трауре, выходящих из портала нашего старого деревенского костела. Устало прислонившись к стволу вековой липы, я достал из кармана флягу из нержавеющей стали. Сделав пару глотков виски, и прикурив сигарету, я попытался привести свои мысли в порядок.
Сегодня провожали Тадека. Его молодая вдова шла в самых первых рядах процессии и с явным беспокойством озиралась по сторонам, как будто я собирался нарушить ее волю.
«Чтобы духу твоего не было на его похоронах, Подольский!» - эти более чем странные слова, произнесенные Регинкой на пороге их дома, ворошили тихий шелест мыслей и ранили меня в самое сердце.
«Почему? За что?» - в голове никак не укладывалось ее жестокое решение, вынесенное мне вчерашним вечером. Причем, тоном полным ярости и негодования.
О смерти друга детства Тадека Гнездилы я узнал случайно, встретив два дня тому назад на автовокзале в Минске его двоюродную тетку.
- Как это произошло? – спросил я ее дрогнувшим голосом, до конца не веря в случившееся.
- Водка! Спалила она его окаянная. Как будто ты не знал? - проворчала тетя Ядя, с большим подозрением поглядывая на мои случайно заляпанные грязным снегом брюки и обувь. Не желая оправдываться и задавать лишние вопросы, я в полном молчании проводил ее до остановки.
На следующее утро, бросив все свои столичные дела, я сел в междугородний автобус и приехал на проводы Тадека, которого сегодня тихо, по-семейному и без моего участия, хоронили на деревенском погосте за костелом.
Внезапный порыв свежего ветра качнул на суку соседней рябины кормушку, не на шутку напугав краснопузого снегиря, тут же спорхнувшего на ближайшую ветку. Инкрустированная незатейливой резьбой старая коробка, маячила перед моими глазами, вводя меня в гипнотическое состояние.
Невероятно, я узнал ее! Это была, та самая кормушка, которую смастерил в детстве мой друг Тадек и мы часами напролет, подкармливали в ней снегирей, тайком принося для них из дома крупу и сухари.
Кормушка продолжала ритмично покачиваться, а в такт с ней, поплыли в моем сознании воспоминания далекого и счастливого детства.
Ведь именно с этого самого места у старой липы, мой старший брат Костик, в компании взрослых ряженых парней и нарумяненных девиц, с шумом и гамом уходил колядовать. Не взяв меня собой и оставив за бортом этого праздника жизни.
Задыхаясь от обиды, я брел по задворкам, утопая по пояс в хрустящем и искрящемся снегу, стараясь не смотреть на окна домов, украшенные к Рождеству серебристой ватой и блестящими елочными игрушками. Тишину нарушал лишь скрип снега под моими ногами, да заливистый лай собак, а праздничные окна манили меня волшебным светом и уютом домашнего очага. В сухом морозном воздухе веяло ароматным дымом березовых дров, и мой праведный гнев постепенно растворялся в тихой благодати рождественской ночи.
А вот и дом Петра Гнездилы, отца Тадека. Он живописно расположился на самой окраине деревни, на краю крутого обрыва, где мы любили кататься на санях. Из трубы дома высоко вверх уходил столб белого дыма, который почти касался нижней кромки серебряного месяца и постепенно растворялся на фоне мириад звезд млечного пути. Я стоял как зачарованный, и совершенно забыв о брате с его компанией, думал о вселенной…
- Кто это там бродит ночью в нашем огороде? Северин, ты что ли? – окликает меня Тэкля, мама Тадека, заперев сарай, где мычит самая удойная в нашей деревне корова. «Да ты же совсем продрог, малыш!» - тетя Тэкля заботливо помогает снять с меня промокший полушубок и подталкивает в теплую гостиную.
Тадек в накрахмаленной рубахе и отглаженных штанишках деловито двигает мехами огромного блестящего аккордеона, привезенного ему отцом из Новогрудка. Почему-то у нас всегда знали, откуда привозились такие дорогие и красивые вещи. Умиленные дяди и тети гладят его по головке, а слава Тадека достается и мне. Меня также угощают вкусным лимонадом и конфетами. Ведь в те далекие и счастливые времена мы пили исключительно молоко и воду, а по праздникам, иногда и лимонад. Другие напитки ворвались в нашу жизнь немного позже…
Кормушка уже почти остановилась, и на моей левой щеке застыла соленая слеза. Эх, Тадек, Тадек…
- Здравствуй, Северин! – раздался за спиной тихий голос, выводя меня из прострации.
«Марианна!» - узнал я свою бывшую соседку. Я был старше ее на целых семь лет, а когда учился в десятом классе, она была только в третьем, что отнюдь не мешало этой малолетней бестии строить на мой счет вовсе не детские планы.
«А ведь ей уже за тридцать и она, наверное, чертовски хороша собой!» - я все еще не решался посмотреть в ее сторону, стесняясь своих увлажненных глаз.
- Я взяла два билета в кино. Может, сходим? – Марианна всегда умела задавать вопросы с отсутствием вопросительной интонации.
- «Фанни и Александр?» - спросил я, припоминая именно этот анонс на свежевыкрашенной стене клуба. 
- «Фанни и Александр» - подтвердила она.
«Наверное, это судьба!» - я расправил плечи и…
*
- Стоп, Подольский! Что это?! О чем ты обещал написать эпос? - Иван Иванович небрежно отбросил в сторону мою рукопись.
- Как это о чем? «По следу Зеленого Змия», мы с Вами даже название согласовали – я определенно не мог взять в толк, что так насторожило Заказчика.
- Так дело не пойдет! – Иван Иванович минут десять нервно барабанил толстыми пальцами по столешнице.
- Извините, а как пойдет дело? – меня стала раздражать затянувшаяся пауза.
- Мы же договаривались, что это будет экшн-эпос – Иван Иванович деликатно напомнил мне это весьма странное словосочетание, первую часть которого я, по его мнению, либо проигнорировал, либо совершенно упустил из вида.
Я молчал, мне не было стыдно, но и возразить мне было также нечего. Красиво прикурив последнюю сигарету, я с безразличием созерцал временный беспорядок на своем столе.
- Ну, хорошо, может быть, ты так сможешь? – спустя несколько минут, Заказчик вытащил из потертого портфеля пачку разноцветных листовок.
- Что это? – я с изумлением разглядывал затейливые американские комиксы.
- Ты угадал! Это именно то, о чем ты сейчас подумал – Иван Иванович бережно отобрал у меня листочки, словно это была невероятно большая ценность.
- А может быть, мне лучше продолжить? Вы же не могли не отметить, сюжет развивается логично. Один из главных героев свое уже отгулял, вскоре подтянутся и остальные… - я решил  защищать авторскую линию.
- Так ты берешься или нет? – Заказчик угрожающе указал на замок своего портфеля.
- Попробую! – ответил я прижатый к стенке харизмой Ивана Ивановича, стараясь даже не смотреть в его сторону.
- Сроку тебе, три месяца! – он поднял вверх короткий и толстый указательный палец.
- Этого будет вполне достаточно, Иван Иванович – успокоил я его, понятия, не имея, с какого конца браться за работу…

Моим друзьям – Героям

Часть 1. Прозрение

Глава 1. Северин Альгердович Подольский

Шел удивительный 2011 год…
Пообедав в кафе «Скиф» я направился в парк имени Горького начинать новую жизнь.
Старая закончилась, как только я рассчитался за обед с длинноногой официанткой по имени Дарья, пригласившей меня заходить к ним как можно чаще.
- Обязательно, Даша! – как же я мог не улыбнуться этому очаровательному созданию.
Достав из кармана смятую десятидолларовую купюру, я сделал из нее маленький самолетик и пустил его по ветру. Полет не удался. Вчера я понял, что мои активы мне никто и никогда не вернет, а час назад я и вовсе закрыл на замок свой бесполезный в новых обстоятельствах офис.
Настроение было превосходным.
Я был свободен и даже ни на минуту не сомневался в том, что мою светлую голову обязательно посетит полезная и конструктивная мысль. Надо было только тихонечко посидеть на скамеечке и подождать, созерцая плавное движение реки.
Прошел час, а голова пока соответствовала состоянию души, то есть по-прежнему была абсолютно свободна. Лучи жаркого солнца настойчиво пробивались сквозь листву, и мой организм с трудом балансировал на грани сна и яви.
Поспать не удалось, из полусонного состояния меня вывел легкий удар ниже колена. Малыш, на педальной машинке бросив руль, смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
Я далеко не сразу понял, что он сказал, зато в этом  маленьком человеке неожиданно узнал самого себя в своем далеком и счастливом детстве. Переведя взгляд в сторону, я на миг обомлел: возле шумного водопада стояли мои молодые родители, спокойно наблюдающие за маленьким сыном, застрявшим на крохотном автомобильчике возле ног чужого дяди.
Мне захотелось крикнуть: «Мама, папа!», но пришлось сдержать себя, понимая всю абсурдность этой встречи.
Наконец, до меня дошло то, что из далекого прошлого я пытался сказать сам себе: «Дяденька, кажется, я сбил ворону!»
- Ты вряд ли смог бы это сделать – я погладил малыша по голове, и почувствовал, как предательски наворачиваются на мои глаза самые настоящие и соленые слезы.
- Она живая! – обрадовался он, глядя, как большая темно-серая птица, усаживается прямо на бордюр. 
- Ничего себе! Смотри! – я был в шоке от необычной позы пернатого существа.
- Ты лучше туда посмотри! – прокаркала ворона в сторону деревянной постройки. Обернувшись, я с удивлением узнал давным-давно сгоревший кинотеатр «Летний», в который мне однажды, еще в дошкольном возрасте удалось прошмыгнуть, и посмотреть кинофильм под названием «Фантомас». 
- Ой, не могу! Вот умора: «Ха-ха-ха!» – смеялся Фантомас, наводя ужас на всю округу – куражилась наглая ворона, качаясь на спинке и забавно дрыгая лапками.
- Что ты хочешь этим сказать? Мы разве вместе смотрели это кино? – спросил я птицу, напрягая память. Ворона явно была волшебной и ее фокус меня озадачил.
- Грядет сбой парадокса Буанкаре-Ластовича!* и мир** вокруг изменится. Извини приятель, но мне уже пора. Ты, главное, держись старина! Я думаю, что твои друзья тебе помогут – ворона ловко вспорхнула с каменного бордюра на ближайшую ветку. 
Мираж исчез, и я по-прежнему сидел на скамейке в полном одиночестве.
«Действительно, а не пойти ли мне сегодня к друзьям?» - я очнулся и решительно зашагал к выходу из парка.
Но к друзьям я в тот день так и не попал…
А не попал потому что, не дойдя до середины моста, я потерял сознание, а очнулся посреди ровной белоснежной пустыни, а может быть, это была и глыба льда в океане.
«Боже мой! Это же надо столько проползти!» - след от моего тела уходил до самого горизонта. На мне были надеты темные полярные очки и красная курточка, а вот обувь вызывала подозрение, так как вместо теплых унтов мои ноги были обуты в легкие осенние туфли. Поэтому вполне вероятную версию о том, что я полярный летчик, пришлось временно откинуть.
Приподняв на миг очки, я чуть было не ослеп, искрящаяся на ярком солнце снежная долина простиралась до самой линии горизонта.
«А может, я свое тоже отгулял? - промелькнула в голове свежая мысль, но внутренний голос деликатно помалкивал, не реагируя на происходящее. И чтобы отринуть все сомнения я решил действовать, пошевелив одной ногой, а затем и другой. Удивительно, но все работало!
Осторожно приподнявшись со снега, я пошарил в своих многочисленных карманах, однако никаких документов, удостоверяющих мою личность, в них не оказалось. Единственным предметом, извлеченным из внутреннего кармана куртки, была полосатая красно-желтая картонка с отпечатками чьих-то пальцев. Смяв ее, я выкинул этот артефакт, связывающий меня с непостижимым прошлым.
На моем левом рукаве гордо красовалась эмблема - флаг китайской народной республики. Сняв рукавицы, пришлось аккуратно потрогать свои скулы. Вроде все в порядке, на ощупь – это было явно мое лицо, но мне вдруг стало как-то неловко из-за этого телодвижения, в котором я усмотрел легкую расистскую нотку. И я воровато оглянулся.
Куда же я полз, как летчик герой Мересьев? Впереди меня простиралась бесконечная заснеженная равнина. Позади тоже она, но вся изрытая моим, якобы беспомощным телом.
«Пора прекращать бесперспективное скитание по чужим просторам» - с этой мыслью, я развернулся, уверенно зашагав в обратную сторону, стараясь придерживаться своего же следа. И примерно через час вышел к предполагаемому месту старта. Сомнений больше не оставалось, я не полярный летчик – я космонавт, а если быть точнее, тэйкунавт, ведь, насколько мне известно, в Китайской народной республике нет космонавтов, там одни тэйкунавты. А рядом со мной, на ослепительно белом снегу лежала раскрытая капсула серебристого цвета, подозрительно точно напоминавшая огромное куриное яйцо. Опознавательных знаков на ней не было видно, за исключением крохотного значка ни на что не похожей графики. На первый взгляд он напоминал очень странный руноподобный иероглиф, с элементами шумерской клинописи.
Затаив дыхание, я очень осторожно заглянул внутрь этого фантастического корабля. Никаких приборов, кроме большой и вогнутой панели монитора, спереди, и кресла-лежанки в центре «яйца», не наблюдалось. Почти все свободное пространство было заполнено белым и пористым материалом, напоминавшим строительный утеплитель. Не было даже намека, на какое-либо оборудование и присутствие системы жизнеобеспечения. Скорлупа «яйца» показалась мне чрезвычайно тонкой и непрочной, несмотря на обилие заклепок.
Судя по всему, я потерпел крушение, и очевидно где-то рядом находился более крупный космический аппарат. Мой аналитический ум рассмотрел также и альтернативный вариант: «Возможно, сюда из космоса прилетело Зло и мне с ним пришлось вступить в смертельную схватку. Врагу удалось бежать, предварительно укусив и парализовав мои ноги».
К сожалению, это выглядело вполне логично.
«Пистолет?!» - я не шутку всполошился, ощупывая то место, где должна быть кобура. Но не было и ее, что меня всерьез озадачило.
Из размышлений меня вывел свистящий рокот, и я увидел спускающийся ко мне ослепительно белый вертолет.
«Наши!» - слава богу, это был вертолет белорусских ВВС, и я почти успокоился, но на его тонком фюзеляже дополнительно присутствовали также два скрещенных флажка, польский и российский. Это было удивительно, и одновременно  настораживало.   
Навстречу мне бежал человек и размахивал руками, тут и гадать было нечего, этот человек был чрезвычайно рад меня видеть. Хоть какой-то позитив! Не обращая внимания на мою капсулу, человек обнял меня за плечи, и со словами: «Поехали домой, Северин!» - повел меня к вертолету. Я открыл было рот, чтобы обратить внимание своего нового товарища на то, что лежало позади нас, но тот произнес лишь: «Дома, Северин, все узнаешь дома!»
В вертолете меня уложили на лежанку, бережно укрыли теплым одеялом, дали выпить полстакана не разведенного водой спирта и закусить соленым огурцом. После двух-трех затяжек крепкой кубинской сигареты, я уснул. Очевидно, мне пришлось много пережить за предыдущий отрезок времени.
*
Очнулся я уже в госпитале. Мне почему-то, сразу показалось, что это не обычная больница, а именно военный госпиталь. На моей пижаме с погонами, которая висела на спинке стула, угадывались воинские знаки различия. Память медленно одаривала меня отдельными и весьма смутными воспоминаниями. Но без подсказок и наводящих вопросов я точно знал, что это были офицерские погоны.
Рядом со мной сидела медицинская сестра с безупречной фигурой. Ее мужественное лицо с небольшим шрамом на лице хоть и косвенно, но также могло говорить о принадлежности данного учреждения к силовому ведомству.
Мою попытку встать, сестра решительно пресекла словами: «Вам еще рано вставать, Северин Альгердович!»
Да! Видно многое мне еще предстояло вспомнить. Однако я точно знал, что видел в своем прошлом фильмы про людей, у которых по различным причинам отшибало память. Бедняги мыкались и страдали, а вот я верил в свой разум и твердо знал, что придет время, и все станет на свои места. Слегка напрягало ограниченное пространство палаты, но две большие звезды на моих погонах заставляли держать себя в руках.
В течение последующего месяца я активно посещал всевозможные процедуры и тренинги. Ко мне часто приходили мои сослуживцы и друзья, которых я лично не помнил или не знал, но они приносили фрукты, конфеты и новости с работы. Именно от них я получил информацию, что служу старшим офицером в каком-то очень закрытом НИИ, успешно руководя Сектором по распределению открытий и изобретений.
От своей ассистентки, Веры Петровны Саркисян, я узнал, что был холостым, но общительным человеком. И это обстоятельство было воспринято мною как позитивная информация, ведь абсолютно незачем искушать ослабленную психику встречей с семьей, которая, наверняка, переживала бы мою полную амнезию и видела бы во мне инвалида.
- Руководство с нетерпением ждет твоего выхода, Северин Алгердович! – Вера Петровна не заморачиваясь, затушила окурок прямо в белоснежном блюдечке, в котором мне обычно приносили таблетки.
«Опять накурили!» – словно из-под земли, на пороге палаты возникла грозная фигура медсестры, смерившей Петровну пронзительным и негодующим взглядом.
- Что хочет от меня руководство? – спросил я свою ассистентку, не обращая внимания на ворчание сестры, зная, что за грозной и волевой внешностью она умело маскирует хрупкую и романтичную девичью душу.
- Ты же сам понимаешь, как снизились за это время наши показатели – Вера Петровна одарив меня апельсином, к  большой радости медсестры, собиралась покидать палату.
- А, показатели… - мне пришлось сделать вид, что я в курсе дел.
Уже на следующий день мой окрепший организм прогнали через удивительную установку, напоминавшую томограф. Доктор долго изучал результаты, а затем пригласил и своих коллег. После достаточно затяжного консилиума с резюме: «У Вас все в порядке, Северин Альгердович!» - меня выписали из госпиталя.
Внизу меня встречали. Как я уже знал, начальник Отдела  Давид Бедросович Каганович и моя правая рука, Вера Петровна Саркисян, практически каждый день навещавшая меня в госпитале.
А вот моим домом, совершенно неожиданно для меня, оказалось общежитие семейного типа. Справедливости надо отметить, что очень комфортабельное, чистое и уютное. Еще больше меня удивило то обстоятельство, что Вера Петровна Саркисян имела ключи от моего скромного жилья, и уверенно ориентируясь в обстановке, буквально за пять минут накрыла шикарный стол. Давид Бедросович достал из своего потертого портфеля пухлую литровую бутылку.
«Коньяк!» - прорезалось в памяти знакомое слово. В моем баре также оказалась кое-какие напитки, и мы начали нашу вечеринку.
«Северин Альгердович, постарайтесь воздержаться от приема крепких спиртных напитков. Хотя бы в самое первое время» - в моей неокрепшей памяти вспыли напутственные слова  лечащего врача. Но всплыли они уже после прихода в гости Андрея Дмитриевича Гурского, начальника смежного сектора и моего друга. Что-то менять было уже слишком поздно…
Вечеринка прошла в теплой, уютной домашней обстановке и закончилась с первыми лучами восходящего солнца. Голова раскалывалась, лучи еле пробивались сквозь мое давно не мытое окно, а я стоял и радовался жизни, осознав этой ночью что имею честь служить в отличном и дружном коллективе.
«Удобно ли будет попросить Веру Петровну завтра помыть окно или сделать это самому?» - с этими мыслями я отхлебнул кофе и вернулся к гостям.
Гурский был как огурчик, потому, что и не думал ложиться спать. Хуже было с Кагановичем.
«Бедросович, подъем!» – я сделал попытку растолкать шефа.
- Бесполезно! – безапелляционно заявила Вера, поправляя прическу, убеждая меня в том, что аналогичные ситуации с Давидом уже приключались и ранее.

Примечания к первой главе:
*  Ворона обманула, нет такого парадокса.
** Однако следует отметить и даже особо подчеркнуть, что незримое присутствие этого странного мира отдельные личности всегда ощущали, начиная с незапамятных времен:
«Гинунг-Гагап!» - воскликнул один из храбрейших вождей древних скандинавов Рагнар «Кожаные Штаны», сгинувший еще на подходе к границам этого странного мира.
«Тартарары!» - прошептала мама Бату Хана, отправляя сына в загадочные земли древней Руси.
«Полный *****ц!» - (прямая речь) гораздо более определенно, выразился мой друг и наш современник, Андрей Дмитриевич Гурский, лично там побывавший.

Глава 2. СРОИ (Сектор открытий и изобретений)

