Осенний криз

Игорь Агафонов

Повесть

 

 

1.

"Отчего?.. Да, отчего вернулось это чувство?

Если ты давно уже знаешь: надобно – не-об-хо-ди-мо, чёрт возьми! – сразу встать (именно сразу же, как проснулся!), как только проснулся – так сра-зу!.. и резким движением – руками-ногами подрыгать-попрыгать – разогнать эту мутную безысходность… не дать, не позволить себя захватить, скрутить, сломать… не поддаться этому произволу слабости, слышишь?!.  если ты обо всём этом знаешь… и давно знаешь!.. то почему… почему не выполняешь? (Как говаривал некогда мой дедуля: "Много знаешь, да мало исполняешь.") И вот опять ты не смог себя заставить. Лежал-вылёживал чего-то, покуда хватало сил терпеть эту накатившую муть тоски… Чего лежал-то, зачем? Почему?!!

Поточнее? Не получается поточнее. Вижу. Разве что добавить к сказанному ещё слов… Слова, слова… Слов не жалко, да? Хотя…

Если, проснувшись, быстро-решительно ты не выберешься из постели, тоска эта зелёная выползает откуда-то изнутри… ты даже не можешь сказать – откуда. Из воздуха вдруг ядовито-дымным жирным сгустком образуется пред тобой… из головы твоей, из глаз?.. Будто внутри тебя скрывается  филиал ада! Змеёй выползает эта тоска… из носа, из ушей?.. разливается желчью по внутренностям, подкатывает к самому горлу, превращается в изжогу и начинает сжимать когти…  (змея? Но сказано же – когти… А чего, возможно и у змеи были когда-то когти… потом, может, за ненадобностью отбросила… Да ладно… всё равно всё приблизительно… Фу, какая всё же тарабарщина!) Короче, тоска (и это главное мучение!)… тоска эта начинает диктовать условия… свои условия по сдаче… в плен? И островок устойчивости в тебе тает, тает, исчезает… Тонет в этом мрачнейшем филиале ада? А он, островок, и так-то был мал… крохотный такой островочек… И ты капитулируешь… тоска перетекает, перелицовывается в истерику. И точно помирать пора… Утро-то, глянь, подходящее – смурное, гнилое, гиблое... Боже мой, Боже мой, как же так? Я спрашиваю тебя! Почему ты меня оставил? Почему, почему?!. Ну?..

Впрочем, образ этот – с когтями – скорее книжный… С кислотой разве сравнить – будет точнее. Кислота вдруг отрыгнётся и, разлившись, начинает разъедать твою плоть изнутри… И чем её заглушить? Чем зажевать-загасить?..

Выпить? Не осталось? Что, что, что же делать?.. Что с этим делать?!."

 

За окном две берёзки рядышком. Одна совсем уже голышом, другая ещё форсит в осеннем жёлтом платьице. И ветерок поигрывает в нём, подол задирает как бы, проказит…

 

"Всего за год до этой осени ты мечтал натурально, и химия всего твоего существа, кажется, об этом сигнализировала – разной величины всплесками эмоций: оформишь пенсию и будешь балдеть… ни в чём себя не напрягать… и тем более – ни в чём себе не отказывать… проснись и наслаждайся покоем, размеренностью – полным отсутствием суеты… так, мол, без напряга и буду. "Проснись и пой!" – об этом ты, точно, не грезил даже, нет. Лишь о расслабленности… все эти аварии. Всё это дорожно-транспортное… Все эти бандиты, лохотронщики, затейники!.. Семейные дела… Бежать? Бежать!

И вот… заехал в сопредельную территорию. Спецкор потому что? И чего? Зачем? Мало журналистов на свете?.. оттуда бегут в Россию, а тебе, значит, в обратную сторону приспичило?

Нет, коли уж на выбор, лучше дорожно-транспортное…

Как же, осветить захотелось… затейников-политиков куснуть? Ти-и-ти-ти-ти… тю-ю-тю-тю-тю! Сей мрак не осветить… мрак этот возможно разве что перешибить… Знать бы только чем…

Не понимаешь. Ничего не понимаешь. Никакие слова, главное, не способны отразить того ужаса, который происходит в нашем подлунном мире, и на родной тебе земле. Не понимаю! - хочется тебе выкрикнуть. - Не понимаю вообще тех, кто хоть слово произнёс в оправдание войны… мало им без неё смерти? Или для них это категория философская? Статистическая? Или они уже попросту не способны осознавать происходящее?.. Так, может, тогда уже не люди они? В самом деле – нелюди?!.

Закроешь глаза и видишь её – воочию. Смерть. Как же так, о Боже? Когда-то о слезинке ребёнка опечалился человек… красоту призывал – мир спасти… какая там слезинка по меркам 21-го века… да после 20-го, когда страшнее уже и быть, казалось, не может… о красоте спасительной бредил…

О-о красоте?.. О-о!..

Никакие эпитеты, никакие витиеватые определения не в силах выразить смерть…

Спрашиваю дельцов-затейников, в лоб спрашиваю: вам не страшно видеть торчащую из развороченной взрывом земли детскую ручонку?.. Как назвать такое? Жестокость? Бездушие? Цинизм?.. Слабо, всё слабо… все слова поблекли в наше время… слабо выражают суть, обесценились. Совсем не выражают, можно сказать. Никак!.. Война информационная предполагает всё?.. Чего и предположить был не в состоянии…

Мой друг когда-то написал в предсмертной записке:

Взгляну в глубину, взгляну…

Содрогнусь и опять взгляну.

Неужто иду ко дну –

В чёрную глубину, в глубину…

И мысль напоследок ловлю

Одну: уйду? Уйду! Иду…

Не нужен, увы, никому…

Ко дну, ко дну, ко дну…

 

Тогда ничего-то я не понял".

 

Как не понял и Сашу Чёрного, ещё в начале двадцатого сказавшего… вернее, не понял, что человек не меняется так скоро, как эта техника с кибернетикой… И нынешний,  пусть инженер или библиотекарь, депутат или другой какой чинуша нисколько не изменился, не смотря ни на какую нано технологию...

Как там у него?

 

Семья – ералаш, а знакомые – нытики,

Смешной карнавал мелюзги,

От службы, от дружбы, от прелой политики

Безмерно устали мозги.

 

Возьмешь ли книжку – муть и мразь:

Один кота хоронит,

Другой слюнит, разводит грязь

И сладострастно стонет...

 

- Дальше за… забыл... Впрочем, оно там и не по теме... А, вот, в конце ещё...

 

Каждый день по ложке керосина

Пьём отраву тусклых мелочей...

Под разврат бессмысленных речей

Человек тупеет, как скотина...

 

Есть парламент, нет? Бог весть,

Я не знаю. Черти знают.

Вот тоска – я знаю – есть,

И бессилье гнева есть...

Люди ноют, разлагаются, дичают,

А постылых дней не счесть.

Где наше – близкое, милое, кровное?

Где наше – своё, бесконечно любовное?

Гучковы, Дума, слякоть, тьма, морошка...

Мой близкий! Вас не тянет из окошка

Об мостовую брякнуть шалой головой?

Ведь тянет, правда?

 

- И чего?.. изменилось чего?.. В двадцать первом?..

 

Виктор Викторович (в общении со своими – Виквик) отпихнул ноутбук по лакированной поверхности стола.

- Зачем я это всё?..  Пишешь чего-то, пи-ишешь! Премию хапнуть?.. Так всем премиям уже хана… как только ба-альшому затейнику присудили нобелевку за мир и дружбу, так сразу и хана… и миру с дружбой тоже. Всем стало понятно – хочешь приручить, пропиши конфетку… Кто ж его-то приручил?

А вот зачем-с говорю это? – опять вопрос. Да вот, зачем? Раз уж всё понятно – молчи! Помалкивай.

Верно, одначе, изрёк некто вумный: время от времени полезно затыкаться тряпочкой. В тряпочку. Тогда только до смысла добредёшь… Всё! Сказали ж – заткнись! Смолкни!

 

Как бы в насмешку позвонили из городского отдела культуры – с предложением собрать документы на литературную премию. Конечно, год культуры на дворе потому что… А следующий – литературным обозвали…

- Мы вам отправили файл по электронке, там всё подробно… Кому послать?.. Зачем? Он же станет вам соперником…

Виквик хотел было метнуться мышью в почтовый ящик, но передумал, вспомнив, как – и ведь только что! Только что! – роптал против этих самых премий.

- А-а… Президентов осуждаем, да к тому же чёрных… дискриминация!.. А себя… ишь, слаб человек… Опять повёлся. Денег?.. Да, хорошо бы. Да-а…

 

Полномасштабная несуразица в голове у него началась после командировки в Сопределье. Взрыв мины обернулся таким вот кривым боком… Однако можно сказать  ещё и так: повезло… "Могло быть и хуже," – сказал хирург. Впрочем, в нашем данном конкретном случае будет всё же нелишним добавить: контузия оказалась не единственной причиной, а лишь жирной прибавкой к прежнему психическому надлому… Так ли всё на самом деле? - по крайней мере, вполне можно допустить и это попутное заключение врача…  И Виквик допускал… пытаясь при этом глубже вникнуть и понять своё состояние. А между этими попытками просто-напросто ворчал, позволял себе выплеснуться для разрядки:

- Дубьё оно ведь и есть дубьё: пуляют куды ни попадя! Подарки раскидывает под ноги… Пару недель поупражняли их там спецы зарубежные… и запустили по своим же долбить… Да какое там дубьё-о?!! Отморозки! Из тюрем да психушек выпустили… Как это всё… не-не-нехорошо. Не-не-пра-виль-но! Не так помышлял Господь! Ну! Не так ведь?..

Разрядившись таким образом в очередной раз, он вновь осознавал, что полной искренности не достиг даже в себе самом… Какая-то рисовка, игра всё же присутствовала даже тут, в этом гнойно-гнилом и мрачном… и, стало быть, опять не приблизился к способу обуздания своего недуга.

"Вот то-то и оно. Даже умирая, человек будет лицедействовать… Ну да посмотрим, когда пора наступит… Посмотришь, посмотришь!.. А чего ж..."

Конечно, тут ещё возраст сказывается… хотя для литератора какой такой возраст?.. Либо способен ещё чего-то там творить, либо нет. Однако, должно быть, и это к недугу присовокупилось тоже и усугубило... В организме, во всяком случае, некие скрепы соскочили, и полететь захотелось без тормозов и ветрил…

Захотелось… Однако…

 

Однако, сидел он теперь в квартире своей (скрываясь от жены), прихлёбывал пиво и рассуждал за жизнь – как она есть такая – растакая-эндакая… то и дело бегал в туалет, поскольку желудок его вконец расстроился, но пить, разумеется, не прекращал…

Тут надо бы уточнить. Перед командировкой он квартиру сию, доставшуюся в наследство от матери с отчимом, продал и купил поменьше, желая на разнице возместить кое-какие долги (вскользь уже упоминалось: ДТП плюс бандиты – подробнее излагать… да и вспоминать после поездки в Сопределье Виквику не хотелось). Переезд наметил по возвращению… Но вместо этого сидел теперь себе в своём не очень удобном и потёртом кресле и попивал пивко.  В дверь звонили, стучали-тарабанили, но он пока открывать готов не был… не торопился, в общем.

- Вот же хиромантия… совсем разбалансировался. Фу! Фу, я этого никак не понимай… И никого ни в чём не убедишь! Вот ведь как. Врут все почём зря, напропалую… Кто-то способен в этом разобраться?.. Я – нет. И даже нету желания в дерьме этом копаться! А надо, надо и пора уж придумать правила, как и в горячей войне… в этой вашей информационной дробилке…

Вдруг он вспомнил: было уже с ним, случалось, да,  нечто похожее.

- Или что, инфлюэнца? Тьфу, ностальжи! Тьфу ещё раз!.. И ещё! Как же это слово-то называется?..  А?.. Дежавю! А-а, вот оно каковское. Только зачем оно мне?.. За-был… был-был… и забыл.

Опять же, однако, по некой подсознательной инерции он-таки нашёл, нащупал, к чему устремился в начале озарения памяти, и открыл в компе нужный файл.

 

"Апатия.

Или депрессия?

Мне сейчас ничто не интересно?

Лишь слабое желание узнать – почему это? Со мной… Разочаровался?.. Да в чём же? Не особо-то я и очаровывался. Никем и ничем.

Кругом борются, действуют, стараются… На Дальнем Востоке наводнение… гибнут, но стремятся выжить. Не говоря уже про остальной мир. Зарубежный… чудное словцо. Право… Рубеж, рубеж, за точка ру точка бежом… бегом, что ли?.. У всех какие-то желания…

Всё равно фальшиво выходит… чувствую… Слова точные, нужные не приходят? Что же делать?

Продолжать?

Это моя последняя ниточка…

Были как-то с дедом в гостях у родственников – деду почему-то хотелось именно этим родственникам внука своего показать. Зашёл внук в туалет, видит шпильку какую-то в стене. Что за диво? – любопытство корябнуло. Вынул шпильку из… Тю-у! – плитка неожиданно шевельнулась, да не простая плитка, а толстенная, медленно этак стала крениться над унитазом… а Витюша зачарованно таращился во все глаза и не догадывался о последствиях… ни тени мысли, что называется, одно сплошное ожидание – что там последует?!. А послед – грохот, осколки унитаза, падение испуганной души в бездну кислющего отчаяния…

А шли домой когда, дед, вспоминая кривые лица родственников своих, хохотал-квохтал и приговаривал:

- Ничё, ничё… Подумаешь! Унитаз им жалко!

И терял равновесие, запнувшись, увлекая наземь и внука.

 

И ещё вот на память явилось – не запылилось… Совсем уж невпопад, без всякой ассоциации.

Тёща однажды, вот после такого же твоего загула стала умолять, чтоб ты ушёл в монастырь. Слезу даже пустила.

- Уйди, уйди, ради Бога... Это ж для тебя лучше… ты нас так измучил обеих…

"Ага, уйду, как же. Ха-ха, о достатке, об имуществе печётесь. Для доченьки. А вот если я возьму да и откажу имущество сему монастырю. Как тогда на это поглядите?

Мило, не так ли?"

После того, как Виквик перестал посещать «тёщины блины», Изольда Тарасовна охладела к зятю и даже стала презрительно на него поглядывать. Но он, как поётся в некой песне, не мог иначе. Она закармливала до полусмерти, стараясь впихнуть в гостей за пять минут и первое, и второе и третье, и десерт.  И затем предлагала поесть ещё чего-нибудь, когда гости, расположившись в креслах, переводили дух и отрыгивали…

«И это называется врач?»

 

"Так почему со мной… именно со мной почему происходит – это?

Давеча мелькнуло – серой мышью прошмыгнуло с экрана телевизора – услышал, как споткнулся, отчего сразу и психанул… ах да, такая вот информейшн мелькнула: между 55 и 60 у мужчин появляются мысли о суициде. По-научному если: кокнуть самого себя.

А что, правда. Думаю. Способы не… Не подходят. Хм, способы…

И не потому ведь, думаю, что импотенция… в некотором смысле даже проще стало… Услышал бы кто – о сексе речь идёт, решил бы… Да вот ошибаетесь. Любовь ушла, иссякла – опять же почему? Хотя какая нам разница? Без разницы. Потому как сложнее всё, чем раньше мыслилось.

Про способы… не вру ли? Нет, похоже. Вроде не актёрствую. Верёвка – больше подходит пьянице. Помнится, сосед на дверной ручке… казалось бы – разогнись только, если вдруг испугался да передумал. Не-ет! Не разогнулся. Не передумал!

Купить на последние деньги и напиться? Не поэтому ли и словцо эндакое изобрели: ву-смерть. Нажраться вусмерть. Много купить, много… и сгореть. Сколько друзей моих так вот себя спалило… Как-то, одначе, не хоться по этому пути ихнему… Брезгую? В полном сознании хочешь? Хэ, какое уж тут сознание-осознание… Никакой сознательности.

Утопление. Дача у заводи. Удобно. Однако холодно уже. Да и дойдёшь пока по илистому дну… обмелел заливчик… А на дне – бр-рр!.. Промозглость эту как представишь!.. Да рыбину-сома… агромадного! Будет тебя, стервец, заглатывать. Обсасывать. И не подавится, гад такой. Сволочь!

Снотворное?.. Пожалуй, на водку денег меньше будет жалко…

Выброситься? Спрыгнуть… с водярой и тут было бы проще…

Странно, в этом, тринадцатом, году мог без напряга закончить свою… хотел сказать: неудавшуюся, пропащую… но так ли это? Сопли всё. О другом я… попадал же в передряги всякие… не случилось ни царапины даже… испуга настоящего и то не испытал…

Может, мне поспособствует, если я поразмыслю об ушедшем… о прошлой своей жизни?

Надо ли? Начну рисоваться… скачусь опять к фальши, слюнявчик замараю...

Попробовать разве? Если не будет получаться правдиво, брошу…

Что-то я такое понял… а что именно, уже позабыл. Опять позабыл? Вот же…

Помирать пора? А как же сыр в холодильнике? Ещё не доел… А если иметь в виду – в мышеловке?.. Сыр. Ну, это – умничать заканчивай…"

 

- Не смешно! - это Виквик, держась за подлокотники, приподнялся из кресла, да, видимо, резковато, его пошатнуло, и он сел-плюхнулся. - Нет, ты глянь-ка! Даже не смешно.

