Отрывок из романа "ПО КРАЮ"
...С приходом 1950 года, жизнь в нашем посёлке, потихоньку стала меняться в лучшую сторону. В сосновом бору на холме построили пекарню, а в 1952-ом начальную школу и больницу. Появилась наконец и почта.
"Жить стало лучше, жить стало веселее,"-шутил будучи в хорошем расположении духа дед, повторяя знаменитое выражение Сталина, и было непонятно, издевается он над этой цитатой "Отца народов" или говорит вполне серьёзно.
В этом же 1952-ом произошли события, которые полностью перевернули в общем-то до этого доброжелательные отношения, посеяв страх, недоверие и даже ненависть между большинством коренного населения Рычажного и ссыльными.
Началось всё с ареста нашего соседа литовца Яна Дринкунаса и его жены Марии. Сам по себе арест, по тем временам, был, конечно,явлением обычным. Но с Яном и его женой дело обстояло несколько иначе. Дело в том, что на них донесли двое местных, Стерлегов Трофим и его закадычный дружок Михаил Колобродов.
Вот как это случилось: Как то в один из субботних вечеров, эти двое изрядно набравшись ещё днём, завалились с ведром бражки к Дринкунасам в гости.
Жена Дринкунаса, как водится в таких случаях, накрыла стол. Сели, выпили, поговорили в основном о работе. Все трое работали в одной и той же бригаде по заготовке леса.
Поругали, как это обычно бывает, начальство. Поругав начальство незаметно перешли на политику, самую больную и опасную тему для ссыльного. Вспомнили Ежова, Берия. Заговорили о Сталине.
Ян, совсем потерявший чувство меры и осторожности от выпитой бражки, встал, прошёл в соседнюю комнату, откуда через минуту появился с портретом генералиссимуса в руках.
-Жопа грузинская!-глядя осоловевшими глазами на генералиссимуса выругался он и сломав сильным ударом об колено деревянную рамку портрета, швырнул изображение "Отца народов" в горящую печку.
-Эй! Ты чё делаешь?! Морда нерусская!-вскочил из-за стола, опрокинув ведро с остатками бражки, пьяный Стерлегов. Колобродов схватил его за рукав пиджака. Насильно усадил назад за стол. Стал успокаивать. Объяснять, пытаясь избежать конфликта, что Ян не со зла "сжёг" Виссариона. Что просто одурел от крепкой бражки.
И может быть всё бы этим и закончилось, не пророни Дринкунас совсем уж обидную хотя и справедливую фразу: Грузин этот, Трофим, тобой "задницу подтирает", а ты ещё за него глотку дерёшь! Дурак ты! Понял?!-сказал он.
Это было, конечно, уже слишком. Обиженный Стерлегов перевернув стол, бросился на Дринкунаса. Колобродов бросился их разнимать. Заорали напуганные дети. Мария, выскочив во двор, стала звать на помощь соседей. В это время Ян, мужик не из слабых и не из трусливых, недолго думая так въехал Стерлегову по уху, что тот моментально впал в полуобморочное состояние. Досталось заодно "на пироги" и ни в чём не повинному Колобродову.
На следующий день утром, эти двое, движимые злобным чувством мести, заявились в посёлковый совет. Председатель поселкового совета Владимир Васильевич Щербаков, молча выслушал их рассказ и конечно сразу понял, какие серьёзные последствия грозят Яну Дринкунасу. Яна он знал лично, впрочем как и всех остальных ссыльных.
Ему очень не хотелось давать ход этому случившемуся по пьянке инценденту. С осторожностью и большим дипломатическим искусством он принялся уговаривать Стерлегова и Колобродова помириться с Дринкунасом. Колобродов по натуре человек незлопамятный и в глубине души считавший, что во всём случившемся есть изрядная доля и их вины, готов был забыть эту неприятную историю, но со Стерлеговым дело обстояло совсем иначе.