- Ну и который из них, наш институт? – выйдя на свежий воздух, я беспомощно озирался, наблюдая в зоне прямой видимости всего три здания и каждое из них было вполне пригодно для размещения подобного учреждения.
Гурский, неплохо ориентируясь на местности, уверенно зашагал по направлению к четырехэтажной постройке с мансардным этажом. Ночью Вера Петровна шепнула мне на ушко, что Андрей в молодости был таксистом и даже сдал в отдел кадров какую-то мятую справку из Вильнюсского таксопарка на литовском языке, которую так никто и не смог прочитать.
- А кем сейчас работает Андрей Дмитриевич? – спросил я Веру по дороге на службу.
- СПП, сектор песни и пляски! Круче только особый отдел – после этих ее слов, я сразу же вспомнил о романе Гурского с какой-то светлой женщиной. По-моему, она занимала пост заместителя директора института. Хорошо было бы еще вспомнить, чем занимался в этом заведении лично я, но тут память пока помалкивала.
- Зря конечно мы не подняли Кагановича, сейчас шеф устроит нам разнос - предположила Вера Петровна, открывая дверь на которой висела золотая табличка с надписью: «Директор. Сергей Васильевич Раскаталин».
- Какие люди! – директор даже вышел из-за стола, чтобы поприветствовать нашу компанию.
- Сергей Васильевич! Там…, Бедросович застрял – я решил воспользоваться хорошим настроением директора, чтобы выгородить своего непосредственного начальника.
- Да ладно! Разве ж я не понимаю? Главное, что коллектив снова вместе. И, надеюсь, наши дела скоро пойдут в гору – Раскаталин сняв дорогие очки, протирал стекла специальной тряпочкой.
- Можете даже в этом не сомневаться, Сергей Васильевич! Не подведем! – я пожал ему руку, и заряженные позитивом, мы двинули делать наше общее дело.
По пути в свой офис я чуть не забыл пройти очень важную производственную процедуру (благо Вера Петровна Саркисян была всегда рядом) «ЕМД», т.е., ежедневный медицинский досмотр.
Мы по очереди зашли в кабинет с табличкой «Главный врач.  Александр Витальевич Большаков».
«Виски, коньяк, текила?» – с явным одобрением втянул в ноздри воздух доктор, приложив стетоскоп к моей груди.
- Не помню – честно признался я, терзаемый весьма неординарным послевкусием и головной болью, намекавшей на более сложную и изысканную композицию.
Доктор был профессионалом своего дела. Сняв у нас отпечатки пальцев, и сделав цифровые снимки зрачков,  он выдал всем по пластиковому браслету с гравировкой сегодняшней даты. При этом он погрозил пальцем Гурскому,  у которого зрачок и бельмо с трудом совпадали с параметрами архивных данных.
Все! Путь на работу был открыт, и я с волнением толкнул дверь своего офиса.
«Вот это порядок!» – я с благодарностью посмотрел на Веру Петровну. Ведь именно благодаря ей, служебное помещение нашего СРОИ содержалось в идеальной чистоте. Проведя пальцем по малогабаритному белому роялю, стоящему в дальнем углу, я не обнаружил на нем ни одной пылинки.
- Вера, а откуда здесь этот музыкальный инструмент? – моя память в очередной раз дала сбой. Белый рояль на фоне компьютеров и прочей аппаратуры смотрелся несколько инородно.
- Это подарок! – улыбнулась Петровна.
- Чей? – я посмотрел на свои пальцы, пробуя их на предмет владения инструментом.
- Мой – еще более скромно ответила моя ассистентка.
- А я, что играю на рояле? – пройдясь пальцами по его клавишам, я быстро понял, что они к нему никакого отношения не имеют.
- Обещали овладеть – Вера Петровна скрылась в недрах большого и встроенного в стену шкафа.
- Ты имеешь в виду игрой на рояле? – я за последние дни узнавал о себе слишком много новостей.
- … на рояле – шкаф поглотил часть ее фразы.
Зато свое рабочее место я узнал сразу. Уверенно расположившись в потертом, но еще вполне сохранившим свои роскошные формы черном кожаном кресле, я лихорадочно соображал, что делать дальше? Петровна достала для меня пурпурно-лиловый комбинезон с серебряными погонами старшего офицера. Затем, сделав две чашечки кофе и облачившись в легкий, воздушный халатик с сержантскими погонами, она заняла место около меня, на краешке стола. Я погрозил ей пальцем и указал на пуфик, который стоял рядом.
«Совсем распустилась тут без меня! Никакой дисциплины» - поворчал я для порядка, настраиваясь на работу.
Неожиданно для себя я снял браслет и приложил его к блестящей площадке на системном блоке своего компьютера. Мгновенно включился блок питания, захрюкал жесткий диск, а огромный, полутораметровый и полукруглый монитор начал подавать признаки жизни.
Пока ничего не происходило, лишь по заставке хаотично кружили «мыльные» пузыри. Время шло, мы с Петровной выпили кофе, выкурили по сигаретке, пока ничего не менялась. Напряжение нарастало, хотя меня стало клонить ко сну.
Примерно через час в одном из пузырей появились символы: «2х2=?». Честно говоря, я растерялся и не знал, что означает этот бред. Однако, судя по всему, у меня была отличная помощница с отменной реакцией. Вера Петровна мгновенно схватила блокнот, посмотрела на часы, сделала в блокноте какие-то пометки и стала уже более внимательно вглядываться в монитор.
«Началось!» - подмигнула мне она. 
Я с умным видом кивнул ей головой и рассеяно продолжал разглядывать пузыри на экране. 
То, что произошло дальше, немало меня удивило. Еще один пузырь налился записью «2х2=?», а затем еще один, а затем еще, и еще. Вера Петровна лихорадочно делала пометки.
«Умничка!» - мне стало приятно, что у меня такая расторопная и смышленая ассистентка.
Вскоре осталось всего лишь пять пузырей, свободных от этих совершенно идиотских вопросов. Примерно через полчаса процесс временно стабилизировался, и Вера позволила себе несколько расслабиться. Из чего я сделал вывод, что на сегодня больше ничего непредвиденного не произойдет.
Откинувшись на спинку кресла, я «мышью» отловил один из пузырей, в выделенном тексте «2х2=?» сделал исправление «2х2=4» и нажал клавишу «Ввод». Пузырек радостно завибрировал, стал наливаться и лопнул в виде красивого фейерверка.
На Веру Петровну было страшно смотреть! Вдруг у нее округлились зрачки, и вела она себя так, как будто я взорвал у нее на глазах атомную бомбу. Что-то странное проскочило в ее взгляде, но я в тот миг не обратил на это никакого внимания.
- Вы же не провели аналитику! У нас будут большие неприятности и сейчас нас потащат к особисту – простонала Вера.
Я был в шоке! Действительно, на потолке зажглась красная лампочка, и стал прерывисто гудеть зуммер. Дверь нашего офиса распахнулась, и человек с неприметным лицом попросил нас следовать за ним. Мы шли по длинному коридору. Настроение было паршивое, первый день работы и такая осечка!
Мы шли как на расстрел.
Из-за одной двери раздавался шум, хохот и звуки музыки. Память чуть-чуть приоткрывала мне свои завесы, это был Сектор Андрея Дмитриевича.
- А кто помогает Гурскому? – я пытался припомнить его ассистентку, но не мог.
- Андрей Дмитриевич работает в одиночку. Из штатного расписания  заместитель директора  Маргарита Михайловна Догоняйло, давно вычеркнула всех его молоденьких помощниц – проинформировала меня всезнающая Вера Петровна.
«Служебный роман! Так вот значит у Андрея с кем связь. Действительно, элитный сектор» – я шел по коридору и еще долго оборачивался на звуки безудержного веселья, которые не смогли заглушить даже специальные двери с дополнительной звукопоглощающей облицовкой.
Наконец мы подошли к малозаметной дверке, на которой мелким шрифтом и розовым мелком было начертано: «Особист. Марат Казимирович Пинько». К моему изумлению из нее незаметно выскользнул доктор, Александр Витальевич Большаков.
- А вот и наша пропажа! - радушно заворковал Казимирович, обнимая меня как родного.
«Мягко стелешь, Маратик!» - подумал я, продолжая оставаться в объятиях радушного хозяина.
- Вера Петровна, а Вас я попрошу вернуться на рабочее место - то ли попросил, то ли приказал Марат Казимирович.
«Интересно, стучит ли на меня Вера?» - пронеслась в голове тревожная мысль.
Как мне захотелось, чтобы моя память как можно скорее вернулась на место!
- Ох, не нравится мне твоя энцефалограмма, Северин! – не обращая внимания на ход моих мыслей, проворчал Пинько, разглядывая распечатки, которые, несмотря на строжайшую врачебную тайну, он каким-то образом добыл у оператора томографа.
- Вот смотри! Здесь. Здесь. И еще здесь – обвел он химическим карандашом три участка.
Я мельком глянул на эти синусоиды, но тут и врачом не надо быть – в трех местах явно прослеживалась двойное возрастание амплитуды, причем привязать их к какой-либо периодичности было невозможно.
- Это не по моей части Марат – сказал я, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
- А что ты скажешь, насчет сегодняшнего прокола? Или думаешь, что Каганович тебя опять отмажет? – в голосе Казимировича слышались уже стальные нотки.
- Марат, как на духу! Ну, ничего я не помню, абсолютно! – почти простонал я.
Марат удивлено посмотрел на меня. Я прекрасно знал, что обмануть его практически невозможно, и теперь осталось уповать только на то, что он мне поверит.
- А как же ты прошел досмотр? – не унимался особист.
- А ты спроси это у Большакова – парировал я.
- А я и спрошу! А заодно и проверю, когда он последний раз поверял свои приборчики. А то – пьет сука, с утра до вечера! А уволить не могу, блатной! Раскаталинский выкормыш! Рыбачек, мать его… – вдруг сорвался Казимирович, наступив в своих воспоминаниях на свою самую любимую мозоль.
Теперь и я стал припоминать, что суровый Марат дома превращался в любящего и предупредительного мужа, который только мог мечтать о той свободе, которую имели Раскаталин с Большаковым.
Те ездили на охоту и на рыбалку – когда хотели, и сколько хотели.
В течение пяти минут Марат остывал от своей ярости. Ему было стыдно.
- Ладно, Северин! Иди, работай – великодушно отпустил меня Марат Казимирович.
- И передай Кагановичу, чтобы зашел – уже вдогонку бросил он.

Глава 3. ОМГ (Отдел музыкальных гармоний)

За столом уютно расположились Вера Петровна Саркисян и Давид Бедросович Каганович. Вера взволнованно глотала пиво, прямо из горлышка. Давид делал то же самое, только совершенно бесстрастно.
Две пустые бутылки на полу говорили о том, что Петровна, наверное, уже все подробно изложила шефу. Ну и замечательно! Не надо будет лишний раз распинаться. Тем более что и сказать-то мне было нечего.
- Тебя просил зайти Марат – буркнул я шефу, вместо приветствия.
- Да пошел он! – не стесняясь присутствующей дамы,  жестко отрезал Давид.
«Хорошо ему, начальник Отдела! Может смело посылать самого Казимировича» - подумал я с завистью с высоты начальника Сектора.
- Да и ты не трясись, будто Пинько не помнит, что премия за прошлый год была получена исключительно стараниями твоего Сектора – прохрипел шеф, открывая третью бутылку пива.
- Так отчего тогда Раскаталин не сократит особиста? – спросил я, доставая из сейфа бутылочку с коньяком.
- Верунчик! Не службу, а в дружбу, сгоняй в буфет за орешками – оживился Давид Бедросович, который каким-то чудом или затылочным зрением уловил появление коньяка в моей руке.
- Вот ходил бы ты почаще на оперативные совещания к Раскаталину, то знал бы, сколько проходимцев вьется вокруг нашего института с одной единственной целью – купить, а еще лучше украсть ту информацию, которой мы располагаем.
- Так что сокращать Казимировича, никак нельзя! Не зря он ест свой хлеб – ответил шеф, выпуская колечко дыма.
- Пока ты обретался в госпитале, Марат раскрыл афериста из архивного отдела, который за копейки продал двум братьям один исторический фолиант. Так эти негодяи присвоили содержимое себе, а из остатков сделали некий суррогат и стали его продавать новоявленным снобам. А вот бывшие хозяева этого фолианта, которые передали нам его на хранение, теперь еще и сами доплачивают, чтобы поскорее быть вычеркнутыми из всех списков – продолжал Давид, бычкуя остаток сигареты.
- Ты сам-то понял, что сказал? – спросил я Давида, припоминая несколько иную версию этой удивительной истории.
- А вот и Вера Петровна пришла! – оставив без ответа мой вопрос, радостно заворковал Бедросович.
Молча, пропустили по рюмочке…
- Северин, я вот что думаю. Тебе все равно начинать как будто заново. Может, возьмешь Отдел музыкальной гармонии? Работы конечно больше, но и зарплату подкинут – раскрыл передо мной карты Давид Бедросович.
- Не знаю, пройду ли я по здоровью, Казимирович нашел какие-то серьезные отклонения в моей энцефалограмме – я старался быть предельно честным.
- Ну, во-первых, Марат в этом ничего не смыслит, ну а во-вторых – у тебя есть еще коньяк? – неожиданно спросил шеф.
После обследования содержимого сейфа я извлек еще две бутылки, и тогда Давидова рука потянулась к селектору.
- Александр Витальевич, Большаков! – зайди на пару минут в третий Сектор и захвати с собой все медицинские бумажки Подольского Северина Альгердовича – пророкотал Давид Бедросович по громкой связи.
Дверь открылась подозрительно быстро, как будто Большаков под ней нас караульную службу. Я не знаю, почему Марат обвинял его в пьянстве. По внешнему виду, полный интеллигент. Разве что, мощная очковая оптика скрывала его сущность.
Так как Давид сделал объявление по громкой связи, то вскоре на горизонте нарисовался Андрей Дмитриевич Гурский, почуяв, что тут может понадобиться и его помощь.
Переходить к делу сразу, было у нас не принято, и мы приняли по рюмочке. Покурили.
Потом еще по рюмочке, и еще по одной.
- Выкладывай энцефалограмму, Саша! – скомандовал Давид. 
Большаков, нервно озираясь по сторонам, стал нехотя выкладывать эту гармошку прямо на неубранный стол. Все с умным видом созерцали эти кривые, и только три странные отметки, сделанные химическим карандашом Марата, вызывали подозрение.
Молча, выпили еще по одной, пауза затянулась…
- Да фигня все это, братцы! – выпалил Гурский.
- Мне тоже делали томограф, вот у меня была амплитуда, так эта была амплитуда! – воскликнул Андрей Дмитриевич и, подобрав на столе фломастер, вмиг дорисовал несколько кривых раза в два крупнее моих.
- Вот трепло! Вы бы хоть громкую связь отключили! - раздался голос Маргариты Михайловны из дверного проема.
- Маргунечка! Присаживайся, а то заработалась рыбка моя! - защебетал Гурский, вытаскивая из-под моего рояля лишний стульчик. 
Надо отметить, что Маргарита Михайловна, несмотря на свое высокое социальное положение, вела себя вполне демократично. Что весьма ценилось нами, простыми начальниками Секторов и Отделов.
Память прибывала ко мне, но не так быстро как я того хотел.
- Саша! Мы с завтрашнего дня переводим Северина Альгердовича в Отдел музыкальной гармонии, тут нужна твоя виза - Давид протянул ему ручку и чистый лист бумаги.
Внутри Большакова шла борьба, сейчас необходимо было принимать решение, а я был уверен, что у них с Пинько сложились слишком доверительные отношения, которые он так, по пьянке, ломать не хотел.
- Да ладно, Саня, не дури, подписывай - попросил за меня Гурский.
- Виталич! С тебя не убудет – это уже вмешалась Маргарита Михайловна.
Большакову ничего не оставалось делать, как поставить автограф.
Давид Бедросович, сложив чистый лист бумаги вчетверо, сунул его себе во внутренний карман.
- А куда пристроим Веру Петровну? Может быть, ко мне, в Сектор? – подозрительно быстро сориентировался Андрей Дмитриевич.
- Я тебе покажу сейчас Сектор, собирайся! Идем домой – Маргарита могла временами проявить и жесткость характера.
Давид расстегнул свой черный френч с золотыми погонами и подсел к моему белому роялю. Бедросович любил поставить на крышку инструмента пепельницу, бутылочку хорошего коньячка и помузицировать для души.
Надо отметить, что мы далеко не всегда схватывали его музыкальные темы, и уж совсем хромала техника, но зато делал он это совершенно искренне.
Я подошел к окну. Рабочий день заканчивался. У парадного крыльца стояла шикарная раскаталинская «двадцать четверка» канареечного цвета. Личный водитель директора загружал в багажник ящик с водкой. Все знали, что на работе Сергей Васильевич не употреблял…
*
Веру Петровну Саркисян приписали к новому Отделу, но учитывая ее заслуги во время моего отсутствия в СРОИ, ей вполне заслуженно дали двухнедельный отпуск.
А вечером она срочно убыла в неизвестном направлении, даже не успев забрать у Маргариты свой стильный и дорогой байк, отключив и мобильный телефон.
Этому обстоятельству Михайловна, любившая с ветерком погонять по вечернему Минску, делая легкий шопинг, была чрезвычайно рада.
Включив аппаратуру, я уже больше часа сидел в своем ОМГ и в самых расстроенных чувствах смотрел на монитор, решительно не представляя, чем  же мне сегодня заняться.
По экрану резво перемещались совершено идиотские и непонятные картинки-загадки: «обезьянка, питекантропик, человечек». И словно издеваясь, вся эта галиматья кружилась внутри почти каждого пузыря. Так продолжалось до обеда, и я стал потихоньку сходить с ума.
Наконец раздался спасительный звонок на обеденный перерыв, и я побрел в буфет.
По пути попадались немногочисленные сотрудники. Меня тут знали. И я, стараясь быть вежливым, кивком головы отвечал на их приветствия.
Желающих приобщиться к общепиту сегодня практически не было. Взяв две порции драников со сметаной и кофе, я сел за свой любимый столик возле окна.
По интерьеру наш институтский буфет с первого взгляда больше напоминал шикарный клуб, хотя и был отделан самыми дешевыми материалами.
Съев драники и лениво потягивая кофе, я с удивлением созерцал сооружение в виде огромного подиума в центре зала. Хромированные металлические стойки уходили под самый потолок. Эту загадку я разгадал достаточно быстро, вспомнив, что с модернизацией народного хозяйства, в нашу страну мигом хлынули западные инновации.
Как по команде появились активисты из среды самой неугомонной части нашей институтской молодежи, жаждущей перемен. Они то и подсунули на подпись Раскаталину ни с кем не согласованный документ.
Так, во время обеденного перерыва, в нашем буфете стал функционировать молодежный стрип-клуб. Поначалу это несколько шокировало публику, но затем все привыкли. Тем более что дисциплину никто не отменял, а со звонком молодежь разбегалась по рабочим местам, правда, еле успевая накинуть что-нибудь из одежды.
Здесь же, жуя бутерброд с колбасой, Марат и познакомился со своей новой пассией, семнадцатилетней лаборанткой из архива.
Это было очень тяжелое время, когда деньги обесценились, но нам в институте давали талоны на питание, а также на предметы самой первой необходимости.
Совершенно неожиданно в моей памяти всплыла яркая картинка, как у Марата Казимировича вдруг заблестели глаза. В возбуждении он схватил со стола два моих талона на сахар, я и глазом не успел моргнуть, как он резво подбежал к юной танцовщице и засунул их ей в купальник.
А на следующий день у них все понеслось, завертелось и окончилось браком. Правда, только гражданским браком.
Вполне возможно, клуб продолжал бы свою работу и до сих пор, но радикально настроенная молодежь пошла еще дальше. Однако есть все же рамки, которые переходить не стоит. Так однажды Большаков накрыл в подвале главного корпуса подпольный гей-клуб.
Это было уже более чем запредельно, особенно потому, что практически все «гости» были пришлыми иностранцами!  И кто провел их на территорию сверх закрытого института, так и осталось тайной.
Меры были приняты самые жесткие, все активисты этого движения были уволены. Казимирович получил строгое предупреждение, а демократично ко всему настроенная Маргарита чуть было не вылетела с работы. Пошла волна, могли убрать и самого Раскаталина, но он чудом устоял, однако, сразу стал «зажимать гайки».
Под горячую руку Сергей Васильевич закрыл и стрип-буфет, оставив исключительно одну его функцию – функцию быстрого питания. 
Так что отдельные моменты из жизни нашего института стали прорезаться в памяти, но технология собственно моей работы, увы, была пока для меня недоступна.
«Не погорячился ли я, взвалив на свои не слишком могучие плечи Отдел музыкальных гармоний?» - эта мысль меня терзала, когда после обеда я занимал свой пост у компьютера.
А на экране по-прежнему мельтешили загадки: «обезьянки, питекантропики, человечки…»
К счастью заглянул Гурский, и я решился на откровенный разговор.
- Андрюха! Клянусь, ничего не помню. Сижу и смотрю на монитор как баран на новые ворота. У тебя же Сектор песни! Может, поможешь? – с тоской в голосе попросил я.
- Разберемся! – Андрей Дмитриевич был оптимистом.
- Сначала выйди из сети! Ты же влез в базу своего бывшего Сектора – поставил первый диагноз Андрей.
Что ж, стало сразу немного легче.
- Теперь войдем в базу Отдела, и… на, получи! – Гурский самодовольно потирал руки. 
Все пространство наполнили звуки чудной музыки, и мне кажется, что где-то, я ее уже слышал. В каждом пузыре были одинаковые нотные символы.
- Андрей, а где включается аналитика? – это был больной для меня вопрос.
Но не для Гурского! Он не раздумывая, нажал на огромную красную кнопку в центре стола, и в правой части монитора сразу же побежала текстовая строка.
Наконец-то, она остановилась и пульсирующий текст  гласил: «Полонез. Огинский».
- Точно, полонез! И что же мне делать дальше? – я был весьма заинтригован.
- Ничего. Нажми «Ввод» - его ответ обескуражил меня.   
- И всего-то? – я с опаской посмотрел на эту клавишу, вспомнив зуммер и красную лампочку под потолком.
- А это немало, особенно для самого Огинского! – уже в дверях весело ответил Гурский.
- Да! Забыл сказать, не нажимай «Ввод», ранее отработки по аналитике, даже если тебе вдруг покажется, что ты знаешь ответ. Пинько будет стоять у тебя за спиной раньше, чем ты успеешь сообразить, что ты наделал – добродушно добавил Андрей Дмитриевич.
Ну, это я уже и сам знал!
Остаток дня прошел без приключений. «Венгерский танец номер пять» я при помощи аналитики направил Брамсу, песню «Про веселых человечков», какому-то Махлюковичу.
На сегодня, судя по всему, музыкальных гармоний больше не заказывали, и я позволил себе расслабиться.

Глава 4. Марат Казимирович Пинько

Вспоминая свой недавний прокол с таблицей умножения и сегодняшний рабочий день, у меня зашевелились некоторые подозрения по поводу всего происходящего. Решив размять косточки, я двинул по институту, имеющего два вполне официальных названия. Для большинства гражданских лиц он назывался просто, «Институт современных знаний». А для более узкого круга посвященных лиц еще проще, «НИИ ТЗХЛ». Учреждение  разместилось в старом четырехэтажном здании с мансардой в лесопарковой зоне, в трех километрах от Минска.
Мансардный этаж занимал Отдел религии и атеизма, среди работников которого у меня знакомых не было. Рабочий день у них начинался на четыре часа раньше нашего. К обеду они стройными рядами уходили домой, однако, часть сотрудников возвращались на свои рабочие места, ближе к полуночи.
На четвертом этаже располагался Отдел большой науки и Высоких технологий  Давида  Бедросовича  Кагановича, в котором, до вчерашнего дня я имел честь служить и работать, в качестве руководителя одного из Секторов.
Третий и второй этажи занимало Подразделение вдохновения. Причем третий этаж был занят Отделом изобразительных искусств, где работало много талантливой и шумной молодежи. С некоторыми из них я водил шапочное знакомство, сталкиваясь, нос к носу в общежитии.
Второй этаж занимало Отделение музыкальных фантазий, в состав которого входил мой «ОМГ», а также «СПП» Гурского и многие другие подразделения.
На лестничной клетке между вторым и первым этажом был  каким-то чудесным образом вписан Особый отдел.
На первом этаже были сосредоточены административные  помещения, обе приемные, а также библиотека и буфет. 
На прилегающей к институту площади располагалось огромное здание Архива и наши мастерские, которые гордо именовались «Опытным цехом». Что там производилось, по-моему, никто не знал. Злые языки трепали, что его приватизировал сам Раскаталин. Но на то, они и злые языки.
На каждый этаж надо было иметь определенный допуск, но я как начальник Отдела мог теперь свободно перемещаться по всему институту, исключая мансардный этаж и мастерские.
Меня больше интересовало мое новое место работы, поэтому я шел по второму этажу и не без удовольствия читал таблички на дверях офисов. Кроме многочисленных унылых табличек типа: «Сектор №1» или «Сектор №9», попадались наименования говорящие сами за себя: «Художественный свист», «Арт-Рок», и.т.д. На этом фоне мой «Отдел музыкальных гармоний» выглядел очень даже респектабельно.
В «Секторе песни и пляски» было подозрительно тихо, и я без стука проскользнул в дверь.
Гурский сидел, положив ноги на стол, а на его мониторе компьютерная графическая модель человека лихо отплясывала вприсядку. Аналитика, судя по мерцающему пятну, пока молчала.
Я тактично покашлял.
- Заходи, Альгердович – не отрываясь от экрана, бросил Гурский, протягивая мне бутылку с виски.
- Что-то стала беспокоить меня наша работа, Андрей – сказал я, сделав парочку мелких глотков. 
- Не бери в голову! Расслабься, да и вообще, фигня, все это – философски изрек Андрей Дмитриевич, отбирая у меня бутылку.   
«А ведь Гурский что-то знает. Знает, но молчит!» - мне стало неуютно, особенно от его последних слов, и я пошел ва-банк. 
- А знаешь, что Андрюха? Я почти уверен, что многих наших сотрудников я знал раньше, и мы тогда не работали в этом институте – я искоса наблюдал за Гурским, на лице которого не дрогнул ни один мускул.
- Тоже мне, Америку открыл! А что ты скажешь на это – Гурский встал, подошел к выключателю и несколько раз включил и выключил свет.
- Да ты открой глаза! – воскликнул Андрей, видя, что до меня не дошел весь сакральный смысл его манипуляций.
- Теперь смотри внимательно! Выключаю, свет гаснет. Включаю, свет загорается. Выключаю, свет гаснет… - продолжал гнуть свою линию Гурский.
- Андрей Дмитриевич, не томи, в чем же фокус? – я по-прежнему недоумевал. 
- А какие у нас светильники? – продолжал меня интриговать Гурский.
- Обычные светильники дневного света, ЛСО, кажется… - и тут до меня дошло!
Я встал и несколько сам раз щелкнул выключателем. Вот оно оказывается, в чем дело! Невероятно! Никакой задержки, характерной для ламп дневного света не было! Мне даже показалось, что свет появляется еще до щелчка выключателя.
- Я сначала даже подумал, что это какое-нибудь «ноу-хау» Раскаталина, но все оказалось еще серьезнее – продолжал Андрей Дмитриевич. Встав на стол, он снял колпаки с двух светильников, и вытащил по одной лампе, из каждого.
Это просто фантастика! Уровень освещения помещения не изменился! Мы промочили горло.
«Может быть дело в этом?» - я покрутил в руке плоскую бутылочку с виски.
- Да нет, мы с Бедросовичем проверили по показаниям счетчиков. Все именно так и есть – совсем без присущего ему энтузиазма ответил Гурский.
- А кто, кроме Давида еще в курсе? – спросил я, имея уже некоторые виды на это открытие.
- Наш электрик, Тихон Прокопович, а что? – поднял на меня глаза Андрей, полные надежды, что я что-то уже придумал.
- А ничего! Я даже не сомневался, что в моем «ОМГ» половины ламп уже не было!
- Пойдем, заскочим к Марату! – принял решение Гурский и, пренебрегая регламентом, зверски выдернул из розетки вилку своего компьютера.
Открывая дверь, мы почти столкнулись с молодым лейтенантом, очевидно, подслушивавшим наш разговор у замочной скважины. Надо отдать ему должное, молодой человек не растерялся и, приложив руку к форменной бескозырке, бодрым голосом представился.
- Лейтенант Головко! Прибыл в Ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы - мы с удивлением разглядывали китель молодого бойца. Погоны летчика мирно уживались с петлицами артиллериста. Легкое недоумение вызывал также флотский головной убор с надписью «Быстрый».
Гурский незаметно мне подмигнул, очевидно, вспомнив, как мы с ним однажды где-то хорошенько гульнули и явились на работу в подобном виде. Правда, в то утро на наших ногах были еще и натовские ботинки. Марат Казимирович тогда сам заминал это дело, так как из-за нашей выходки не сносить и ему своей головы.   
Я уже успел догадаться, что лейтенанта Головко прислала сама Маргарита, продолжая попытки ввести своего человека в ближайшее окружение старшего офицера Гурского. А также я припомнил и взрывные ответные действия Андрея на эти ее комбинации. И поэтому ожидал сейчас всякого, от каскада ненормативной лексики, до банального рукоприкладства.
- А знаете, что лейтенант? Шли бы Вы… домой. И закройте, пожалуйста, за собой дверь – неожиданно мягко, по-отечески отреагировал Андрей Дмитриевич.
- Вам определенно необходимо поспать – еще более мягко добавил я, заметив под глазами лейтенанта странные для его возраста лиловые мешки.
Маргарита видимо предупреждала молодого человека, что это не простая задача, поэтому лейтенант Головко покорно и без лишних слов покинул наше общество.
После чего мы продолжили свой путь в особый отдел НИИ ТЗХЛ.
Особист был в хорошем настроении и принял нас радушно, как старых друзей. Мы не стали отказываться и от предложенного кофе с коньяком.
Марат выглядел на все сто. Стильная льняная рубаха, брюки из очень дорогого материала в полоску, заправленные в модные хромовые сапоги, все выдавало в нем городского щеголя.
Я с легкой грустью посмотрел на свои не дорогие китайские туфли и унылые рукава лиловой униформы. Справедливости надо отметить, что так одевались в институте практически все. Вон и Андрюха, несмотря на большую зарплату Маргариты, носил все тот же ширпотреб. Впрочем, Сергей Васильевич Раскаталин носил обувь «Белвест», но он был директор.
У Казимировича же была совсем иная ситуация. Имея молодую жену, едва достигшую полного совершеннолетия, он не мог не следить за своей внешностью. Сотрудницы часто видели его на различных фитнес - мероприятиях и модных распродажах, устраиваемых горожанами у нашей проходной.
Настоящий шок вызвали у меня лежащие у Марата на столе небольшие пакетики с белым порошком. Их было штук сто, не меньше. Примерно столько же лежало рядом и упаковок с одноразовыми шприцами.
«Бедный Пинько! И когда же ты успел подсесть на это дерьмо?» – мне вдруг стало искренне жаль нашего коллегу, мужчину можно сказать, в самом расцвете лет.
- Скоро аттестация, так что готовьтесь, ребята! – прервал мою сердобольную мысль Марат, пряча всю свою выкладку со стола в настенный сейф.
После этих его слов в моей памяти стали всплывать наши ежемесячные аттестации, причем с обязательной проверкой на «детекторе лжи» и предварительным введением инъекций «сыворотки правды».
Вот эти самые «дозы» и фасовал сейчас Казимирович, свою жалость мне пришлось забрать обратно.
Мы допили кофе, Гурский разлил остатки коньяка, и мы выложили Марату все, что нас с Гурским так тревожило. Причем, все как на духу.
Очевидно, наша не совсем обычная информация не на шутку озадачила Казимировича, но он и вида не подавал.
Профессионал!
Марат прошелся по кабинету, пошарил в сейфе, выудил оттуда бутылку текилы, и посмотрел на нас с Гурским.
- Давай, выкатывай! – хмуро кивнул головой Андрей.
Алкоголь лишь слегка притупил стресс, но не избавлял от него, загоняя его вглубь.
На столе у Марата Казимировича одиноко лежала папка, и я с изумлением прочитал текст: «Догоняйло Маргарита Михайловна. Заместитель директора института по административной работе».
- Что у тебя на нее, Марат? – перехватив мой взгляд, с угрозой в голосе спросил Андрей.
- А ты возьми, да посмотри – великодушно разрешил особист.
В папке был всего один листок, к которому были аккуратно приклеены копии расчетных листков Маргариты Михайловны и чеки из институтского буфета.
- Что это значит? – встревожился Гурский.
- А ничего, кроме того, что твоя Маргарита слишком хорошо питается и покупает самые дорогие сигареты. Я проверил, баланс не сходится! – ответил Казимирович, хитро прищурив левый глаз.
Андрюха подавлено молчал. Но я знал, что он выкрутится, сейчас все так живут. Я же не спрашиваю, откуда у Марата деньги на хромовые сапоги.
- Может ты, и на Кагановича что-то нарыл? – задал я провокационный вопрос, зная, что Давид у нас слывет почти что святым. Он, начальник Отдела, и ездит на «Москвиче».
- Во-первых, «Москвич» у нашего Кагановича в экспортном исполнении, а во-вторых, свою машинку Давид Бедросович «прокачал». Я недавно навел справки в мастерской, где ее «прокачивали», Бедросович выложил за работу два годовых жалованья – детализировал Казимирович.
Хотя про «Москвич» я успел только подумать и мысль не озвучивал. Хорошо представляя себе раздолбанный Давидов рыдван, я понятия не имел, что имел Казимирович в виду под словом «прокачка».
- Может быть, он скопил деньжат – буркнул в защиту товарища Гурский.
- Ты думай, что говоришь! Каганович, и скопил! – захохотал Марат.
 – А из какой копилки у него деньги на четырех любовниц? – от смеха у Марата даже выступили слезы.
Мы с Андреем Дмитриевичем переглянулись. Вот эта была для нас новость!
По-моему, Марат явно блефовал, так как все знали, что у Кагановича было только две или три женщины. И тех можно было рассматривать лишь в хронологическом порядке.
- Ладно, хватит ребята! А то мы так и до самого Раскаталина доберемся – собираясь уходить, сказал я.
- А что Раскаталин? Вот у меня где, Раскаталин! – уже достаточно захмелев, выдал Казимирович. 
- Братцы! Давайте лучше выпьем! – мастерски предложил Гурский, чтобы свернуть с опасной тропы.