Вспомнилось наставление врача: резко вскакивать можно лишь после разминки, а так – кровь к голове прилить не успеет…

- Стало быть, что ж получается?.. Не в мировых катаклизмах дело-то моё… дело-то моё во мне самом. Выходит, я не здоров? И не… да-а, именно так: не способен создавать шедевры…

А, собственно, зачем нужны нам нынче эти ваши шедевры? Да вот, зачем нам великая литература?.. Нет, она нужна была… когда-то, да, была нужна, когда не было телеящика, других средств передачи инфо… А сейчас зачем? Ну! Так что так – и с премиями всяческими предельно всё просто. Нужны кумиры, коих можно выпихнуть вперёд толпы, что с успехом и делают тайные кардиналы... или серые? И дергают, в свою очередь, сих кумиров за ниточки… Хм. То есть опять же в первых рядах в самом деле кто – кукловоды? Как там певица наша лихо распевала, кумирша – любвеобильная примадонна: "По ниточке, по ниточке ходить я не желаю…"

О-о, какой я и впрямь умный... чур тебя, чур…

 

Осторожно теперь уже подняв себя из кресла, Виквик поставил табурет и стул к окну. Придерживаясь за спинку стула и подоконник, взобрался на табурет, медленно выпрямился и хотел поправить зацепившуюся штору – солнце лепило в окно радужными сгустками немилосердно, а кондиционер был демонтирован ещё до отъезда в командировку. Тут-то ножка у табурета и подломилась… Падая на спину, Виквик подумал – отстранённо как-то, неспешно, без эмоций, и даже можно сказать, совсем равнодушно: был бы котом, приземлился бы на четвереньки… а сию минуту явно на ребро табуретки брякнусь… и позвоночник мой хряснет, да, это уж бес позаботится... Вернее, он не подумал об этом, а увидел, представил зримо, объёмно и в цвете (когда, в самом деле, тут размышлять?)… Однако ударился о плоскость… Полежал, полежал (а куда спешить?), усмехнулся и, повернувшись на бок, стал, покряхтывая, подниматься.

- Вот же… и там не убили… и тут не убился… Хорошо? Ну, время покажет… А пиво-то у меня ещё й-е?..

Вот у меня вопрос возник… в связи с падением, что ли? Или благодаря падению… Как, любопытно, относится наш президент к распродаже своего лика  на футболках? Да никак, должно быть. А? Ну а как отношусь к этому я? Тоже никак. Тогда зачем спрашивать?

 

В конце концов, новые хозяева открыли-таки дверь сами, при содействии МЧС и милиции… И дальше вот что…

Впрочем, неважно. Всё утряслось.

 

И вот как закончил Виквик свой загул. Его вывезли на новую квартиру. Он пытался упираться, обоснованно мотивируя:

- Я ж н-не доеду… в таком… сам-мочувствии…

- Да ничего страшного, мы тебе поможем, - бойко возражала новая хозяйка квартиры, Зина. Будучи педагогом в детском саду, она действовала решительно и, что немаловажно, весело – потому, видимо, все, кто ещё толпился вокруг, были настроены также легко и покладисто.

В "Рафик" погрузили сперва диван, а затем и Виквика – на этот диван. По дороге к новому своему дому он несколько раз просил паренька-узбека остановить у магазина:

- Пив-вка хочу, пив-ка… - но тот прежде спрашивал Зину, сидевшую впереди за занавеской рядом с водителем, она, очевидно, отрицательно мотала головой… и машина катила дальше, не останавливаясь.

Когда Виквика выгрузили и уложили на диван в новой квартире, он только и сумел промычать:

- М-мо-олодцы, ребята. Удружили.

Оставшись один, долго собирался с силами, всё же собрался-таки и сходил в универсам. По дороге несколько раз останавливался и соображал: "Как это бы мне не брякнуться?.. Всё же первая рекогносцировка. Невдобно будет перед сельчанами… Или ничего – сами таковские?.."

А ночью проснулся в недоумении-удивлении: из всех углов квартиры сочились псалмы… Он подковылял к одной розетке, затем к другой, пригибая пальцами то одно ухо, то другое. Затем присел к отдушине в полу…

- Секта, что ль, какая?.. Интересно, из какой квартиры звучит… просачивается?

У одной стены послушал, у другой, третьей… Поглядел на потолок.

Страшновато ему стало как-то, не по себе, но он приказал-скомандовал и даже притопнул:

- Не дрейфь! И не такое видали…- и стал подшучивать над собой, и, наконец, успокоился, обрёл некую малость способности рассуждать:

- Что ж, проведём расследование. Но почему в пять утра-то голосят? И не потому ли прежний хозяин бежал отсель? А? Ох, доберусь я до вас, паразиты!

Утром, опохмелившись и затем, собрав остатки здравомыслия, неспешно проанализировал ночной кошмар, сам же себе и заявил в достаточно категоричной форме (популистски, можно сказать, поскольку всё же допускалась возможность некоего подслушивания из соседних квартир – некой мифической секты):

- Так, пора завязывать с питиём. Пора… Не, ну в самом-то деле, сколько можно!

 

2.

Виквик и Эмма сидели на дачной веранде.

- Странные всё же есть мужики. Взять хотя бы моего партнёра по танцам. В танго надо прижиматься то и дело и очень плотно, между прочим. А он стесняется. Для него это, видите ли, сложно. С головой у него, может, непорядок, ты не знаешь?

(Эмма любила поговорить о своих ухажёрах. И не только с мужем, но и, по расхожему выражению, прилюдно. Давеча, мол, встретила такого-то вот на проспекте. И он ей сказанул: "Выйди я за него, всю бы жизнь каталась в масле".)

- А ему сколько годков? - спросил Виквик довольно равнодушно, потому что такие разглагольствования Эммы имели известную цель – как-то его задеть, взвинтить, позлить, короче.

- Ну как… как тебе, считай.

- Понятно.

- Что понятно?

- Я фильм смотрел… давно уж… американский вроде. Так вот, там тоже после пятидесяти на танцплощадку тянет особей обоего пола. Особенно одиноких.

("Одних на танцы, других в петлю…")

- Это ты к чему?

Виквик пожал плечами.

- Да так, для поддержания разговору. Что касается прижатий… прижиманий… это, наверно, как  человек воспитан. Какая страна, какая культура, кругозор, интеллект, в какой детский садик ходил и чем питался, наконец, и тэ пэ и тэ дэ. Некоторым не сразу даётся, а кому-то без всяких принуд.

Эмма продолжительно  взирает на мужа через солнцезащитные очки, недоверчиво вздыхает:

- Поправь, пожалуйста, занавеску – солнце чересчур… бомбардирует, как ты бы сказал.

Виквик перетягивает занавеску по шнуру и сам оказывается под бомбардировкой, поворачивается к солнцу боком.

- А тут на днях он вообще чуть не скандал мне учинил. Обиделся, что я его говнюком обозвала.

Подставив сбоку лица ладонь от солнца, Виквик глянул на жену внимательнее.

- За что же ты его так приложила? Нелюбезно.

- А чего особенного? Подумаешь! У него сортир на участке побольше даже дома. Хоромы настоящие. А сам он, знаешь, в шкафе спит…

- То есть как? В шкафу, действительно?

- Ну, домик слабенький, шелястый, вот он в шкафу и ночует, когда сквозняк. Нет, говорит, шкаф я тебе не покажу. Это достаточно интимное место. В его понимании. Неудобняк, видишь ли, ему. Х-ха. А, каково? Воспитаньице  как раз, по твоему, ещё то.

Виквик мысленно удивился: "Значит, ты посещаешь его участок… Хм. Понял".

- А я ему даже причал наш, что ты соорудил, показала…

"Значит, и он посещает… "даже причал". Ну-ну. И, сталоть, ты ему всё тут без меня показала…"

- И что интересно, обиду свою – представляешь! – он не сразу выразил, а дня через два-три этак… Звонит и говорит: всё же, говорит, я не могу простить вам, что вы назвали (на вы обратно переключился)… назвали меня так невкусно… Неделикатный вы-де человек. И потом, уже на занятиях, в зале, проходит мимо меня с обиженной физиономией и ни привета – ни здрасьте вам. Вот ещё чудик, да? Обидчивый нашёлся. В кои-то веки. Экземпляр. М?

"Ну да, ну да… говнюк, ха-ха… но чтобы так пряно-выспренно обозвать, надо всё же прежде научить прижиматься… Любопытно, для чего это она мне рассказывает?.."

 

Тут надо слегка отступить в прошлое и сообщить кое-какие подробности. История весьма обыденная, если не сказать – банально-тривиальная: вовсе ведь не редкость, когда люди проживают вместе (или на разных квартирах, как в нашем теперешнем случае), даже полностью потеряв интерес друг к другу. И собираясь на общей даче, где роли начальника (Эммы) и подчинённого (Виквика соответственно) окончательно не утратились… не известно почему. Эмма же высказывалась, и не раз, в отношении мужа достаточно резко и недипломатично. "Ничтожество" – не самое "невзыскательное" словцо. Что же касается её подружек, то с их подачи она начинает очередной этап "раздела имущества"… ну дабы не остаться "не при чём", если с Виквиком что-нибудь да приключится: то он, повторимся, вспомнив поговорку "повторение – мать учения", в некие ДТП попадает, то разбивает машину каких-то мифических бандитов, то, извините, вообще на войну мчится, как полоумный… мало ему Чечни с Афганом, Карабаха c Осетией…

"Тебе, подруга, это нужно? Запомни, каждый играет в свою игру… Вот ты свою, как полагается, и сыграй! Без сантиментов, по-деловому, по-взрослому… Дожимай, дожимай, не стесняйся! К чему тебе зависеть от чужих бзиков?.."

- Слушай, Витюня, ты не мог бы послужить моим интересам?..

"Ишь, как витиевато заговорила…" - с любопытством посмотрел Виквик на губы жены, слегка растянутые в напряженно-приветливо-блкагосклонной улыбке.

- Какие же это интересы? - и подумал с неожиданно-болезненным раздражением, отчего захотелось взвиться и улететь: "Кто бы моим интересам послужил! Хоть разок!.."

- Я объясню сейчас. В принципе ты готов?

Он, ушибленный своими мыслями, пропустил мимо ушей её вопрос.

- Ну так чего? - возвысила она голос.

- Ничего.

- В смысле?

- В смысле: подумать надо.

- И сколько ты собираешься думать?

- Постараюсь уложиться в срок.

Поднявшись из кресла, он потянулся и… направился к калитке.

- Ты куда это?

"На кудыкины горы… где ломают заборы!"

 

3.

На дачу с автобуса – по петляющему пыльному грейдеру. А при ходьбе в голову лезла всякая чепуха. К примеру, подойдёт он сейчас к своему участку, а "Нивы" евонной, которой сто лет в обед и никак он её не отремонтирует (и не то чтоб руки не доходят, а потому что попросту не из того места растут) – и тю-ю-тю: увезли какие-нибудь прохиндеи-прощелыги в безвозмездный разбор, и… до чего ж  хорошо – никаких тебе забот по утилизации.

- И станешь ты настоящим пешкодралом… - подытожил Виквик, оглядываясь на звук нагонявшей его машины.

Лихо обогнала чёрная легковушка. "Пешкодрал" остановился: уяснить – поплывёт в его сторону пыль в этом дорожном зигзаге, нет ли?.. и сигануть тогда уж в сторону по бурьяну, чтоб не задохнуться. Легковушка же тормознула и с завыванием попятилась к нему и он узнал высунувшуюся в окно коротко стриженную голову Петяя (так он сам себя величал) Кубарева.

- Привет! А я в зеркало глянул – ба-а!.. знакомые всё морды лиц!

Петяй держал по трассе неподалёку автосервис, и Виквик регулярно у него  починялся, покуда тот не переехал в город, где занялся уже не сервисом, а разбором… в том числе и угнанных, как однажды спьяну признался: "А неча бросать, где попадя. Не соблазняй мэнэ да не соблазнюсь".

- Ну и где твоя лайба? Аль врачи прописали – пешочком?

- Как раз о тебе думал: разобрал бы ты её на запчасти, что ли.

- Ну-у, это не проблем-с. Укажи и закажи, как у нас выражаются.

- А ты сюда какими судьбами?

- Да вот такими – ищу-свищу тут хмыря лохматого. Заказал мне, падла – вшивый паровоз!.. мотор мне заказал раздобыть, да и запропастился, гад ползучий! Запил, должно, не иначе. А я телефон его, как назло, посеял. Не забил в мобилу сразу, а листочек, он чего – был и нетути... Да ты не топчись, садись, коли попался…

 И уже в машине.

- Ну рассказывай давай, откуда  и почто задумчивый такой чапаешь.

- А не поверишь. Из Мас… м-м…. И не выговоришь!.. Мас… моторс.

- А чего же на своих двоих в такейном разе возвертаешься?

- Ха-ха, и не говори!.. Опять же не поверишь. Первое впечатление от тамошних порядков у меня прям лучезарное: все в тебе души не чают, девочки улыбчивы, как на ринге по телику, мальчики деловущи до крайности…

- Ха-ха. Голубчики?

- Да хрен их знает. Но глядят на тебя обожаюче. Просто с-щастливы тебя лицензировать.

- Как ты сказал?

- Лицезреть. Но как только ты подписал ихний предварительный договор, сразу всё меняется. О тебе напрочь забывают, ты уже им не нужен, раз ты у них на крючке… Тебя уже, считай, нету для них. Нового клиента им подавай.

- И как же ты сорвался с ентова крючёчка?

- Ц-ц! И опять же, по-твоему, ха-ха. Пока созрел, цельный день у них проторчал напропалую! Вместо часа, который они мне впарили в мозги своей рекламой. Да-а, и всего 2.9 процента за кредит обещали! Как я на замороченную голову догадался ещё разок цифирь ихнею поглядеть? Сам себе удивляюсь. Там ведь что оказывается: один банк отказал, они с другим кашу заварили, тебе же ни гу-гу: кофейку попей, говорят, в нашей комнатке ожидания, мы позовём… Так сколько я могу энтова кофэ выпить, как думаешь? Оказывается, много могу! О-очень много. И за это мне, за этот долбанный их кофе, всуропили вместо 2,9 процента – тридцать с гаком!  Плюсбанк называется. А почему? А потому! Такая вот у них метода. Сперва довести до состояния нестояния, полной невменяемости, чтоб и глаза видеть уж перестали, а затем… И под их занавес я,  наконец, сообразил-таки: им удовольствие доставляет – об-ма-нуть. Об-ло-пошить. Сладость испытывают несказанную. Чуть не до оргазма, наверно! И главное – опять же в рекламе – приезжайте, мы вас встретим у метро… Полтарелла часа я их искал у Южного! Мобильник посадил и денежку просадил. Сговор у них, что ли, с модератором… или как там его зовут, телефонного союзника?  Не пойму только, почему я сразу не насторожился от такого пренебрежения к моему драгоценному времени?

- Ладно, всё понял, не грусти, Викторыч, пойми и прости… им ведь тоже кушать надо. Мы все такие. Посмотрим сейчас твою кобылку-труженицу…

- Так нет, ещё не всё я тебе нарисовал! Представь: выхожу от них – чумнее не бывает. И бац – сталкиваюсь на тротуаре с хохлом, по мобильнику разговаривает и меня рукой подзывает. Ну подошёл я, думаю: заблудился мужик, все денежки  просадил на мобилу, как и я, а толку чуть. Заблудился, думаю, мозги набекрень и никак не может сообразить, куда ж ему – не поймёт по телефону…

- Понял, понял. Ну!

- А он… эта… отнял трубку от уха и чуть ли не обниматься. Токо что мне сказали, кричит, что у меня внук родился! Я так рад, так рад! По нашему обычаю я должен тут же кого-нибудь отблагодарить! Вот у меня всего пять тыщ всего. Тыщу я себе оставляю, а тебе четыре отдаю. Ток отыщу эту ты на сдачу дай. А у меня, я точно знаю, в кошельке одни медяки. Обратный билет я сразу взял. Основные ж деньги у меня на карточке. А то бы, должно быть, вмиг раскошелился… Короче, я удивился конечно таким обычаям, но развожу руками… я даже, признаюсь, неловкость почувствовал: не могу помочь человеку исполнить обычай! Говорю, да нету у меня, на карточке есть, а в самом кармане не звенит… Смотрю, он от меня начинает сторониться видно, здорово меня напрягли в этом грёбанном Масмедия…

- Масмоторс?

- Да!  Глаза шальными сделались…

- Ну и ч то, ну и что?

- Да ничего, разошлись не солоно хлебамши. Он долг свой не исполнит, а я – не разжился.

- Бывает.

- Бывает-то бывает, да не с умными!

- То есть?

- Я щас думаю: с фальшивомонетчиком я общался!

- Да неуж?

- А то! Он же мне фальшивый пятирик хотел всучить, поенял?

- А-а!

- Бее-е-е…

- Значит, не повезло ему.

- Значит, мне повезло?

- Получается, так. Может, и мне таким промыслом заняться?

- А ты деньги умеешь рисовать?

- Рисовать я не умею, но сбыть товар завсегда смогу. Тем более, ты мне уже рассказал, как это делается. Ищу лохов  и впариваю им про внуков новородившихся, и исчо чаго-нито сочинил ба.

- Где бы только спеца отыскать – по рисованию. Нет, ты только представь мою рожу, когда я прихожу в магазин и гордо так швыряю кассиру пятизвёздочную купюру… Представил? И говорю: дайте-ка мне шокола-аду! И мармеладу! И ещё, ещё, ещё!.. А меня хвать по белы ручки и в каталажку. И попробуй дакажи, что не верблюд. Я – не я, купюра не моя! А чья? Не знаю…

- Ну да, ну да… Так, где? Где тут поворачиваем? Кофэ йе?.. Слушай! Так ежлив "Моторс" тебя не устраивает, у меня купи машинёнку! Вот ету. У?! Смотри, какая! Нравится? Напористая, чик-брик. Я её из калиброванных деталей собрал! Для себя ж старался, чего скупиться. Из каждой разобранной машинёнки – лучшую железку собе.

- И ты, значит, сходу надурить меня желаешь? Ты, случайно, не хохол?

- Ой, как ты сурово со мной… Когда ж я тебя дурил?

- Да и потом, мне лазить тут по снегу зимой на "Ниве" сподручней.

- Ну, гляди, дело хозяйское.

И неожиданно запел хриплым басом:

- Мимо гор, мимо леса и ре-ечек

Мы с тобою гоняли ове-ечек.

А когда уставали гонять,

Преспокойненько топали спать.