-С ним мириться?! Да ни за что! Он сука, Виссарионыча "сжёг"! Вы****ок!-грязно ругался он нисколько не стесняясь Щербакова. Пускай ответит за это! Сволочь!-исходил он злобой, осторожно трогая левое, распухшее до размеров чайного блюдца ухо.
Было понятно-этот на мировую не пойдёт.
Щербаков достал чистый лист бумаги, положил на стол перед Стерлеговым, подвинул чернильницу с ручкой, сказал, с брезгливой усмешкой глядя на его распухшее ухо: Пиши.
-А чё писать то?-Стерлегов слегка растерялся.
-Пиши: Начальнику Шестаковского районного отделения МВД тов. Бережко К.М.
от гражданина Стерлегова Т.А. проживающего по адресу: Село Рычажное ул. Труда
№8.
Заявление
Доношу до вашего сведения...
-А дальше, по порядку, как всё произошло. В конце сегодняшнее число и год поставить не забудь и это- распишись,-в голосе Щербакова прозвучало откровенное, которое он даже не посчитал нужным скрыть, презрение.
Так история эта стала достоянием НКВД и сразу же закрутилось беспощадное страшное колесо Советского правосудия, подминая и размалывая человеческие судьбы.
Яна Дринкунаса суд приговорил к высшей мере наказания. Приговор был приведён в исполнение на территории Кировской областной тюрьмы. Жену его, Марию, тоже судили, и отправили по слухам в Казахстанские лагеря, а оставшихся без родителей детей увезли и сдали в Кировский областной детдом.
В конце этого же месяца, почти сразу после суда над Яном и Марией, исчез Стерлегов.
Надо сказать что особого переполоха в его семье вначале это не вызвало. Стерлегов и прежде пропадал по несколько дней, а иногда и недель, пьянствуя в Шестаково или в Слободском с такими как и он сам выпивохами до тех пор, пока у него не кончались деньги. Но на этот раз всё случилось по другому. Через неделю и два дня его вздувшийся, почерневший, уже слегка тронутый тлением труп, нашли в лесу за рекой. Наткнулся на него житель посёлка Летский рейд, охотник Осташёв.
Опознать его было фактически невозможно. И только жена, по одежде, и другим только ей известным приметам, подтвердила, что мёртвый является её мужем.
Приехавший из Шестаково вместе со следователем и тремя миллиционерами судебно-медицинский эксперт, диагностицировал насильственную смерть, через перелом шейных позвонков. То, что это было делом рук человека, сомнений как у эксперта так и следователя, не вызывало. Кто-то свернул Стерлегову шею. Но кто?
Началось следствие. Следствие длилось почти год но безрезультатно. Убийцу так и не нашли.
В квартире Дринкунасов жила теперь новая семья ссыльных. Их привезли и поселили в нашем бараке, почти сразу после ареста Яна и Марии.
До ссылки они жили в Саратове. Константин Исаакович Шеин глава семейства, по профессии инженер-строитель , занимал там должность управляющего одного из крупных строительных трестов области. И, наверное, надеясь на свой высокий пост, поимел дерзость отказать какому-то важному чину из Саратовского НКВД в поставке стройматериала для дачи, которую тот строил на противоположном берегу Волги недалеко от города Энгельса.
Лучше бы он этого не делал. За эту свою необдуманную смелость ему вскоре пришлось заплатить двадцатьюпятью годами ссылки в "места не столь отдалённые".
И можно без преувеличения сказать, что ему ещё крупно повезло, если в такой ситуации можно говорить о везении, ведь обвинили его за "вредительство", а за подобные "шалости", в то суровое время, можно было очень даже запросто схлопотать "вышку".
Жена его Людмила Михайловна вместе с шестилетней дочерью Верой, последовали, разумеется ни секунды не раздумывая, за ним. Так с берегов знаменитой Волги они попали на берега столь же знаменитой здесь, реки Вятки.