Глава 5. Постоянная Планка

- Ладно, коллеги! Гулять – так гулять! – ударил ладонью по столу Марат Казимирович, вытаскивая из шкафа старинный кинопроектор, и вешая на стенку экран, ровесник этого удивительного аппарата.
- Вы что-нибудь слышали о постоянной Планка? – как будто ненароком спросил Марат.
Гурский отрицательно мотнул головой, я не зная, что ответить, неопределенно пожал плечами.
- Тогда вам будет любопытно посмотреть эту хронику, отснятую в институте еще моим предшественником, задолго до появления компьютеров и хорошей видеотехники.
Марат плеснул нам текилы и ушел колдовать к аппарату.
Появились первые кадры. Качество желало быть лучшим. По городу важно катили «Волги», «Победы» и даже «Запорожцы».  Мелькнул фасад нашего института, к проходной бодро шли сотрудники в гражданской одежде.
Затем съемка перенеслась в закрытое помещение и в кадре появилась женщина. Женщина мылась в душе, и мы с трудом, но все же, узнали нашего библиотекаря, Изольду Максимовну Поперечную. Правда, в кадре она была значительно выше и моложе.
Вскоре объектив сильно запотел, но камера продолжала съемку, и минут десять мы наблюдали один лишь туман. Стрекотал проектор. Все это было очень таинственно, от волнения пересохло в горле…
Затем опять в кадре появилась Изольда Максимовна, но уже идущая с работы. По дороге домой она забегала в магазины, делая там покупки. Камера сопровождала ее до самого подъезда.
Оператор, производивший киносъемку, судя по всему, был  профессионалом экстра-класса. Неутомимый объектив его вездесущей кинокамеры преследовал несчастную Изольду Максимовну буквально по пятам, вплоть до того момента, когда она включала свет в ванной комнате и плотно задергивала шторку. Иногда ее не спасала даже и штора. А жила Изольда, между прочим, на четвертом этаже!
Много кадров было посвящено рабочему дню и рабочему месту Изольды Максимовны, где она, с вежливой улыбкой обслуживала посетителей библиотеки.
Мы с Гурским уже стали проявлять нетерпение, когда заметили, как у подъезда к Изольде Максимовне подошла таинственная личность. Человек был в длинном плаще, черной шляпе и в очках. Но самым необычным было то, что у него были полностью забинтованы лицо и руки.
«Человек–невидимка!!!» – воскликнули мы с Андреем Дмитриевичем почти одновременно.
Сюжет разворачивался стремительно. После того, как Изольда Максимовна передала агенту записку, сверху, откуда ни возьмись, на него спрыгнул некий субъект. В нем мы с трудом, но узнали Александра Витальевича, нашего боевого доктора и одновременно начальника отдела кадров. Только в кадре Большаков был юн и стремителен как лань.
Сначала шпиону удается сбросить с себя доктора, но наш герой за несколько прыжков настигает чужака. Тот снимает пальто, шляпу…
В конце концов, Большакову удается схватить этого демона за бинт, и тот разматывается прямо на бегу. Так и есть, невидимка! Ушел, гад!
Но в руках у Александра была вот эта слегка примятая записка, которую мы с Гурским по очереди и с любопытством разглядывали:


H = 1.054х10;34 Дж•с.



Это братцы, и есть постоянная Планка – подытожил просмотр фильма Марат Казимирович.
- Так у Большакова большой стаж оперативной работы? – спросил Гурский.
- Тогда почему он до сих пор ходит в докторах? – не удержался я.
- Если бы не это «дело», выбрасывая в мусорное ведро, пустую бутылку из-под текилы, сидел бы Саня сейчас в этом кабинете - открыл нам еще один секрет Марат Казимирович.
- А как же Изольда? Она ведь до сих пор в библиотеке? – не унимался Гурский.
- Изольда отсидела пять лет и по УДО была освобождена, но у нее оказались крутые связи, на Раскаталина надавили сверху, и он вынужден был ее взять обратно.
- А почему тут нарисовано сердечко? – я все еще не выпускал из рук записку.
- На это преступление Изольда пошла из-за необузданной страсти – Пинько листал пыльные страницы архивного дела.
- Страсть к невидимке? – вырвалось у Гурского.
- Женская душа потемки, Андрей Дмитриевич. Может быть, они по вечерам резвились, играя в прятки, кто ж их знает? Вот такие дела  – сворачивая экран, с легкой завистью вздохнул Пинько.
*
- Зайди к Марату! – вручая мне с утра суточный браслет, шепотом поведал Большаков. 
- Да вроде только недавно расстались – пытался отшутиться я. 
- Иди, иди! По твоему делу ему пришли в голову весьма дельные мыслишки – весьма таинственно напутствовал меня Александр Витальевич.
Я шел по коридору и размышлял, когда же Казимировичу в голову успели прийти «дельные мыслишки». Мы вчера с Гурским доставили его к дому весьма в плачевном состоянии. Пить Пинько, конечно же, умел и всегда хорошо держал этот удар. Но после пятой бутылки что-то пошло не так, видимо к вечеру у него прорвался накопленный стресс. 
На ногах Марат почти не стоял, однако держался молодцом. Ни одного своего секрета по пьяной лавочке не выболтал, а только загадочно прикладывал палец к губам, хотя мы его ни о чем и не спрашивали. Чувствовалась специальная подготовка, и это вызывало уважение к конторе, где готовят таких парней.
Жил Марат в двухэтажном восьми квартирном доме, вплотную примыкающем к институтским постройкам. 
Однако нам пришлось оставить Казимировича у дверей на чужом коврике, нажать на гашетку звонка и убежать. Ни я, ни Гурский решительно не могли вспомнить номер квартиры его юной супруги, а сам особист молчал как партизан…
- Давно не виделись! – радостно пожимал мне руку Марат Казимирович.
От вчерашних посиделок не осталось  и следа. На Марате  все те же, до блеска начищенные сапоги, только льняную рубашку он сменил на свежую, сатиновую с модным ярким орнаментом.
- Кого из работников из нашего окружения ты не «видел» раньше – поставил вопрос ребром Марат, не дав мне даже опомниться.
Я присел, закурил и стал думать. Хороший вопрос! Что же он мне раньше в голову не пришел? Тут и думать было нечего.
- Саркисян. Вера Петровна Саркисян – ответил я, не представляя себе дальнейших последствий.
Марат Казимирович задумчиво посмотрел в окно и нажал на клавишу селектора: «Большаков! Личное дело Саркисян. И пулей ко мне!»
Через пять минут Александр Витальевич положил на стол личное дело моей помощницы.
Минуту Марат Казимирович изучал дело Веры Петровны, а затем бросил папку на стол и обратился к Большакову елейным голоском.
- Ты хоть иногда читаешь биографии своих работников, кадровичок? Или совсем мозги пропил? – уже грозно вопрошал Марат.
Большаков подобрал папку и вслух стал читать: «Отец - Саркисян Петр Гургенович, белорус, родился…»
- Александр Витальевич! Была ли у вас когда-нибудь мать? – грубо перебил Большакова Марат Казимирович.
- Почему была? Она еще и сейчас, слава богу…
- А вот у Веры Петровны мамы нет. Как так? Неужели Вам, дорогой мой, не бросилось это в глаза? – грубо давил на Большакова Марат.
- И это еще не все! Ты, стервец, каждый день сканируешь сетчатку и сравниваешь параметры с архивом. Так что это за удивительные глазки? – и Марат бросил на стол фотографию.
Я взял фото в руки. Красивые глаза, но, приглядевшись, мне стало не по себе. Зрачок был ромбовидный!
«Как же это я раньше не замечал? Вспоминая ее, как правило, опущенные веки с длинными ресницами» - подумал я.
- И как же ты, Альгердович, раньше этого не замечал? – озвучил мои же мысли Марат Казимирович.
Затем Марат сдвинул на стене карту нашего района, за которой оказался плоский монитор. У нас в отделах были, исключительно полусферические мониторы. Я видел плоский монитор у Раскаталина, но не знал, что существует второй экземпляр. В течение двух часов мы наблюдали оперативную съемку, в центре которой была Вера Петровна Саркисян. Никаких компрометирующих фактов отмечено не было.
В архив она входила, как и положено инструкцией. Перед детектором снимала всю свою одежду, проходила детектор и одевала ее обратно, уже проверенную работником архива. После работы в архиве процедура повторялась в обратном порядке. Вера, конечно, была хороша собой, но я в этом не отметил никакого криминала. 
- Предъявить ей нечего, но наблюдение пока снимать рано – сказал Марат, задумчиво шаря в ящике своего стола.
- Да, Альгердович! Помести-ка ты эту «штучку», где-нибудь у себя в комнате, на случай, если Вера Петровна у тебя вдруг да объявится – буднично произнес Казимирович, протягивая мне крупную булавку, с хрустальным шариком на конце.
- Что это? – я абсолютно искренне попытался изобразить изумление, глядя на самую обычную «подглядку-подслушку», которыми и без того, была буквально нашпигована моя комната в общежитии.
Откровенно говоря, мне порядком надоело периодически выбрасывать их в мусорное ведро.
- Мы делаем одно дело, поэтому давай, не валяй дурака – по-отечески напутствовал меня шеф особого отдела нашего института.

Часть 2. Откровение

Глава 1. Петр Гургенович Саркисян и Тихон Прокопьевич Березовский

- Вера, сколько у тебя еще осталось дней отпуска? – этот вопрос задал стройный мужчина лет пятидесяти с седыми висками, который в задумчивости вертел в руках большой бокал с коньяком.
- Три дня, Петр Гургенович! – раздался хрустальный голосок Веры, поливающей грядку с огурцами.
- Я думаю, тебе не стоит возвращаться в институт. Я уже написал рапорт о твоем повышении, так что скоро, возможно ты попадешь домой – продолжал вечно молодой Петр Гургенович.
- Петр Гургенович! А не кажется ли Вам, что Вы слишком далеко зашли в роли моего отца? – голос Веры Петровны перестал струиться как горный ручеек.
- Вера, я же хочу, как лучше! Это ведь «парадоксально – дрейфующий» мир и что тут можно делать дальше? Они здесь деградируют и скоро все сопьются. Мне лично, конечно, их всех искренне жаль, но я считаю, что наше участие в этом эксперименте давно исчерпано – начал терять равновесие Петр Гургенович.
- И Вам не жаль многих лет, прожитых теперь, как выясняется, напрасно? – Вера была явно «человечнее» своего оппонента.
Гургенович знал, что спорить бесполезно, и что дальнейшую дискуссию придется отложить, а может даже и перенести на территорию Главка.
Вера Петровна еще вчера вечером просматривала входящую корреспонденцию. Самая последняя и секретная информация из Главка касалась их непосредственной миссии.
В Главке с некоторых пор стали подозревать, что мир, в котором работали они с Петром – виртуальный. Этот «парадоксально - дрейфующий» мир возник вопреки всем законам вселенной и был подобен звуку на заедающей виниловой пластинке.
Однако он породил некое подобие реальности и дрейфовал по совсем иным плоскостям. Этот мир был полностью лишен саморазвития, однако, как оказалось, он был практически не убиваемым! Его, конечно, могла поглотить случайная черная дыра, но, как известно, случайных черных дыр во вселенной не бывает.
Вера Петровна совершенно искренне считала, что они издавна помогали людям. Но современная и прагматичная позиция Главка сводилась к тому: «А собственно, люди ли, населяют этот «парадоксально – дрейфующий» мир? И может быть, настала пора сворачивать тут свою миссию?».
Для нее такого вопроса уже давно не существовало. Если и были в других мирах другие люди, то и на здоровье. Обитатели этого парадоксального мира, на ее взгляд были ничуть не хуже. Да и настоящих людей, они с Гургеновичем так и не повстречали. А что касается секретных данных, на которые так любил ссылаться Петр Гургенович, оперируя диссертацией своего коллеги, давно сданной в архив, то она всегда считала их спорными. И, в свою очередь, давно писала свою собственную диссертацию, но текучка институтской жизни, тормозила эту фундаментальную работу.
«Тяжело придется» - вздохнула Вера, еще раз посмотрев на письмо из Главка. Она прекрасно знала, что если прикажут, то Петр Гургенович возьмет под козырек, дисциплина для ее коллеги, не пустой звук.
А Петр Гургенович, в свою очередь знал, что Вера Петровна давно жила в самой гуще людей, и по понятным причинам вполне «очеловечилась», ведя их неправедный образ жизни. Поэтому готовился к очень непростому разговору со своей помощницей.
Петр Гургенович закрывал глаза на некоторые ее выходки, которые явно выходили за рамки должностных инструкций, и не стучал в Главк. Хотя и обязан был это делать ежемесячно.
Петр Гургенович держал эту информацию как козырную карту, которую и собирался сейчас выложить. Но не успел…
Вера Петровна зашла к себе в комнату и вынесла оттуда пакет с семью печатями. Отодвинув чашку с кофе, она легко сломала большие сургучные кружки и выложила на стол миллиметровку.
- Что это такое? – удивился Петр Гургенович, у которого расширились до предела его ромбовидные зрачки.
- Это вторая копия энцефалограммы старшего офицера Подольского, Северина Альгердовича – усмехнувшись, произнесла Вера Петровна. 
- А где первая? – Петр Гургенович вставил линзы и нехотя протянул к документу руку.
- Первую копию увел из-под носа Пинько - Вера потупила взор, ведь «отец» ее всегда учил работать на опережение, и сейчас она всерьез опасалась очередной порции нотаций. Но этого не произошло.
Разорвавшаяся рядом бомба, произвела бы меньший эффект. Петр Гургенович нервно барабанил пальцами по столу, что так всегда раздражало Веру Петровну.
Было, отчего занервничать! Возрастание амплитуды на трех точках яснее ясного говорило о том, что «парадоксально – дрейфующий» мир хотя бы одну связь с остальной вселенной – да имеет. А это в корне меняло дело. 
- Ладно, Вера, возвращайся в институт. Я доложу в Главк, а там, видно будет – хмуро проговорил Петр Гургенович.
- Только, пожалуйста, лишнего там не болтай, хорошо? – весело проворковала Вера Петровна, сворачивая поливочный шланг.
*
Надо честно признаться, что наша жизнь состояла не только из серых будней и трудовых подвигов. Мы любили и умели отдыхать, и как только удавалось выбить у Марата пропуск, выезжали на природу. Но в эти выходные и пропуска не было, да и погода с утра не заладилась, поэтому мы с Андреем Дмитриевичем потягивали легкое красное вино, у меня в офицерском общежитии.
Вскоре на громкий смех Гурского к нам присоединились две мои соседки, Василина и Регина. Обе были в чине младших офицеров и служили на третьем этаже нашего НИИ. Василина возглавляла Сектор графики, а Регинка, кажется – Сектор сюрреализма.
Эти девушки любили, когда ко мне приходил Андрей Дмитриевич. Я хорошо представлял себе их унылую работу, особенно это касалось Регины. А у меня всегда можно было отвести душу живым общением, тем более что сегодня ко мне в гости заскочил Гурский. Старший офицер, возглавляющий самый элитный Сектор в нашем заведении. Человек, можно сказать, праздник.
Я же, возглавляя Отдел музыкальных гармоний, из всех музыкальных инструментов владел отнюдь не виртуозной игрой лишь на губной гармошке.
А вот Андрюха даже за стенами своего офиса мог не только спеть, но и сплясать. И чтобы там не говорили злые языки, лучшего руководителя СПП я не мог себе представить.
Не успели мы изобразить парочку горячих кельтских танцев, как Андрей Дмитриевич уже показывал девушкам, как правильно надо двигаться в ритмах фламенко.
После двух часов нашей вечеринки (а вернее сказать, у нас был утренник), изрядно захмелевшие Василина с Регинкой наперебой стали проситься в СПП Гурского.
Было забавно наблюдать, как Андрей Дмитриевич загадочно двигая бровью, обещал им эти перемещения в служебной карьере. Но я-то знал точно, что дома он даже не заикнется перед Михайловной. Иначе получит грелкой с водой по печени, именно так иногда его воспитывала Маргарита.
Примерно через час безудержного веселья мои соседки утомились и уснули прямо за столом. Пришлось их бережно разнести по своим норам.
Мое окно выходило на заброшенный пустырь перед небольшим перелеском. Как обычно, в любой день и в любую погоду, за окном был отчетливо слышен срежет работающей бетономешалки. Мне уже не надо было напрягать память, я и так знал – это работал Макс. Макс - бетонщик. 
Его история была, пожалуй, одной из самых печальных в нашем институте. Макс когда-то жил этажом ниже и был  давно безнадежно влюблен в Киру Ромуальдовну Порошенко, буфетчицу нашего НИИ.
Эта бестия не глядя, молча, принимала от него дорогие подарки и знаки внимания. Однако однажды она довольно жестко ответила ему, что выйдет замуж лишь только в том случае, если у него будет собственное и достойное ее статуса жилье.
Раскаталин с отдельной квартирой Максу тогда отказал. Отказал он ему также по вполне объективным причинам и со стройматериалами. В нашей стране в те годы просто не было никаких стройматериалов.
С тех пор прошло немало лет. Макса - бетонщика уже давно никто не видел, но многие еще помнили, что где-то на вершине холма, среди деревьев он упорно и настойчиво строит свой собственный дом. И если бы не ежедневный мерный скрип бетономешалки, то многие склонны были бы считать эту историю несчастной любви выдумкой и легендой.
«Бедный Макс!» - я тушил сигарету, и уже хотел было закрывать форточку, когда мое внимание привлекла фигура в сером дождевике, притаившаяся за мусорными баками.
Мутная личность открыла небольшой чемоданчик и вытащила некоторое подобие спутниковой антенны. Я кивком головы подозвал Гурского, не вызывало сомнений, человек готовился выходить на связь. На миг его капюшон соскользнул, и мы с удивлением узнали институтского электрика, Тихона Прокоповича Березовского.
Весь хмель из головы вылетел моментально, все-таки у нас также была специальная подготовка, хоть и по укороченной программе. На ходу, набрасывая куртки, мы побежали по направлению к черному выходу.
Тихон Прокопович, судя по всему, уже закончил сеанс связи, и воровато озираясь, сматывал аппарат.
Мы приготовились вязать агента, но Тихон, спрятав за мусорным баком свой чемоданчик, осторожно двинулся в сторону перелеска. А за этим перелеском начиналась территория нашего  института, и у нас появились вопросы. Мы бесшумно двинулись вслед за Березовским, предварительно перепрятав его антенну.
День, начавшийся с унылого дождливого утра, обещал быть насыщенным.
Тихон вышел на автостоянку, где в старые времена, когда институт был еще гражданским заведением, обычно ставили свои автомобили работники, приезжающие из Минска.
Повторив свое вороватое озирающееся движение, Прокопыч приподнял крышку канализационного люка и скрылся из нашего поля зрения.
Выждав минуты две, мы устремились к зияющему отверстию. По очереди спустились по металлическим скобам в темное нутро, увидав вдали маленькую светящуюся точку – это уходил Тихон.
Пришлось слегка привыкнуть к темноте и прибавить скорости, не привлекая к себе лишнего внимания. Насколько мы успели сориентироваться, туннель вел  напрямую к главному корпусу.
В воздухе стояла легкая, но стойкая вонь.
«А что делал здесь наш доблестный доктор в тот день, когда он обнаружил в подвале подпольный гей-клуб?» – спросил я Гурского.
- У него где-то тут есть собственная секретная каморка, куда он уходит, чтобы пропустить в одиночку сотку-другую, да и просто покемарить – Гурский был осведомлен явно лучше меня.
Моя память еще периодически давала сбои, но теперь хоть стало понятно, как на территорию института просочились геи - иностранцы. Все просто - по канализации! Странно, что Пинько ничего не знает про этот лаз.
Вскоре нам пришлось сбавить ход и притаиться, впереди раздался металлический скрежет – это Тихон ставил на рельсы дрезину.
«Куда же его несет нелегкая?» - мы едва успевали за вездесущим электриком. Все-таки кельтские пляски слегка притомили наши конечности, но делать было нечего, пришлось перейти на бег, хорошо еще, что шум скрипучей дрезины перекрывал звуки наших шагов и голоса.
Если мы правильно угадали направление, то теперь наш путь лежал прямиком к архиву. Стало понятно, почему Тихон Прокопович использовал дрезину - идти было практически невозможно. Мокро, склизко, плюс под ногами путались какие-то мелкие животные. Если идти по поверхности, то от главного корпуса до архива было примерно метров двести. Здесь же этот путь длился целую вечность. Случайно я заметил слева от себя небольшую дверь с маленьким окошком в верхней ее части, в комнате за этой дверью горело дежурное освещение. Я подтянулся и заглянул в комнату через пыльное стекло. От увиденного, я чуть было не разжал свои пальцы, сжимавшие узкий карниз.
И было от чего! Посередине просторной комнаты угадывались очертания моей капсулы, после знакомства с которой, я и угодил в госпиталь.
- Что там, Альгердович? – Гурский не заметил моего изумления. 
- Очень темно Андрей, не видно ни зги! – я был слишком сильно потрясен, чтобы комментировать эту картинку. 
А дрезина Березовского тем временем уже скрывалась за поворотом. Пришлось перейти на галоп.
Вдруг впереди зажегся яркий свет, скрип прекратился, рельсы кончились, дрезина стояла в тупике. За ней, мы и притаились. Нашему взору открылось просторное помещение, с первого взгляда напоминающее стандартный тепловой узел. Но были некие отличия, которые мы как не специалисты могли и не отметить. 
Тихон Прокопович Березовский профессионально колдовал у каких-то приборов, напоминающих вполне обычные манометры и счетчики расхода воды. Затем, посмотрев на часы, он открыл в потолке огромный люк, из которого вытянул два толстых резиновых шланга. Один из них был синим, а другой, розовым. Подсоединив их к соответствующим муфтам, он открыл вентили.
Судя по всему, пошла обычная перекачка, что он «качал» нам было все равно, так как Березовский в институте отвечал за тепловое хозяйство и очевидно сейчас выполнял регламентные работы.
Стараясь не привлекать его внимания, мы потихонечку двинулись в обратную сторону.
«Не забыть бы завтра отнести Марату антенну» - прошептал озадаченный Гурский. Я с ним согласился, ошибочно полагая, что антенна – это главная деталь в сегодняшнем деле.