 

- Эт-то что такое? - Виквик даже рот приоткрыл. - Новый хит? Чей? Не твоей ли выпечки?

- Наподобие того. Сам сочиняю, сам исполняю.

- Поздравляю.

 

- Слышь, - высунул голову из-под капота Петяй, - я чё вспомнил щас тока: ты же у нас в журналах пишешь.

- И чего?

- Да ничего. Ты у меня как-то в машине оставил синенький такой журнальчик… Помнишь, за водкой гоняли?

- Да? И чего, прочитал?

- Да, жене понравилось, сказала – быстро закончилось. Надо подлиньше тебе писать.

- Зачем?

- Ну как… и платят, небось, больше за побольше.

- Это уж… ц-ц… прошли те времена. Вон в Думе закон приняли по сбережению дисков. Слыхал?

- Ну, чо-то видел на экране.

- Вот. Для них, думских голов, диски со шлягерами, ясно-понятно, раньше письменности появились. Так что мы, вшивые литераторы, о гонорарах и не мечтаем покудова. Ну да, если б я, допустим, дамские романы сочинял… Или дютективы крученые, где бы на каждой странице по трупу… Вот тебе, пожалуй, с твоим новым шлягером вполне можно… А я… а мне… мне уже лень суетиться.

- А щас чего написал?

- Ничего.

- Чего так?

- Да не о чем. Вернее… надо сперва разобраться, что за времечко вокруг наступило, а потом уж формулировать, как говорится.

- Как это? Чего там формулировать? Вон война, например… на Украйне. Ты чё, с Луны свалился?

Виквик промолчал, стал перебирать инструмент в чемоданчике.

- А напиши про меня, слышь.

Выпрямившись от неожиданности, Виквик озадаченно посмотрел на Петяя: вполне симпатичный парень – что называется, крепыш – и глаз не отводит, совершенно серьёзно и без всякой застенчивости взирает – то есть предложение своё считает вполне естественным и законным.

- А можно полюбопытствовать, зачем тебе?

- Как это зачем? Узнавать будут, то-сё. Хочется, знаешь, известности. Почитания, так сказать. Славы. Тебе, писателю, разве не хочется славы?

Виквик поскрёб под кепи затылок, размышляя как бы – хочется ему или не хочется?

- Тебе сколько лет?

- Тридцать восемь.

- А мне за шестьдесят. Как будет тебе стоко же, перестанет хотеться. Хотелка ведь тоже срабатывается. Это, знаешь ли, как в сексе…

- Ну ты загнул! Я до баб такой охотник, что и в девяносто лет вряд ли откажусь!.. У меня, например, сейчас две жены… это не считая приблудных. А вообще у меня иной раз по восемьдесят штук в году бывает.

- Ого. Не лепишь? И насчёт жен я не совсем уразумел… В Чечне – это я ещё понимаю. А тут могут и того-с… привлечь.

- Ну одна законная, другая без штампа… в разных местах, разумеется. Два дня с одной валандаюсь, два с другой. Правда, мои дети только у законной, у другой – от её первого мужа, уже взрослые. Меня не касаются.

- И за-оконная знает?

- Ну. А чо. Она это… не выдерживает моего напора. Так что даже рада помощи со стороны…

- Ишь ты. Ты прям  и в самом деле мусульманин. В ИГИЛ не собираешься вступать?

- Ещё чего. Институтов не кончал – самостоятельности мышления не потерял. Так чего, обрисуешь мою жизнь? За-оконную.

Виквик усмехнулся: он думал, Петяй не обратил внимания, как  он переиначил законную на заоконную.

- В принципе… можно. Почему бы и нет? Надо б только получше тебя узнать… пообщаться поплотнее, чтоб ты рассказал про то, про сё… Читателю ведь подробности подавай, без них жизнь твоя для них не интересна. Это ещё Лев Толстой подметил. Слыхал про такого?

- Эт скок угодно. Подробностей у меня вагон и маленькая тележка. А твоя жена-то где?

- На работе, в городе. А чего тебе моя жена? И тут клинья хошь подбить?

- Да нет, зачем, лисица у норы своей курятника не зорит. Просто куй железо, пока горячо.

- Ишь ты какой прям начитанный. И быстрый к тому ж.

- Насммотренный, правильтнее сказать. «Бриллиантовую руку» не забыл?

- А-а, вспомнил. С Никулиным во главе.

- А ты думал. Так чего? Может, я тады сгоняю, куплю на глоток – на зубок, и посидим-побалакаем… Всё, как на духу, выложу, ни капельки не постесняюсь…

- Только, знаешь, какая закавыка тут… Вообще говоря, под своим именем в беллетристике не принято… Так не делается… есть неписанное правило… это ж не журналистика, где факт главенствует… и…

- А как же меня узнавать будут? Не-е, надо чтоб буквально – под моим ФИО, как полагается. Ну я прошу… есть же правилы из исключений.

- Исключение из правил.

- Ну да. Вот видишь, есть же!

- Хорошо, поразмыслим попозжее.

- Еду, да. Литрухи хватит?

 

Позже. На знакомой уже нам веранде.

- Ты, знаешь, я этим хохлам как-то не очень…

- Не очень что? Не веришь? Не привязан? Не симпатизируешь?

- Более того! Приходит тут ко мне один – на работу устраиваться, понимаешь ли. Я – беженец! И гордо грудь свою выпячивает. Ты мне, мол, чего-то там должен… Льготы, гарантии… уж не знаю, чего он там имеет в виду и какие разносолы подразумевает. Я его спрашиваю тадысь: от чего же ты убёг, спрашиваю, герой? Там твои сородичи рубятся ни на жизнь, а на смерть, а ты, выходит, тут отсидеться решил?.. Ну, я понимаю тех, кто детей вывозят, а у тебя их нет. Или ждёшь, когда наши ребятки за тебя покалечатся?

- Я тоже хохол по матери, знаешь ли, - перебил Виквик, усмехнувшись.

Петяй делает паузу, смотрит на визави оценивающе как бы.

- А чего ж тогда тебя твои же сородичи фальшивые денежки делать не берут, а надуть норовят? И откуда ж ты родом? У меня там тож родня имеется. Там западенцы есть, знаю, а есть и…

- Не-е… я-то в Рассее, тут родился. По матери ж, говорю, укр. Она когда-то приехала в институт сюда поступать, и с отцом моим пересеклась…

- Значит, не беглец?.. Оттель, я имею ввиду… Полукровка ты, значит.

- Ну не знаю насчёт полукровки… если Киевскую Русь тут вспомнить…

- И-и, нашёл чего помнить, с тех пор стоко воды утёкло, как говорит моя Фёкла… и столько кровей перемешалось… Кстати, Феколкой мою жену прозывают. Не знал? Как в детстве нарекли, так и прозывают.  Я даже разводиться хотел…

- Почему?

- А так. Под метёлкой у Феколки, подкаблучникм зовут… свёклой величают. Потом привык.

- А чего, хорошее имя. Мне лично нравится. Да если ещё с канапушками…

- Погодь байки травить. А у этого моего наймита-беженца так вообще небось бандеровской крови больше половины…

- Погоди-ка и ты. Я тебе кое-что сейчас… Знаешь, если я выскажу своё мнение, а то и мнение какого-нибудь патриота, тебе ничего это не даст абсолютно… Вот я на днях цитатку одну выписал в дневник… Покачнёшься.

Виквик заскочил на крыльцо дома и через открытое окно взял с полки толстую тетрадь, и стал её, слюнявя палец, быстро листать.

- Вот, слушай. "Могущество России может быть подорвано только отделением от неё Украины,  поэтому необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России. Для этого нужно лишь найти и взрастить предателей среди элиты и с их помощью изменить самосознание этой части великого народа до такой степени, что он будет ненавидеть всё русское, ненавидеть свой род, даже не осознавая этого. Всё остальное – дело времени".

Ну как? Впечатляет? В точку? И кто, предположи, сие сказанул? Отто фон Бисмарк – вот кто! Кто таков – знаешь? Это тебе не нынешняя мадам-канцлер, - Виквик положил тетрадь на полку и вернулся за стол. - Ты чего заскучал-то? Не интересно тебе?

- Слушай, а у тебя какой-нибудь бабульки-ворожеи нету на примете?

- У меня? Это ещё мне зачем?

- Жаль. Знаешь, кто-то будто сглазил меня. За что ни возьмусь, всё рушится… Злости не хватает.

- Да? Ну-у… это у всех бывает. В таких случаях нужно залечь где-нибудь втихую, успокоиться, вспомнить, возможно, чего-то важное, обмозговать, вычеркнуть лишнее из уравнения, которое жизнь тебе подсуропила, и привести, как говорится, к общему знаменателю. Научный подход, так сказать, применить.

- Слушай, я не тот тип, кому твой совет подходит. Я вовсе не люблю размышлять, рассуждать, рассусоливать… Я, коли уж загорелся, сразу начинаю действовать. Это вот моя такая натура… Стихийная, как говорит опять же моя Фекола.

- Понял. Не в коня корм.

- Чего? Постой, ты, кажись, говорил, что был там недавно. Зачем ездил-то?

 

 

 

 

Виквик поморгал:

- Ну, у тебя и перескоки – то к бабке-ворожее без предупреждения прыгаешь, то от неё обратно… Ты про что спрашиваешь? Про Новороссию? Я её Сопредельем нарёк. А-а… во-о… Ну, ездил, разобраться хотел, что к чему…

- Разобрался?

- Хм. Пока нет.

- Да они, говорят, все засланы… и президенты и премьеры

- А откуда засланы?

- Да оттуда откуда-нибудь… я забыл. А-а, из монополии.

- Не знал да забыл…

- У тебя другое мнение?

- Так это, стало быть, твоё личное мнение? Ну да ладно, я тебя перебил… Чё ты там про хохла-наймита рассказывал?

- А чего рассказывать? Я же вижу по глазам его стригущим: презирает он меня…

- За что? Как, почему?

- А хрен его знает. Ты вон давеча читал… Бисмарка?.. Вот. Вложили в него уже… всё что хотели.

- Ну тогда не будем про это… Чё-то мы, эй, никак с энтой темы не съедем. Давай про баб потолкуем лучше.

- А чего тут токовать, не глухари, чай, я про них всё знаю.

- Да-а? Что ж… вот и расскажи мне, бестолковому...

- Да ладно прибедняться. Но! Я догадываюсь, например: твоя тебя не любит. А почему, знаешь?

- Слушаю. Внимательно.

- Зачем жене мужика свово песочить, коль он к ночи её не захочет… А если она про это знает, стало быть, причина имеется – песочить. Спрашивается: что же это за причина такая? М?

- Тэ-эк. Не-ет, лучше давай про хохлов балакать опять... больно ты бесцеремонный…

- Как скажете, минхерц. Ты-то сам чего думаешь про хохлов и русских? С чего это всё заварилось?

- Погодь. Вспомнил… не знаю, к чему, правда. Недавно разговор один на рынке услыхал. Покупатель продавцу объясняет, старикашка такой, тщедушный-тщедушный.

- Еврейчик, что ли.

- Вполне возможно. Так вот он этому приезжему продавцу мозги вправлять вздумал: если цена, говорит, дорогой мой, не способствует обороту средств, то это, стало быть, плохая цена. Вот ты продал вчера сала своего незалежного десять кэгэ по сто рэ… - Хохол уточняет: - Тридцать! По триста… - А нонче, - старикашка этот, не обращая внимания на поправку, продолжает гнуть своё, - на гребне так называемого кризиса, ты всучил с грехом пополам всего-навсего один кэгэ по… - Четыреста писят! - втискивает хохол. - Так посчитай же, дорогой мой собрат-славянин, чего ты выгадал на своей жадности? - Проиграл, что ли? - удивляется собрат. - А на проигранные деньги ты мог бы в тот же день подзакупить ещё товару и пустить его в продажу же… А так ты сидишь и радуешься-ликуешь: ах какой я прыткий, целых три сотни лишних слупил с дурака-покупателя. А дураком, по сути, стал ты сам… Хохол ты хохол, задурили тебе бошку на майдане. Знаешь, как у нас говорят? Лучше съесть десять раз по пол-яблока, чем одно большое, но… что?.. гнилое!

Вот такую притчу я услыхал намедни.

- И чего дальше?

- Да ничего, пошаркал наш старикашка дальше по базару и все дела.

- А сало-то он купил?

- А разве евреи сало едят?

- Так это был всё-таки еврейчик?

- Ну а кто ещё-то таким умным могет быть?

- Я!

- Ты – исключение из правил. Потому и заинтересовал ты меня. Заинтриговал даже.

- Правда?

- Наливай!

- Ну а эти… как их?.. санкции… прибавят нам хлопот? Нет, что касается продуктов, бензина, всё это я вижу – дорожает.  Не понимаю только почему, ведь нефть дешевеет. А в целом если?

- А я почём знаю. Поживём – увидим. Давай бросим и эту тему. Наливай, говорю. Зададимся другими вопросами.

- Подорожает ли водка?.. Нет, и всё же, с чего это у них там всё заварилось-то?

- Я тебе чего, политолог? Я могу лишь выбирать из предложенных версий. Чего это ты вместо биографии своей в политику ударился?

- Нет, ты своё личное отношение обскажи.

- Фу ты, Петро, чего ты на меня насел?.. Ну, хорошо, хорошо… лично у меня больше доверия вызывают  три объяснения. Первое – штатовцы хотят со своим внутренним долгом рассчитаться. Хапнуть европейский рынок… Там чего-то, по их мнению, много денежек крутится.

- Слушай, но ведь они все-все-все дураки! Зачем же мы под их дудку?..

- А ты как хотел? Политика – это… словом, руководствоваться настроем масс неудобно… Настрой будем стараться создать такой…

- Какой нам нужен! …

- Вот именно. Так что напряги умишко.

 

-О, нонче четверг? О-о, очередное послание президента. В 12-ть нуль-нуль. Пропустили! У тебя телевизор-то имеется здесь?

- Да? Решил послать сразу всех или отдельных?..

- Куда?

- Сам сказал: посла-ание.

- В парламенте. Ежегодное.

- О-о! У-у. Не мог и вообразить даже, что ты такой любитель новостей.

- А я этого ничего не понимаю потому что. Отсюда интерес. Европа, Европа! Чего они подпевают заморским-то?..

 - Так ведь я тоже не большой специалист. Читал тут недавно статейку… Европа поддакивает, потому что боится компромата… Ну, Америка на неё собрала… на всех европейских бонз-руководителей собрала… при помощи  прослушки и прочей электроники… Кто сколько своровал, например. Кто с кем переспал… Кто голубой, а кто фиолетовый. И так далее.

- Серьёзно?

- Так, по крайней мере, пишут. Ты что, про Сноудена в телике своём не смотрел? Хотя когда тебе, у тебя всё время бабы отнимают. Да нововсти ещё… чего-то ты меня совсем запутал.

- Так будет мировая война? Ответь прямо.

- Не знаю. Откуда мне знать… Но опять же говорят, что ежели Россия грохнет Европу, Америка всё равно останется в выигрыше. Будет восстанавливать её промышленность, как, например, после второй мировой. И этим самым поднимет своё же захиревшее хозяйство и прочее. Для них чужие слёзы, получается, – лишь благо.

- Всё равно мне ничего непонятно. Одно знаю точно. Если б никто не продавался, некого было б и купить.

- Ты о чём? Умничаешь?

- Давай тогда уж ещё по стопарику…

- Не думаю, конечно, что наши такие уж лапушки против заморских...

- Чего?

- Но, как говорится, с волками жить …

- Ты про что?

- А ваще-та тут нет секрета. Я вон давеча опять же по телику видел: изобрели плёнку, в которую если завернуть скоропортящийся продукт, то он не протухнет аж три месяца. И почему, спросишь, её не запускают в производство, плёнку эту? А куда тогда девать всю холодильную промышленность да по всему миру? Вот в этом и весь ребус. Хорошо ещё, головы не поотрывали изобретателям этой самой плёночки. Так и с оружием, дружище ты мой. Уж про это все уши нам прожужжали… так что уже никто и слушать не желает. Прекратятся войны – прекратится и прибыль, которую получают твои нувориши… Наоборот, чем больше войнушек, тем лучше для… Так что и не поймёшь нынче, кто кем управляет – президент или транскор… корпорации… Пупырышки распупырышки! Понял, чего… Ты слухаешь?

Но Петяй уже не слышал, он как-то резко окривел и, помахав на собеседника ладонями, стал рассказывать уже обо всём подряд без всякой логической связи между эпизодами… К примеру, о жене (законной):

- Представь теперь ты… Представил? Представь, зачастила моя Фёкла к подружке своей давней и… не, ну я её тоже знаю давно. Представил? – Петяй замысловатый жест ладонями изобрази – вроде как намёк на толстые обстоятельства. - И каженный раз воз… возвраща-ается выпимши… Думает, что ль, я совсем нюх потерял?.. и это… далеко-о за полночь. Ну я звоню как-то, жрать ничего не нашёл, не приготовлено, набираю подружку: мол, моя Фэ у тебя? А почему мобилу не берёт? А та, стервоза,  игриво-этак-игриво и шепелявит: да мы вот по мужичкам решили прошвырнуться…

Петяй некоторое время таращится на Виквика в ожидании реакции – понятен ли ему прикол?

А тот, ухмыляясь слегка:

- У меня есть кое-какое подозрение, но я промолчу из осторожности. Однако провидеть чтоб… предвидеть… предотвратить… предупредить сей негатив… обезоружить недоброжелателей моих… ну как это правильно сказать?!  А-а!.. Нанести превентивный удар!.. Нет, не удар, а действие! Так вот, я вынужден поступить следующим образом… Комар носу не должен подточить!

- Не понял. Теперь уже я не понял ничего. Ты о чём?

- Да ни о чём. Один мой знакомый любил вот так витиевато выражаться. По непонятней чтоб.

- А-а, - тянет Петяй – вроде как понял, наконец-то, но при этом моргает обескуражено, затем встряхивает головой и продолжает – уже с металлическим звоном в голосе – свою тему:

- Иду встречать. Шма-шма-шма.