Теперь среди многонациональной семьи ссыльных, впервые в нашем посёлке, появились и евреи.
Приживались они на новом месте очень тяжело. Оно и понятно. Прежде всё-таки эта семья жила в большом городе, и судя по рассказам Людмилы Михайловны, материально ни в чём не нуждалась. А тут нищета, глушь. Весной и осенью непролазная грязь. Зимой морозы до сорока, а придёт лето, комарьё житья не даёт.
Константина Исааковича несмотря на его образование и большой опыт работы руководителем, определили простым вальщиком леса, на лесоповал.
Кто работал на валке леса знает, что представляет собою эта работа. Даже физически здоровым, выносливым мужикам приходилось нелегко, а Константину Исаакиевичу, с его хилым телосложением и полной неприспособленностью к физическому труду, приходилось вдесятеро труднее. Но надо отдать ему должное, никто и никогда не слышал от него ни единого слова жалобы. А Людмила Михайловна устроилась на работу в пекарню. В пекарне в то время работала и моя мать.
Мы подружились с нашими новыми соседями, буквально сразу после их вселения в бывшую квартиру Дринкунасов.
Между Констатином Исааковичем и моим дедом, так по крайней мере казалось мне, несмотря на их громадное различие в физических данных было очень много общего. Оба обладали сильными характерами, а в упрямстве Константин Исаакович даже превосходил деда. Может быть это и ещё страсть к игре в шахматы сблизили их настолько, что почти всё своё свободное время они проводили вместе.
Я в свою очередь подружился с Верой, дочкой Константина Исааковича.
Мне нравилась эта весёлая, неугомонная девочка. Нравились её длинные, чёрные ресницы. Огромные тёмно-зелёные, с лукавой задоринкой глаза. Её, отдающие под солнцем синевой, кудри. Мне нравилось как она смеётся, как говорит, как ходит. Одним словом мне нравилось в ней всё.
Как-то раз, играя вдвоём во дворе в прятки, я спрятался в поленницу, стоявшую за углом барака. Она быстро нашла моё убежище Выудила меня оттуда за руку. Шутя прижала к стенке барака и хохоча сказала: Хочешь поцелую?!-и тут же, не дожидаясь ответа, чмокнула прямо в губы.
Я был ошарашен, на миг от неожиданности потерял дар речи, в глазах моих потемнело, а на губах ещё долго оставался солоноватый привкус её упругих, влажных губ.
Появление этой девочки с тёмно-зелёными глазами в моей, до сих пор, нормальной жизни, резко изменило не только меня, но и отношение моих приятелей-сверстников ко мне. Они стали сторониться меня. Не звали, как прежде, купаться на Вятку. Не брали с собой на прогулки по окрестным лесам. А если я подходил к ним, играющим во дворе в лапту, в чижика или городки, то моментально прекращали игру, всем своим видом и поведением давая понять, что я здесь лишний.
Вначале это злило меня, но я ничего не мог поделать. В глаза, что причиной этому являлась моя дружба с девчонкой, они мне не говорили. Видно побаивались, зная мой крутой, скорый на расправу, как у деда нрав. Впрочем доводить дело до драки мне не хотелось самому. К чему? Ведь ничего дурного ни Вере, ни мне они не делали. Даже не дразнились, как это обычно бывает, в таком возрасте. Ну, а если не хотели со мной водиться, то это в конце-концов их личное дело. Но всё-равно было очень обидно, что даже мои лучщие приятели: Мишка Соколов и Васька Зарубин избегают встреч со мной, а если уж столкнутся на улице, или где-нибудь на берегу речки, то делают вид, что я для них пустое место.
Казалось бы, что их явно недружелюбное, можно даже сказать враждебное отношение ко мне, должно было поставить меня перед вопросом выбора: Они или Вера? Но вопрос этот даже никогда не вставал передо мной. Отказаться от дружбы с Верой, несмотря на всю мою привязанность к ним, было выше моих сил.
Продолжение следует