Глава 2. Премия

«Если найдете еще что-нибудь интересное, сразу ко мне! А за Тихоном я пока присмотрю» - с этими словами Марат Казимирович спрятал антенну в сейф, пообещав похлопать перед Раскаталиным насчет увольнительных в Минск.
На этом приключения закончились, и пошла повседневная, рутинная работа. Которая, впрочем, мне начинала нравиться, и я с головой окунулся в удивительный мир музыкальных гармоний. В течение двух недель, я лихо отправлял адресатам сонаты, романсы, симфонии. Особенно меня утешала мысль о том, как искренне радовались моим раздачам получатели.
Сидит человек, весь в муках творчества, не хватает ему нотки или маленького аккордика для завершения творения. А тут я ему бац, по красной кнопочке в центре стола, получи шедевр товарищ! А некоторые избранники получали сразу готовые произведения. Правда бывали дни, когда, несмотря на большое количество запросов, чуткая аналитика молчала. Такие дни я откровенно не любил.
По показателям мой «Отдел музыкальных гармоний», даже в отсутствие Веры Петровны, вскоре вышел на первое место в институте.
В один из обеденных перерывов, ко мне в буфете подсел Раскаталин и сердечно поздравил с успехами, незаметно вручив конверт с небольшой неучтенной премией. Уходя, по-дружески, посоветовал немного сбавить обороты, так как Маргарита может и сократить единицу на Отдел.
Сергей Васильевич считался крупным ученым и особенно изобретателем. А в административную работу он не вмешивался, тут царила Маргарита Михайловна Догоняйло.
Совет был дельным и я моментально им воспользовался, решив, что сегодня работать больше не буду.
Я шел по коридору, навстречу попался Большаков, который мне хитро подмигнул. Теперь я уже не сомневался, что через десять минут у меня в Отделе уже будут сидеть Андрей Дмитриевич, Давид Бедросович, Александр Витальевич, а может и Маргарита подтянется. В нашем окружении четко знали, если Сергей Васильевич подсаживается к сотрудникам во время обеда, то это к деньгам в конверте.
А пока я шел к Марату, решив брать его врасплох.
Казимирович придирчиво разглядывал носки своих сапог, и в автоматическом режиме вращал карандаш в точилке.
Я нагнулся над краем его стола и лаконично произнес заранее заготовленную фразу: «Привет Марат! Мне надо получить допуск к своей капсуле».
- Это невозможно, извини, Альгердович – машинально брякнул Казимимирович, продолжая точить карандаш, и я понял, что попал в десятку.
- Ты это о чем? – попытался исправить положение Марат, но было уже поздно. По моей наглой улыбке он понял, что дальше «валять ваньку» не имело смысла.
- Сейчас там работают наши специалисты – дал мне краткую информацию Казимирович.
- А ни фига они там не найдут, твои специалисты! – соврал я.
Марат задумчиво стал набирать номер одному ему, известного телефона. Я решительно нажал на клавишу.
- Не горячись, Казимирович! Дело гораздо серьезней, чем ты себе можешь представить. А те парни, которым ты собираешься звякнуть, могут только испортить нам все дело – я кивнул на телефонный аппарат.
Пинько, держа одну руку на клавише, другой чесал трубкой за ухом. Очевидно, что Казимирович и сам придерживался такого же мнения, только боялся себе в этом признаться. И я решил «ковать железо» пока оно горячо: «Подходи ко мне в Отдел, Марат. Я мигом в буфет и скоро буду на месте!» - показав пухлый конверт, я покинул его резиденцию.
От меня не укрылось, что внутри Казимировича шла борьба, но я был уверен, минут через пять - десять, увижу его у себя в офисе непринужденно нажимающего клавиши моего белого рояля, придавая ему особое, барабанное звучание.
Обменяв больше половины денег на два увесистых пакета с едой и выпивкой, я толкнул дверь своего Отдела, где уже царило оживление, и дым стоял коромыслом.
Маргарита Михайловна расставляла рюмочки. Большаков с Гурским в ожидании вечеринки играли в поддавки, Каганович с Пинько в четыре руки наяривали на рояле веселый ноктюрн. 
Все игры были отложены, как только я вывалил содержимое пакетов на стол. Друзья искренне радовались моим успехам.
Первые три возлияния мы совершили стандартно, без лишних слов и, не подключая интеллект. Наконец наступила небольшая пауза, и я решил поделиться информацией, которую специально готовил в течение последней недели.
Я рассказал им, что, поймав за руку нашего электрика Тихона, шантажом заставил его сделать снимок секретного объекта, хранящегося в подвале нашего института. И кинул на стол пару фотографий с изображением яйцевидной капсулы.
Фото возымело действие разорвавшейся бомбы, даже обычно скептично настроенный Каганович, маханул две рюмки подряд, не дожидаясь приглашения. Не отстал от него и циник Большаков. 
Гурский восторженно крутил в руках фото, и даже равнодушная к технике Маргарита отложила уже прикуренную сигарету. Марат был напряжен и ждал от меня очередного подвоха.
Я не заставил себя долго ждать и выложил на стол фото Веры Петровны, а точнее, цифровое фото ее зрачков. Затем сложил все это вместе и предложил рассмотреть это все как ассоциативный ряд. Яйцо, Петровна, зрачки… Пауза явно затягивалась.
- Драконы!!! – взволнованно воскликнул Гурский.
- Ой, мамочки…, Верунчик! А я-то думаю, чего это она всегда брезгливо отворачивается, когда я готовлю яичницу – подпирая руками, светлую голову, затрепетала, далекая от большой науки Маргарита Михайловна.
Большаков с Кагановичем чокнулись, и молча выпили, не закусывая. Марат был потрясен больше всех.
*
Веселой вечеринки не получалось, пили молча.
- А я вчера видел сон, так там Вера Петровна кормила с руки Змея Горыныча – доверительно нарушил молчание Большаков. 
- Сам ты Горыныч! Не дыши в мою сторону, от тебя уже прикуривать можно – брезгливо поморщился Казимирович.
- Коллеги, друзья! Вот что я вам скажу – однажды мы  вместе праздновали Новый год, но мы совершенно точно не работали в этом институте. И одеты мы были гораздо лучше, и это было не здесь! Надо только найти китайцев – я не мог больше держать в себе эту страшную тайну.
- Каких китайцев? – искренне удивился Каганович, до сих пор пытавшийся сохранять спокойствие.
Пришлось рассказать им про китайскую курточку, в которой я преследовал неизвестного противника, перед тем как попасть в госпиталь.
- Да была у тебя такая куртка. Петровна как-то прикупила на распродаже, кстати, деньги ты ей до сих пор не отдал – сказал Марат и я понял, что память ко мне еще полностью не вернулась.
Затем был тост Гурского о том, чтобы память окончательно воссоединилась с моим телом. В течение последующего часа последовали искренние заверения в вечной дружбе. Сошлись на том, что доверять здесь больше некому. И что надо втянуть в компанию Раскаталина, так как его я тоже «знал» раньше.
Расчувствовавшийся Марат Казимирович включил мой компьютер и стал пытаться по сети добраться до своей базы. Не получалось. Помог Андрей Дмитриевич Гурский, подобрав верный пароль.
«Сейчас будет кино!» – икнул Казимирович. При этом он произвел некие замысловатые манипуляции на моей клавиатуре. Вскоре появился и видеоряд.
С первых же кадров возник пикник, который мы устроили во дворе у Маргариты. По-моему, мы отмечали Старый Новый Год. Мангал, шашлык, коньяк, веселый смех Гурского, в общем, все шло как обычно. Все дарят друг другу прикольные сувениры, мне достаются очки для газосварочных работ. 
Вдруг, в самый разгар веселья Вера Петровна покидает общее застолье и двигается в сторону ближайшего перелеска.
Удивительно! Камера следует за ней. Невероятно! На опушке леса лежит уже знакомое нам яйцо, а возле него разгуливает седой пожилой мужчина, впрочем, сохранивший отменную физическую форму.
Вера Петровна подходит к незнакомцу, и они о чем-то оживленно беседуют.
Затем в кадре появляюсь я, и действительно, в красной курточке. Я застыл на полпути. На моем лице явно читается ломка, подойти к этой парочке, или залезть в аппарат.
Побеждает второе. Через минуту я уже внутри, но пробыл я там примерно две-три секунды. Из яйца меня вышвыривает сила неведомой природы, и я катапультируюсь, однако без кресла и парашюта. Пролетев метров двадцать, я буквально взрываю своим телом большой сугроб.
Вера Петровна продолжает беседу, словно не замечая моего вторжения.
Затем «скорая помощь» забирает мое утомленное тело.
- А где же русско-польский вертолет? – не удержался я.
- А не было никакого вертолета, это все твои галлюцинации, а в «скорую» тебя сдавал я – сказал Казимирович, выключая компьютер.
- А амплитуда Альгердовича? – выпалил Гурский.
- А вот, амплитуда была! – вставил молчавший Большаков. И всем показалось, что он знает гораздо больше, чем мы предполагаем.
- Давайте завтра с утра соберемся у Раскаталина, есть у меня кое-какие предположения - предложил молчавший до сих пор, Давид Бедросович Каганович, начальник Отдела Большой науки и Высоких технологий. 

Глава 3. Фокусы

С раннего утра мы сидели в приемной, однако время шло, а директор на месте не появлялся. Мы слегка занервничали и собрались, было уже уходить, когда в дверях появилась потная и раскрасневшаяся, как будто бы после многокилометровой пробежки, секретарь-референт Сергея Васильевича, Лидия Карловна. Короткий, махровый халат едва прикрывал ее пышные формы, и выглядела она вполне по-домашнему, что не помешало ей сухим и казенным голосом пригласить нас проследовать в кабинет. Всеобщее изумление вызвал маленький и мокрый желтый березовый листик на лбу Сергея Васильевича.
И только тогда я стал припоминать, что Раскаталин из части своего огромного некогда кабинета сделал пристроечку, а в ней, парилочку. И каждое утро баловал себя перед началом рабочего дня небольшой, бодрящей процедуркой.
- Сергей Васильевич! А откуда собственно берутся деньги на зарплату сотрудников? – задал странный вопрос директору Давид Бедросович.
Раскаталин, едва успев нас поприветствовать, уже успел с головой уйти в разработку какого–то нового приспособления, лишь небрежно махнул рукой в сторону сейфа.
Мы знали, что ему по «барабану» все проблемы, кроме собственных разработок. Но это удел всех крупных ученых и никто из нас не обиделся на такое невнимание с его стороны.
Однако Бедросович не дал ему уйти в свое измерение, и довольно жестко вернул к действительности, попросив ключи от сейфа. 
Раскаталин посмотрел на нас удивленным взглядом, который не смогла скрыть даже сильная оптика его очков, однако ключи выложил, написав на бумажке код.
- Отпирай сейф, Саша! – Давид дал команду Большакову.
Вскоре на столе выросла стопка денежных знаков. После несложных расчетов и манипуляций, мы выяснили, что это сумма примерно равна месячной потребности в зарплате нашего института, плюс присутствовал «довесок» в размере пятидесяти процентов. Но все же знали про зарплату в конвертах.
- Запирай сейф, Саша! – опять скомандовал Бедросович. Большаков запер сейф и покрутил кодовое колечко.
Деньги мы предусмотрительно оставили на столе. Давид,  выждав пять минут, ласково погладил металлический корпус и вновь открыл его.
- Вот это да! – восхищенно воскликнул Гурский, которому открылись, очевидно, новые горизонты. Причем в самой ближайшей перспективе.
На полке сейфа опять лежали деньги, и судя по размеру стопки, в прежнем количестве. Пачки были упакованы, и повсеместно виднелась маркировка «Белинвестбанка».
Этим волшебством был явно озадачен и сам Раскаталин, отложивший чертеж какого-то приспособления, в котором я с трудом, но все же, угадал блесну «виброхвост», правда, уж очень  мудреной конструкции.
Плотную тишину, которая повисла в кабинете, прервал Марат.
- Давид Бедросович, а на какой заправке ты заправляешь свой «Москвич»? – спросил он у Кагановича.
- На ближайшей, «Лукойловской», которая за углом – почти не задумываясь, ответил Давид.
- Я год наблюдаю за ней, и даже поставил там камеру…
- Кто бы сомневался! – вставил Андрей Дмитриевич.
- Ни одного бензовоза, в течение года там не было! – не обращая внимания на шпильку Гурского, резюмировал Казимирович.
Тут, даже верный своим принципам Раскаталин, изменил привычкам и достал из тумбочки стола две бутылки водки.
Дверь приоткрылась, и на «ковер» к шефу зашла Маргарита Михайловна.
- Входи, Марго, тут такие дела! – Гурский вкратце посвятил ее в детали последних наблюдений.
Деньги во вновь заполненный сейф не вернули, но на будущее решили с этим делом быть осторожнее и зря туда руку не запускать.
Непредвиденный доход поделили по-братски, дополнительно выделив Марату на покупку спецтехники.
Сопоставив все факты, включая фокусы с освещением, а также мои аномальные амплитуды, мы вплотную подошли к нехорошему, а главное, непостижимому открытию.
Также едины мы были во мнении, что ключом к пониманию проблемы может быть Вера Петровна Саркисян, но с ней надо было вести себя осторожно.
Как бы птичка не упорхнула!
*
Петр Гургенович выходил на связь с Главком. Для неискушенного зрителя это могло показаться странным до такой степени, что любой сердобольный прохожий мог бы вызвать ему и «дурку». Но сердобольные граждане на улицах наших городов встречались все реже и реже, а потому практически никто не обращал внимания на очень прилично одетого мужчину, который стоял на автобусной остановке напротив киностудии «Беларусфильм», и, задрав вверх голову, методично испускал непонятные звуки, невероятно высокой частоты.
Петр Гургенович и сам понимал, что выглядел со стороны странно. Но не он сейчас вызывал Главк, а они вызывали его. Причем экстренно! 
В действительности, разумеется, в его Петра Гургеновича,  действительности, все выглядело совсем по-иному. Не было никакой остановки, не было и центра города. Да и города тоже, не было.
На самом же деле Петр Гургенович стоял в центре столпа света, плотность которого возрастала от центра к периметру. Он знал, что на верхнем ярусе были расставлены двенадцать кресел и члены Высшего Совета Главка вели с ним экстренное оперативное совещание. Естественно, что ни самих членов, ни кресел Петр Гургенович не наблюдал. Он видел лишь двенадцать пар пытливых глаз, зафиксированных на кольцевой поверхности вибрирующего света.
Петр Гургенович не возражал и не спорил, он сам до пенсии работал в Главке. И знал, что «наверху» редко ошибаются. Поэтому, сдав отчет и приняв новые инструкции, он не стал дожидаться автобуса, а поймав такси, помчался на базу.
Вера Петровна загорала в домашнем солярии, готовясь к завтрашнему выходу на работу. Ей необходимо было максимально правдоподобно изобразить человека, вернувшегося с приличного курорта. А кожа была белая, проблемная. Вера часто завидовала Петру Гургеновичу, у которого была слегка смугловатая кожа, к которой так идеально приставал солнечный загар.
Внизу скрипнула дверь, раздались шаги по лестнице в прихожей.
«Петр вернулся, что-то он рано сегодня» - подумала Вера Петровна, соскальзывая с ложа солярия и набрасывая на плечи халат.
На кухне сидел Петр Гургенович и задумчиво курил сигару.
- Собирай вещи, Вера, уходим! – изрек Гургенович, небрежно стряхивая пепел прямо на пол.
- Что, все так серьезно? – Вера Петровна знала, что кодовые слова «собирай вещи» означают сворачивание миссии, демонтаж оборудования и ликвидацию базы.
- В Главке засекли еще один клон этого дрейфующего мира, возникшего при сбое парадокса Буанкаре - Ластовича. Пока он был пустой и необитаемой матрицей, его удалось временно стабилизировать – поделился самой свежей информацией Петр.
- Но такое уже бывало! Однако вчера этот мир выплюнул еще два клона, но эти ведут себя очень странно и не собираются поддаваться стабилизации – добавил он, растаптывая каблуком ботинка окурок сигары.
«Вот это были новости! Клоны порождают клонов! Этого и сам Ластович не смог предвидеть, были в замешательстве и лучшие головы в Главке» - Вера не хотела в это верить. Получалось, что этот мир, казавшийся вначале необъяснимо стабильным, на самом деле – полная химера, которая в любую секунду может лопнуть как мыльный пузырь. И это еще не самый худший сценарий. Она прекрасно знала, как гибнут такие миры!
Однако, на этой самой химере среди множества виртуальных людей обитало семь человек, у которых наблюдались если не  устойчивые, то вполне реальные связи с материнским миром. Особенно сильно эти неявные связи прослеживалось у Подольского, и эти семеро могли бы быть спасены, но лишь теоретически. Судя по всему, Главк решил умыть руки. 
- Я остаюсь, Петр! – после получасового раздумья, приняла очень непростое для себя решение Вера Петровна.
- Флаг тебе в руки, Вера! Но капсулу я забираю – после секундной паузы ответил Петр Гургенович. 
В этот миг, Вера Петровна с легкой грустью подумала, сколько же воды утекло с тех пор, как кончился век благородных парней, а вместе с ним и почитание особей женского рода.
Вот Андрей Дмитриевич, например, за свою Маргошу горло перегрызет. Во всяком случае, он так частенько говорил, и это было приятно слушать.
- Собирать вещи будешь сам, Петр Гургенович, я ухожу от тебя в общежитие – уже весело и непринужденно сказала Вера Петровна, громко хлопая дверью их общего дома, служившего еще и секретной базой в этом странном и дрейфующем мире.

Глава 4. Яйца «Фаберже»

Утром следующего дня мы пришли на работу на час раньше. Большаковская аппаратура еще не работала, и Александр Витальевич ограничился тем, что лишь «откатал» наши пальчики.
Впервые в жизни мы с трепетом миновали институтскую проходную с нарушениями регламента, и эти новые веяния в жизни почему-то не добавляли нам радости. Все, включая директора, не сговариваясь, собрались с утра у меня, в ОМГ.
- Ну и кто первым отважиться незаметно, заглянуть в глаза Вере Петровне? – Раскаталин хотел поручить эту миссию именно мне.
- Мне кажется, что это вызовет у нее лишнее беспокойство – я вообще-то был против всех этих шпионских игр, которые затеял Пинько.
Марат настаивал, что лучше всего это получиться у Маргариты, но та, похоже, тряслась от страха, и могла сорвать его замысел.
- Какие проблемы? Большаков с утра все равно всех сканирует. А, кроме того, похоже, Саня с утра уже вмазал - Гурский категорически не хотел подставлять свою Маргошу.
- Логично! – лаконично отрезал Давид Бедросович.
- Я конечно не трус, но как-то стремно все это… – поежился наш доктор, вспоминая, наверное, свой сон про Горыныча. 
Раскаталин, решив, что вопрос урегулирован, выступил с необычным предложением, пропустить грамм по сто. Его поддержали, с корректировкой на двести, и после чего он ушел руководить этим непростым заведением. Все почувствовали себя несколько более или менее комфортно. Впрочем, Большакову налили все четыреста, и отправили на проходную.
День обещал быть непростым, надо было проветрить помещение, так как коллеги за час надымили так, что можно было вешать топор.
«Что случилось сегодня с Александром Витальевичем?» – раздался веселый голосок Веры Петровны, опускающей на порог две увесистые сумки.
Петровна, уходя во внеплановый двухнедельный отпуск, не успела проставиться и сегодня решила реабилитироваться. Так наивно думали мы, не зная, что она окончательно ушла из дома. И что этот уход скоро поставит точку в нашей здешней карьере.
- Что же тебе сегодня показалось странного в Большакове? – настороженно спросил я, чувствуя провал миссии нашего кадровичка.
- Бросился обниматься, целоваться, грохнул о стену свою новую цифровую камеру и уснул, прямо на столе – поведала нам про подвиг резидента Вера Петровна.
- У него было слишком тяжелое утро – сказал Марат. По выражению его лица было видно, как Пинько старается придумать новый ход.
Маргарита нервно курила, отведя глаза в сторону. Обычно веселый и общительный Гурский сидел, как будто набрал в рот воды. Давид достал из своего бездонного саквояжа бутылочку с пивом, и молча, промачивал горло, глядя на желтый кленовый лист, прилипший к оконному стеклу. Я же включал компьютер, и делал вид, что всецело поглощен этим действом.
- Коллеги, что случилось за две недели? – бедная Петровна довольно быстро разглядела ту трещину, которая появилась между нами.
- Тут это…, такое дело…, ну, в общем… - начал Казимирович, но Вера Петровна, похоже, сама догадалась.
- Хватит играть в прятки! Я сегодня пришла для того, чтобы остаться с вами до конца – она, не обращая более на наши насупленные лица внимания, стала распаковывать свои сумки и по-хозяйски выставлять на стол домашние припасы. Эти простые житейские движения, начали ломать ту стену, которая чуть было, не возникла между нами. Из второй сумки, Вера Петровна достала пять бутылок отличного армянского коньяка.
- Да нам по фиг, Верунчик, что у тебя такие необычные зрачки! – оживился Гурский.
Вера Петровна вздрогнула, на миг застыла, но после этой реплики она поняла, что мы гораздо более готовы к разговору, чем она сама себе предполагала. И мне показалось, что у нее расправились плечи, как будто камень упал с ее души. 
Ввиду важности момента пришлось, несмотря на яростные протесты секретаря, ворваться в приемную директора и вытащить Раскаталина на общее собрание.
- Марат Казимирович! Я Вас умоляю! – Петровна с легкой укоризной посмотрела на Пинько, который запутался в своем кармане, пытаясь нажать на клавишу диктофона.
- Давай сегодня без этого, Марат! – Раскаталин отобрал у него игрушку.
- Парадокс Буанкаре-Ластовича сыграл с нами злую шутку, ребята! – Вера Петровна после первой решила не закусывать.
- Ластовича?! – я чуть не подавился мягким персиком.
- Давай Петровна, по порядку! Тут все свои – Казимирович доверительно похлопал себя по пустым карманам.
И Петровна выдала! Было чего послушать! Начала она со сбоя некого парадокса, но это были только цветочки…
Слишком много самой невероятной и достаточно спорной информации пришлось переварить нашим мозгам в этот день, не все мы поняли, и далеко не во все мы были готовы поверить.
- Да, Сергей Васильевич! У тебя под самым носом творятся такие вещи! – даже уравновешенный Бедросович уже минут двадцать держал стакан во взведенном состоянии, стараясь ни пропустить, ни одного слова этой удивительной истории.
- Надо делать отсюда ноги и как можно скорее! – Гурский решил собирать вещи прямо сейчас.
- Куда? И как? – на глазах Веры Петровны выступили слезы, и стало понятно, что простого решения этой проблемы нет.   
*
Маргарита совсем сникла и потеряла вкус к работе. А вот Сергей Васильевич Раскаталин заметно оживился, и стал  неожиданно раскрываться нам как отменный администратор.
- Сворачивайте работу ОМГ и СПП – дал нам с Гурским, распоряжение директор, хотя мы и так уже практически не работали. Разойдясь по своим отделам мы, на всякий случай, вывели из строя жесткие диски основных компьютеров. Я дополнительно подстраховался, вырвав с проводами красную кнопку в центре своего стола.
Давиду он дал команду уничтожить всю секретную документацию по теме: «Ты мне – я тебе», которую в течение последних двух лет тянул отдел Кагановича. И с облегчением узнал, что Бедросович никакой документации и не вел.
Хуже всего было с отделом Казимировича, ведь простого решения ликвидировать отдел за подписью Раскаталина,  было явно недостаточно.
Раскаталин, достав чистый лист бумаги, стал делать пометки, смысл которых сводился к следующему:
1. Смыться отсюда можно было только в капсуле, хранящейся у нас в подвале.
2. Капсула была только одна.
3. Капсулу у нас заберет у нас «отец» Веры Петровны, Петр Гургенович Саркисян.
4. И нет у нас такой силы, чтобы его остановить. 
5. Отсюда следовал вывод, что как ни крути, а всем нам хана!
За окном уже забрезжил рассвет, а мы все сидели и плутали в этих соснах. В эту ночь всем нам очень захотелось жить.
С первыми лучами солнца в отдел зашел Большаков, который очевидно и домой не ходил, а спал прямо на проходной. Дав выпить стакан огуречного рассола, Марат освежил ему память.
А Раскаталин, не шибко вдаваясь в подробности перехода, возникшего при сбое парадокса Буанкаре–Ластовича, в тезисах изложил проблему нашего бытия на самую ближайшую перспективу.
Среагировал Большаков неожиданно и для нас, и для Веры Петровны.
«А нельзя ли с этой капсулы что-нибудь взять, да открутить?» – дерзко и нетривиально предположил Александр Витальевич, будучи в душе больше гуманитарием, чем инженером.
Марат смерил его презрительным взглядом и собирался уже отчитать, когда вдруг Петровна подняла свою голову с просветленным взглядом.
- Ну, Саня! Ну, титан! – выразил свое восхищение Андрей Дмитриевич, не сознавая, впрочем, всю масштабность этого предложения, глядя лишь на повеселевшие глаза Веры.
- Модуляторы… Нас могут спасти модуляторы! – прошептала Вера Петровна. 
- Вера, ты это серьезно? – Раскаталин был осторожен, не понимая, о каких модуляторах идет речь.
- Так пойдем и открутим этот самый модулятор, пока Петр Гургенович не опередил нас! - взял инициативу в свои руки Большаков.
- Молодец, Саша! На капсуле есть модуляторы пространства, они помогут нам – Петровна погладила Большакова по голове и поднялась из-за стола.
Из главного корпуса спуск в подвал был куда цивильнее, чем тот, по которому нам однажды пришлось преследовать Тихона. Притом, сегодня мы включили освещение и шли не таясь. Хорошо освещенный туннель был не таким уж страшным, а его стены были кое-где покрыты кафельной плиткой. Единственный вопрос, который витал в моем сознании: «Куда же подевались рельсы и дрезина?»
Наконец мы добрались до заветной двери, и я интересом наблюдал, как Марат Казимирович топором сбивал амбарный замок. Пинько так и не смог отыскать у себя ключи, они исчезли самым неожиданным образом. Факт пропажи ключей никого не удивил, ведь мы уже знали, что нет таких стен, которые могли бы остановить Петра Гургеновича, а после Вериных рассказов мы даже и не пытались ему мешать. Никто не хотел связываться с таинственным и всемогущим Главком.
Удивительно повел себя и Раскаталин, от меня не укрылось, что он видел объект впервые. И мне показалось, что у него готов сорваться вопрос к Казимировичу, что за игру затеял начальник Особого отдела за спиной у руководства института?  Сергей Васильевич промолчал и повел себя мудро, решив пока не  втягиваться в разборки с Маратом.
Откручивать, к счастью, ничего не пришлось. Вера Петровна осторожно приподняла пилотское кресло, а там к всеобщему изумлению мы увидели коробочку, точно такую же, в какую фасуют десяток яиц. Только чуть большего размера.
Приложив к боковой площадке коробки лицевую сторону своего перстня, Петровна осторожно приоткрыла крышечку.
- Какая прелесть! – чуть не захлопала в ладошки Маргарита Михайловна, зная толк в красивых вещицах.
Из формованных ячеек, на нас смотрел самый настоящий десяток прекраснейших яиц, по изяществу своей отделки не уступающим знаменитым изделиям Фаберже, а может даже и превосходивших тех, каким-то особым, природным шиком.
Вера Петровна бережно вытащила восемь штук из штатных ячеек, и не менее бережно упаковала их в предварительно приготовленный пакет. Затем она прикрыла крышку коробки, и аккуратно запечатала ее своим перстнем.
- А как же Петр Гургенович? – этот вопрос не мог меня не волновать.
- Если напрямую, то ему хватит и оставшихся двух – мягко, по-домашнему улыбнулась Вера Петровна.
Я не стал уточнять у нее, что случиться, если Петр Гургенович вдруг, решит сделать небольшой крюк по дороге…