- Шмара?

- Порхает. А ножки-то заплетаются.

- Так порхает или заплетает?

- Да не перебивай ты! А язычок-то не вяжет у неё… Бац ей по личику ладошкой. Я ж не изверг. Да и личико мне её пригодится ж… У-уф!

Пошмыгав носом, Петяй подпёр скулу кулаком.

- Я ведь, знаешь, сам первым никого не задираю. Но если на меня наезжают – тада-а извините!..

- Правильно – это по Пушкину. Еду-еду – не свищу, но как наеду…

- Погодь. Вон давеча, стоим с приятелем в парке, выпиваем, подходит хмырина… не скажу, что сморчок, но... качок. Бицепсы шарами, во всяком случае, не забалуешь – тра-ля-ля. Налей, говорит, страдаю… Я налил. И второй раз налил. А потом и говорю: слушай, ты, раздолбай, не видишь разве, мы тут с другом моим – секретничаем, между прочим. Опохмелили тебя, и ступай. Ча-апай. «Чего-о!» - и сразу на повышенный тон перескочил. - Да ты, знаешь, кто я такой?! Да я тебя!..» Ну, понятно, да? Я поэтому и не стал дожидаться, сунул ему с левой руки: да чихать мне, кто ты такой, хоть сам Чингисхан! Чхи-чхи! Он, видишь ли, тут в законе!

И вдруг, откуда ни возьмись, подлетает ко мне (потом выяснилось, потом, потом, потом… что это батяня его)… подлетает, значит, мужик, сажень в плечах и ростом под два двадцать. Горилоподобный, короче. Как пиханёт меня в грудь – я и полетел, не оглядываясь, крыльев не нужно. Брякнулся  метров через десяток, и сразу подняться не можу… могу… не могу… все печёнки отшиб после такого пилотажа с жёстким приземлением… шасси-то забыл выпустить. Так это, перевернулся со спины на живот и не спешу подыматься, глазом пошарил, мобилу нащупал. Ладушки, говорю, ребятушки, уговорили… умыли вы меня знатно… Хитрю, короче: надо ж мне очухаться, а то ж ногами залягают, каблуками затопчут…

- А приятель где ж твой был в это время? - вставил Виквик своё решительное недоумение.

- А-а… не знаю.  Его куда-то тоже засунули. Я, кстати, после сего мероприятия ни разу не видался с ним. Может, погиб? Ну вот. Подымаюсь, разгибаюсь, вижу – идёт на меня тот же самый "шкаф", вот-вот дербалызнет ещё разочек своим кулачищем. Пудейшен в кулачке энтом, не меньше. Тогда я делаю вид, что меня пошатывает,  шажочек влево, шажочек вправо, и – резко – навстречу, и с правой руки ему – тресь! На опережение. Контр… атака! Он как остановился, так и упал на спину. Навзничь. Плашмя. Кукла. Завод закончился будто. Затылком, видать, ушибся.

- Погоди, я чего-то не понял. Ты начал про подругу, а перескочил на какой-то шкаф…

- А-а… так вот. Иду после звонка к этой подруге на квартиру… а, постой-погоди, это уже в другой раз… ну не важно…  а там целая кодла за столом, все уже вдрабадан, пальцы в селёдке да врастапырку… Один даже семечки на стол выплёвывает. Я сел спокойно, рассматриваю сию замызганную компашку… Пуплика! Тётю Валю знаю – хорошая баба, опохмелит, еслив что… А этот всё плюёт и плюёт… Я ему: ты чо же, говорю, не уважительно так ко всем? Да пошёл ты, говорит. Что ж, я пожимаю плечами, беру бутылку пива со стола – попить будто бы… И-и с разворота ему по морде ентой бутылкой…

- Так с подружкой-то чего? - возвращает Виквик Петяя к пунктиру рассказа про его жену и её подружку.

- А чего – ничего. Смазал ей по роже, я ж вроде сказал, пятернёй, потом и жене оплеуху наладил. Ты секи дальше. Этот мой плеватель – брык и готов, я его за шкирку и в окно со второго этажа. Так он и пропахал носом по грядке. После этого сижу довольный, рапсслабился… но… меня, оказывается, не поняли. Представляешь? Эта тётя Валя, добрая душа, берёт втихаря квадратную бутылку и бряк меня по затылку. Бутылка вдребезги, а я м-м… нормально… Поворачиваю голову: тётя Валя, спрашиваю, ты это зачем? Проморгался и добавляю: ну всё, говорю, ребятки, сейчас я буду вас всех убивать… конкретно каждого и по отдельности… Все сразу завизжали и ломанулись в дверь на второй этаж. Нет, на третий. Эт что же, на чердак, получается? Ну ладно… И держат эту дверь с той стороны, и по телефону, слышу, полицию зовут… Тогда я беру топор под лестницей и по двери ихней хрясь-хрясь… Потом выхожу на улицу и неподалёку на пригорке ложусь отдохнуть. Сухо, солнышко, хорошо… Так что я всё-всё видел и сфотографировал: и как наряд приезжал, и как уезжал… а потом ещё прошвырнулся вдоль по улице, со знакомыми побалакал… Нет, если кто ко мне по-доброму, я завсегда тоже… В-вот… Д-да… А тёща мне всё жалуется и жалуется: "Я вот, дескать, который год без мужика…" И что? - я у неё… уточняю. - И что? Я тебе мужика должен искать?»

- Честно говоря, - Виквик передёргивает плечами, - я не совсем уловил, когда и где… Ты их что, всех поубивал?

- Да ты крепко в мозги не бери. Слушай дальше. Мужик один в подъезде у матери… О-о, он всех же… же… задолбал… Со всеми передрался, со всеми пере-ругался. Я его даже, по правде говоря, старался обходить сторонкой… здоровый потому что. Бугай натуральный. А тут он мою мать обидел! Слыхал? Мать! А-ах, ты так! Тут уж я не стерпел. Как я его мутузил, ты бы видел, головой об ступеньки… Кровища кругом. Но ничего… уполз-таки до своей фатеры самостоятельно. А через три дня помер… бедолага. Никто меня не сдал. А потому что надоел он всем… наверно.

А за сеструху я как страдаю… Муж у неё чуть что, сразу в кулаки! Я его сто раз предупреждал… Мать звонит: не приезжай, они помирились. Но я-то уже еду… Щас всё равно буду, говорю… Захожу, беру стул…  Ну что, убить его? Нет? Швыряю стул о стенку, тот в щепки…

Слушая, Виквик соображал: "Или комплексует?.. мой досточтимый прототип… С чего бы? Маниакальная страсть какая-то… сплошные побоища… перебор бор-бор-бо-ор… Бр! М-да. И силушкой ведь бог не обидел… а вот подишь ты… слабинка в психике, что ли…"

- Петро, а ты на войну сгонять не хочешь ли?

- Это… туда? А-а! А чего, я хорошо стреляю…

- Ну, там, скорее, в тебя пулять будут, а ты-то, пожалуй, и нет… нам же это… соблюдать договоренности… толерантность… и так далее.

- А они соблюдают? Почему? Я тоже буду, хочу… Слушай, а давай свиней выращивать. Наберём каких-нибудь таджиков, а мож, и хохлов… Через день контроль. Один день ты, другой я.  А можно: два через два…

- Да? Надо подумать. Хотя, знаешь, я человек не деловой… Не деловой я, да. Деловой – он ведь как: пришла мысль, он её сразу хвать, а другой рукой за телефон. И вперёд. Мне же надо собраться сперва – с мыслями, например, с духом, чтоб не робеть в процессе… текст сочинить и заучить, да, и заучить, дабы не сбиться и не смешаться, перед зеркалом проговорить вслух…

- Ты про что?

- Про свиней. Или перед свинями бисер не мечут?

- А-а… это… не понял.

- Да ладно, проехали. Подождут свиньи твои.

- Так… а их ещё и нету…

- Тем более.

 

4.

На другой день Виквик пошёл через поле и овраги на свою новую квартиру. А в селе, как мы уже знаем, функционировал универсам и, стало быть, имелась стопроцентная возможность поправить здоровье, не прибегая к помощи автомобиля – то есть без риска напороться на дорожно-гибедедешные неприятности… Тут, в общем, было недалеко, но предыдущие попытки увенчались неуспехом. Стоило перепрыгнуть какую-нибудь канавку-ручеёк или обойти берёзовый околок – и всё, дальше можно было проблуждать весь день и не достичь желанной цели…

Но вчера, сидя на веранде допоздна, он уже в сумерках увидал огни телефонной вышки.

- На ночь глядя, конечно же, я не попрусь ни в какую сторону магазина, - сказал он вслух, - и огоньки мне ваши сейчас до фени… Однако перспектива меня бодрит и радует! Придерживаясь столбов электропередач, я уж точно не собьюсь с курса!

- Ты гений! - откликнулся на это восклицание Петяй.

- С чем я себя и поздравляю!

 

- И как я раньше не догадался? - пробираясь по пояс в бурьяне параллельно столбам, в который раз говорил себе Виквик.

У речки, однако, электролиния его разочаровала: обманула просто, но эффективно – один столб на этом берегу, другой на том.

- Да вот – хо-хо и хе-хе. Поздравляю вас ещё раз. Ни дня без препятствий. Это бодрит и вдохновляет на подвиг. Нам без подвигов никуда.

Раздевшись, он упаковал одежду в сумку и, перебросив её на противоположный берег…

Выбравшись из воды, одеваться не стал, а потрусил в гору – согреться и подсохнуть.

- Знал бы наперёд, захватил бы п-пы-пы-полотенец.

На пригорке поприседал, поразмахивал руками и вдруг обнаружил, что находится на погосте.

- Вот те раз.

Одевшись, прошёлся средь могил, а на большом памятнике братской могилы прочитал список имён погибших в сорок первом лётчиков.

- Что ж, и мне будет где отдохнуть.

Тут по воздуху поплыл ласковый звук колокола.

Тропка вывела к дороге, а дорога – к церкви. Виквик хотел было зайти, но затем, оглядев десяток припаркованных дорогих машин, передумал.

- Грехи, что ль, отмаливать приехали?

Вдали маячил универсам, и Виквик пошагал к нему. У его дверей разочарованно скособочил кислую физиономию – объявление гласило: учёт. Потоптавшись в нерешительности, всё же потянул за ручку. Подалась. Вошёл. Полная женщина за прилавком оторвала глаза от накладных и недовольно воззрилась на вошедшего поверх очков, из-за стеллажей выглянула ещё одна – молодуха и затараторила:

- К нам нельзя! У нас закрыто…

Парень, высунувшись из подсобки, внимательно поглядел на покупателя, но ничего не сказал.

- А может, дадите бутылочку? - жалобным голосом попросил Виквик. - Раз уж не на запоре…

- Да вы хоть что, не понимаете?!. - взвилась продавщица за прилавком и даже помахала перед своим лицом листами накладных, будто веером.

Понурясь, Виквик вышел. Не успел шагнуть и пяти раз, как дверь за спиной распахнулась и парень окликнул:

- Опохмелиться хотел, что ли? Ну, заходь.

Продавщица за прилавком сразу предупредила:

- Только если наличкой. По карточке сейчас, как видите, не могу, - и кивнула на компьютер.

- Спасибо.

У двери поблагодарил и парня:

- Спасибо тебе, удружил.

Окликнула молодуха:

- А вы не знаете, случайно, квартиру в ваших совхозных домах кто-нибудь сдаёт?

«Как быстро запоминают они новеньких…» - отметил Виквик.

- Дома эти давно уж не совхозные…

- Да это понятно. Просто так все называют. А фермы, говорят, с девяностых пустопорожни…

- Что-то такое слыхал… вспомню, доложу обязательно.

- Уж будьте добры…

 

Опохмелился в тенёчке за кустами – прямо из горлышка.

- А чего… ничего она, эта… как ей – Лариса? Барышня себе ладная. Может, мне самому ей комнату сдать? Интересно, замужем?

Тут ему вспомнилось, что  соседняя с ним квартира постоянно на сигнализации, а хозяев он ни разу до сих пор так и не увидел.

Сунув початую бутылку в нагрудный карман ветровки, пошагал на почту.

У одноэтажного барака задержался. С одного его края находился сельский клуб, с другого – фельдшерско-акушерский пункт, а посреди здания ещё два входа – в общежитие  и почту (направо) с библиотекой по соседству (на столе в углу там обычно лежали списанные книги, и можно было иной раз неплохо поживиться детективным чтивом). На библиотечной двери прочитал: "Не работаю сегодня, так как сократили ставку до 25%..."

- И сразу понятно – обидели человека. А за что?

Развернулся на почту.

 

- Добрый день, Марья Петровна.

- Добрый.

- А у соседки вашей денёк, видать, не очень, видать, добрый, раз такие объявления вывешивает.

- Да уж. Двадцать лет тут проработала, и перед пенсией свинку ей подложил министр культуры. Не-е, я слыхала через родственников, что и в Москве тоже… но там, говорят, коммерция процветает, война за недвижимость. Библиотику потесним да и поселим какую-нибудь фирмочку… А у нас-то развалюха. Спрашивается, зачем тогда?

- У вас тут, я смотрю, как в магазине. И тушёнка даже в ходу…

- А вы что-то хотели особенного? Балычка, икорки? Увы.

- И я «увы», даже если б и було. Посмотреть посмотрел бы, если за погляд денег не взяли…

Хозяйка почты понимающе усмехнулась:

- А некоторым ничего – по силам.

- Да, кому-то и по силам, а кому-то…

- А дайте мне две пачки порошка, - перебив на полуслове, раздался сварливый голос из угла. Виквик вздрогнул от неожиданности и обернулся: приземисто-круглая женщина как раз со скрежетом ножек стула по полу выбиралась из-за стола, где заполняла какой-то бланк. Она, точно была глухой и слепой впридачу, протопала к барьеру и шлёпнула ладошкой с листком по деревянной стойке, Виквик едва успел посторониться. Почтарша кинулась к полкам, уставленным разным товаром… Виквик, проглотив бесцеремонный перебив, осторожно продолжил разговор, когда почтарша отсчитала сдачу покупательнице и та стала укладывать покупки в сумку.

- Тут меня спрашивали насчёт жилья. Вот я и подумал, вы ведь всех знаете. В том числе и соседей моих… Я их ни разу ещё не встретил, всё время застаю сигнализацию включённой.

- А кто спрашивал? Лариса? М-м. Из Луганска. Значит, пока не нашла ничего. У нас тут, вишь, не она одна…из Донецка то ж. Кто бы мог подумать! Свои со своими воюют! Вздумали чего. Нет, не знаю я ваших соседей. Учительница там проживала, я её хорошо помню. А потом она племяннику подарила, а он… не известно, что за фрукт. А сдать ему, конечно, было бы выгодней, чем так-то в простое площадь держать.

Кстати, вам конверт.

Виквик повертел письмо.

- Налоги, что ль? О-о, зачем я только забрёл к вам. Не хочу - не буду, не буду - не хочу!

- Это почему же?! - опять влезла в  разговор приземистая клиентка и пронзила Виквика глазками-буравчиками насквозь. И сумкой даже хлопнула по прилавку. - Налоги надо платить всем! Дача, небось, есть, машинёнка тоже имеется, знаем…

Виквик сперва опешил, затем дурашливым голосом:

- А не хочется.

- А почему?

- Не хочется и всё.

Женщина фыкнула, схватила свою сумку и, топая, вышла из помещения, хлобыстнув дверью.

Виквик с недоумением повернулся к почтарше.

- Чего это она?

- Принципиальная очень. До пенсии бухгалтером работала. А сейчас ещё и… не в себе малость, короче.

- А-а, принципиальная, значит. Хотите, расскажу анекдот из собственной практики?

- Ну давайте развлекайте, раз пришли.

- У нас на катамаране, когда я ещё по молодости в походы хаживал, стояла бочка посерёдке. Мы её на одном из островов надыбали. Там рыбаки рыбу солили. А нам она тоже  оказалась кстати. Мы и шмотьё туда побросали, чтоб не мокло, не захлёстывало, удочки воткнули… И вот на этой бочке Володька, мой товарищ, написал оранжевой краской: Прынцип. И когда нас окликали со встречных посудин: эй, нет ли у вас такого-то товару? - мы бодро отвечали: у нас в Прынципе всё есть. Да только что мы с того будем иметь? Вот так.

- И что? - спросила почтарша. Похоже, смысл рассказанной байки до неё не дошёл.

- А что имеет наша осерчавшая тётя со своего принципа? А? - Виквик кивнул на стол в углу, на котором лежала брошенная бухгалтершей ручка. - Вот говорят – самая богатая по ресурсам страна. И что мне с того? Кто этими благами пользуется? Точно ведь, не я. А кто тогда? Вопрос. Один мой знакомый арифметик на досуге кое-что начертил… Давайте и мы возьмём шариковую ручку и листок бумаги (почтарша услужливо подаёт четвертушку). И прикинем. В стране нашей 140 миллионов человек. Так? Теперь возьмём какого-нибудь – неважно которого – миллиардера. Их у нас, говорят, больше, чем в какой другой стране. Откуда у него чего накопилось, спрашивать не станем. Пока. Правильно? Не наше это дело. Мы просто попросим у него на время, взаймы, так сказать, всего лишь один миллиардик. Для наглядности. И  отщипнём от сего миллиардика 140 миллионов рубликов, каждому жителю нашего богатого государства по одному лимончику. Для поддержки штанов. Золотой унитаз покуда не просим.  Из принципа. Вот давайте нарисуем… - Виквик рисует на листке 1000000000, затем умножает на 70. - Он же валютный, миллиардик-то наш. Значит, будет семьдесят миллиардиков в рубликах. Теперь минусуем… - рисует: 140000000. Выводит оставшуюся цифирь: 69860000000, показывает почтарше.