Глава 5. Два гения

- Куда же их спрятать? – озирался по сторонам Гурский, когда мы вышли из темного тоннеля и дошли до проходной.
- Может, ко мне, в сейф? – предложил Раскаталин.
- Отличная идея! – согласился с ним Марат Казимирович.
- Не пойдет, а вдруг твой волшебный сейф выкинет какой-нибудь фокус? – резонно заметил Гурский.
Я смотрел на полупрозрачный пакет, в котором красовались восемь модуляторов неземной красоты и подумал о том, что самым лучшим вариантом будет оставить их Петровне.
- Сергей Васильевич, выпиши девушке ордерок, она ведь теперь у нас бездомная. Не красиво оставлять инопланетянку без своего угла – я только сейчас понял, как одиноко стало ей после разрыва со своим коллегой.
- Отлично! Вот у себя я их и спрячу – оживилась Вера Петровна, прижимая к сердцу пакет с яйцами.
Сергей Васильевич поднялся к себе в кабинет, чтобы все оформить, как положено. Даже при таких обстоятельствах, он старался быть педантичным.
- Это тебе на новоселье! – Пинько протянул ей небольшую картонную коробочку.
- Роскошный подарок! Спасибо, Марат Казимирович… – открыв коробку, Вера Петровна с удивлением перебирала пальцем целый ворох шпионских «булавок». 
- Вместо охранной сигнализации – густо покраснел Марат, но никто даже не рассмеялся. Было понятно, что он преподнес его от чистого сердца.
- Может, посидим у меня? Отметим новоселье? – я с трудом тащил целую сумку еды.
- Само собой! – проспавшийся Большаков был на подъеме.
- Вот тебе ордер, Вера Петровна – из приемной вышел Сергей Васильевич, и мы дружно двинули в общежитие.
- Я пас! Меня уже Лолита заждалась – вдруг остановился на половине дороги погрустневший Пинько, некстати вспомнив о своей юной супруге.
*
Новоселье больше напоминало ученый совет. Настроение всем испортила Петровна, прочитав некий текст, написанный на яйцах еле заметными петроглифами. Суть заключалась в том, что для активации модуляторов нужны специфические условия, которые нам вряд ли удасться воссоздать.
К нашему удивлению, Сергей Васильевич не растерялся, а протерев очки, углубился в изучение этого удивительного текста. Несколько раз он уточнял у Веры значение того или иного символа.
«Вот дает!» – Гурский с восхищением наблюдал, как Раскаталин открыв мой ноутбук, засел за моделирование этих специфичных условий. Уверенности в успехе придавала и его знаменитая логарифмическая линейка, с которой он не расставался ни при каких обстоятельствах.
Сейчас перед нами был не просто руководитель, сейчас мы поняли, что такое настоящий ученый! Временами казалось, что от компьютера и от лысины Сергея Васильевича исходит пар. Его энтузиазм вызывал, конечно, всеобщее восхищение, но мы все-таки нервно ерзали на стульях, впервые в своей жизни столкнувшись с проблемой, затмевающей вселенский масштаб. Это вам не мелодию кому-нибудь «задвинуть»!
В какой-то миг показалось, что надежды наши рухнули. С рассветом, ни сказав никому не слова, Сергей Васильевич удалился в институт. Время шло, мы даже боялись дышать и смотреть друг на друга. Два часа прошли как двое суток, в тревожном ожидании, мы потянулись к нему в приемную.
Наконец, в дверном проеме показалось хорошо пропаренная фигура, лицо его сияло. Забыв набросить халат, директор расслабленно откинулся в кресле.
- Ты так сияешь, словно купание тебе пошло на пользу – Гурский заботливо прикрыл его большим полотенцем, хотя Маргарита с Верой деликатно и отвели свои взоры в сторону.
- Это смещение! Это всего на всего, крохотное смещение, и не более того - самодовольно произнес Раскаталин.
- Не томи, Василич! – не выдержал Большаков, которому как автору блестящей идеи похитить модуляторы, не терпелось поучаствовать и в следующей, не менее значимой части проекта. 
- Друзья! Модуляторы, к сожалению, не смогут работать в помещениях и у земной поверхности. Но если подняться хотя бы метров на десять... – зевнул и сладко потянулся Сергей Васильевич.
После двух бессоных ночей я плохо соображал, какой из этого можно вынести прок, а вот Гурский отреагировал мгновенно.
- Дирижабль, мы построим дирижабль! – воскликнул Андрей Дмитриевич.
- Дирижабль?! – ахнула Маргарита Михайловна, не скрывая  гордости за своего Гурского. 
- Андрюха! Ты гений! – восторгался Большаков.
Что-то произошло, мир вдруг стал наполняться красками, а усталость как рукой сняло!
А Гурский, не теряя времени, склонившись над столом Раскаталина, уже набросал пару рисунков этих удивительных летательных аппаратов, и у меня сложилось впечатление, что у нас все получится.
«Неплохо» – Сергей Васильевич с одобрением вертел в руках один из эскизов. Эта фраза стоила многого, ведь сам Раскаталин в молодые годы окончил МАИ.*
Но сейчас все выглядело так, как-будто главным конструктором был именно Гурский, а Раскаталин лишь ассистировал ему. Как бы там ни было, тандем работал на загляденье. Андрей Дмитриевич делал эскизы, Сергей Васильевич тут же производил расчеты. Затем следовало бурное обсуждение, в результате которого очередной порванный проект либо летел в мусорную корзину, либо пронумерованный, перекочевывал на левую часть рабочего стола Раскаталина. Через два часа у нас было уже не менее десятка симпатичных проектов. На одном из них был детально прорисован настолько грандиозный аппарат, что его размерам мог позавидовать и печально известный германский «Гинденбург».
Оставалось выяснить, есть ли в институте гелий.
Гелия в институте не оказалось ни грамма. В городе с ним также была напряженка. Но зато у нас был Марат Казимирович, которому удалось поднять старые связи.
Однако купить требуемое количество за наличный расчет в белорусских рублях не удалось даже Марату. Коммерческая фирма затребовала условные единицы или, на худой конец, российские рубли.
- А как Вы, Сергей Васильевич, проводите конвертацию и платежи по безналичному расчету? – задала вполне уместный вопрос Маргарита Михайловна, пристально рассматривая дверцу волшебного сейфа.
- Да есть у меня тут один местный олигарх – задумчиво протирая лысину специальной тряпочкой, протянул Раскаталин.
- Давай сюда, своего олигарха! – невзирая на регалии рявкнул Большаков. 
Мы невольно переглянулись. Последние события, нас безусловно, сблизили и сплотили, но до фамильярности мы пока еще не дошли.
Лысина Сергея Васильевича снова покрылась испариной, но в руках у него уже был мобильный телефон.
- Каталик? Это я, Серж! Нужно сорок пять тонн зелени, и чтобы все было чики-пуки – на каком-то необычном для большой науки жаргоне проворковал Сергей Васильевич в трубку своего  мобильного аппарата.
Марат с неподдельным интересом выслушал последнюю тираду нашего уважаемого шефа. Давид Бедросович открыл, было, рот, а затем рукой пытался привести в порядок свою челюсть. Маргарита крутила головой и хлопала ресницами,  переглядываясь с Верой Петровной. Мы же с Гурским не смоли удержаться и расхохотались.
Раскаталин сумел моментально разрядить обстановку, достав из тумбочки своего стола литровую бутылку виски. Не успели мы нарезать закуску, как в приемной появился «Олигарх». Каталик оказался деловым молодым человеком и был неуловимо похож на Казимировича. Черная кожаная курточка, майка бирюзового цвета, массивная золотая цепь, серые в клеточку шорты и высокие шнурованные ботинки. В руках он держал обычный пластиковый пакет. Совсем не так я представлял себе современных олигархов.
Удивительно! Но почти также сегодня был одет и Марат. Только цепь была на нем толще, а малиновые шорты были в мелкую желтую клеточку. Ну, прямо-таки, старший брат.
«Олигарх» маханул с нами три рюмки, бросил на стол «сорок пять тонн зелени» и, сославшись на дела, откланялся, сказав, что за рублями заедет как-нибудь в другой раз. Видимо они с Сергеем Васильевичем были старые и проверенные в делах партнеры.
Как бы то ни было, а гелий теперь был у нас практически в кармане. Начало было положено, и это начало было наполнено оптимизмом.

Примечание к главе: * Московский авиационный институт

Глава 6. «Минск ZAD-752XL»

Служба в «НИИ ТЗХЛ» основательно выматывала наши силы и, несмотря на близость нашего учреждения к белорусской столице, мы бывали в ней крайне редко.
К тому же мы были повязаны подпиской о невыезде, а чтобы получить специальное разрешение на посещение города, надо было потратить столько здоровья, что иной раз просто не хотелось связываться с Казимировичем и мы сидели дома. Да и что нам там было делать?
В прошлом году сходили на чеховскую «Чайку». А в этом, Марат со своей юной леди вытащили нас на концерт панк-рок группы «Лысый парикмахер», дававшей концерт на стадионе «Динамо». Досидели до антракта исключительно из уважения к сединам Казимировича, хотя тот только делал вид, что тащится от этой музыки, желая угодить своей ненаглядной.
Исключение составлял период отпусков, но к ним мы всегда готовились заблаговременно и это был особый случай. Нам, как старшим офицерам, приходилось также проходить дополнительную аттестацию на «детекторе лжи», с двойной дозой «сыворотки правды». После этого Марат готовил приказ на отпуск и пропуск на пятнадцать суток.
Было принято считать, что в институте нам созданы такие райские условия для жизни и работы, что большего и желать нельзя. Может быть, так оно и было. Ведь, судя по скупым сведениям из города, там жилось не сладко.
Свободно покидали институт только Раскаталин, Маргарита, Марат, Давид и почему-то, Вера Петровна.
Давид, Большаков и Гурский жили в частном секторе, но этот сектор примыкал к охраняемой территории института, а местные жители, у которых был контракт с НИИ ТЗХЛ, имели специальные, желто-красные пропуска, и работали здесь же, в основном на хозяйственных должностях.
Единственным работником, живущим в Минске, была наш библиотекарь, Изольда Максимовна, но она была женщиной с очень крутыми связями где-то на самом верху. И о ней мы всегда говорили только шепотом, а после любовной истории с «человеком-невидимкой», и вовсе старались помалкивать. А вчера Вера Петровна заявила, что если у нас получится укрыться на дирижабле от самой катастрофы, то возникнет проблема дальнейшего выживания. А для этого необходимо было сделать запасы.
Так получилось, что не все продукты завозились в наш буфет и поэтому мне, вместе с Гурским и Петровной поручили осуществить на рынке необходимые покупки. А для этих благородных целей Давид Бедросович любезно предоставил свой «прокачанный» автомобиль.
На этот раз с нашими пропусками Марат не тянул, а сделал их буквально за сутки.
- Куда катится наш мир! – констатировал Гурский, дивясь небывалой оперативности Марата.
- Берегите ее! – Давид протянул мне ключи от машины.
- Да не переживай ты так, скоро она тебе больше и вовсе не понадобиться – успокоил Бедросовича Гурский, разглядывая «Москвич».
- Это конечно так, но все-таки целая эпоха … - Давид с любовью погладил свое «прокаченное» детище по капоту.
Я впервые сел за руль этого удивительного автомобиля и первое, что почувствовал, так это то, что лучше бы Бедросович прокачал в нем тормоза. Ехать было совершенно невозможно, за пять минут создав пять аварийных ситуаций, я уступил руль Гурскому. Тот водил машину гораздо лучше меня и умел ездить вообще без них.
Со словами: «тормоза придумали трусы», Гурский уверенно вклинился в шумный городской поток.
Из-за своей работы мы вели сверх всякой меры замкнутую жизнь, и практически не участвовали в жизни нашего общества. И насколько я помню, даже давали насчет этого расписку.
И только теперь, рассматривая мой родной город, я не переставал удивляться отсутствию тех перемен, которые должны были бы произойти за двадцать с лишним лет с того времени, как я покинул цивильную жизнь и подписал контракт с ведомством Раскаталина.
По дорогам шустро катили старые автомашины советского производства, и я откровенно недоумевал, а где же новые модели? Ведь это же те самые, которые были выпущены более двадцати - тридцати лет назад.
А чего стоили эти удивительные транспаранты, которые висели повсеместно: «Слава КПСС!», «Партия – наш рулевой!» Если мне не изменяет память, эту партию либо распустили, либо запретили. Надо будет вечерком узнать у Казимировича.
С другой стороны, компьютерная техника была явно на высоте, я ведь прекрасно помню, какими были компьютеры, еще пять лет назад. А мобильная связь?
- Удивляешься? – Вера Петровна уловила мои сомнения.
- Что-то не сходится, надо было чаще бывать в городе – я инстинктивно вжался в спинку сиденья, так как Гурский затеял гонку с ярко-красным горбатым «Запорожцем».
- Это химера! – Петровна кивнула на кинотеатр «Октябрь», который выглядел, в общем-то, почти так же, как и раньше.
- Минск, как Минск – я, кроме автомобилей и лозунгов, не видел особой разницы с тем городом, в котором когда-то жил.
«Минск ZAD 752-XL» - уточнила Вера Петровна, заглянув в какой-то справочник.
- Смотрите! Мы обгоняем фальшивые автомобили, в которых сидят ненастоящие люди. Город потребляет энергию из ниоткуда и выбрасывает отходы в никуда. Фантастика! – Гурский был ошеломлен сермяжной правдой местного бытия. За окнами нашего прокачанного «Москвича» мелькали окна кафе, магазинов, кинотеатров и толпы фантомов, искусно имитировавших настоящую жизнь.
Артисты!
- Эх, скорее бы домой, в наш настоящий Минск – я опять прижался к спинке. Гурский отчаянно тормозил двигателем, догоняя тот самый «Запорожец», который, не давая себя обогнать, ловко маневрировал по всем трем полосам. 
- Ерунда! Если это химера, то и бояться ее не стоит – Гурскому удалось уйти от столкновения, выехав на встречную полосу.
- Все равно, рисковать не стоит, Андрей Дмитриевич! – Вера Петровна побледнела от его последнего маневра. Умело подрезанный «Запорожец» выскочил на газон и замер там с  широко распахнутыми дверцами.
С другой стороны, меня удивлял тот факт, что мы сами, потребляя виртуальный и лживый коньяк, получали очень даже потрясающий эффект!
Или взять, например, Гурского и Маргариту. А Марат с Лолитой? Они что, дурят друг другу голову, или как?
Так может быть и эти виртуальные жители мнимого города «Минск ZAD 752-XL» радовались, печалились, любили и даже ненавидели. Кто ж их знает?
Я попросил Гурского сделать небольшое отклонение от маршрута и повернуть около филармонии, где во дворе стоял дом, в котором я родился и вырос. Глядя на три окна моей бывшей квартиры, я обратил внимание на то, что по странному стечению обстоятельств за этими окнами не пахло жильем, о чем свидетельствовала наклейка на стекле с логотипом «Гербалайф». Случайность? Ничего подобного, кругом одна липа. Сзади незаметно подошла Вера Петровна и положила мне руку на плечо…
По дороге Петровна разъяснила нам, что мы тоже, пока что не настоящие. А настоящими были только три всплеска на моей энцефалограмме, благодаря которым у нас есть шанс удрать отсюда. И там стать реальными, а не виртуальными людьми.
Я посмотрел на Веру Петровну: «А вдруг она все врет? С какой такой радости мы так беспечно ей доверились? Может, работает она на разведку врагов всего рода человеческого?»
Но, вспомнив, какой дорогой для нее ценой она помогла нам добыть модуляторы, мне стало стыдно за свои мысли.
Вскоре мы добрались до Комаровского рынка, где нам предстояло закупить по списку гору продуктов для нашей будущей экспедиции. Для дирижабля Раскаталин подбирал оптимальные по весу продукты, но с учетом того, что их список  был невероятно длинным, я с тоской посмотрел на рессоры Давидовой колымаги.
- Да не парься, ты! – перехватил мой взгляд Гурский.
«Действительно! Автомобиль, не настоящий. Продукты, тем более. Да и какая нам разница!» - с этой мыслью жить стало веселей…

Глава 7. Дирижабль

- Вера Петровна, сколько у нас осталось времени? – спросил я, чувствуя, что всеобщую эйфорию пора переводить, наконец, в конструктивное русло. 
- Может неделя, а может быть и две. Клонированные миры загибаются непредсказуемо и всегда, по индивидуальной программе – ее ответ вернул нас к суровой правде местного бытия.
Эта фраза заставила нас оторвать взгляды от стола, где лежал уже законченный эскиз шикарной гондолы, сделанный Раскаталиным, воплотившего в нем все фантазии Андрея  Дмитриевича.
Откровенно говоря, мне, да и не только мне, нравилась эта гондола. В проекте были заложены персональные каюты с удобствами и кондиционерами, шикарная кают-компания с огромным баром, тренажерный зал с бассейном, бильярдная, кинозал и другие, весьма полезные в условиях длительного путешествия, помещения.
Причем, Главный конструктор проекта решил применить для отделки самые дорогие и эксклюзивные материалы. Никто не возражал, денежными ресурсами мы располагали.
А теперь, слово «неделя» выбивало из-под Гурского всю его творческую почву, полет закончился, едва успев начаться.
  Сергей Васильевич задумчиво смотрел в окно, окидывая взглядом институтскую территорию, которую он, в силу своей научной одержимости, не очень-то хорошо и представлял в повседневной жизни.
- Чья это бытовка, Маргарита Михайловна? – спросил Раскаталин, указывая на маломерное деревянное строение, стоящее около опытного цеха.
- Да так, строители оставили, после ремонта котельной – ловко выкрутилась Маргарита.
Но мы, же знали, что они с Гурским только и ждали подходящего случая, чтобы вывезти ее себе на участок.
- Это же почти готовая гондола! – просиял Большаков.
Надо отдать должное Андрею Дмитриевичу. Не каждый так умеет перестраиваться. Ведь только что жизнь наступила на буйный полет его фантазии, а он уже полностью переключился на новый проект. На бумаге я краем глаза заметил новый рисунок.
- Предлагаю назвать его «Ковчег» - я не видел более подходящего названия для проекта, реализуемого в условиях надвигающейся беды.
- Согласен! – отозвался Гурский, сразу же написав на эскизе дирижабля короткое и емкое слово: «Ковчег». И дела пошли семимильными шагами. Мы потеряли счет времени, спали стоя…
Заполненный гелием баллон уже давно томился в ангаре. Баллон своим видом напоминал тело гигантской щуки. После того, как Сергей Васильевич лично обследовал все швы, эта часть дирижабля была готова. А вот с гондолой пришлось немного повозиться.
Тяжелый стальной швеллер, из которого был изготовлен каркас строительной бытовки, пришлось заменить на более легкий алюминиенвый профиль.
Основной объем гондолы был разделен на три части.
Впереди была смонтирована полностью остекленная рубка, с функциями кают–компании и столовой одновременно.
В средней части расположилась зона отдыха с четырьмя гамаками. Ввиду предполагаемого, сугубо вахтового метода жизнедеятельности на «Ковчеге», большего и не требовалось.
В конце гондолы появилось помещение под кладовку, и лестница для выхода на верхнюю палубу.
Также мы решили добавить в конструкцию одно удобство на всех, оборудовав на корме дополнительную площадку с ограждением. Монтируя на ней унитаз, Гурский вспомнил, что в профкоме до сих пор лежит поломанный серф. А парус-то с мачтой был цел!
Раскаталин тут же произвел необходимые расчеты, и дал добро. Для этого нам пришлось вырезать в крыше небольшой люк, установить закладные элементы для монтажа мачты и сделать ограждение. Вера с Маргаритой, увидев ограждение,  затащили на крышу парочку шезлонгов для отдыха. Вполне резонно опасаясь, что при длительном пребывании в гондоле у нас могут проявиться приступы клаустрофобии. Да и для того, чтобы просто покурить на свежем воздухе.
Кроме того, на наружных боковых площадках нам удалось смонтировать велотренажеры, соединив их приводы с двумя лопастями от промышленных вентиляторов, которых у нас в подвале после реконструкции вытяжной вентиляции, было великое множество. По аэродинамическим расчетам Сергея Васильевича, эти мускульные движители должны были нам обеспечить если не хороший ход, то хотя бы успешное маневрирование.
Вот так, коллективными усилиями, эта старая и неказистая строительная бытовка превращалась в суперсовременную и комфортабельную гондолу.
- Все работает! И не страшен нам ни дождь, ни град - Большаков протестировал работу сливного бачка унитаза и надежность крепления рулона с туалетной бумагой на кормовой площадке «Ковчега». А любую непогоду над ней призван был отразить яркий пляжный зонтик, найденный Гурским все в том же профкоме. 
Заполнив резервуар водой, и проверив крепление рым-болтов с карабинами для крепления балласта, мы начали освобождать внутренние помещения нашего «Ковчега» от строительного мусора. У порога гондолы уже стоял электрокар, на котором Маргарита с Петровной подвезли горы провианта, часть которого была сознательно упакована в балластные мешки. Рачительный Раскаталин не мог позволить нам в условиях ограничения по весу, банально засыпать в них обычный песок.
«Сегодня последний, седьмой день» – деликатно напомнила Вера Петровна о сроках, остановив стихийно возникший было праздник, по случаю окончания основных работ. 
«Какая красота!» - подумал каждый, когда Вера Петровна принесла из своей комнаты модуляторы.
Подцепив гондолу к баллону, наполненному гелием, «Ковчег» был почти готов к новой жизни. А когда появился сам Раскаталин с тремя спиннингами и сачком, то мы поняли, что настала пора загружаться и нам.
- Зачем ты их берешь с собой? – удивилась Маргарита, разглядывая бережно упакованные снасти.
- Это самое дорогое, что у меня есть. Да, к тому же неизвестно, куда нас может занести – Сергей Васильевич деловито помахал сачком.
Я улыбнулся, держа в руках свою любимую книгу, которую не смог оставить. Это был старый геграфический атлас, 1953 года издания.
Гурский принес флюгер, подаренный им когда-то Давидом.
Большаков поднимался на борт с десятилитровой бутылью самогона, но тут, некстати зажглась ламочка перегруза, и ее  пришлось оставить.
А вот Пинько решил пощекотать всем нервы, приведя свою Лолиту. С большим трудом, и со скандалом, нам удалось отправить девушку домой.
- Марат, я же тебе еще вчера говорила, что она – не настоящая! – Вера Петровна сама с трудом переживала эту мелодраму.
- Казимирович! Там тебя ждет другая женщина – я указал за линию горизонта, которая еле угадывалась в вечернем небе. Но его это пока не вдохновляло…
С утра Раскаталин вывел всех на учения, связанные с маневрированием «Ковчега», заявив, что живучесть любого корабля зависит от согласованных действий команды.
К тому же, по словам Раскаталина, нам надо было научиться отрабатывать некую тридцатиметровую прецессию. По-моему, он перестраховывался.
«Ковчег» был отменно спроектирован. Несмотря на свои не самые малые размеры и кажущуюся неповоротливость он легко управлялся. Велотренажеры также зарекомендовали себя с самой лучшей стороны.
Но один маленький конструкторский просчет мы все-таки допустили, забыв заложить в проект громко говорящую связь. 
Внутри гондолы, это было полбеды, а вот с выходом на верхнюю палубу, приходилось кричать и передавать команды по цепочке. 
Набегавшись вверх–вниз, покрутив педали и подергав за различные тросы, команда умаялась.
«Ковчег» завис над институтом. Давид спустился по веревочной лестнице и закрепил его канатом за стальную конструкцию на крыше опытного цеха.