- Ну, и много поубавилось? А сколько у него таких валютных миллиардиков? А сколько у всех у них в целом? И теперь скажите мне, почему с моей мизерной в финансовой смысле жизни ещё и налоги дерут? Я, должно быть, чего-то не понимаю… Так что эта ваша тётя принципиальная могла бы и не принципиальничать… А лучше бы объяснила мне, неучёному, отчего да почему…

- Какая она моя? - открестилась Марья Петровна.

- А то бросила ручку, расфыркалась тут. Объясни! Я извинюсь, еслив что… Я же без нахрапа, я просто любопытничаю… Не нужно мне ваше блюдечко с голубой каёмочкой. Я законопослушный гражданин. Но неужели я не могу слегка пошутить?

 

Обратно на дачу Виквик отправился давешним путём, ещё раз выкупался в речке, и вода показалась ему, опохмелённому, не этот раз гораздо теплее.

- И чего я развыступался перед публикой?.. - выбираясь на глинистый берег, неожиданно вернулся он к дискуссии  на почте. - Мильярды какие-то приплёл… правильно ведь говорят: легче научить ребёнка плавать, чем оставшуюся жизнь таскать его через эту речку на закорках. Б-р-р! Пробежаться, что ли, опять для сугреву? Впрочем, у меня же ещё оста-алось!

И он достал из кармана недопитую бутылку:

- Виват монополистам!

Что именно он хотел выразить сим восклицанием, он и сам не понял.

Остановивщись посреди поля, огляделся… В багровом освещении заходящего солнца бурьянное море предстало столь сочно-коричневым, аж дух непроизвольно захватило… ошеломило даже некой сказочной неправдоподобностью. Будто миллиард художников собрались, пока он находился за речкой, на этом необозримом пространстве и густо покрасили каждую травинку!

В мгновения такой ошеломлённости сознания Виквиком овладевало странное состояние: он мог увидеть одновременно несколько запавших в память картин – как в планшете, двигая пальцем, для сравнения, туда-сюда фотоснимки.

 Вот возникла ложбина, наполненная туманом, будто вскипающим молоком. И в этой пузырчато-вспенённой белизне вдруг всплывает человеческая голова. Умом Виквик понимает, что это по тропке – там, в ложбине, – кто-то идёт… Но оттого, что видится лишь одна, будто отрезанная, голова, его, нечаянного наблюдателя, бросает в холодный пот.

И тут же в противовес, что ли, летнему пейзажу или в дополнение, возможно, – возникла перед глазами ещё и зимняя картина, явилась она столь ярко-зримо, что сердце от восхищения затрепыхалось…

Вчера день пасмурный был да с порошей, и ледяной ночной ветерок… А ранним утром уже ни дуновения. Солнце  всходит величаво – из-за белоснежных лесов на горизонте.  Из-под ладони (отсекающей ослепительный шар от глаз) – поле увиделось сплошной алмазной россыпью… Нет, бриллиантовой. Каждая веточка, каждая травинка – именно бриллиантовое, неповторимое кружево! Во всей вселенной не найти такого количества мастеров, дабы украсить столь дивно это безбрежное раздолье…

 - Вот и это поле будет зимой таким же чудесным!

 

У калитки своего участка увидал Эммин форд. На веранде маячила сиреневая с белым горошком панама тёщи. Обычно Виквик ездил за ней на вокзал по субботам.

- Как я мог забыть!.. - ужаснулся он своей оплошности, но тут же: - Фу ты – ну ты… они ж теперь на колёсах… фу-фу.

Форд (БУ, но вполне приличный) был куплен Эмме на оставшиеся деньги после перемены Виквиком городской квартиры на поселковую. Он подумал тогда, что: если собираешься опять туда, в Сопределье, то не потратиться до поездки попросту глупо… вдруг потом уже не…

Хотя, конечно, не только это подвигло… Как-то не совсем давно Эмма в необузданном гневе вскричала: "Почему?!. Почему они ездят на шикарных машинах, а я  нет?!. - и ладонью по стене – хрясь! - Разве я хуже их?!."

"Чем не веский довод? - помыслил тогда Виквик. - Обеспечьте меня счастьем!"

Впрочем: "Что изменилось к лучшему? - спросил он себя после покупки. - Счастливее стала? Или как та старуха – дали ей корыто новое, так сразу и губу раскатала: подгоняй теперь хоромы… а затем и рыбку золотую – на посылки… Пушкина надо читать! На-до!"

 

- А Эмма где?

- Удалилась в гордое одиночество, - и тёща повернула свой остренький носик в строну дома. - Мы с ней поругались. На вокзал меня отвезёшь?

Дабы отбить запах спиртного, Виквик бросил под язык кое-какое зелье, дарованное ему по возвращению из заморских стран одним из приятелей-журналистов.

В дороге Изольда Тарасовна то и дело отвлекала зятя тем, что пробрасывала в сторону дочери ехидные замечания, тем самым, очевидно, желая приобрести в его глазах очередные дивиденды.

В один из таких пробросов, когда Виквику из вежливости пришлось повернуть к тёще голову, слева ударил форд ехидно-розового цвета, поздно, по всей видимости, заметивший на обгоне встречный транспорт. Виквик едва удержал машину на трассе – кювет он и есть кювет, интуиция вовремя подсказала не поддаваться его привлекательной пологости.

Из форда выскочил розовощёкий парень и первым делом кинулся к правому боку своего автомобиля. Виквик тоже вышел и оглядел слегка оцарапанный бампер своего…

- Так ты чего не посторонился-то? - парень не очень, кажется, и расстроился продранным боком своей иномарки – он, похоже, хорошо усвоил заповедь, что нападение – лучшая защита. Виквик на сей  напор лишь усмехнулся. Не получив ответа, парень с опаской приблизился и также глянул на бампер "Нивы":

- И это всё?

- Как видишь.

- Да-а. А мою-то бочину каково пропахало… - Резко протянул ладонь: - Ну чего, я поехал?

Виквик разглядел на переднем сиденье форда женскую головку и вновь усмехнулся. Поняв это как решение вопроса, парень кинулся к своей машине…

- Надо было хоть тысчонку с него слупить, - выразила своё отношение Изольда Тарасовна.

- Да щас, если догоним – слупим. Видели, шустрый какой. Фьють и нет его.

На память Вику явилась часто употребляемая тёщей фраза:

"Следует не просто жить, а как можно лучше устроиться в жизни!"

Обыграть тёщу  в этом вопросе Виквик даже и не помышлял никогда. Короче, про тёщу он не забывал. Не позволяли, скажем точнее, забыть. У него, вообще-то говоря, по теме внутрисемейных отношений было два пункта для переживаний: Эмма, то бишь жена, и – соответственно – тёща. Это к слову – дабы не возникло недоумения по поводу нижеследующего рассуждения, записанного Виквиком с тем корыстным расчётом, а именно: при случае использовать в очередном своём литпроизведении:

"И эта ещё обидчивость ейная. По сотне раз на дню с одними и теми же вопросами-прихватками: чого ищешь? Куды идёшь? Не захватишь ли попутно?.. Это, между прочим, называется "прихватить за локоток". Терпеть не можу! Или того ярче пример: "Идите кушать. Идите! Сготовила!" – Да, выходит на высокое крыльцо, как на капитанский мостик, и кричит на весь наш социум – «Товарищество "Подмосковное 333"», соседи мгновенно свои носы по заборам вывешивают, принюхиваться начинают: чего же она такое сготовила, коли так гордо вещает? Колокол бы надо купить – пусть лучше его звон по окрестностям разносится: ублаготворяет. А впрочем, рынду корабельную уместенее… И вот явишься на зов ейный, а у них и ничего-то ещё не накрыто. Сам и тарелки расставишь и ложки разложишь… И не забыть поблагодарить и похвалить за вкусный борщ… Так уж лучше самому кашеварить… Прие-ехала – осчастли-ивила! Кто связал эти носки, пусть помается с тоски! Да, и ещё попутное уточнении. Наше товарищество в обиходе называют дырой. Три тройки – три, три, три… и будет дырка… Это к тому, что иногда я сетую: "И чего, мадам, далась тебе наша дыра?"

ВВ (о себе в третьем лице всё же удобнее рассуждать) всегда понимал, откуда дует ветер. Если тёща ограничена житейски-бытовым горизонтом, то проблемы искать надобно непосредственно под ногами. Чего она приехала к дочери нынче? Невестка достала? И решила тогда Изольда Тарасовна: ладно, поживите без меня денька три. И про сына также конкретно подумала – не без злорадства, ясное дело: посмотрим-посмотрим, сколько ты продержишься на сыроядении!

И точно. Вскоре Изольда Тарасовна по секрету докладывает ("Но почему мне?! – мысленно кипятится ВВ… (к его чести, без водяных паров из носа). - Я в наперсники к ней не набивался":

- Она, видишь ли, устала за мной подтирать на кухне. Ха? Вот так-то. Соплюха ещё, учить меня будет!

Затем, очевидно,  по секрету же, и дочери сообщила, потому что Эмма из справедливой солидарности с матушкой произвела за нынешним обедом невестку сразу в ведьмы:

- Ну и как там наша ведьма? Чего новенького изображает? Чего бурчит? - И повод для переименования в ведьмачий ранг тут самый незамысловатый – дать матери возможность ещё раз повозмущаться и подвести мораль… и даже базу для развода.

Но и здесь, на дочерней территории, обратил ВВ внимание, Изольде Тарасовне вскоре становится вскоре как-то неуютно. Ну, в самом деле, почему, когда ей нехорошо, кому-то должно быть хорошо? Она вот в раздоре с сыном, с невесткой, а тут идиллия? Не-ет, так низя-а, следует, чтоб и дочь тревожилась. Тогда только возникнет взаимопонимание. И можно будет наставить её на путь истинный, посочувствовать ей, посоветовать. Как в детстве… А вообще, ВВ считал, что Эмму воспитали черти как. Несуразно уже потому, что ни как мальчишку, ни как девчонку. Отец – воспитывал, как мальчика, потому что до её рождения мечтал о сыне. А мать… та и вовсе никак, поскольку непрерывно разъезжала по загранкомандировкам и присылала всякие подарки… Так что Эмма не стала ни мужчиной, но и… типа того, что и  к домоводству не испытывала приязни…"

Впрочем, записи лучше оставить в покое. Прототип он и есть прототип: литературному персонажу лишь импульс выдаёт… Дальше сей образ (а точнее – пока ещё бледный оттиск) уже своевольничать начнёт и вряд ли будет подчиняться автору… Так что…

 

- А нонче-то чего повздорили? – сменить тему о транспортном происшествии чтоб, спрашивает Виквик.

Изольда Тарасовна отвечает:

- Сератонин накопился. Пройдёт.

В наказание – намекает тёща как бы – ниспослана Эмме этот серотонин и головная боль. С тем, дескать, умыслом, чтоб не особенно расходилась-взбрыкивала на родителей своих. Думать надо прежде, думать прежде… и голову шарфом не надо будет завязывать. Нуда, ей видней – врач всё ж таки.

 

Очередная язвительность Изольды Тарасовны провоцирует ещё разок обратится к записям Виквика.

"Сразу надо отметить, что Эмма при общении с родителями впадает в некое наигранное слабоумие. Навроде временного затмения рассудка. В детстве, соперничая с младшим братом за влияние и любовь родительскую, она притворялась хворой, прикидывалась сиротой казанской, а то и под дурочку косила, рассчитывая на лишнюю порцию сладостей, жалости, всяческих поблажек и преимуществ… Вот и теперь упорно не хочет, чтобы мать приезжала с собачонкой, подаренной матери Антоном… точнее, перешедшей к ней от снохи (Леры), не терпевшей вмешательства свекрови в воспитание щенка, и приказавшей, наконец, мужу (Антону): "Пусть тогда уж насовсем забирает! И сама воспитывает!" - и пнула собаку в бок. Эмма же упёрлась, не вникая в подробности и тонкости, – вернее, игнорируя их, отрезала: "Пущай Антон к себе на дачу забирает!" Говоря опять же мимоходом, братишка её, в свою очередь, любит напомнить на всех семейных застольях, что: "Она испортила мне всё моё детство! Заставила забраться на дерево, а снимать не стала…" "А мне? - прибавлял ВВ, хотя и весело, но всё ж опять мысленно – для страховки (могут же и не понять). - Всю жизнь сознательную – испортила, – так, что ли? - и по обыкновению впадал в философские размышления: - Но можно ли признать свою жизнь сознательной, если ты сознательно позволяешь её кому-то портить? А что делать? – вопрос самому себе. И столь же категоричный ответ: - Не знаю". И после рюмки-другой, ему хотелось-таки спросить у супруги: неужели ей нравится играть шизофреничку, однако и в таком игривом настроении он вовремя прикусывал язык.

Что касается Изольды Тарасовны, то к ней ВВ относился вполне лояльно. При этом – ссылаясь на объективные причины, – всё ж таки считал источником нестабильности. Обоснование выдвигал достаточно серьёзные. В голове у неё – да и во всём организме, должно быть, – постоянно булькает негативная энергия. (Или тяжёлая аура? – звучит современнее.) Решительно ко всему она относится с подозрением. Если у ВВ не заводится машина, то это означает не иначе как: нарочно сломал, чтобы ей на автобусе трястись…  Если продавщица её надула на пятак, виновато в этом минимум правительство той страны, из которой завезён товар. Проще говоря: геополитические происки недружественных политиков. И ритм её внутренних электрических токов столь энергичен и замысловат, что сходясь с дочерью, она заражает её суетной недоброжелательностью, и Эмма делается, в самом деле… ну, ненормальной.

 

…как политик, тёща то с зятем, то с дочерью – в зависимости от ситуации и собственной выгоды. Иметь значимость, влияние, ощущать себя владыкой – в её привычке… И комбинатор. О дочери, например, скажет: "Жадна, как папаня, вылитая скупердяйка – снега зимой не выпросишь". И ВВ чешет в затылке: "Зачем хочет она поссорить меня с дочерью? Зачем подстрекает?"

Кроме того, она до болезненности обидчива и  мнительна, страдает завышенным самомнением и претензией на поклонение и уважение, по крайней мере, половины человечества.

 Если Изольда Тарасовна спрашивает о чём-то ВВ, то непременно отвернув голову в сторону, а то и вообще из-за угла, или с дальнего края участка. Затем, соответственно, фыркнет, если он не расслышит. Запишет в счёт его пренебрежения к ней, а реестрик прегрешений спрячет до поры до времени в карман.

…Сама же никогда ничего и никого не слушает, потому, вероятно, что ей совершенно не интересно чужое мнение. Перебивает чью-либо речь как ни в чём ни бывало, вставляя своё, только что на ум пришедшее.

Где-то ВВ даже выписал цитату, не позаботясь указать имя автора: "Не важно, о чём ты будешь говорить. Важно, какова реакция будет на твои слова. Это следует запомнить, дабы не метать жемчуг перед…"

Дни рождения, подарочки, поцелуйчики… а после этого продолжают друг друга терзать дальше. А бутерброд завернуть на работу, перекусить в дорогу чего-нибудь – фигу… И даже не задумываются об этом. А то, вишь, привыкнет ВВ, чего доброго.

- Ритуалы!  В сущности – то же зомбирование. И ты постоянно на это попадаешься! Да, ВВ, попадаюсь.

- Сам знаю! Идиот потому что. ВВ у них на побегушках. Жена – администрация. Администрация не дремлет! Тёща кто?.. Да обе они считают друг дружку дурочками. Вот и всё. А времени на эти ихние ритуалы сколько тратится?..

Надо сказать, что последовательности в жалобах ВВ наблюдается мало. Да и не поймёшь иной раз – может, он вовсе и не жалуется, а так – скоморошничает сам перед собой, расхаживая по тропке туда-обратно. И эта манера его  разговаривать – сразу в нескольких лицах… то-оже настораживает. Согласитесь – диагнозом попахивает. Может, и не следует ему наводить тень на плетень и обзывать других шизо?..

…Впрочем, ежели их разъять (мать и дочь), то они, пожалуй, и зачахнут, поелику привыкли уж досаждать друг другу… Хм."

 

Перечитывая недавно эти наброски к будущему рассказу, Виквик даже хотел их, что называется, похерить.

 

""Ну да гляди на дорогу, в конце-то концов! - Вернул себя Виквик в реалитишоу. - Не то опять подрежут!"

 

5.

На следующей неделе Виквик перевернулся на своей "Ниве" – отвалилось колесо, переднее правое. Выбравшись на четвереньках из кювета на обочину и отдышавшись, позвонил Петяю.

- Ты мне предлагал машинёнку в рассрочку… Да, а мою в разбор… Ну, в общем, жду тебя с эвакуатором.

 

И вновь сидят на веранде, выпивают потихоньку по "граммульке" – покупку обмывают, так сказать, разговор ведут о превратностях житейских…

Петяй о себе рассказывает, очень ему хочется, чтоб Виквик поскорее о нём "прописал хоть в местном кляузнике" и потому он рассказывает, рассказывает, безумолку. Виквика умиляет его непосредственность. Многие хотят прославиться, но чтобы вот так по-ребячьи беззастенчиво, без затей… Право, такой тип-образчик ему встретился впервые.

- Я папаню своего не знаю, а разок посмотрел бы… в кого я такой уродился и откуда я взялся. А фамилия у меня бабушкина. Она: никакой ты не Голубев, ты весь в меня… Кубарь ты! А я и, правда, чуть что, кубарем качусь под горку. Гладила меня по голове и приговаривала: Да, не голубь ты,- Кубарь. Как она меня любила! Ох, как люби-ила. Души ни чаяла просто.

И слеза на глазах у рассказчика навернулась.

- Ни в чём мне не отказывала. Велосипед? Тут же деду приказ: "Дедуль!.. Собирайсь! В поход!" Магнитофон нужен? "Дедуль! Седлай коней!"

Боевая у меня бабка была при всё при том. А уж я хулиганом был – прямо натуральная стихия! Неукротимая. Ничем. Что в школе, что после… Не хочется мне на урок географии, допустим. Что ж, ладушки: я забираюсь на школьный чердак и отвинчиваю кран, и происходит настоящий потоп… а о ковчеге никто ж не позаботился. Ной же один был таким умником.