Часть 3. Исход

Глава 1. Активация

Нам удалось стартовать раньше, чем активизировался спонтанный переход парадокса Буанкаре–Ластовича и даже раньше начала очередного рабочего дня в институте.
Вся территория института, включая основной корпус, архив и опытное производство оказались как на ладони.
Вскоре мы были потрясены в первый раз. Появились сотрудники, которые почему-то беспрепятственно пересекали проходную, и растекались по территории института.
Но ведь Большаков был здесь, заместителей у него не было! А как же отпечатки, зрачки, пропуска и браслеты? В голове не укладывалось. Да и вообще никто не знал, что мы тайно покидаем институт, режим секретности обеспечивал сам Марат. Не успели мы отойти от первого шока, как за ним последовал второй, и у нас появились вопросы уже к Казимировичу.
Около главной проходной у нас имелись ворота для проезда автотранспорта. Проехать автомашине на территорию без специального пропуска было просто нереально. Из «своих» сюда могла попасть лишь Раскаталинская «двадцать четверка», да мопед Казимировича. Даже самому Кагановичу отказали с его «Москвичом», когда тот собирался что-то вывезти из опытного цеха. Режим у нас был чрезвычайно жестким.
- А это что еще такое? – Раскаталин схватился за сердце. А мы глазам своим не верили! С обратной стороны, через пролом в заборе, прикрытой лишь старым деревянным щитом, на территорию въезжал очень странный грузовой автомобиль с прозрачной цистерной. Это была явно чужая машина.
То, что произошло дальше, не вмещалось даже в рамки нашего, уже порядком расширенного сознания. Причем, мы почти  неделю практически не употребляли!
«Бензовоз» подъехал к зданию архива, подсоединил шланг… и стал выкачивать из подвала архива какое-то вещество, больше похожее на туман. Причем, синий туман!
Было понятно, что воруют! Вот знать бы что? 
- Я пойду, посмотрю - Пинько явно засобирался спуститься по веревочной лестнице и разобраться в ситуации, но нам удалось его удержать.
- Марат! Это теперь чужой для тебя мир – мудро изрекла Вера Петровна.
Примерно через час, появилась еще одна машина, и повторила ту же операцию. А следом за ней подъехал очередной «бензовоз», но не стал воровать туман, а наоборот, слил в архив целую цистерну. На этот раз, розового тумана!
Происходящее напоминало полный бред. А ведь это творилось у нас на глазах, и, судя по пролому в заборе, этот беспредел начался не вчера. Особенно угнетены были этим явлением Раскаталин и Пинько. Ведь, по большому счету, это было на их совести. Мне тоже было неприятно смотреть на этот чудовищный грабеж средь бела дня, но пять минут назад у меня появилось новое чувство полного безразличия, ко всему происходящему на земле.
Я подозревал, что Вера Петровна была явно в курсе, хотя сама и не причастна к истории с «бензовозами». Между тем, она вообще не смотрела на землю, она смотрела на небо…
Вдруг все небо озарила зарница. Горизонт внезапно сжался, и совсем недалеко от нас образовалась пульсирующая воронка, уходящая острием вверх. Затем от острия воронки стало появляться зеркальное отображение этой пространственной фигуры. Все это было красиво, но жутковато. Яркая вспышка озарила внутреннее пространство нижней воронки, и удивительным образом «просочилась» в верхнюю, зеркальную.
- Началось! – в ужасе закричали мы почти одновременно, вспомнив, что, увлекшись наблюдениями за загадочными «бензовозами», забыли активировать наши модуляторы.
- Ничего не началось! Это улетел Петр Гургенович - хмуро отрезала Вера Петровна.
И мы внезапно почувствовали ее щемящую тоску. Ведь мы уже знали, что сама Вера Петровна, связавшись с нами, отрезала для себя все пути домой.
Я перекрестился и искренне пожелал Гургеновичу хорошей, а главное прямой дороги. Хотя к этому субъекту я особого доверия не испытывал.
Что-то неуловимо изменилось в пейзаже за окном. Теперь нас окружало еле заметное глазу сферическое тело. Как мы  догадались, это и была наша защитная «скорлупа», напоминающая вытянутый мыльный пузырь.
«Неужели он выдержит гибель вселенной?» - любуясь этой оболочкой, я не сразу понял природу звуков у нас за спиной.
Обернувшись, мы застали буквально рыдающего от счастья Гурского, созерцающего волшебную картину, модуляторы излучали цветовые волны невиданной красы.
И только сейчас Вера Петровна призналась нам, что сами мы не смогли бы активировать модуляторы. Это сделал старт капсулы Петра Гургеновича, дай бог ему здоровья!
- Хорошо то, что хорошо кончается, только вот где же конец? – почесал затылок Марат Казимирович.
Я бросил мимолетный взгляд на территорию нашего, теперь уже  бывшего института. Вакханалия продолжалась с новой силой. Только теперь уже были задействованы центральные ворота, которые были варварски снесены и валялись неподалеку. Единственным подобием порядка – это была очередь из «бензовозов». Одни стояли, чтобы слить, другие, чтобы откачать туман. Работников института было не видать. Все это выглядело как кошмарный и не реальный мираж. Мне вспомнилась давняя история, в которой был замешан наш электрик, Тихон, тайком коммутирующий в подвале именно синий и розовый шланги.   
Вера Петровна невозмутимо устроилась в шезлонге с чашечкой кофе в руках.
- Может быть, ты все-таки расскажешь, что тут происходит? Я имею в виду, в первую очередь, цветной туман? - как можно осторожнее спросил я.
- Неужели ты до сих пор так и не понял? - вопросом на вопрос ответила Вера.
- Ну, правда, Верунчик! Что за фигня? – поддержал меня Гурский.   
- По-моему, это так очевидно. Синий туман – это кладовка знаний, базы данных, так сказать. Они-то и хранились в нашем институте, а распределялись по специальному, согласованному алгоритму запросов. Этим вы собственно и занимались. А розовый – это разбавитель. Его применяют в двух случаях. Во-первых, его просто доливают в «общий котел», когда часть базы похищена, чтобы скрыть недостачу. А это периодически случается (тут мы с Андреем переглянулись, вспомнив историю с «постоянной Планка»). Во-вторых, его локально распыляют с целью недопущения усиленной перекачки по одному из каналов – очень внятно и доходчиво растолковала нам Вера Петровна. 
«Как все оказывется просто!» - откровенно говоря, я ожидал более сложного сценария.
А вот, подошедший к нам Сергей Васильевич был явно озадачен. По-моему, он понятия не имел, что именно, хранилось в резервуарах его института.
- Так, стало быть, это мародеры слетелись как мухи на дерьмо? – махнул Гурский в сторону многочисленных «бензовозов».   
- Совершенно верно! Только если Петр Гургенович добрался до дома, то они сейчас  погонят порожняк – сладко зевнула Петровна.
- За всем этим стояла ты, Вера? – Марат был явно шокирован последними откровениями. Ведь хитрая Петровна, будучи сержантом, не проходила у Пинько ежемесячных аттестаций с применением «сыворотки правды», которыми нас ежемесячно баловал Марат Казимирович.
- К самим базам мы никакого отношения не имели, мы имели отношение лишь к контролю над их распределением – внесла уточнение Вера Петровна.
- Ваш коллега был в «теме»? – неожиданно вырвался у меня.
- Петр Гургенович был одним из лучших специалистов в нашем Главке, но в этом парадоксальном мире контролировать потоки информации стало невероятно сложно. Вы даже представить себе не можете, какие в последнее время шли большие перекосы - выдохнула порцию очередной информации Вера. 
- Какие «перекосы»? – нахмурился Раскаталин, который до сих пор почему-то не верил своим глазам.
- Вы же прекрасно понимаете, что та ветхая картинка, где нарисована кладовка знаний со старым ключником и кучей стяжателей у ее порога давно устарела – Вера Петровна потянулась за сигареткой.
«Ну, разумеется, что уж тут непонятно! – утвердительно закивал головой Сергей Васильевич, но по его глазам и по глазам друзей, было совершенно очевидно, что никто и ничего уже давно не понимал.
- Сейчас потоки информации уплотнились и зачастую, они сами ищут соискателей. Процесс испокон веков не был  бескорыстным, но в последнее время этот «бизнес» стал  циничным до безобразия! – Вера Петровна поискала глазами зажигалку…

Глава 2. Между небом и землей

Я посмотрел вниз на хищные стаи «бензовозов» и меня передернуло от грандиозного масштаба этой эпопеи.
- И много нам удалось устранить этих самых «перекосов» - с кислой миной спросил Давид Бедросович, до которого, наконец, стал доходить истинный смысл его личного участия в деятельности нашего «НИИ ТЗХЛ».
- Мы честно делали, что могли – выпустила тонкую струйку дыма Вера.
В моей голове прорисовалась достаточно ясная и логичная картинка. Некий «плотный» поток выбрасывал на «рынок» информацию, которую малочисленные соискатели даже не успевали отрабатывать.
- Ты совершенно прав, Альгердович! Именно в это время можно было ожидать прогресса во многих областях – напугала  меня Петровна, прочитав мои мысли.
«А если она делала это и раньше?» - я повторно испугался своих же мыслей, но быстро успокоился, не припомнив таких, за которые мне бы пришлось сейчас краснеть. Разве что…
- Из-за ограниченного круга потребителей быстро растущий поток выбрасывал кучу полезной информации буквально на ветер. У процесса есть некоторая инерционность, но затем включался механизм саморегулирования, снова сжимая поток – продолжила Вера Петровна, красиво стряхнув за борт пепел от сигаретки, словно у нее под рукой была хрустальная пепельница.
- А в это самое время вдохновленные соискатели в силу инерционности создавали свои школы и учебные заведения, где плодили себе подобных. Но к этому времени поток уже был явно маловат на всех, и его не хватало. Возникают ложные теории и пышно расцветают всевозможные разновидности суррогатного искусства – продолжил Раскаталин, с лету уловив эту мысль.
- Точно! Деградация, затем закономерный процесс сужения круга соискателей и наконец, новое расширение потока. И так, без конца! – Петровна щелчком отправила окурок в полет.
- Так почему бы взять, и не синхронизировать спрос и предложение? – задал простой и очевидный вопрос Давид Бедросович.
- В нашем Главке долго бытовала точка зрения, что те парни, которые наполняют и сливают потоки, сами строго следят за этой закономерностью. Но когда мы с Петром Гургеновичем вычислили несколько чудесных миров, с постоянным сечением потока, то стало очевидно, что в мире существует третья сила – приоткрыла нам завесу тайны Вера Петровна.
- Неожиданно! Но и какой сокральный смысл в потоках с постоянным сечением? – Раскаталин пытался делать пометки в своей записной книжке.
- Смысла мы не нашли. Эти миры были населены счастливыми идиотами – звонко рассмеялась бывшая сотрудница Главка.
- Я рад, что имел честь служить с Вами под одной крышей, Вера Петровна! – Казимирович не сводил с нее восхищенных глаз. 
- Да ладно, Марат – скромно ответила Петровна.
Лично мне все это очень не понравилось, какие-то крутые парни нагло рулят потоками. «Гургеновичи» контролируют их распределение, а мы с умным видом и чисто механически транспортируем знания хорошим людям (только сейчас я совершенно случайно расшифровал аббревиатуру нашего секретного НИИ).
- Что за «дядя» за всем этим стоит? – непроизвольно вырвался у меня законный вопрос.
«А оно вам надо, Северин Альгердович?» - посмотрела на  меня Петровна усталыми зрачками. И я в тот миг понял, что не готов знать правду, тем более, что правда Веры Петровна могла быть весьма относительной. 
Зато вполне конкретный и не совсем корректный вопрос задал Большаков, уютно дремавший до сих пор в гамаке: «Вера, а как тебе живется в нашем теле?»
Марат зло зыркнул в сторону Александра Витальевича, но Вера не смутилась и даже рассмеялась.
- Плавать еще можно, летать, оно явно не приспособлено, а  вот на байке кататься неплохо. Ну, и для секса, не самый худший вариант – сладко потянулась Петровна, разглядывая свои длинные и красивые ноги.
- Шучу, шучу, отличное тело! – весело добавила она, видя как у нас от обиды, вытянулись лица.
- И давайте больше не будем о грустном, упреждая шквал наших вопросов, попросила Вера Петровна…
Раскаталин с Большаковым спустились вниз, а мы, чтобы не портить себе настроение, отвернули свои взоры от нашего института.
Вскоре, из рубки послышался шум, похоже, назревал первый бунт на корабле, и мы поспешили спуститься вниз.
И действительно, Раскаталин при составлении дневного меню точно рассчитал среднесуточную норму потребления спиртного на человека, с учетом максимального пребывания «на орбите». Плюс, пару бутылок отложил на медицинские нужды. Получалось – слезы.
Александр Витальевич сегодня выступал с альтернативным предложением, типа - взять все и разделить. Аргументируя это тем, что иногда рот лучше вообще не пачкать. И что лично он, имел в виду, такое суточное потребление.
- Мы все-таки одна команда и давайте решать вопрос демократично – высказался Марат Казимирович, не отвергая в душе логику Большакова.
- А что здесь обсуждать? Пусть все остается по-прежнему, а Александру Витальевичу сейчас выдадим его кровные семь бутылок – Маргарита Михайловна, взяв ключи от кладовки, пошла за его дозой.
Правда, доктор через пять минут полностью успокоился, и практически все сдал обратно, в общий котел.
- Берегите нервы Александр Витальевич! – потрепал его по щеке Марат, понимая какой стресс мы уже пережили, а что будет дальше, не знала даже Вера Петровна, которая первый раз в своей жизни от сбоя парадокса Буанкаре–Ластовича пыталась скрыться на дирижабле. Пускай даже на таком совершенном, каким был наш «Ковчег».
- Странный вечер! – поежилась Вера Петровна, когда после ужина мы дружно вышли подышать свежим воздухом. Она бесстрасно созерцала происходящее и в ее ромбовидных зрачках уже как будто отражались события грядущих дней.
«Действительно, странный вечер – согласился я, наблюдая как на земле, при свете фар, продолжалась фантастическая вакханалия.
*
Наступило утро, а «конец света» временно откладывался. Институтская жизнь почти совсем затихла, разворовали все, что только было можно.
- Никогда не думал, что так много можно украсть! – Сергей Васильевич с грустью разглядывал в зрительную трубу свое бывшее хозяйство.
- А, главное, сделать это так быстро – меня удивила именно скорость процесса. А ведь, за редким исключением, в НИИ ТЗХЛ нас окружали такие милые люди. 
«Маскировались клоны! Вот и провели за нос наш отдел кадров» - я посмотрел на Большакова, который каждый день сканировал, снимал отпечатки, а иногда доводил дело и до сдачи анализов.   
- Смотрите, оказывается, не все разбежались! – Раскаталин навел зрительную трубу на здание котельной, где мелькнули на миг два знакомых лица - электрика Тихона Прокоповича и библиотекаря Изольды Максимовны. Но и они оказались миражем, расстаяв, как только мы попытались привлечь их внимание.
«Чужие!» – у Веры Петровны загорелись было глаза, но она моментально их притушила.
- Интересно, как там наш Минск? – Маргарита Михайловна посмотрела в сторону города, который обычно неплохо озарял вечернее небо, но сегодня оно было темным, как сажа.
«Странно!» - я не мог уловить привычного шума со стороны автодороги. Последние грузовики, наполненные остатками казенной мебели и оргтехники, уехали еще вчера. У институтской проходной, зияя пустыми глазницами фар, застыла выпотрошенная неизвестными вандалами, некогда шикарная Раскаталинская «двадцать четверка».
Бедросович с Гурским весь день возились со старым ламповым радиоприемником, который мы взяли на «Ковчег» из кабинета директора.
- Молчит! – заявил Гурский, устав крутить ручку подстройки этого раритета.
После того как исчезли звуки большого города, эта новость мне уже не показалась очень странной, хотя наводила на определенные размышления. Почти весь личный состав «Ковчега» был на верхней палубе и пытался рассмотреть в вечернем небе хоть какой-нибудь знак.
«Ха-ха-ха! А у нас закончилась вода» – рассмешил всех Большаков, выходя из туалета.
- У нас же были полные баки! – удивился Раскаталин.
- А никто не собирается ее экономить – проворчал Марат Казимирович, справедливо отмечая долгое стояние под душем некоторых членов нашего экипажа.
- Вода, это серьезно! Лучше бы у нас закончились эти проклятые чипсы – Пинько включил бортовой прожектор и пытался что-то высветить на земле.
- Надо срочно сделать вылазку – Гурский помог Марату, и вскоре они обнаружили гидрант, который валялся там, где мы его и оставили. К нашему счастью никто на него не позарился.
Сказано, сделано! Давид, словно хорошо вышколенный матрос, спустился по веревочной лестнице и отвязал «Ковчег».
Марат с Гурским лихо оседлали велотренажеры. Раскаталин стал у рулей. Я стал смотрящим, а Большаков переместился в центр, чтобы быть на связи с «машинным» отделением.
Все было готово. И это были уже не учения! 
«Ковчег», сделав величавый разворот, двинулся в сторону внутреннего двора института. Скорость, конечно, была маловатой, но это только придавало солидности нашему движению. Раскаталин виртуозно рулил, одновременно контролируя показания высоты по альтиметру. Погрешность показаний этого архаичного прибора была достаточно велика, поэтому Сергей Васильевич очень осторожно двигался в коридоре рассчитанных им допусков.
Полет шел нормально, из каюты доносился мерный стук деревянной ложки по алюминиевой кастрюле - это Большаков задавал ритм движения мускулам Марата и Гурского. «Ковчег» проплыл над крышей трансформаторной подстанции. Наша цель была уже где-то рядом.
Вскоре Раскаталин поднял согнутую в локте руку вверх. Это означало, что надо сбавить обороты. Большаков мгновенно отреагировал сменой ритма. Далее последовал условный сигнал - две скрещенные руки вверху – это означало «Стоп машина». «Барабан» Александра Витальевича сразу затих. Открыв нижний люк, Сергей Васильевич махнул правой рукой три раза – надо было сделать три реверсивных движения педалями.
Все! «Ковчег» плавно покачивался прямо над шлангом гидранта. Раскаталин сделал уточняющий расчет, и на самом крайнем пределе допустимых значений, дал команду на снижение.
Опустив на лебедке Гурского, мы наблюдали, как он проверяет длину шланга и наличие давления в гидросистеме.
Нам повезло, вода в системе еще была и вскоре она с шумом стала наполнять баки, а через полчаса «Ковчег» вернулся на свое штатное место.
На нашу беду на территории института появилась со своей болонкой юная Лолита, еще недавно бывшая гражданской супругой Марата Казимировича. Лунный свет придавал этому миражу невероятно реальный облик. Вдруг молодая «вдова» застыла в изумлении, глядя на дирижабль. Псевдо-болонка радостно залаяла…
«Я иду к тебе, Лолита!» – заревел обезумевший от счастья Казимирович, собираясь сигануть за борт, путаясь в штанине собственных брюк, которые он почему-то решил  с себя снять. Эта пауза и спасла ему жизнь.
- Вяжите его! – Раскаталин бросился наперерез Марату, который одну ногу уже занес за ограждение.
- Это иллюзия, Марат! Всего лишь мираж! Она тебя не слышит! Так иногда бывает! Ты разве не читал приключения Одиссея? – Большаков успел накинуть на Пинько лассо и теперь не спеша подтягивал его к мачте.
- Надо будет привязать его на ночь – Раскаталин с тревогой всматривался в безумные зрачки Марата.
- Сначала это! – Большаков вытащил большой шприц и вкатил Казимировичу лошадиную дозу снотворного.
«Хорошо, что далеко не каждому суждено встретить в жизни свою Лолиту!» – прошептал Андрей Дмитриевич, наблюдая, как уже сонный Пинько пытается порвать путы и отвязаться от мачты.
- Придется нам сегодня спать по очереди и сторожить Казимировича – принял решение Сергей Васильевич, вновь заметив лунный призрак Лолиты, но на этот раз возле архива, где она когда-то и работала.

Глава 3. Полет

Такой темной ночи я не мог припомнить за всю свою жизнь. Не было ни Луны, ни звезд на небе, ни уличного освещения, к нашему удивлению пропал институт со всей инфраструктурой. Нигде не было видно и автодорог.
«Ковчег» потихоньку дрейфовал на небольшой высоте, а внизу расстилалась самая настоящая и необозримая тайга.
- Ставим парус! - Андрей Дмитриевич отвязал от мачты хорошо отдохнувшего Казимировича и окидывал просторы взглядом бывалого моряка.
- Так мы уже в полете? – зевнула и сладко потянулась Маргарита Михайловна, с неохотой покидая уютной гамак.
- Какая красотища! – воскликнул Пинько, слава богу, забыв ночное наваждение.
«Началась зачистка…» – тихо сказала Вера Петровна, думая о чем-то своем.
Налившийся ветром парус придавал «Ковчегу» неплохой ход. Однако, полное отсутствие дорог и населенных пунктов в самой настоящей тайге, сильно затрудняли навигацию. Зато воздух был необычайно свеж, и у многих в связи с этим болела голова.
Петровна, с Маргаритой уютно устроившись в шезлонгах, держа в руках по чашечке с кофе, сигаретным дымом отгоняли от себя избыточный кислород.   
Гурский блистал голым торсом и пиратской повязкой на голове, именно таким он и нравился Маргарите.
«Ни дать, ни взять «туристы в отпуске» - подумал я о нашей компании, перемещавшейся в самом парадоксальном из пространств.
«Прощай, Минск ZAD 752-XL» – обернувшись, я смотрел в ту сторону, где некогда существовала мнимая отчизна.
- Единственное неудобство, это единственное удобство на нашем борту – пошутил Марат Казимирович, стоя в очереди с полотенцем на шее.
- Александр Витальевич, будьте милосердны! – дернул за шнурок бронзового колокольчика Сергей Васильевич, стоя в очереди за Маратом, также с полотенцем на шее.
Большакову полюбилось место под пляжным зонтиком на корме, где он, любил почитать книгу и зарядиться позитивом. Дрейф в воздушном пространстве на всех действовал неплохо, а мне в голову лезли всякие вопросы.
«И где же тут гуманизм?» - я размышлял о том, как некий злой дядя, собираясь уничтожить парадоксальный мир, взял и бесцеремонно его зачистил. Ответа, разумеется, не было.
Ближе к вечеру поменялся ветер, и нас понесло в другую сторону. Солнце клонилось далеко на западе, линия горизонта предстала нашему взору, словно прошитая сверкающими золотыми нитями. Под нами расстилались бескрайние лесные просторы, лишь изредка прочерченные хрустальными нитями небольших речушек. Очень хотелось бы видеть на изумрудных полянках стайки наших веселых девчат, кружащих озорные хороводы.
Жаль, что я не поэт. Обязательно воспел бы эту красоту.
Раскаталин целый день не выходил из рубки, пытаясь сориентироваться на местности. Воспользовавшись моим атласом, он вычертил на столе карту и, прикладывая на нее компас, прокладывал маршрут. А когда на небе появились самые первые звезды, из транспортира и своей знаменитой логарифмической линейки он соорудил некое подобие секстанта. И теперь мы знали, что нас несло в сторону Литвы. 
Утро следующего дня выдалось солнечным и абсолютно безветренным, Вера с Маргаритой плотно оккупировали верхнюю палубу, подставляя ласковому солнцу свои белые тела.
«Вода! Вижу воду!» – ближе к вечеру раздался радостный голос Большакова с кормы.
- Это же Свирь! – уверенно заявил Казимирович, разглядывая хорошо знакомую ему конфигурацию береговых линий.
- Точно! - с кормы пришло подтверждение и от Большакова.
- Надо попробовать приземляться – облизнул пересохшие губы Раскаталин, кинув быстрый взгляд в угол рубки, где стояли его рыболовецкие снасти.
Поднявшийся сильный боковой ветер, мешал нашим маневрам. Было далеко за полночь, когда мы, смертельно устав, бросили крутить педали велотренажеров. В лунном свете, мы сумели разглядеть северный Нарочанский берег, мимо которого прошел «Ковчег», а на востоке уже занималась заря.
Из полусонного состояния нас вывел сильнейший толчок, я чуть было не вылетел за ограждение, а снизу доносилось ворчание дремлющих в гамаках друзей. На пути дирижабля оказался одиноко стоящий дуб, за который и зацепился фалом наш «Ковчег».
Метрах в пятидесяти виднелась кромка воды, и мы узнали это место. Год назад, на «двадцать четверке» Раскаталина и «Москвиче» Бедросовича, мы имели честь здесь отдыхать. Это было озеро Мядель.
*
Утро встретило нас ясной погодой и праздничной суетой рыбачков, поверяющих сто раз проверенные снасти.
После нехитрого маневра, «Ковчег» зашел в акваторию озера, выбросив из своего чрева четыре крупных камня, и «заякорился», застыв на метровой высоте от поверхности воды.
- Здорово! – чуть не захлопала в ладошки Маргарита, разглядев в кристально чистой воде стайки непуганых рыб и застывших на солнце крупных раков.
- Пойдем, искупаемся – быстро сообразил Гурский, так как вся акватория, очерченная «мыльным» пузырем в самом скором времени будет захвачена рыбаками, а габариты ее подводной части были немногим более сорока квадратных метров. И это была зона безопасности, сгенерированная модуляторами. Пару дней мы не принимали полноценных водных процедур, поэтому нырять и купаться, сегодня было вдвойне приятно, и вылазить из воды я пока не собирался. 
- Ты посмотри, как нервничает эта троица - Гурский указал на три пары трясущихся рук, сжимающих удилища.
- Вера, выходи! – застонал Раскаталин.
- Я еще чуток! – решила подразнить их Петровна.
- Не шути так, а то второго захода нам не видать – Гурский уже успел подняться по веревочной лестнице. И набросив на плечи халат, искал глазами Маргариту, которая покинув поле боя первой, где-то в недрах рубки готовила себе утренний кофе.
Большаков занял свое излюбленное место на корме. Я не успел моргнуть глазом, как он уже вытаскивал красноперку грамм на триста. Раскаталин с Маратом заняли позиции на верхней палубе, и первый же заброс принес им удачу.
- Почему-то мне кажется, что наш быт тут наладится очень быстро – Вера смотрела на полный тазик крупноколиберной рыбы, которая все прибывала и прибывала, а снасти никто сматывать не собирался.
*
Миновали первые две недели существования на этом необычном курорте. Мы передеслоцировали «Ковчег» ближе к берегу, где было удобно жечь костры, коптить и сушить рыбу. А с некоторых пор мы стали заготавливать и грибы, которые ловко научились собирать, не выходя за пределы нашего «мыльного» пузыря. К этому времени Раскаталин управлял дирижаблем с ювелирной точностью.
Качество нашей жизни улучшилось, мы снова были в меру упитаны. Красивый бронзовый загар укрывал теперь даже проблемное белое тело Веры Петровны. Жить мы стали лучше, но не веселей. Иногда, чтобы развеять скуку, мы выводили подрейфовать на водные просторы «Ковчег» и тогда наши рыбачки тягали хищную рыбу «на дорожку».
- Как жаль, что этой красоте скоро придет конец – Бедросович обстоятельно потрошил вареного рака, запивая нежное мясо самодельным пивом, которое мы научились варить из наших сухарей и местного хмеля.
- Загадочные изверги дают нам напоследок оттянуться по полной программе – Гурский, насытившись белковой пищей, благовейно разглядывал медленно плывущие белые пушистые облака, переходя к десерту в виде пищи духовной.
Большаков удалился на свою любимую отмель, у самой границы нашего пузыря, где ему было комфортно нежиться в теплой и прогретой ласковым солнышком воде.
Я уже почти задремал, когда услышал его крик: «Пузыри тонут! Скорее сюда!»
Никто даже не пошевелился, мы решили, что Александр Витальевич решил нас разыграть. Все знали, тот еще затейник… Но внезапно сорвалась с места Вера Петровна, и сделала она это так стремительно, что мы все поняли.
«Началось!» - я почувствовал, как после бешеного сердцебиения, у меня почти исчез пульс.
Большаков трясущейся рукой показал за стенку пузыря, на завихрения у самой кромки воды. Воздух скапливался в большие шарики, которые затем легко тонули в воде.
- Чувствуете, как там уплотняется пространство? – Петровна положила ладонь на тонкую и прозрачную стенку нашей защиты.
- Не то слово! У меня, кажется, отказали ноги! – Марат Казимирович и вправду, словно прилип к месту.
- Забирайте Александра Витальевича и держитесь как можно ближе к «Ковчегу»! - Вера Петровна помогла Пинько вырвать одну ногу из песка и слегка подтолкнула, придав первоначальный импульс движения. И Марат Казимирович потихоньку заковылял к месту дислокации.
Это был самый последний вечер, который мы провели вне дирижабля.
На закате мы не смогли развести костер, он гас, не успевая разгореться и это было страшно. А природа словно застыла. Не было слышно шелеста листьев на деревьях, одинокая кукушка оборвала свое кукование на полуслове, пропев нам только одно «ку», а вслед за ней исчезли голоса и других птиц.

Глава 4. Странные сны

Ночью, практически у всех одновременно появились странные галлюцинации.
Так Давиду Бедросовичу приснился необычный сон. Он целую ночь копал в пустыне.
Деревянная лопата без устали разгребала песок, который тут же струился обратно. Давид знал - там, под слоем песка находится Нечто, до которого он просто обязан докопаться. Увеличив темп, он почти достиг цели, а открывшийся третий глаз, уже кое-что видел. Но с последним его  капком, внезапно наступило утро. 
Давид был весь в поту, но это еще можно было объяснить. Хуже было то, что все ладони были в  мозолях.
Не менее странным был и сон Гурского.
Андрей летел посреди горного ущелья. То плавно взмахивал крыльями, то просто парил над горными вершинами. Он убежден, что во сне он был орлом.
Мы дружно рассмеялись, не представляя себе Гурского мухоловкой или даже более крупной птицей. Воробьем, например.
Этим грациозным полетом Андрей баловал себя всю ночь. Его окружало сказочное великолепие. Но внезапно его когти схватили невероятно тяжелый груз. Андрей очень хотел посмотреть, что же это у него в лапах? Но не мог отвлечься, провалившись в очень сильный и турбулентный воздушный поток, который стал затягивать его в темную пещеру.  Добычу он отпускать не хотел, но темная пещера манила его все сильнее и сильнее.
Проснулся Андрей от своего же крика, и часа два после сна помахивал руками, словно у него еще не отпали крылья.
Большакову снился длинный белый коридор с бесконечным количеством дверей. У него в руках была связка ключей. Он шел и уверенно открывал дверь за дверью. Наконец у него в руках остался один, последний ключ. Саша сделал перекур, за который он потом себя корил. С трепетом он открыл эту последнюю дверь, не рассмотрев замаскированную растяжку. Яркая вспышка ослепила его и вывела из сонного состояния. Что там было, он так и не узрел.
До обеда Большаков щурился и не мог ни на что смотреть. Тогда Вера Петровна отдала ему свои очки с темными стеклами, за которыми она, щадя нас, обычно прятала свои глаза.
Раскаталину приснился сон, в котором он всю ночь паковал огромный чемодан. Вещей было так много, что ему постоянно  приходилось их уплотнять, чем он и занимался всю ночь. До обеда Сергей Васильевич не мог встать даже на рыбалку, и выглядел совершенно обескровленным.
Очень интересный и утонченный сон приснился Марату.
Он видел во сне, как наше пространство посетили на космических кораблях зеленые человечки. Затем гуманоиды превратили свои корабли в подобие небесных городов, на которых стали рассекать по небу, осыпая наши родные города и села зелеными фекалиями. Чтобы мы не бунтовали, они нам подкинули красивую легенду. Дескать, в каждой сотой зеленой кучке спрятан маленький ключик, которым в будущем можно будет отрыть некий ларчик.
Большинство людей перестало ходить на работу, и занималось только тем, что рылось в зеленом дерьме.
А Марат знал, что они врут! Поэтому договорился со знакомым редактором на телевидении, чтобы в вечерних новостях сказать народу всю правду. Он уже почти добрался до прямого эфира, когда его прямо в лифте стали душить рояльной струной  трое зеленых парней.
Мы уже не удивились, когда заметили у него на шее следы ночного нападения.
Я же в своем сне был березовым поленом и долго пытался увернуться от каких-то уж очень умелых рукулек, которые из всего разнообразия лежащих рядом дровишек пытались достать именно меня.  Увернуться не удалось, и во сне я стал Буратино. Затем последовали долгие скитания по темным дворам и подвалам, где мне приходилось иногда выпивать в сомнительных компаниях и участвовать в многочисленных разборках.
Наконец-то мне повезло! Я убежал и спрятался от всех в старом захламленном чулане. В темноте пришлось несколько раз спотыкаться и падать, ударяя свои деревянные коленки. Исследуя на ощупь картонную стенку, я нечаянно ее проткнул своим  острым  носом. Там что-то явно было, и я понял, что стою на пороге самого невероятного открытия в своей жизни!
Но узнать мне этого не довелось, не успел… С той стороны кто-то уж очень сильно прищемил щипцами мой длинный деревянный нос. Из-за стены до моего чуткого уха стали доносится обрывки фраз, и я весь превратился в слух. На той стороне некто грязно матерился, а затем мне облили нос керосином и стали чиркать спичками.
Проснулся я в холодном поту.
Маргарита спала неплохо и сна не наблюдала, а Вера сказала, что ей было так страшно, что она и вспоминать об этом не хочет.
А однажды вечером появилась какая-то неведомая сила, которая явно пыталась нас парализовать.
Мне пришла на память одна зарисовка из научно – популярного фильма, где мелкий паучок нейтрализует свои жертвы, а затем опутывает их уже безвольные тельца, которые, еще некоторое время, дергаются в конвульсиях.
Мы как могли, сопротивлялись, но эта неопознанная сила играла свою темную игру. Так, вскоре, пропали все краски. Мир, за пределами нашего «Ковчега», стал  черно-белым.
Марат с удивлением разглядывал свои красные штаны, которые вмиг стали черными. Желтая рубашка Бедросовича стала белой. Мы посмотрели друг на друга и чуть не потеряли дар речи, наши лица также стали черно-белыми.
*
Утро не наступило. Такого мы даже и представить себе не могли в самом плохом сне. Это было не просто страшно. Это было жутко в двадцать второй степени, о выходе на палубу не могло быть и речи. Прижавшись, друг к другу, мы с трепетом созерцали пульсацию страшной силы, которая окружила наш защитный пузырь.
Эта тварь хряпала сейчас планеты, звезды, а может и целые галактики, а мы вынуждены были смотреть, как это все переваривается, пакуется, уплотняется, освобождая место для вновь сожранной материи.
Это была абсолютная смерть!
Наши модуляторы стали мерцать гораздо ярче и напряженнее, а иногда мне казалось, что от них валит дым.
- Если бы у нас их был целый десяток, мы могли бы сейчас спать спокойно – приободрила нас Вера Петровна.
- Неужели ему нужен этот крохотный кусочек? – я обвел руками скромное пространство «Ковчега».
- В принципе, ничего лично против нас оно не имеет, ему нужно лишь сожрать все пространство – продолжала Петровна, бесстрашно глядя на буйство инородной силы.
- Я так понимаю, что наши славные модуляторы имитируют полную пустоту, и посылают ему этот лживый импульс? – сделал предположение Давид Бедросович.
- Так какого, простите, хрена оно пасется возле нас? – не выдержал Большаков. 
- А оно знает, какая тут вкуснятина в твоем лице! – пошутил Гурский.
Мне нравилось, что мы были еще  не сломлены до конца.
- Оно чувствует, что тут должно пространство, но пока не может его обнаружить – более деликатно выразилась Вера Петровна.
Однако, давление на наш «микромир» увеличивалось. Пузырь вроде пока держался, но стало ощущаться все возрастающее давление на нашу психику. Движения становились все более ватными, стали происходить странные фокусы и с сознанием. В голову стали лезть всякие вопросы.
- Вера, а что будет, если оно насытиться и отвалит отсюда? Тогда мы в «Ковчеге» застрянем в «Нигде»? – задала простой и вполне житейский вопрос  Маргарита Михайловна.
- Не думаю. Вот у Северина Альгердовича есть явная связь с материнским миром, а у вас очевидные связи с ним. Поэтому есть вероятность, что вы не пропадете в этой бездне – толково разъяснила Петровна возможный сценарий нашего исхода.
- А ты? У тебя нет очевидной связи? – не унималась Маргарита.
- Со мной сложнее, у нас все не так. У нас была одна связь на двоих, с Петром Гургеновичем, с отлетом она оборвалась.  Теперь я и сама толком не знаю, что будет со мной – опустила свои грустные глаза Вера Петровна.
Трясясь от страха, мы не заметили как «день» подошел к концу. Сегодня не надо было уговаривать Раскаталина отойти он суточной нормы. Без лишних разговоров он выкатил пять бутылок водки. На ужин мы собрались в спальном отсеке, чтобы в застекленные окна рубки лишний раз не созерцать гибель чужой вселенной. Мы и так чувствовали себя букашками в гигантском и ненасытном чреве.
- Надо было строить второй туалет, но только внутри гондолы - посетовал Бедросович.
 Никто не возражал. Кто же знал, чем это все обернется. И что будет так страшно.
Веселиться не хотелось, да и не моглось. Но все же мы почувствовали, что настал момент единения. Потихоньку страх стал отходить на второй план, все-таки на этом крохотном клочке пространства мы были практически единственными представителями жизни!
Вероятно, что и часть силы згинувших миров вливалась в наши жилы, а возможно это действовал и алкоголь. В любом случае после холода, от которого стыла наша кровь, по телу стали разливаться маленькие ручейки тепла. Мы стали адаптироваться и к этим, нечеловеческим условиям, а чуть позже нам открылась и картина нашего бытия. 
Где-то далеко есть мир неподвластный времени, мир вне времени, мир абсолютной жизни. Может быть это рай?
На другом полюсе существует другой мир, отвратительную грань которого мы сейчас созерцали. В этом жутком мире нет времени, оно просто равно нулю, и в этом, как ни странно, его сила.
А вот райский мир бурлит самой настоящей жизнью, изредка, от избытка переполняясь и изливаясь своими сверкающими излишками в бездну. К сожалению, излишки долго бесхозными быть не могут, и мир без времени как цепной пес, тут же бросается, чтобы их сожрать. Наше скромное бытие продолжается лишь до тех пор, пока этот зверь не откроет свою пасть. А пока он не сомкнул мощные челюсти, мы умудряемся проживать целые эпохи.
- Но теперь-то, мы совершенно точно знаем, что зверя можно и обмануть – поднял вверх палец сильно захмелевший Раскаталин.
- Как? – обрадовалась Маргарита Михайловна, стараясь не смотреть в застекленное окно рубки.
- Прикидываясь пустотой, вот как! – громко икнул Сергей Васильевич и уснул, подложив себе под голову мой старинный атлас.
Во всяком случае, для этого эфемерного мира, возникшего при сбое парадокса Буанкре - Ластовича, эта сказка походила на правду. А если, бог даст, мы выберемся отсюда в свой реальный мир, то там возьмем в руки книжки, почитаем, разберемся. Только чтобы он не оказался, как говорит Вера Петровна, миром счастливых идиотов, с потоком постоянного сечения.

Глава 5. Черная дыра

- Пойдем, покурим! – Гурский достал портсигар и угостил  сигаретой Большакова. Каганович решил набить табачком свою трубку. Давление извне опять стало нарастать. Какой-то крупногабаритный предмет со скоростью пули вылетел с верхней палубы и сильно ударил по стенке пузыря.
 - Сорвало парус! – из-за ограждения свесилась голова Большакова. 
Курение пришлось отменить, стало невероятно тяжело дышать, видимо начались проблемы с кислородом внутри нашего ограниченного пространства. Я случайно посмотрел на старые настенные механические часы с кукушкой, которые раньше  висели в кабинете у Раскаталина, и теперь были главным украшением нашей рубки. С ними творилось что-то невероятное. Часовая стрелка бешено вращалась, а минутной, той и вовсе не было видно.
«Надо было все-таки закусывать» - пронеслась в голове очевидная мысль.
Судя по звукам, исходившим с верхней палубы, там один кошмар сменялся другим. Человеческие крики перекрывал ветер, который сильнее обычного раскачивал наш «Ковчег».
Я бросился наверх и остолбенел, Андрей Дмитриевич, подросший примерно, метров до трех, стоял и грозил окружающей тьме.
«Гурского хотите взять? Вот вам Гурский!» – рокотал не своим голосом Андрей Дмитриевич, держа согнутой левую руку, кисть которой была сжата в могучий кулак.
Марат с Раскаталиным, поддерживая друг друга, сдвинув брови, смело смотрели в бесконечность. И этот взгляд не сулил ей ничего хорошего. Давид Бедросович также пытался увеличить свои размеры, но что-то пошло не так, словно где-то заела пластинка. Он, то увеличивался, то снова, уменьшался. Что, впрочем, не мешало ему делать незримому противнику весьма оскорбительные жесты.
На кормовой площадке, пошатывась и держась за поручни ограждения, появился Александр Витальевич. Сломав о колено пляжный зонтик, он метнул его обломки прямо в пасть незримому врагу. Падая за борт, он все-таки успел бросить вызов черной бездне: «Пошла вон, скотина!»
И мне показалось, что дрогнула тьма…
«Твой выход, Альгердович!» - как рог трубы единорога, пропел внутри меня голос, незнакомый голос.
«Ты кто?!» - поразился я вторжению в мое сознание неведомой силы.
«Сейчас не время разбираться, час битвы настал!» – хитрил посторонний.
Невероятно! Но я также стал расти! Хотя, конечно в экстремальной ситуации, вполне возможен и самообман. Но Андрей  же, предстал богатырем!
Из каких-то потаенных глубин стал выплывать образ очень далекого предка. И по моим ощущениям, заполняющим сознание, предок явно был берсерком. Я чувствовал, как замедляется мой пульс, и организм сам настраивается на бой. Наверное, это моя последняя битва. А темные щупальца уже стали вминать хрупкие стенки нашего пузыря. В моих глазах вдруг созрела молния, и медленно, почти ритуально я стал стаскивать с себя рубаху. Моему примеру последовали все, кроме Маргариты и Веры Петровны, у них так и не открылся «клапан берсерка».
- Михайловна, Петровна! Девчонки! Ступайте вниз, вам не надо этого видеть! – давал последние распоряжения Раскаталин, снимая дорогие очки и натягивая на лысую голову резиновую шапочку для плавания. Я даже не успел удивиться, когда он успел переодеться в стильные красные плавки-стринги.
Напряжение непрерывно возрастало, страх пытался скрутить нас в бараний рог. Но нам было уже все равно. Мы пели какую-то очень древнюю и боевую песню. К сожалению, помню лишь маленький ее отрывок:

- Чу! Слетаются темные силы!
- Повсюду торчат их поганые уши!
- Мы снимем рубахи, отточим секиры!
- Видали они!!! - Наши светлые души!

Под гондолой забурлила вода, и в какое-то мгновение, нам показалось, что темные щупальца вот–вот прорвут оборону пузыря.
Никого из нас, не предупредив, с устрашающим рыком, Давид Бедросович первым прыгнул в бездну. Не прошло и секунды, как мы все оказались в пучине.
Какое-то время под водой шла борьба. Некто сначала попытался было задушить и поглотить нас целиком, но не вышло. Инстинкты воинов делали свое дело, независимо от нашего сознания. Мы выскальзывали, упирались, били по каким-то уплотнениям в воде, напоминающих огромных медуз, работали без устали, как совершенные боевые машины. Прошло не менее двух часов, и только тогда мы начали чувствовать усталость.
Пришлось срочно поменять тактику боя и занять круговую оборону. Но враг оказался хитрее, периодически выныривая у нас за спиной. Создавалось впечатление, что противник учился и умнел у нас на глазах. Кроме того, каждая последующая тварь была крупнее предыдущей.
На какое-то время показалось, что бой стал затихать. И за это мы поплатились. Вынырнувшая из бездны огромная медуза была размером с мамонта. Не сумели мы повернуться лицом к опасности, как огромные щупальца обвили Большакова и потащили прямо в центр туши, где очевидно и была пасть этой омерзительной твари.
Это было уже не кино! Кровь буквально закипела, и в слепой ярости Андрею Дмитриевичу удалось вырвать глаз этой горгоне. Но легче нам не стало, хотя Большакова медуза и выплюнула обратно. Зато теперь атаки ее мерзких и скользких конечностей продолжались с утроенной силой. Мы уже стали отчаиваться, когда у меня родился отличный план.
Пока наши бойцы еле успевали отбиваться от обезумевшей от боли твари, мы с Гурским изловчились и сделав боевой разворот, завязали два ее щупальца на крепкий морской узел. Не дав ей опомниться, завязали еще два.
Теперь перевес был на нашей стороне. Легко справившись с еще одной парой ног, мы хотели уже нырнуть и добить эту гадость, но та сама внезапно покинула поле битвы. Едва мы успели перевести дух, еще бурлила рядом вода, как оттуда появился новый монстр. К сожалению, это чудо-юдо было впятеро крупнее прежнего.
«Конец!» – я с тоской посмотрел на дирижабль. Защитный пузырь, генерируемый модуляторами, давно лопнул, баллон с гелием выглядел обвисшим. Чудовище, протянуло ко мне свои щупальца, и я нырнул.
«Живым я тебе не дамся!» - уходя все глубже и глубже, я краем глаза заметил яркую вспышку и последоваваший за ней утробный вопль.
*
Мы барахтались в воде, но сил практически не осталось. Но факт, все было спокойно. Наверху, слегка покачиваясь на ветру, дрейфовал наш «Ковчег». Взошла самая настоящая луна, и над миром сияли настоящие звезды, а это означало, что наши модуляторы выдержали и отвадили тьму.
Это была полная победа! Это была Свобода!
Мы были буквально заворожены этой новой, первозданной красотой. Но прохлаждаться в воде было нельзя, и уже абсолютно трезвый Раскаталин заметил, что «Ковчег» начал движение и плавно дрейфует по ветру.
- Маргоша! Девочка моя! Брось нам лестничку! – из последних сил закричал Гурский.
У меня из глотки раздавались лишь булькающие хрипы.
Керосиновая лампа хорошо освещала рубку мягким и уютным светом, но никакого движения на «Ковчеге» не наблюдалось.
«Может быть, они потеряли сознание?» - страшная мысль словно обожгла сознание каждого из нас.
«Ковчег» плавно шел по ветру в сторону берега, его скорость была явно больше наших возможностей.
Несмотря на почти полный упадок сил, мы в стройном боевом порядке приближались к берегу. Внезапно включились неведомые ранее резервы и мы, как будто сговорившись, перешли на баттерфляй. Шли мощно и красиво, только ритмичные взмахи рук, взбивающих водную гладь нарушали ночную тишину.
С облегчением заметили, что «Ковчег» снижает скорость. Вскоре он завис над перелеском, примерно метрах в ста от береговой линии. А затем совершенно неожиданно стал терять высоту. С замиранием сердца мы следили за этим внезапным снижением, но в душе надеялись, что Вера и Маргарита помнят учебную муштру Раскаталина, и сейчас действуют согласно его инструкции. Разве что, слишком резко. Так нам хотелось думать, но в последующий миг ярчайшая вспышка озарила все небо.
- Гелий! – вскрикнул Раскаталин.
- Маргунечка! – отчаянно завопил Гурский.
С места предполагаемого крушения «Ковчега» валил едкий дым. Мы удвоили частоту взмахов наших рук, и вскоре были уже на берегу. Пробежать сто метров по суше, после всех испытаний не составляла труда…

Глава 6. «Реинкарнация»