Или охоту на рыбаков устраивал. Сидит себе рыбачёк на бережку, в ус не дует, удит себе ёршиков с подлещиками, ни о чём плохом не помышляет. Весь расслабленный от тишины и свежего воздуха. И тут к нему подваливаешь ты собственной персоной: дай-ка закурить, папаня. Он: да тебе сколько лет, малец? Так и останешься замухрышкой от никотина. Ах, говоришь ты обиженным голосом, вынимаешь из кармана рогатку и ну давай обстреливать шариками от подшипника этого скупердяя.  Рыбачёк всё бросает и бежать опрометью!.. А куда деваться?.. Я, правда, в голову не метил, но даже по ногам если попадёшь этакой железкой, равнодушным не останешься – точно говорю.

А как мы пассажиров в автобусах грабили. Смотришь, когда тот с кондуктором общается, какой лопатник достаёт… а потом выходим вместе с ним и… Дядя, дай на мороженное. Нет? Хрясь его по кумполу… нас же много. А потом – обжираловка. А и вообще некоторых богатеньких поторапливали, особенно если подвыпивши он… Э, мол, ты свою остановку не проедешь? Выходи давай. И там уже по плану. Помню одну девчонку. Красивая! Я прям влюбился. Мы всё никак не могли одного пассажира ссадить, а она нам помогла. Дяденька, говорит, вам пора на выход. И он ей поверил. Так все вместе и сошли… Мои дружки мне шепчут: давай оттрахаем, не зря же она к нам прилепилась. Я им: кто хоть пальцем тронет, убью… Дал ей денег и она "чау" помахала… Я долго её вспоминал, даже искать пытался, так она мне в душу запала…

- Меня почему-то все боялись, а я никого… и ничего! И сейчас пусть боятся… пусть не думают, что я прощу им их подлянку…

- Ты про что?

- Они думают, что выперли меня из бизнеса и всё на этом шито-крыто? А фиг-то. Это я паузу взял, притих и выжидаю. А какую каверзу я им  устрою, они даже и не догадываются. Я их стравлю, и пущай дерутся меж собой…

- Как же ты их стравишь, интересно?

- А вот так вот! Возьму и стравлю. У меня сейчас друган откинулся… из зоны вышел то есть. Понимаешь?

- Нет.

- Мой друг детства нахулиганил и присел, посидел годков несколько, я ему всё это время помогал, посылки, деньги отправлял… и вот он вышел. Сейчас в моём родном посёлке, у нашего общего друга гостит. Трое нас. Друзей. Закадычных. Вот. Теперь ясно?

- И что? Что мне должно быть ясно?

- Не ты должен. Он мне должен! Или, считаешь, нет? Я о нём заботился, я его, как некоторые другие, не забыл, не бросил. И теперь вот пусть отработает. Справедливо? Я думаю – да!

- Каким образом отработает?

- Ой! Чего тут непонятного? Пускай выполнит моё поручение: сходит, прокричит кукареку компаньонам моим и спокойно пусть уезжает в свой Курск… на него никто даже и не подумает. Я же себе алиби сооружу на всякий случай. И в результате эти мои компаньоны заподозрят друг друга, понял теперь?

- И начнут друг друга стрелять?

- Стреляться они не станут. Кишка у них тонка для таких разборок. Они ко мне придут, а я им отвечу!.. Ну, дошло? Они на всю жизнь оставшуюся попомнят, как меня кидать! Усёк?

- В общих чертах.

- А больше тебе и не нужно.

- Про это можно написать?

- Пиши. Я им после сам и покажу. Всё равно же ничего не докажут. А про тебя я скажу, что ты соврал. Так? Ведь писателям можно врать?

- Ну, конечно, если нужно. Сосинять.

- Это и требовалось доказать.

" Э-э, да ты не так прост, паря…" – мелькнуло в голове подпившего Виквика, вслух же он сказал:

- Ну что ж, ну что ж, действительно надо на предательство отвечать. А то ведь обидеться могут. Мы-де старались, старались – зацепить, задеть тебя, оскорбить, а ты молчишь-помалкиваешь… В самом деле – обидно. Им. Да-а, быть тебе мэром! И примером! Для потомков! А если ещё и укокошат, так и во-още на века в памяти народной застрянешь.

- И буду! Не сомневайсь… А почему?.. Почему обязательно укокошат?

- Да это я так, для красного словца, в рифму. Кстати, а чего тебе не звонят корешки твои? На чём поедешь? Последний автобус уже свалил.

- А ты чего ж, не сможешь?

- А сколько я выпил?!

- Боисся?

- Боюсь. Ноне и посадить могут.

- Да тут же недалече.

- А там это… абвгд… постоянно караулят.

- Гаи, что ль? Хе-е. Да они у меня всей кодлой пасутся на фирме. То им мотор подавай, то ещё чего. Скажу им одно только словечко и всё будет о"кэй.

- Не, ты всё же позвони ещё.

- Да могу, конечно. Я только думал, тебя со своими корешками познакомить.

- А это никогда не поздно. И лучше на трезвую голову. Для начала, во всяком случае. Звони. Тем более, вы ж договаривались.

И Петяй разводит долгие переговоры по телефону:

- Ты мне должен, а не я тебе, чурка ты грёбаная! Ну чо, едешь?.. Да я, падла, вытрясу из тебя душу твою поганую, вытряхну вместе с долгом!.. Погань, погань, ты понял!..

И так далее, по нарастающей.

 

В конце концов, Виквик повёз-таки его в посёлок…

 

- Сюда, сюда – вон к тому парадному – заруливай!

- Да темно, не вижу… это у тебя глазки молодые и зоркие. Куда тут? Все лампочки повышибли, что ли? Кто тут разбойник? Почему не приструнил до сих пор?

- Дверь прямо перед нами…

- Надеюсь, по лестнице не поедем?

- Ладно, сиди, добегу и так! Должен сын проведать мать? Или как?

Сын выскочил из машины и посеменил к подъезду, набрал код, но замок не сработал. Погрозив кулаком над головой – разбитой лампочке, должно быть, – он опять набрал шифр. Затем пнул по косяку и, перебежав к ближнему окну, постучал в стекло…

Виквик наблюдал из машины за его действиями и на душе у него становилось всё кислее…

Вскоре сын вернулся, закурил.

- Спят.

Виквик не стал делиться своими соображениями. Дело в том, что свет в квартире, куда Петяй ломился, выключился именно после стука в дверь и поданного голоса: "Открывай! Это я!.."

- Ну и чего теперь?

- Едем. Тут рядом мои друзья живут, я ж сказал. Я, собственно, к ним… да вот к матери с отчимом сперва наведаться хотел.

- Зачем?

- Должок отдать… отчиму.

- Не следует в кучу разные дела валить.

- Ты думаешь?

- Пользуюсь чуждой мудростью.

- А-а… Ладно. Тогда вперёд.

Опять по тротуарам (почему-то), под тёмными деревьями, в кронах которых фонари терялись тусклыми звёздами. Беспрекословный стук в освещённое кухонное окно. И на сей раз тут же выглянул голый по пояс мужик и восторженно-зычно завопил:

- А-а!.. Петя-ай!

Виквик даже вздрогнул от неожиданной громогласности:

- Шой-то он орёт так? - невольный вскрик-вопрос в безразличное пространство. - Его имя, случайно, не Восторженный?!

Из подъезда вскоре выскочили уже двое. Тот, первым выразивший восторг, но уже накинувшим рубаху, и другой, в одних сатиновых трусах. Оба в совершенном подпитии. Петяй стал их знакомить с Виквиком, сообщая при этом, что сей человек его лучший друг, хоть и довольно пожилой, он-де писатель и пишет о нём, Петре Кубареве, книгу…

- Тебе, Вован, это как?.. Ты ж поэт! - тыкал он пальцем в грудь Восторженного. - Вот я тебя познакомил… и пойдёшь в гору теперь по протекции профессионала!

- А у нас ничего нету?.. Ничего? У нас ничего нет выпить? - встревал другой, в трусах (и босиком к тому же, как теперь заметил Виквик).

- Гы… го… - улыбался ему Вован Восторженный. - Погодь, Гога.

- Но… нету ничего больше, - не унимался Гога и крючил на ногах пальцы (от холодной земли?), а руками, ладонями кверху, вкручивал воображаемые лампочки, и получался некий замысловатый танец туземца.

- Что-о?! Не-ету? - воскликнул Петяй. – Это вы меня так-то встречаете?!.

- Но ты ж не позвонил, - оправдывался Восторженный Поэт. – Ты б набрал если… мы б давно сгоняли…

"Начинается? - спросил себя Виквик скептически, предполагая неминуемую свару. - Троица невменяемых плюс я четвёртым… дуриком!"

Однако не угадал. Петяй, хлопнув Виквика по плечу, скомандовал:

-  По коням! Горючку мы щас замастачим!

Все поспешно погрузились в машину и помчались на перекрёсток – в "чипок" за водкой…

Пока "троица" суетилась у ларька в пятне света, Виквик подкачивал правое заднее колесо и соображал, как ему отвязаться от компашки…

- Дай ножовку! - возник рядом Гога, потирая коленку о коленку, и указал пальцем на багажник.

- Зачем?

- Цепь перепилим, арбузов притащим.

Виквик ошарашено обернулся и в полутьме за ларьком различил: Петяй с Восторженным пытались поднять сетчатое ограждение.

Выхватив инструмент, Гога вприпрыжку поскакал к товарищам на помощь.

- Та-ак, угу. Нас ещё могут и за грабёж… Но откуда он про ножовку-то узнал?

Через минуту троица нагружала большущими арбузами машину.

- Хватит уже! - занервничал Виквик. - Пора мотать отсюда!

Петяй резко остановился с арбузом в руках перед наполненным зевом багажника, развернулся и побежал к ларьку.

- Я ей, - уже в машине пояснял он свой маневр, - говорю, торгашке этой рябой… Вот тебе арбуз! Чтоб не заложила! Понятно?! А то и верно загребут!

- Однако сии ваши действия называется грабежом.

- Ничего, перебьются, у них в Узбекии много ещё осталось.

- Ну вот! - невольно вскрикнул Виквик, когда на непроницаемой для взора обочине вдруг закрутилась мигалка и рявкнула сирена. - Приехали! А я, между прочим, документы на машину забыл… на столе… Это вдобавок к выпивону.

- Я с тобой! Не боись, - успокоил Петяй. И повелительно: - Тормози.

- А может, газу до отказу? - подал голос Гога. - Пока они развернутся, мы слиняем…

- Не суйся! - окоротил его Петяй.

Первым вопросом грузного капитана, когда Виквик сел в госмашину, был:

- Ну и чего будем делать, – и, скосив глаз на водительское удостоверение задержанного, - Виктор Викторович?

Второй, лейтенант, на заднем сиденье, также габаритный малый, усмехнулся.

Виквик понял, что с протоколом и прочими процедурами спешить ребята не собираются. Стало быть…

- Сколько?

- Дак и посчитай сам. Лишаешься прав на пару лет, и, само собой, трилистник по квитанции – как ни крути.

Виквик с неприязнью глянул за окно на Петяя, который  трындычал о чём-то с дружками.

- Нас двое, - продолжал капитан. - И это надо учесть.

- Так сколько всего? Если всё учесть.

Тут дверь распахнулась:

- Слышь, - наклонился Петяй, - дай-ка я с ними перетру.

Не зная сам почему, Виквик безропотно уступил место… и остался рядом с приоткрытой дверью, чтобы слышать переговоры.

- А чего вы такие хреноплёты? - заскрипел голос Петяя. - Ты, заморочка грёбанная!..

"Ни фига!" - ужаснулся Виквик. - Да он меня совсем утопит… Или это подстава? Уж не в сговоре ли он с ними?.."

А Петяй продолжал в том же духе, отчего лица у офицеров сделались напряжённо изумлёнными.

«Да вроде всерьёз…» - слегка успокоился Виквик.

- Ну и чего там? - подошёл, прихрамывая, Восторженный. – Чего-то вот ногу подвернул…

- Да… бранятся… не пойму – по-свойски или как…

- А стихи можно тебе почитать? Пока без дела стоим…

Виквик попытался разглядеть в темноте выражение лица поэта.

- Ну-у… почитай.

Слушая, подумал: неплохие стихи, однако, неплохие… Когда тот прервался, спросил:

- Ты за что отсидел?

- Да-а… за убийство

- Да-а… А за что же убил?

- Понимаешь, он изнасиловал свою мать… ну я и решил – убью. Ещё почитаю?..

- Ну и чего тут у вас? - белея голым телом, перебежал дорогу Гога. - Чего они там вые-выё? Хошь, я сичас поубиваю обоих.

- Тихо, тихо… убивец, тоже мне, - приобняв его за плечи, Виквик повёл убивца назад через дорогу. - Не надо никого… и ничего… Ты не замёрз? Сел бы в машину – печку включу…

- Дай мне нож! Я видел у тебя в багажнике… Я их порешу, гадов! Ментов надо моментом в море…

- Арбуза хочешь? - пришёл следом и Восторженный.

- Давай. Только налей сперва граммульку. Мы ж купили…

- Садись…

Виквик подумал отстранённо, точно о ком-то постороннем, с какой-то ироничной усмешкой над нелепостью ситуации: "Теперь и сиденья ещё устряпают! Точно, нарыгает!.."

Вернувшись к госмашине, решительно открыл дверь:

- Дай-ка, Петь, мне побалакать…

Договорились следующим образом: он отвозит пассажиров своих до дому – госинспекторы сопровождают, затем уже – на дачу, где он займёт денег у задолжавшего ему соседа-бизнесмена…

У Гогиного дома Виквик открыл багажник и ребятки стали таскать арбузы в квартиру. Петяй, прежде чем взять последний, посмотрел на Виквика:

- Оставить?

Тот пожал плечами, а про себя с неожиданной обидой и укором: мог бы и пару презентовать… и ножовку там бросили…

Захлопывая багажник, спросил:

- Слышь, а этот приятель твой, стихотворец, он за что сидел?

- За хулиганку, а чо?

- А за кукую, конкретно?

- За-а… побил кого-то, мобильник отобрал… а чо?

- А он сказал мне…

- Да мало ли чо он сказал!.. Набрехать мы все горазды… Поэт!

- Скорее романтик с большой дороги…

 

«Абевегедейки» остались на въезде в деревню.

- Твой приятель… Пётр, кажется… он, согласись, не адекватный какой-то. Так что за него ещё следовало бы присовокупить… за моральный ущерб, так сказать. Да уж ладно.

«Да-а! Вы зато адекватны, благодетели!» - выругался про себя Виквик, когда они назвали цифру. И вспомнил репортаж по телевизору с изложением расстрела двух патрульных. И мылсь злорадная мелькнула: «Уж не жадность ли тех ребят сгубила?..»

- Ждём тебя тут двадцать минут… Хватит? Если нас вызовут по рации, то мы всё равно сюда вернёмся.

 

Виквик разбудил соседа. У того на заспанном лице блуждало явное недовольство, но поскольку точно в такой же ситуации Виквик выручил его месяц назад, от бурчания воздержался.

 

6.

Из интереса, как к прототипу задуманного произведения, Виквик пару раз прокатился с Петяем по его работе – на прошлой неделе и позапрошлой: за сцеплением для иномарки в Королёв и за мотором – в Кашин. Если в первом случае был запачкан маслом багажник, то во втором  Петяй намеревался погрузить на заднее сиденье двигатель...

- Слушай, - остановился его Виквик, - это теперь моя машина, ты не забыл?

- А чо такое?

- Ну, в свою бы ты стал запихивать это замызганное и неподъёмное чудовище?

- Постелим бумагу! Картон есть… Во!

- Ты что, не видишь размеры агрегата? Он в дверь не пройдёт – это, во-первых, а во-вторых, – проломит днище. Сколько хоть в нём весу? Грузовичок надобно, дружище ты мой ненаглядный.

- Да ну, ты чо!

- Вот тебе рулетка, пойди и померь сам, если раньше не догадался.

И тот стал мерить, а таджик, который ему этот мотор впарил, помогал…

Себе же Виквик пометил для себя о прототипе будущих хроник: "Чужие интересы – это, уж точно, не Пети Кубарева амплуа… Услугу он мне, вишь, оказывает… Когда хоть успел перестроиться?"

 

Через пару дней прототип позвонил – аккумулятор у него сел, – умолял подъехать…

- Я тут, как Робинзон… замерзаю в одиночестве!

Суммируя наблюдения, Виквик понял, что тот вошёл в роль настоящего литературного героя – потому что оно о нём! – произведения, которым он, заглавный персонаж, сможет хвалиться перед… И даже считает, как это случается с людьми весьма амбициозными, что делает большое одолжение сочинителю своим согласием быть наблюдаемым объектом ("подопытным кроликом" - как пошутил Виквик в самом начале их общения, - так сказать, по совместному проекту). А теперь дополнил:

- По крайней мере, не свиней разводим вместе…

…поехал выручать свой персонаж, хотя и не понял, что преобладает в нём на данный момент – раздражение или профессиональное любопытство.

Приехав на берег водохранилища по петляющему в бурьяне просёлку, обнаружил на замусоренной полянке у серой воды – пустую машину, сам же Робинзон, понурый с глубокого похмелья, вышел из кустарника минут через пять, поддёргивая свои спортивные штаны, когда Виквик уже наладил провода и подзаряжал севший аккумулятор…

- Чего? Пробежку для сугрева совершал?

- Ага… опустошал…   нутро.

Оказалось, что робинзонит прототип здесь со вчерашнего дня. Его компашка укатила свет ни заря восвояси, а он решил прежде проспаться, да вот забыл выключить фары…

Ветер с водохранилища студил не на шутку. Виквик посмотрел на серое скукоженное лицо своего персонажа и перестал злиться на себя за мягкотелость.

 

7.

Приехал друг Иван, сценарист. Виквик сидел с ним на веранде перед ноутбуком, когда позвонил Петяй.