- Мальчишки! Вы что с ума сошли? Купаетесь по ночам! – упакованная, несмотря на теплый летний вечер в теплый свитер и в две пары шерстяных носок, Маргарита Михайловна ловко подбрасывала дровишки в костер.
- А что с Верой Петровной? – выкрикнули мы почти одновременно.
- Какая еще Петровна? – грозно спросила Маргарита, не собираясь шутить.
Внутри каждого из нас, как будто что-то стало угасать, а что-то другое, наоборот, возгораться. Только сейчас мы стали взволнованно озираться по сторонам. Смутные воспоминания цветными волнами накатывали на нас.
Четыре палатки стояли вокруг костра. Яркие, цветастые и необычные палатки, а не армейские, какие были в профкоме нашего «НИИ ТЗХЛ».
Одна из них распахнулась, и из нее на наш шум выползла женщина в спортивном костюме. В ней мы без труда узнали Розу Юрьевну Раскаталину, жену Сергея Васильевича.
Чуть поодаль, стояла моя темно-синяя «Ауди», а рядом с ней вишневый «Опель» Гурского. Эти автомобили я узнал сразу. Никакого прокаченного «Москвича» Бедросовича и служебной «двадцать четверки» Раскаталина не было и в помине!
Я с волнением откинул полог одной из палаток. Вот так чудо! В ней мирно посапывала моя Сюйбу, которая так и не проснулась даже на взрыв и шум падения «Ковчега». И это было на нее похоже.
- Маргарита! Ты точно ничего подозрительного не видела? – Марат никак не мог прийти в себя.
- Да вы что, перегрелись в холодной воде, что ли? – изобразила искреннее изумление Маргарита. Если она в тот миг играла, то это у нее получалось очень талантливо.
- Может быть, тут найдется что-нибудь выпить? – вдруг приободрился Большаков, перебирая упаковки пластиковых бутылок, исключительно с лидским квасом и минеральной водой.
Но я уже знал, что ничего он там не найдет, откуда-то со стороны пришла информация, что последнее время мы ездим на природу без спиртного.
После я вспоминал, что в те первые минуты на берегу, у всех у нас, кроме Маргариты было по два равноценных сознания. Старое и новое. Или наоборот, новое и старое.
- Мы присели к ночному костру и еще долго предавались воспоминаниям последнего месяца, не обращая внимания на хлопающую глазами Маргариту, которая явно сочла нас за сумасшедших. Особенно нас удивляла разница в восприятии  последнего боя. Оказывается, что с «Горгоной» бились только мы с Гурским.
Большаков, Каганович, Пинько и Раскаталин, как они уверяют, вышли покурить и спокойно стояли на палубе, пока их снизу не поманили понырять некие русалки. Затем эти самые коварные русалки стали тянуть их на глубину. Сопротивляться не было силы, и они чуть не задохнулись! Только какое-то чудо спасло их от неминуемой гибели.
От всего этого «ехала крыша», и мы решили с утра обсудить все это еще раз.
Давид Бедросович, которого коварные русалки утащили на запредельную глубину, устал больше всех, нырнул в свою палатку и моментально отключился.
Раскаталин трепетно обнимал свою Розу Юрьевну, как будто и не расставался…
*
- Альгердович, пошли, искупаемся! – раздался на заре голос Андрея Дмитриевича, которому явно не спалось.
Не спалось и мне, поэтому я с удовольствием присоединился к Гурскому.
Мы были не первые. На горизонте на резиновых лодках, с удочками в руках маячила фигуры Большакова и Раскаталина.
Как приятно было резвиться в прозрачной свежести. Было чувство, что весь негатив просто пластами, откалывается и смывается этой волшебной водой.
Так мы не заметили, как очутились в полосе тумана. Причем этот туман имел ярко выраженный синий окрас!
Никаких потрясений и перегрузок, знания просто сплошным потоком вливались в наше сознание! Хотелось знать все больше и больше.
Наконец наступил момент, когда я понял, теперь я знаю все! Я посмотрел на Андрея, и понял, что тот тоже теперь знает все!
Потрясающе! Удивительно!
Мы ныряли, купались, и теперь смотрели на мир совсем иными глазами. Все выглядело теперь абсолютно по-иному. Весь мир струился, переливался. Этот мир был наполнен полной, не иссекаемой гармонией. Действо сопровождалось пением райских птиц. Такие звуки даже и не снились моему  музыкальному Отделу.
Мы знали, что соприкоснулись с совсем иным измерением, не подвластным времени, а это означало, что здесь нет, и быть не может, той силы, которая так пугала нас совсем еще недавно, сворачивая время в полный ноль.
Тогда мы решили, что когда выйдем на берег, то обязательно раскроем всю Правду сначала нашим друзьям, а потом и всему человечеству.
У нас больше нет никаких секретов от человечества! Все скоро будут счастливы! Мы в этом были просто уверены!
Я плакал!
Гурский тоже!
Плывя на спине, созерцая новое небо и предаваясь благородным порывам, я не заметил вторую полосу тумана. Причем этот, был почему-то, абсолютно розовым.
Я хотел предупредить Андрея, но было поздно, мы уже были полностью поглощены розовой дымкой.
Абсолютные знания, полученные так красиво, легко и непринужденно, мигом улетучились.
Совершенно безболезненно! Мы вышли на берег в полном порядке. Делиться с человечеством было уже практически нечем.
- Но мы ведь знали Правду, Альгердович? – спросил меня Андрей Дмитриевич.
- Мы знали Ее, Андрей! – ответил ему я.
Но теперь об этом лучше помалкивать, так как вокруг могли быть и враги.
- Один человек-невидимка чего стоит! – я опаской посмотрел по сторонам, услышав хруст ветки.
- Забудешь такое! – задумчиво протянул Андрей. 
- Мало ли, что у нас в головах могло застрять, лучше будем помалкивать – подвел я итог нашему утреннему моциону.
- Жаль, Петровну потеряли! – почесал макушку Гурский.
- Действительно, жаль! Отважная была инопланетянка - я также остро переживал потерю своей бывшей ассистентки, бывшей, по сути, нашим куратором из непостижимого мира со странным названием «Главк».
Собрав свои удочки, к нам подошел Марат, который уже успел вспомнить свое истинное семейное положение и по-дружески попросил, чтобы мы при его реальной жене не вспоминали ту малолетнюю Лолиту, с которой он вроде бы сожительствовал в иных обстоятельствах.
- Заметано, Казимирович! – добродушно съехидничал Гурский, который даже в другой мир сумел затащить свою Маргошу, хотя она, впрочем, ничего об этом не помнила или прикидывалась.
Правду говорят, что коротка девичья память.
В полдень к нашему лагерю на велосипеде подкатил местный лесник Тимофей, желая убедиться, что у нас все в порядке. Произведя беглый осмотр нашей стоянки, на предмет пожарной безопасности, лесник изрядно удивился, разглядывая груду пустых пластиковых бутылок от кваса и минеральной воды. 
- Помню в прошлом году, только за одну ночь, Александр Витальевич три раза бегал на соседский хуторок – хохотнул Тимофей. Оказывается, он знал всех нас поименно и гораздо лучше, чем мы предполагали.
- А ты искуситель, Тимофей – Гурский посмотрел вслед Большакову, который моментально уловил посыл, скрытый в последней фразе лесника. Саша уверенно шел на хутор, а я вспомнил, что именно там, в дальней хатке, можно было купить отменный самогон…
Через час уже весело потрескивали дрова в костре. Приятно было сознавать, что все тут настоящее, включая искорки от костра. Рядом плескалось настоящее озеро, а компанию нам составил настоящий лесник.
- Ты не представляешь, Тимофей, какие тут водились раки! – Казимирович показал руками полуметровый размер.
- И главное, бери – не хочу! – вторил ему Раскаталин. 
- За польским часом у нас тоже были раки – не ударил лицом в грязь Тимофей.
- А при советах? – поинтересовался Большаков. Ведь сегодня мы не заметили в озере ни одного представителя ракообразных.
- Сначала были, а потом куда-то пропали – честно признался лесник.
Сегодняшняя вечеринка была тихая, и меня она быстро укачала. Вытащив из палатки туристический коврик, я лег созерцать родное ночное небо. Нахлынувшие чувства полного умиротворения, граничащие почти с абсолютным счастьем, подкрались ко мне одновременно со сном.
Засыпая и окидывая потрясающую панораму звездного неба, мне показалось, что в привычную картину знакомых с детства созвездий, чья-то дерзкая и умелая рука вкрапила парочку ярких, но не резких пятен. 
«Все! Завтра домой! Завтра в Минск! Хочу в настоящий город, а не в этот, химеричный «ZAD 752-XL» – с этими мыслями я и заснул, списав эти неправильные пятна на адаптацию к новой окружающей среде моего неокрепшего организма.

Глава 7. Снова  в полете

Утром нас разбудил раскатистый гул самолета, который, словно издеваясь над спящими туристами, несколько раз прошел на бреющем полете, почти касаясь верхушек сосен. Покачав нам крыльями биплан марки «АН-2», скрылся за лесом.
Только мы решили продолжить прерванный сон, как снова раздался рев, но на этот раз уже винтокрылой машины. Над нами кружил белый вертолет, незнакомой конструкции.
- Васильевич! Ты же у нас авиатор. Что за аппарат? – Марат Казимирович приставив ладонь ко лбу, силился определить его марку.
- Понятия не имею. Хренатень какая-то! – Сергей Васильевич и сам был озадачен.
- Это американский «Чингачгук» - безапелляционно заявил Александр Витальевич.
- Может, «Чинук»? – почесал лысину Раскаталин.
- Это летательный аппарат Сикорского 1938 года выпуска – возразил ему Давид Бедросович, не выгнав еще остатки хмеля из своего закаленного организма. 
Удивительно, но молчал Гурский. Помня его искрометный талант в дирижаблестроении, я считал его авиаконструктором номер один, разумеется, в нашей компании.
Присмотревшись к кружащему над нашими головами вертолету, меня охватила самая настоящая паника, а в моем сознании возникло твердое убеждение, что некая разумная субстанция упорно пытается нам навязать образ вертолета.
Мои подозрения начали подтверждаться, когда винтокрылая машина приземлилась прямо у нас под носом. Лопасти еще вращались, издавая характерный свист, но ни одна травинка вместо того, чтобы стелиться, даже не шелохнулась. 
Марат Казимирович также обратил внимание на это необычное обстоятельство, рассматривая не сам вертолет, а неподвижную траву. Раскаталин силился без очков разглядеть опознавательные знаки и номера на фюзеляже этого необычного воздушного судна.
Напрасно! Ничего, кроме черного петроглифа, там не было.
- Так это же, Верунчик! Увидев в дверном проеме вертолета фигуру Веры Петровны Саркисян – радостно защебетала Маргарита Михайловна, которая еще вчера так ловко и умело, прикидывалась девушкой нечаянно потерявшей память.
- Что все это значит, Вера Петровна? – строго спросил Марат Казимирович, который, как и все, одной ногой был уже дома. 
- У нас есть восемь часов, не больше! Прошу всех на борт! – вместо ответа и приветствия отрезала Петровна. 
Я не знал, радоваться мне или плакать. Сто пятьдесят километров, отделявших меня от дома, теперь превращались в бездну. «Гинунггагап», кажется, именно так говорили по этому поводу древние скандинавы. 
Но с другой стороны Вера Петровна была жива, и это было радостной новостью. Однако далеко не все эту радость пока восприняли адекватно.
- Где моя Роза Юрьевна? – раздался громогласный вопль Раскаталина, который первым заподозрил подвох и шарил по своей палатке.
- Это промежуточная станция, друзья! Вашей стойкости и героизму в Главке отдали должное. Большинство посчитало возможным дать вам маленький бонус и кратковременный отдых - подтвердила мои худшие подозрения Вера Петровна, сверкнув белоснежной улыбкой.
- Какой бонус, где моя жена? – у Сергея Васильевича стали сдавать нервы.
- Бонус?! Простите, о чем идет речь? – справедливо удивился Давид Бедросович, проведя эту ночь в полном одиночестве.
- К черту ваш Главк вместе с бонусами! Я бонусов не заказывал, я домой хочу! – взорвался Александр Витальевич.
- Коллеги! Сейчас не время для разборок. Быстрее занимайте места, нам надо торопиться – эти слова Вера Петровна произнесла уже стоя на борту вертолета. 
Коллеги, пережившие за последнее время потрясения не на одну человеческую жизнь, явно не торопились. Да и я с тоской смотрел на стоянку, где стоял мой автомобиль, который мог бы меня уже уносить по направлению к Минску.
- Говорил я вам, спать надо меньше! Были бы сейчас дома - словно прочитал мои мысли Марат Казимирович.
- Ты бы еще добавил, что пить вредно – парировал Гурский, который благополучно проспал с Маргаритой три захода бреющего самолета, а теперь удивленно рассматривал две трехлитровые банки в кустах. В одной из них мутнело около двух литров самогона.
- Лично я, остаюсь тут! Доберусь домой и на автобусе, у меня жена, дети – заявил Большаков, которому до чертиков надоело перемещаться между пространствами, а тем более, участвовать во вселенских разборках.
- Саша! Тут нет никаких автобусов! – заглянула ему в глаза Вера Петровна, мягко кладя свою руку ему на плечо.
- Да я и пешком прекрасно дойду! – не унимался Большаков.
- Примерно через восемь часов тут вообще ничего не будет! Ни-че-го! – по слогам четко выговорила Петровна и посмотрела на свои изящные наручные часики.
Я поверил ей первым, и, окинув прощальным взглядом свой автомобиль, побрел в сторону вертолета. За мной нехотя потянулись и остальные.
- Куда мы летим? – уже без эмоций, по-деловому, задал вопрос Сергей Васильевич, успев перелить из полупустой стеклянной банки, остатки самогона в пластиковую бутылку от лидского кваса.
- В аэропорт «Минск-2» - бесстрастно заявила Вера Петровна.
Внутри вертолет выглядел как обычная пассажирская машина, рассчитанная на двенадцать персон. В салоне, как я и предполагал, никаких вибраций не ощущалось, мы даже не заметили, как вертолет оторвался от земли.
 А что мы будем делать в аэропорту без денег и документов? – резонно заметил Марат Казимирович, похлопывая себя по пустым карманам. 
И тут Вера Петровна выложила на столик пачку паспортов и восемь билетов до Берлина.
«Ничего себе!» – выразил восхищение Марат Казимирович, после тщательного изучения поддельных виз на наших явно фальшивых паспортах. 
- Откуда все это, Вера? – Маргарита впервые подала голос, перебирая тугие пачки с денежными знаками стран Евросоюза, начиная потихоньку приходить в себя.
- В Восточной Германии у меня есть личный схрон, на расконсервацию которого в чрезвычайной ситуации у меня было разрешение от Главка. И это разрешение еще никто не отменял – в голосе Петровны чувствовалась уверенность в своих силах.
Что мне всегда импонировало в Вере Петровне, так это ее умение толково, и главное, очень кратко донести самую суть.
- У нас опять чрезвычайная ситуация? И по-другому никак нельзя, Вера Петровна? – Давида Бедросовича терзали некоторые сомнения.
- Признаюсь, что шансов не так много, к тому же на нас уже начали охоту очень серьезные дяди – улыбнулась Петровна, и после этой новости у нас больше не было вопросов. Вернее, их никто больше не хотел задавать.
- На Берлин! – воскликнул Большаков. Отрадно было наблюдать, что он уже сумел полностью взять себя в руки, и приоткрыв дверку в пилотскую кабину со словами: «А не добавить ли нам газку приятель?» - тут же вылетел оттуда как ошпаренный.
- Там! Там!.. – как будто задыхался Александр Витальевич, тыча пальцем в дверь.
- Никого нет? Или может быть там сидит монстр? – звонкий смех Веры Петровны заполнил все пространство. Никогда не слышал, чтобы она так емко смеялась. 
Гурского это явно заинтриговало, и он решительно поднялся со своего места, направляясь к кабине.
- Не надо, Андрей! – очень тихо попросила Вера Петровна, и Гурский вернулся на место.
*
В аэропорту «Минск-2» все прошло на удивление спокойно, пограничники лениво, даже не глядя в наши фальшивые паспорта, ставили свои штампы. И я уже не сомневался, что это очередной, временно стабилизированный и заполненный клонами мир. Я даже попытался нагло ухмыляться и провоцировать пограничника, когда тот взял в руки мой липовый паспорт.
- Счастливого пути! – с вежливой улыбкой он вернул мне документ.
Волновалась только Вера Петровна, нервно поглядывая то на свои часы, то на табло. Наш вылет задерживали на полчаса, чем воспользовался Давид, прикупив в «дьюти фри» литровую бутылку шотландского виски.
Победив тьму в промежуточной, как теперь оказалось, битве мы по фальшивым паспортам летели в фальшивый Берлин, расконсервировать некий схрон. Слишком тернист был наш путь домой.
Потягивая по очереди из горлышка виски, мы не сразу заметили тщедушного субъекта, в старомодном пенсне, который самым внимательным образом слушал обрывки нашего разговора. Поняв, что на него обратили внимание, он скрылся в кабинке.
Напрасно он думал, что с Пинько можно играть в прятки.
- Ваши документы, гражданин! – раскатистый голос Марата Казимировича совпал с резким движением, которым он стремительно распахнул дверцу.
Как и предполагал Пинько, гражданин вовсе не занимался там своим делом, а приставив непомерно большое ухо к перегородке, пытался уловить обрывки нашего разговора.
- Молодец, Марат! – Александр Витальевич замахнулся ногой, чтобы дать ушастому пинка, но тот невероятно ловко увернулся и подозрительно быстро исчез из нашего поля зрения.
«Вера переоценила серьезность сил, начавших на нас охоту!» - рассмеялся Гурский, глядя на то место, где только что стоял странный субъект. И мы захохотали, нам было тогда весело!
Раскаталин поднял вверх палец, пытаясь прислушаться к  голосу в динамиках аэропорта.
- Объявили посадку на Берлин! – констатировал Сергей Васильевич, и мы поторопились занимать свои места.
Большинство пассажиров были немцами, и я в очередной раз убедился, как удивительно реально работает некий супер-генератор, клонируя самых подходящих на рейс пассажиров.
Так на рейс в Тбилиси, регистрировались в основном грузины. По крайней мере, так мне показалось. 

Часть 4. Точка возврата

Глава 1. Борт без номера

Что за чушь! Я точно знал, что садился в аэропорту на борт «Боинга», и хорошо запомнил длинный разбег, плавный взлет, и небо в мягких пушистых облаках. Затем я очень быстро уснул под приятную и еле заметную вибрацию полета, выталкивая виртуальные пузырьки шотландского виски из своего организма. После этого, память отключается, хотя на самом краю воспоминаний всплывает неясная и смешная картинка. Из пилотской кабины выходит ушастый летчик, открывает специальным ключом дверь, машет мне рукой и скрывается за бортом самолета. Я улыбаюсь, машу ему вслед, регулирую кресло, и только после этого окончательно проваливаясь в глубокий и сладкий сон…
Слегка приоткрыв глаза, я констатировал, что шикарный серебристый лайнер пропал, а вместо него я сидел на жесткой лавке внутри небольшого самолетика. Внутренние фанерные полости фюзеляжа были старательно окрашены в нежно-зеленые тона. Окна были прикрыты льняными деревенскими занавесками, обильно украшенными пестрой вышивкой. Впрочем, они не могли скрыть мелькание воздушного пространства за бортом. Звукоизоляция в самолетах такого типа слабенькая, и мы должны были бы сейчас неимоверно страдать от рева мотора. Но ничего подобного! Легкий свист воздушных масс лишь угадывался за бортом, а прямоугольное чрево фюзеляжа слегка покачивалось то влево, то вправо, очевидно повинуясь опытной руке пилота, стабилизирующего наш курс.
Дверь в пилотскую кабину была приоткрыта и, поддавшись на умоляющие взгляды сидевшей напротив меня снегурочки, а именно этот образ навевал мне внешний вид Веры Петровны, я встал со своего места, чтобы плотнее прикрыть дверь. Вот уж не знаю почему, ее так сильно беспокоила эта тонкая дверка. Я еще полностью не отошел от шока потери прелести полета в шикарном «Боинге», но прикрывая дверь в пилотскую кабину, был удивлен еще раз.
В кабине никого не было! Через стекла фонаря кабины на меня смотрело бескрайнее вечернее небо.
Без паники, вспоминая кадры из старых кинофильмов, я уверенно устроился в пилотском кресле, поискав глазами тумблер, которым можно было бы запустить двигатель. Я пощелкал всем, что только попалось мне под руку, но почему-то ничего не происходило, вне всяких сомнений самолет планировал самостоятельно. И судя по стрелке альтиметра, он набирал высоту! Поискав глазами датчик уровня топлива, и убедившись, что он указывает на полный бак, я повторил манипуляции. Опять никакой реакции, тогда я попробовал управлять рычагами, но на движении самолета это никоим образом не отразилось, он по-прежнему продолжал стремительный взлет.
И тут до меня дошло! Ха! Это же кино! Кто-то снимает фильм, а мы задействованы в массовке. Все просто! За бортом находится самый обычный павильон киностудии. Успокоившись, я покинул пилотскую кабину и вернулся в салон, чтобы открыть входную дверь. Однако, она была словно приклеена, и я стал заметно нервничать.
- На все воля божья! – тихо молвил батюшка в черной рясе, который сидел на самом краю лавки, у выхода и держал в руках небольшой требный чемоданчик. Что-то в глазах батюшки меня насторожило, и через мгновение, я уже не смог сдержаться: «Ну и шутки у тебя, Давид Бедросович!»
Только теперь я более внимательно присмотрелся к моим попутчикам, и мне становилось не намного, но все же легче.
Рядом с «батюшкой» посапывал Александр Витальевич Большаков. Узнать его было непросто. Он как будто вернулся с дискотеки, где «зажигал» в стильном, серебристом комбинезоне. 
Еще далее, в полном снаряжении альпиниста, не снимая теплой вязаной шапочки, обняв большой рюкзак, спал Сергей Васильевич.
За Раскаталиным дремала стюардесса, держа на руках маленькую плюшевую обезьянку. Форменная пилотка сползла на затылок, и в стюардессе я узнал Маргариту Михайловну.
Марат Казимирович, судя по всему, бодрствовал уже давно и, достав портативную машинку для уничтожения документов, без устали вставлял в нее все новые и новые листочки. Ослепительно белая накрахмаленная рубаха, заправленная в шорты, белые гольфы и кожаные сандалии, как-то не вязались с аппаратом в его руках, но по сравнению с преображением Давида он выглядел менее экстравагантно.
Я заметил, что нигде нет Гурского, куда же он пропал?
«А был ли «хэппи-энд»? Наверное, именно этот самолет и шпионил за нами, пока мы не пересели на борт к Петровне! – я вспоминал события последних дней.
Из раздумий меня вывел сильнейший толчок, который чуть не свалил меня с ног, а затем самолет так затрясло, что пассажиры попадали со своих, не очень-то удобных мест. Пришлось ухватиться за кожаную петлю, надежно приклепанную к потолку деревянного фюзеляжа.
Вера Петровна умоляла меня глазами вернуться в пилотскую кабину. Самолет снова тряхнуло так, что меня больно хлестанул хвост плюшевой обезьяны, которую Маргарита не смогла удержать в своих сонных руках.
- Козлы! – вдруг раздался из пилотской кабины отчаянный крик Гурского, обычно избегающего плохих слов в своем лексиконе.
Подозревая, что на борту появились враги, я ринулся на помощь другу. Преодолевая все усилившуюся болтанку, я с трудом добрался до кабины, но к счастью, на Гурского никто не нападал. Андрей Дмитриевич уверенно дергал рычагами управления, и было заметно, что он отнюдь не новичок в пилотировании. Однако совладать с рычагами ему становилось все труднее, наш самолет срывался в штопор. Наконец, мне удалось дотянуться ко второму рычагу, и на некоторое время нам удалось стабилизировать вращение.
Теперь у нас появилась возможность посмотреть на ту картину, которая окружала наш самолет за бортом. Вечернее небо исчезло, а все пространство заполняла струящаяся зеленоватая мгла.
«Еще один туман! На этот раз, зеленый» - и он мне очень не понравился.
Воспользовавшись паузой, я выглянул в пассажирский отсек. Друзья приводили себя в порядок. Марат приматывал скотчем машинку, Сергей Васильевич запихнув под лавку свой рюкзак, уговаривал пристроить туда же и чемоданчик Бедросовича.
Но эта наша победа была кратковременной и самолет с новой силой начал свое неумолимое вращательное движение.
  - Что это? – воскликнул Гурский, указывая на яркое пятно мерцающего зеленого цвета, появившееся у нас прямо по курсу. К центру пятна тянулись извивающиеся тонкие линии, напоминавшие молнии. У меня, побывавшего в чреве черной дыры, от этого свечения побежали мурашки по коже. Это был страх того же порядка, если не больше.
- Это конец! А возможно и начало, но для нас это уже не принципиально… – я не заметил, как в пилотской кабине успела появиться Вера Петровна.
«Хоть какой-нибудь задрипанный скафандр!» - процедил Гурский, словно читая мои мысли. Насчитав девятую волну безотчетного страха, я мысленно искал укрытие. Обычно страх гонит человека от того места, где и находится его эпицентр. А тут все наоборот, страх тянул нас к себе как магнит.
То ли мы успешно вышли из штопора, то ли наши собственные вестибулярные аппараты просто отказывались верить происходящему. Самолет неумолимо мчался навстречу зеленому пятну. Его скорость была непостижима огромна, мы обгоняли попутные фотоны света как «Феррари» телегу, запряженную хромой кобылой.
Было очевидно, что пора прощаться, и мы с Гурским  покинули бесполезную теперь пилотскую кабину.
В пассажирском отсеке царила почти полная тишина и отрешенность, которую изредка нарушало лишь монотонное бормотание Кагановича.
«А еще я сквернословил и иногда выпивал…» – исповедывался сам себе Давид Бедросович.
В другое время это «иногда» вызвало бы безудержный смех, но только не сейчас.
Вера Петровна неподвижно сидела, прикрывая лицо руками. Бедняжка не выполнила свою благородную миссию, взвалив на свои девичьи плечи непосильную ношу.
Главк, конечно, могущественная сила, но, как говориться, нашла коса на камень. Мне очень захотелось пожалеть это отважное инопланетное существо, и я присел рядом. Прошла вечность…
Время потихоньку исчезало, это была новая и странная мысль. Я отдернул занавеску и посмотрел в окно. Фотоны, которые мы обгоняли ранее, теперь сливались в сплошные цепи, а это могло означать, что скорость еще более возросла. Я старался размышлять, чтобы не дать усыпить свой разум.
«Вот встречу козла! Оторву уши и надеру задницу!» – совсем как настоящий голливудский киногерой обратился Марат Казимирович не известно к кому, пытаясь приподняться с лавки. Но не успел…
В это время корпус самолета неожиданно встретил сопротивление и начал удивительно плавное торможение.