Прижав микрофон трубки к ноге, Виквик глянул на друга, прошептал:

- Может, тебе интересно  будет пообщаться… паренёк, скажу тебе, прелюбопытный. Рассматриваю его как прототип.

Иван заправил длинную поседевшую прядь за ухо:

- Дак ну а чо ж, я охоч до любопытного.

- Приезжай, - Виквик загасил эфир и прибавил: - Он, кстати, хочет, чтобы я о нём накалякал чо-нито героико-патриотическое… очерк там… Скажешь мне своё мнение после, ладно? Мне иной раз кажется, что он не вполне нормальный, этот Петяй.

- Это тот, с кем ты на сороковник налетел? Так он тебе, что ж, пособить расплатиться не возжелал?  Ты же его повёз, из-за него напоролся… Хошь, я ему намекну?

- Не надо.

- Почему?

- Люблю чистый эксперимент.

- Ох-ах. Ты же прекрасно знаешь, ко всему такому натуралистическому следует относиться скептически-саркастически. Лучшие произведения – это ж придумки сплошняком. Воображение – суть процесса. А натура тянет именно что в газетчину. А чо он, честолюбец? Сколько ему, кстати?..

- Примерно твоего возраста.

- Что ж, пообщаемся. Тем более он уже в пути. А что касаемо ненормальности… кто ж из нас нормальный? Ты? Или я? А может, наши политики? Я последнее время среди этой публики вообще нормальных маловато наблюдаю.

- И чего ты взъелся на политиков, интересно?

- А ты сперва мне скажи вот про что. Чему в первую очередь учатся правители?

- Ну и чему?

- Фальсификации. Недавно по телику смотрел. Король английский переписал под себя историю. Даже Шекспира к сему благому действу привлёк. Каково? И ты думаешь, наши нонешние лю…?

- Хохляцкий пример в виду имеешь?

После контузии Виквик стал плохо различать некоторые звуки. И сейчас, не расслышав в который раз окончания фразы, почувствовал сильное раздражение.

Иван, вообще говоря, и всегда-то проглатывает окончания слов, отчего речь его зачастую невнятна. Говорит к тому же чересчур быстро, точно боится не успеть выложить всё, что знает, и конец речевого оборота именно проглатывает как бы … при этом в горле у него булькает, наподобие водяной свистульке: буль-буль-буль и… забавно, конечно, но разобрать ничего нельзя. До контузии, впрочем, скороговорка его Виквику была под силу, если он видел его лицо и шевелящиеся губы, но тут Иван подцепил где-то ещё такую вот дурноту: будто в насмешку, почти после каждой фразы, прибавлять стал словечко-паразит: «Понимаешь? Ты понимаешь меня?» И смотрит не на собеседника, а в сторону… «Ну ты прям как тёща моя!»

Словом, до приезда Петяя друзья успели всласть попикироваться. Так бывает. Делаешь чего-нито остросюжетное и обоюдоострое с кем-либо бок о бок, попутно же затачиваешь и конфликтик на основе несогласия по тому или иному пункту совместной работы. И, ко всему прочему, устаёшь… вот и начинаешь заедать коллегу. Ты – его, он – тебя.

- Знаешь, - говорит Виквик, - ты вот иной раз прикидываешься болезным, да только ж я не верю! А ты всё гундишь и гундишь…

- Ну, знаешь! А ты? Отклячишь задницу и ходишь гусем, да! Классиком прикидываешься?

- А ты лучше? Любитель жареных фактов! Знал я одного поэта. Великого, можно сказать. Так он прикинулся доходягой «вот-вот помру». Клюшечку в руце взял. Актёр! Вышли к нему кредиторы, смотрят на болезного: ну, и что с такого взять? Талант он и есть талант. А ты? Смотреть тошно…

И так они способны были и нынче поругаться вдрызг, однако выручил гость: в калитке с радостным лицом появился Петяй и потряс над головой бутылками водки…

 

- Рюмок, братцы, нетути, потому пьём из стаканов.

- А так оно даже привычнее, - Петяй открыл на своём айфоне фото дочери, показал Ивану. Виквик подошёл от плиты, где жарил котлеты, тоже взглянуть.

- Я люблю её, Настёну свою, так, что иногда мне кажется, с ума сойду, случись с ней плохое чего…

- А сын?

- Что сын?

- Его ты меньше любишь? - Иван заправил прядь волос за ухо.

- Ну, он мне пасынок… но я его за своего считаю. Драться вот научил. Приходит с разбитым носом, жалуется. Я ему и говорю: сделай в другой раз вот как – подходит он к тебе со своим замыслом поиздеваться, а ты сразу упреди, без всяких лишних слов – бац ему кулаком в нос! И всё на этом закончится, сынок, потому что любой шмякнется на задницу, если не ожидает…

- И как, получилось? - Виквик поставил на стол сковороду и сел на стул.

- А то! На следующий день явился гордый-прегордый – весь из себя сияющий. Ну? – спрашиваю. Сел, говорит, точно, на задницу… и, знаешь, заплакал. Ага. - Петяй поднял стакан: - За?..

- За знакомство и дружбу, - подсказал Иван.

Выпили.

- Мне кто-то сказанул или я слыхал где-то…

- Что одно и то же.

- По телику, мож… что киношники большую деньгу зашибают. Ты вот на что живёшь?

- На подаяние.

- Хэ-хэ. Как это? - не поверил Петяй правдоподобно.

- Так это. Недавно на стипендию перебивался, теперь хоть на паперть…

- Шутишь? – и скосил глаз на Виквика.

- Какие шутки. Ты думаешь, все киношники в хоромах обитают и сливки попивают? Вон хожу ночью по магазинам, где акции днём проходили и что дают бесплатно, тем и живу.

- Не врёт? - … посмотрел опять на Виквика Петяй. – А я хотел у него взаймы попросить. На развитие бизнеса.

- Он давеча меня такими разносолами кормил… - кивнул Виквик.

Однако, было похоже всё же, не поверил Кубарев, и по лицу его промелькнула мальчишеская растерянность и там, на задах сознания где-то, сия омрачённость затаилась тень обиды. Он даже голосом другим заговорил, осипшее-шероховатым:

- З-захожу в одну кафешку, а там, понимаешь ли, гужуются... Короче, сплошняком мои недруги. Тут же меня поддели, ну я, естественно, в долгу не остался... И-и понеслась душа в рай! Чо мне с ними в дипломатию играть. Одному в торец, другому, третьему, четвёртый летит через все столы, как я его шматанул! А все остальные разбежались... В дверях столпотворение устроили даже. Так что кое-кому я успел и пенделя наладить...

- Погоди-ка, - поднял руку, как школьник в классе, Иван, - они что же, первыми на тебя напали?

- Ещё чего! Только мне не нравится, когда на меня пялятся без спроса, да еще презрительно, по-наглому... Враждебно! Подначивать ещё взялись…

Иван хмыкнул.

- Чего ты?

- Вспомнил…

- Ну? Не тяги кота за хвост...

- Да книжку одну в юности подарили... В общем, она мне тогда показалась довольно скучной, я её, кажется, так и не дочитал. Однако очен-но понравился мне анекдот в самом начале. Там бретёр... дуэлянт то есть…

- Да знаю, знаю, не лаптем щи хлебаю.

- Ну вот, дрался он с каким-то шевалье потому только, что тот глянул в его сторону косо. С другим –прямо посмотрел тот на него. Ну а с третьим – так тот вовсе не посмотрел на нашего друга.

Петяй заметно помрачнел, на скулах его даже заходили желваки. Это не осталось незамеченным Виквиком.

- А у тебя, Иван, есть дети? - словно подначивая, полюбопытствовал Петяй.

- Да я не женат, - Иван, похоже, решил проигнорировать задиристый тон визави.

- А чё так?

- Ну… так как-то. Пообщаешься и, глядь-поглядь, разонравилась.

- Так тебе бабу, что ль, найти?

- Х-хе-э… ну найди. Я, ежели можно под заказ, люблю южный тип. У них страсти знойные. Надеюсь, денег не потребуешь.

Петяй демонстративно начинает набирать номер.

- Я что, сутенёр? Тем более, с нищих драть… Нет проблем. Сей миг… И бесплатно.

- Минутку. Ты что, прям сейчас?

- А чего кота за хвост тянуть? Для хорошего человека чего только не сделаешь…

- Постой! Погоди. Мне надо, во-первых, на автобус успеть…

- Я довезу, какие проблемы…

- Во-вторых, мне завтра на самолёт… Не, сейчас не… а завтра меня не будет, на кинофестиваль уезжаю.

- Так что, отбой?

- Я же в принципе говорю… Не против я. Познакомь. Не последний раз, надеюсь, видимся.

- Ты чего-то не того… мне такое… меня такое поведение всегда разочаровывает… - Петяй пососал воздух через зубы. - Действовать надо всегда решительно…

И внезапно окривевшего Петяя начало тут заворачивать на кочки (Виквик уже замечал за ним такое и даже советовал поискать свою норму, чтоб не загружать лишнего, и то бишь не впадать в хвастовство и драчливость.)

- А ты… это… того, не голубой?

- Петь, - попытался пресечь конфликт Виквик, - вы оба мои друзья. И я не могу допустить меж вами ссоры. Встряхнись. На вот кваску испей.

- А чо он модится? Я ему по-дружес-ск, - ик-ик-ик, - а он…

- Мой дед говаривал: потчевать можно, неволить грех.

- Да?

Виквик похлопал в ладоши:

- Так, ребятки, минуту молчания можно устроить. Мне надо жене в больницу позвонить.

Эмма сразу стала жаловаться на самочувствие, на погоду, на систему здравоохранения, пенять, что позвонил лишь под вечер…

- А что с ней? - полюбопытствовал Иван, когда эфир был загашен.

- Да по-женски…

- А я тебе не говорил?.. - вперил Петяй осоловевший взгляд на Виквика.

- Чего?

- Не любит тебя жена твоя. Я хоть и неуч, всего девять классов закончил, но книжки читаю, даже скучные, и ясно вижу много чего такого… чего тебе, железно говорю, никогда не узреть!

- Да ладно, верю, ясновидящий ты наш. Экстрасенс. Верю. А вот скажи мне тогда, ясновидящий…

- Не любит, я сказал! Тебя это как… не коробит?

- А я вот чего хотел спросить… - встрял Иван, желая в свою очередь также, по-видимому, остудить накал беседы. - Тебе стыдно за что-нибудь было… ну, за себя, за свой поступок какой-нибудь?

- Мне? Ты меня о чём пытаешь?

- Нет, я к Витюше обращаюсь.

- Ну-ка, ответь ему! - поднял тяжёлый взгляд на Виквика Петяй. Тот почесал за ухом прежде  и кашлянув:

- А вот не поверите… Казалось бы, пустое, незначительное, а засело так прочно… Зимой было дело. После снегопада. Я на свой поворот вырулил, а там иномарка елозит. Мужик за рулём, баба толкает… Баба ещё на меня беспомощно оглянулась… а я проскочил мимо. А потом, когда сам застрял, а они мимо пешком… Мужик и бросил мимоходом: "Чего ж ты, проскочил зайчишкой?" И так мне стыдно за себя стало. До зубной боли. И все эти оправдания самого себя: не в себе, мол, я был… нездоров будто, зачумлённый, задёрганный… А в самом деле, почему я мимо-то?.. Даже самому не понятно.

- И? - Петяй из-под козырька ладони своей вперился – будто каверзу опять заподозрил.

- Ах да – вот ещё… живу как-то на даче, зимой. Холодно, можно даже сказать – голодно. Кот приходит. Серый, невзрачный, но матёрый. Есть попросил. Дал. За водой на прорубь стали вместе ходить. Идёт впереди, плечики расправит, хвост трубой, важничает. Мол, вот у меня теперь хозяин имеется, с жильём.  Я у него – на полных правах. Веселее как бы стало… Одно мне не по нраву  под ногу как-то всё норовит. Шаг сделать в полную меру не даёт. А сколько раз ему замечал: держи дистанцию!.. не слушает или не понимает. Или по-своему разумеет. Оступился я неудачно, поясницу дёрнул, фляжки мои с бугра покатились… и со зла, значит, кулаком кота моего по боку хрясь кулаком… И он – обиделся, подлец… и ушёл. Посмотрел укоризненно и…

- А может, пропал где?

- Ну, может.

- Ну-у… эти твои угрызения меня не особо впечатлили… Я думал, ты чё-нито посерьёзнее, про войну, скажем… - Петяй обращает раскрасневшееся лицо к Ивану: - А ты чего думаешь?

- Насчёт Украйны?

- Да, - и Петяй подпёр кулаком подбородок. - Именно. Злободневность ныне вопиет, поэт?

- На мой взгляд, надо разделиться окончательно и все дела… раз пошла такая пьянка. Хошь быть белорусом – будь. Вот, кстати, батька тамошний поможет… Хошь укром – тоже будь. Но тогда не мешай и русскому быть русским. А то всё какие-то рос-сияне… А нас всё-тки большинство в государстве. Вон америкосы чего, по-твоему, боятся? А того они боятся, что Россия станет настоящей Русью. Потому и науськивает всех подряд, подстрекают… Только подстрекатели эти… они ведь первыми и попятятся… и поплатятся… Впрочем, это не я сказал… Один мудрый человек…

- А кто? Ты за себя давай… -  Петяй срывается подбородком с кулака. - Так мордой об стол и вдарюсь… между прочим, котируюсь… мне каждая баба говорит: хочу от тебя ребёнка, да! Не от мужа, а от тебя…

Иван, опять желая, очевидно, скорректировать застольную тематику, увещевательны тоном вклинил:

- Вот я медаль получил от Союза… и рассуждаю… учился я когда во ВГИКе… о своём руководителе вспомнилось… другие за своих учеников бьются, премии всякие им вымарщивают… а мой… этому до лампочки. А кому не приятно медаль хапнуть?..

- Так вот я не закончил, - поставил Петяй уже оба локтя на стол и умостил на них подбородок заново покрепче прежнего. - Этот шкаф прёт на меня точно танк…

Виквик видит через дымку своей незваной и непрошенной отстранённости: Петяй ревниво и недобро поглядывает на Ивана, потому что тот мешает ему выговориться, и уже начинают оба злиться... И более того: претендуя на первую роль, Петяй, очевидно, ощутил пренебрежение к себе со стороны нового знакомого… а Иван делает вид, что не придаёт этому значения, что хуже обычной невнимательности…

- Суть-то в чём заключается… - встревает поэтому в разговор Виквик, сбрасывая себя внезапный сплин. - Ежлив ты принадлежишь какой-либо ситуэйшен, то на эту именно ситуэйшен ты и работаешь. Ты как бы при деле – и то бишь не одинок. Одиночество – это нечто иное… Надо ехать опять на войну если…

- И какие впечатления ты накопил от этой войны? – не даёт договорить Петяй.

- Что?!. Впечатления?

Сдержавшись, Виквик, однако, про себя всё же буркнул: "Да шёл бы ты!.."

Петяй между тем вновь прищуром нацелился на Ивана - уже неприкрыто персонально, сфокусировал как бы свою неприязнь, в зрачках его что-то зловещее сверкнуло даже – возможно, отблеск от лампы:

- Слушай, а ты кто? Ты – шкаф? – и постучал по столу костяшками согнутых в кулак пальцев. - Виктрч, это кто такой у тебя тут умник-разумник?

- Это мой друг-товарищ – Иван. А чего? - Виквик откинулся на спинку стула. - Картошка почти дожарилась. Через минуту. Где подставка у нас?.. Поешь пока котлет.

- Не-ет, - хитро-ехидно-ёрнически засмеялся Петяй. - Это не твой друг. И это не мой друг. Это шкаф! Это он меня пнул, гад ползучий!

- Да ты чо, Петь, проснись и глянь повнимательнее. Это Иван, а никакой не шкаф.

- Да? А ты тогда кто?

- Это уже не смешно.

- Да вы у меня сейчас ржать будете обоюдно! - И Петяй заскрипел зубами так, что оба свидетеля приоткрыли рты в ожидании чудес.

- Ты чего? - подымает в удивлении брови Иван. - Ты так всю эмаль сотрёшь…

- А тебе какое до этого дело? - Петяй поднялся, сдёрнул с себя тенниску – показать свою мускулатуру.

- Беру два колеса вот так, в обе руки, и поднимаю. Сможете?

- Не вижу никаких колёс, - констатировал Иван зримую действительность.

Виквик, между тем, поспешно соображал: "Чего ты нервничаешь, интересно? Не понимаю", - и запрограммировано повернулся к плите – поворошить картошку.

 

…с чего у них произошёл "зацеп", не уследил. Грохот, падение тел и сопутствующих предметов... Петяй дубасит Ивана, Иван отбрасывает наседавшего и кулаком вышибает того за дверь. Выброшенный таким макаром Петяй летит с крыльца, тут же, впрочем, вскакивает и зигзагами, светясь белой спимной, бежит к калитке… Слышен визг стартера и луч света, пометавшись в черноте ночи, соскальзывает в недосягаемость.

- Лично я не понял в чём дело, - говорит Иван, вытирая салфеткой кровь с лица.

- Да-а… белочка, видать, скакнула…

- Говорит, наливай. Я ему: всё, нету уже ничего, выпили… А он: наливай! - Иван поднял опрокинутый стул, сел. - Ты с ним поаккуратнее. Мне кажется, он давно уж переступил черту… Когда я ещё учился на сценариста, у нас подрались два студента. Обоих исключили, не разбираясь, кто прав. Любой спор надо решать без крови…

- Ну если есть такое мнение, стало-ть есть и противоположное.

- Как думаешь, он не расшибётся на машине?.. Так чем же он тебя заинтриговал? Это ж персонаж, который ещё Шолохов в "Тихом Доне" вывел. Помнишь? Такой там фрукт есть, солдатик… напрямую с царём якобы общался. Матушка! - кричит царь своей царице, готовь самовар, к нам гость дорогой… И все однополчане, кто на тот момент солдатику сему внимали, с хохоту  чуть животики не надорвали…

Виквик взял салфетку, смочил её остатками водки и протянул Ивану:

- Помню. На-ко прижги ранку. Видишь ли…

- Да вижу я. С ходу заметил. Этот хмырь болотный относится к тебе, как… к лоху. Точно ты ему обязан… и в том числе написать о нём… Честь он тебе как бы делает своим позволением.

- Собственно говоря, я не обольщался относительно его интел…

- Мы для него писаки и необходимы для их обслуживания и увековечивания. Это он – рабочая косточка, гегемон, это на нём мир держится, на его бизнесе… А он твою машину сейчас не задел? Я звук железа по железу слышал…

- Да и чёрт с ней.

- Н-неправильный подход… И главное, обещал меня отвезти, а сам убёг.

 

Пока Виквик вёз Ивана домой, тот не то рассказывал, не то рассуждал вслух:

- Я тут у Нурика в рекламе снимался с одной южной дамой. Очень, скажу без преувеличения, хороша. Нурик пытался за ней ухлёстывать, да только она на меня непрерывно засматривалась. А у них ведь, у южных, как: ежели смотрит в открытую, следовательно готова отдать тебе всё, что имеет… Однако я чего-то не проникся, потому как, очевидно, не знал, что же она имеет, акромя хорошей попки. Съёмки закончились, и мы так ни с чем и расстались. А потом я узнаю от Нурика, что она вышла за известного тележурналиста, также режиссёра и так далее. Нурик, когда рассказывал, весь исплевался…В самом деле, дама жгуче прекрасная.

- Так чего ж ты?..

- А вот не знаю. И, стало быть, вскоре у неё родился сынок. И назвала она его Иван. Якобы в честь мужа. Но по слухам – не стану тебе докучать подробностями, как до меня они дошли – мужа она своего не любит, эту прибранную к рукам знаменитость... И вот у меня вопрос…

- В честь кого она назвала сына?

- Да.

Виквик не понял, к чему Иван рассказал историю… может, потому не понял, что высматривал гаишников на перекрёстках и что-то в рассказе пропустил?

- Либо ты чего-то не досказал, либо…

У Иванова подъезда напомнил:

 - Дверь закрывается легонько…

- Угу, водила, понял.

Иван вышел и хлопнул так, что у водилы чуть перепонки не лопнули. Иван тут же открыл дверь, извинился. И – опять хлопнул…

- Ну не получа-ается у меня! - свёл он ладони у подбородка и при этом уронил с плеча сумку в грязь.

Чтобы он не попробовал ещё раз поучиться закрывать дверь, Виквик тронул машину…

 

8.

Эмма приехала в растрёпанных чувствах, электричеством шибала без всякого соприкосновения – через атмосферу – метра за полтора. И скандал закатила: из-за того, что муж её не у калитки встречает…

- Позвонила б на подъезде, я бы за километр вышел. И букет бы нарвал.

- Я потеряла целый день вчера, отвратным воздухом в городе дышала, а ты!.. О!

- А что я? Я в чём-то конкретно виноват? - спросил скорее из любопытства ("Или опять я оправдываюсь?.." - подумалось ему равнодушно-инерционно параллельно вопросу).

- Я заведу мужика, коль ты на меня не реагируешь…

Потом несколько раз заходила в комнату, где он пытался читать, и говорила что-нибудь наподобие:

- Ты бездушный человек и умрёшь в одиночестве. И никто тебе не подаст стакана воды! Тебе нет дела до моих чувств!

 Виквик собрался было ответить: вот, мол, хотелось бы пожалеть тебя, несчастную страдалицу… да как-то… последнее время я ловлю себя на том, что мне до тебя нет никакого дела… Или: вот, дескать, хотелось бы тебе нести какую-нибудь неприятную повинность? Нет  же? Ну и мне не хочется. А между тем, рядом с тобой я как раз и чувствую напряжонку, будто несу непосильный груз… А зачем мне это?

И в самом деле, с некоторых пор он в присутствии жены испытывал не просто напряжение, а тягостное недомогание. Как теперь поутру, к примеру, когда просыпался… Никакой беззаботности, ничего, что бы взбодрило…

Виквик положил книгу на тумбочку и пошёл на свой причал, посидеть на мостике:

"Проще говоря – с комарами бодаться!"

И там уже, опустив ступни в ручей: "Та-ак! Ну и кто на сей раз завёл тебя? На работе дрязги? Мать или брат? Может, сноха?.."

Вспомнилось, как совсем недавно встретила она его после рабочего дня в квартире… Подружка какая-то новая с курсов по танцам… ("Танец живота, что ли…") чаи гоняют, трёп, жалобы на каких-то там продавщиц из магазина интимных принадлежностей… и чуть ли даже не наклёвывается лесбийская лю-лю-тягомотина… "А ты, значит, после пятнадцатичасового рабочего дня (был как раз такой режим-период), и тебе ничего и поесть не предложили… И ты тогда подумал: "Нет, эту женщину ни за что не изменить, не перевоспитать…"

Тут ещё тёща позвонила, о каких-то склоках на службе стала вещать… и ты вдруг сорвался:

- Вы ещё дочке своей об этом доложите – совсем свихнётся!

На что Изольда Тарасовна вскипела:

- О чём захочу, о том и доложу! И нечего меня учить!

 

И тут с соседнего участка понеслась бешенная музыка… Сеня-сосед попросил, вероятно, убавить звук (из окна было видно, как он подходил к забору) – не послушали. Напротив, усугубили… Таким образом, не достигнув успеха в переговорах, Сеня вскоре  сел в машину и уехал.

И тут включилась Эмма… Она пролезла через  дыру в заборе на Сенин участок и принялась  лупить палкой по железному забору. Виквик вышел на крыльцо и, уяснив причину грохота, пожал плечами и удалился обратно в комнату.

На жестяное буханье вскоре высунулась поверх забора пьяная голова соседки и стала в такт ударам подначивать:

- Давай, давай! Долби, долби! Бомбардиров-щица! Жарь-жарь! Долби!..

- Зажарю, зажарю! Я вас научу классику любить! Долбаки чёртовы!

Потом, когда палка сломалась (да и усталость взяла своё), Эмма расположилась  в шезлонге, откуда просматривалось поле брани, перевести дух, и сосед, сменивший жену (также, должно быть, притомившуюся в перебранке) включил более-менее подходящую музыку и долго высвистывал "бомбардировщицу") – хотел, очевидно, спросить – эта ли мелодия ей по нраву.

А у Эммы болела шея и ломило руки… зато психика, как разглядел с крыльца Виквик её лицо, пришла в норму.  "Ну и слава богу…" - резюмировал он своё невмешательство.

 

Закрапал дождь. Виквик понёс Эмме кофе, приставив чашку ко лбу – под козырёк кепи. Ещё на подходе к веранде заметил недовольство на лице жены, потому не дожидаясь вопроса, сказал:

- Хотел под языком принести...

- Под языком? - изогнула Эмма брови. - Другими словами – плевком?

Виквик поморщился на её недогадливость, а возможно – на умение переворачивать всё в дурную сторону.

- Нефантазийно, миледи. Но он не достаточно широк, язык мой, чтобы прикрыть поверхность чашки от небесной водицы…

Теперь Эмма сообразила и оценила мотив изощрённой инициативы, и рассмеялась, совсем коротко, правда, – словно опасалась переборщить с одобрением.

- И кто там опять застучал? - перевела внимание.

- Дом щитовой собирают. В дождь. Стучат в дождь. Ты смотри, эк разошёлся. Пойти прогуляться, что ли? В дождь… Ну надо же: дождь, а они стучат, колотят, строят… Хэ. Спешат? Куда спешат? Не спеши на тот свет – там кабаков нет. Так вот мой дедуля говаривал некогда. Давно я тебя не вспоминал, дед ты мой сквернослов… Да, забыл спросить, как съездила на именины?

- К отцу? А-а… нормально. Если б ещё не Лерка.

- Что ж такое опять с ней?

- А вообрази: она сказала, что у меня задница слишком толстая! Нет, ты представляешь?! Это она про меня такое?! Да моя задница всегда эталоном считалась. Все девчонки завидовали мне ещё со школы.

- И что ты ей ответила?

- Ничего. Встала и ушла. Ведьма  – она и есть ведьма! Да у меня задница лучше ейной в тысячу раз! И вовсе не толстая.

Виквика покоробило, он даже слегка испугался: как бы его мнения не спросили. Но Эмма метнула меч в сторону своего брата:

- И как он с ней только живёт?..

"Тебя не спросил, " - чуть было не брякнул Виквик.

Как-то даже он хотел сделать трафаретку из картонки и растиражировать на видных общественных местах – изречение типа: "Всё оборачивается упрёком". Или: "Да, не спеши поделиться мыслями  –  сей человече сумеет поймать момент и обернуть их, мысли твои, против тебя же". Или: "Обычно о таких говорят: ноги холодные, глаза голодные". Нет, последнее не из той оперы, кажись…

Почему бы не сделать это теперь? Здесь вот табличку на столб пришпилить, и на качели так же нужно, да и в туалет на дверь не помешает, следует и… перед глазами чтоб всегда и постоянно…

Виквик улыбнулся и тут же прикрыл губы ладонью.

- О чём это ты улыбаешься?

- Я? Тебе померещилось.

- Нет, ты уж скажи, коль так хитро кривишься. - И вдруг: - Если б меня кто содержал, я могла бы стать великой дизайнершей, или кутюрье…

"Вот занимательная штука, - поймал себя Виквик на мысли, холодно разглядывая напряжённый лик Эммы. - Нет, в самом деле, отчего это мне искренне жалко убиенных на поле боя, а про жену думаю: окочурилась бы, что ли? Вот отчего?.. Может, она также думает про меня?.."

И уж коль пошла такая мыслительная работа, то следом зацепилась следующая нетленка: «Ты вот всё требуешь: любите меня, любите! А сама-то любишь ли кого?

И тут же следующая: «Кстати, совсем забыл… тёща-то моя тоже ведь никак не прореагировала на твой кульбит в машине… Вернее, прореагировала, но – как? Уже когда ты прикупил фордик её доченьке, спросила, помнишь?.. Сколько, мол, стоит, во что обошлась покупка? А-а, вона скоко. За «Нивку» мы столько же заплатили.

У всех свои заботы и подсчёты… как бы не обделили. А то, что, могет быть, вместо её дочки ты кувыркнулся, в голову никому не пришло… Она же бы точно шею сломала…»

Ну и дальше в том же духе – в раскрутку поехало…

 

9.

Виквик вышел на крыльцо и посмотрел на калитку, наполовину скрытую разросшейся калиной:

- Он, конечно, баламут ещё тот, но без него, однако, скучновато чтой-то…

И тут, как в сказке, калитка распахнулась, и явился Петяй собственной персоной. Он приближался по тропке и лик его наполнялся всё большим смущением. «Хитрован», - усмехнулся Виквик и не смог разобрать: чего больше в нём колыхнулось – удовлетворения или досады.

- Здравствуйте, господин, - произнёс Петяй и выжидательно уставился на Виквика с подножия крыльца, как бы говоря этим, что не решается идти дальше без дозволения.

- Чтой-то за высокопарность такая?

- Да вот не знаю… провинился вроде я … только не помню, в чём… мне надо норму пития снизить, ты прав.

- Ну слава те – хоть в этом прогресс. Но подхалимаж твой я уловил. Не обессудь.

- Так вы прощаете меня, господин?

- А за что, если ты не помнишь?..

- Ну… скажете, может… - И Петяй вынес из-за спины руку с двумя бутылками. - В распивочном процессе, так сказать…

 

- Нет, на войну я тебя с собой не возьму. Не возьму и не проси…

- Почему? - Петяй перестал жевать.

-  Не хочу отвечать за твою жизнь. Да и дочка твоя сиротой может остаться.

- И потом, - заметил в возникшей у Петяя паузе-раздумье, - быт наш мирный бывает покруче иной войны…

- Чего-о?

- Да того! С чего ты взял, будто война – панацея от всех остальных бед. На войне одна подоплёка – корысть власть имущих и богатеев. А бытовуха, между прочим, способна довести любого до суицида... как бы это сказать… бескорыстно. Сам себя укокошишь и не разберёшься…

- Смакуешь? - с презрением вскидывается Петяй на Виквика, который, сделав маленький глоток, поставил свой стакан. - Когда говорят пьём – это значит: пьём до дна!

- А вот мой дедушка говаривал… погоди, дай доскажу. Потчевать можно, неволить грех.

 - Ты это говорил уже! Да и чихать мне на твово дедушку! - и Петяй сплюнул в сковороду, из которой закусывал. - Наливай!

- Позвони прежде.

- Куда?!

- На кудыкины горы. Кто сегодня за тобой должен приехать? Ты же отпустил машину…

- А-а… да.

И Петяй стал названивать… Однако и на сей раз, несмотря на ругань и угрозы, никто не откликался на его требования. Отчего он взвинтился ещё шибче…

- И ты меня не повезёшь? - впился он гневным взором в глаза Виквику.

- Нет. Пешком надёжней. Да и денег у меня нет на штрафы. Тебе тут всего час до зазнобы. Прогуля-аешься, протрезве-ешь…

Виквик вышел во двор по малой нужде, а когда воротился, Петяй неожиданно ударил его в дверях. Успел уклониться, но кулак напавшего всё ж скользнул в верхней губе. Машинально Виквик ударил сам и увидал, что глаза у Петяя помутнели, и пожалел его и не добавил до полной кондиции. И зря, потому что Петяй быстро пришёл в себя, толкнул противника в грудь и бросился в распахнутую дверь…  От толчка Виквик сел на стул и тот под ним рассыпался. Однако тут же вскочив на ноги, Виквик успев ладонью стукнуть по затылку убегающего и тот сразу с верхней ступеньки нырнул, как пловец в воду, в темень ночи…

Через полчаса, успокоившись, Виквик сказал себе вслух:

- А ведь замёрзнет, гад! - И, взяв фонарь, спустился с крыльца. Пловец лежал носом в траву. Виквик заволок его в кухню и уложил на коврик…

Оставив в кухне свет включенным, всю ночь Виквик дремал в полглаза на диване в комнате, потому как опасался, что Петяй очнётся и чего-нибудь учудит, и едва начало светать, растолкал храпевшего…

- Подъём!.. А ну просыпайся, чмо болотное!

- А чо такое? - Петяй, как и ожидалось, стал разыгрывать ничего не помнящего. Правая сторона лица у него сильно выдавалась в бок. - Чего такое я опять сделал? Ты скажи. Не томи.

- По дороге. Могет быть. Идём, провожу…

Пока шли до основной трассы, Виквик время от времени повторял:

- Ай-яй-яй… ай-яй-яй…как же так?..

Петяй сутулился и помалкивал.

- Ну всё, дальше шагай самостоятельно. Исключительно вдаль…

У поворота обернулся: Петяй всё также сидел на корточках посреди дороги и взирал перед собой невидящим взглядом. Ему  явно было плохо.

«Ничего, опохмелится…»

 

***

Когда Виквик сбросил свой очередной опус в интернет, от Петяя полетели непрерывные звонки. А поскольку Виквик трубку не брал – стали досаждать сообщения:

«Вик, будь другом! Убери моё ФИО! Сильно ты меня умыл, брат. Я сам, разумеется, виноват, но… Пойми правильно. Семья, дети… Не молчи, ответь».

«Умыл ты меня, красава. Зла не держу, но сильно ты вдарил. Позвони».

«Отыгрался, да? Дурак ты!»

И так далее.

Виквик внял просьбе Петяя и заменил имя персонажа в своём опусе на…

 

Через неделю Петяй опять звонил и просил вернуть его ФИО в сеть... Типа: лучше так, чем никак. И уже за невозвращение обиделся вусмерть. И об этом, само собой, послал сообщение автору… Непосредственный, в общем, человек.

 

 

… в среду следующей недели Виквик отправился… нет, не в монастырь… на этот раз в Сирию.

 

10.

А в пятницу Петя Кубарев сидел в кабаке со своими друзьями – Гошей и Восторженным Вованом, – и на правах предводителя, по своему обыкновению, разглагольствовал:

- Я их хорошенько проучил, вовек не забудут. По всей даче сопли ихние с кровью вперемешку!.. размазал. По всем стенам. Пищали, точно крысы защемитые… защемётые…

- Которым хвост прищемили, короче, - помог образованный Вован услужливо.

- Да, именно. Но! - Петяй поднял оба указательных пальца и с наигрышем сумрачной решимости процедил: - Но я хочу ещё вот чего. Чтоб они извинилися передо мной! Слёзно! За то, что руку на меня первыми подняли… Особенно этот, журналюга!

- За что? - не понял Гога. - И кто?

Вован же сообразил сразу и, уже не пряча глаз, поглядел на распухшую щеку своего предводителя.

- А если не захочут?

- Ты чо!.. Главное, чтоб я хотел.

- Но… как же они, размазанные по стенам?.. - опять не понял Гога. - Не догоняю, ей-бо, - и сложил ладони у подбородка, мимически извиняясь за свою недогадливость.

- Вот подлечатся пусть, поправятся и – заставлю. За жабры обоих возьму!.. Или ты меня не знаешь? Валандаться с такими хмырями я не буду! - Петяй перевёл тяжелый прищур на Вована и тот втянул голову в плечи. - Или ты рассчитывал,  стишатам твоим он дорожку откроет? Да хрен тебе! Как же, поспособствует, держи карман ширше. На что ты ему нужен?

- Да нет… чего там. Дружба дороже.

- Вот то-то же.

- Слушайте, - как видно, маясь от неудовлетворённого любопытства, проныл Гога, - меня-то хоть посвятите… Секреты какие-то слошняком…

- Никаких секретов. Я про этого писаку… Про этих то есть… обоих буду линчевать!

- А-а! Ну и давай головы им оторвём на фиг!.. - И споткнувшись как бы, уточнил: - А нам за это ничего не будет?

- Болтать не будешь, то ничего…

- А когда я болтал?

- А щас чего делаешь?