Встреча

          


 
Сергей брел на восток, уже потеряв счет дням, голодный, измученный, в постоянном напряжении быть схваченным и расстрелянным. Второй раз ему удалось убежать из концлагеря, и понимал: третьего раза уже не будет.
Позади остались асфальтированные дороги Германии, под ногами лежала Польша. Он пробирался лесами, полями, избегая дорог, селений, питался ягодами, грибами. Однажды ему удалось поймать несколько мышей – это был праздник. На его счастье была теплая осень, и земля еще не успела остыть.
В Польше было тихо, но именно эта тишина настораживала. Однажды она его подвела – и первый побег провалился: он увидел мужчину, который косил траву, подошел к нему, чтобы спросить дорогу. Тот настороженно смотрел на него, но протянул ему кусок хлеба, показал косой в сторону реки, которая уходила в лес. А через несколько километров его догнала полиция, избила и на грузовике доставила в новый концлагерь. Измученные, голодные люди дробили камни и загружали в товарные вагоны. В дождливый вечер, когда поезд тронулся, набирая скорость, он, пользуясь темнотой, вскочил в последний вагон, распластался на груде камней и, на крутом повороте, когда вокруг замелькал густой сосновый лес, утопая в болоте, бросился на землю.
И опять его преследовала тишина, но он уже не радовался ей, как в прошлый раз. Пытался разговаривать сам с собой, но говорить вслух было опасно.
Он остановился на опушке леса. Впереди было поле, которое надо перейти, чтобы попасть в соседний лес на востоке - он ближе к родине еще на полкилометра. Но расстояние было под открытым небом – надо дождаться ночи. Он углубился в лес, сгреб к кусту листья и лег. Хотелось есть и спать, хотелось просто жить, а для этого надо беречь силы. Лежал на спине, разбросив руки, и не шевелился. Сосны шептались о чем-то с ветром. Лучи солнца, раздвигая кроны деревьев, пробивались к земле и согревали опавшие листья, отдавая им свои краски.
Вдруг Сергей почувствовал, что кто-то есть рядом, притаился, и начал всматриваться. Треснула ветка, и из-за кустов показался человек. Один, и, видимо, он тоже ни с кем не хотел встретиться: об этом ясно напоминала его ободранная одежда, заросшее лицо и осторожные движения. Человек медленно подошел к краю леса и застыл в задумчивости. Затем опустился на землю и замер в тени кустов у дороги.
«Ему тоже надо перейти поле, и он будет ждать темноты, - догадался Сергей. – Но кто он? Может, как и я, советский солдат, который пробирается на родину. А может…», - посмотрел на деревья, словно ожидая от них ответа. Но лес молчал, греясь в умирающих лучах солнца. Или прятал в себя эту тайну.
И вот они оба теперь таились от людей, друг от друга, ждали, когда исчезнет солнце, и на землю обрушится темнота – только ночью можно перейти открытое для посторонних взглядов поле. А пока было светло, и они оба замерли в тишине ожидания, когда можно продолжить движение навстречу к  желанной жизни. Было еще так светло, что и в тени кустов он отчетливо увидел светлые, слегка вьющиеся волосы, ниспадающие на высохшее от голода лицо с курносым носом. И решил, что это свой человек, истинный волжанин. Но постоянные опасности делают человека осторожным, и Сергей не спешил выйти из своего убежища. Терпеливо ждал. В наступающей темноте кусты скрывали незнакомца, и от этого становилось все тревожней.
Нарастающий ветер пробивался в лес и кружил рядом, теребя листья под ним. А сосны угрюмо молчали. Сонно закаркали вороны, а солнце все еще упорно отталкивалось лучами от земли, но не спешила покинуть ее. На помощь надвигающейся темноте пришли набухшие тучи. Лениво продвигаясь по небу, они приближались к уходящему солнцу, и так же лениво, бездумно наползали на него. Сосны бились в этом месиве, но его лучи уже увязали в нем. Порой некоторые из них и достигали земли, и тогда становилось на мгновенье вновь светло и уютно. Сергей с замиранием сердца следил за их борьбой – он был на стороне туч, ему нужна была темнота ночи. И новые тучи, словно понимая его, такие же тяжелые и неуклюжие, наползали на солнце, и их становилось все больше. И вот они захватили его и понесли куда-то далеко-далеко за край земли. Сразу стало холодно и неуютно.
Сергей посмотрел в сторону, где сидел незнакомец. Тот стоя курил и тоже следил за борьбой солнца и туч. Он почувствовал запах дыма, и закружилась голова – вот бы хоть одну затяжку…
А мужчина тихо стоял и курил, не подозревая, что за ним уже столько времени следят. И Сергей уверенно понял, что и он ждет темноты – это вселило в него уверенность. Но кто он? И стоит ли открыться? А если и он пробирается на восток – как хорошо было бы им вдвоем. Двое – это четыре глаза, можно одновременно видеть все стороны света. Двое – это четыре руки, и тепло другого тела, когда, засыпая, будешь согреваться им – нет ничего на свете драгоценней человеческого тепла. Двое – это два сердца, если одно начнет сдавать – второе поддержит его. И каким бы измученным оно ни было, в каждом сердце найдется несколько лишних ударов для другого.
А человек продолжал курить, нетерпеливо ожидая темноту, но видно было по всем его движениям, что он очень спешит. «Надо подойти к нему», - решительно сказал себе Сергей, и осторожно, чтобы не спугнуть его, неспеша двинулся навстречу. Человек, обнаружив его, встрепенулся, как испуганная птица, и застыл в тревожном ожидании. Его успокоило, что незнакомец был один. Он приблизился и прижался к сосне, в ожидании. Между ними оставалось несколько метров. Сергей отчетливо увидел большие синие глаза и дружественно улыбнулся. Взгляд человека чуть вздрогнул и потеплел: то, что не могло передать движение, открыли глаза.
Они оба замерли и улыбались, тепло и глупо. Только где-то там, в глубине сердца, они понимали почему: давно отвыкли разговаривать вслух. Молчали. И одновременно, словно сговорившись, сделали первый шаг навстречу друг другу.
- Здравствуй, друг!
- Гутентаг, фреинд!         
Произнесли они одновременно, и словно ток прошел между ними: пальцы их еще не успели коснуться, как они резко одернули руки и сделали прыжки в сторону. Сжали кулаки и приготовились к защите. В одно мгновенье в них проснулся инстинкт их далеких предков. У немца в руках был зажат камень, Сергей схватил палку. Они молча застыли друг перед другом в предельном напряжении. Сергей почувствовал, как пальцы обвились вокруг палки и врезались в ладонь. Но первым нападать никто из них не решался: не было сил, смелости, а, может быть, сдерживала та минута встречи, когда они в молчании улыбнулись друг другу.
- Вербис ту? – нарушил первым напряжение Сергей.   
- Кто ты? – словно эхом откликнулся ему немец по-русски.
За два года плена Сергей выучился понимать по-немецки. А незнакомец знал русский. Это смутило их еще больше.
- Иду к своим, - по – русски ответил Сергей.
- И я пробираюсь к своим, - по-немецки ответил незнакомец.
- Откуда?
- Оттуда, - он показал в ту сторону, откуда пришел Сергей.
- Куда?
- Домой.
- Где твой дом?
- В Кёльне. А твой?
- В Смоленске.
- Почему мы тогда с тобой идем в одну сторону.
- Видимо, кто-то из нас перепутал направление.
- Кто же?
- Это и надо нам выяснить.
- Откуда ты идешь? – спросил Сергей.
- С Урала.
- А я с Германии.  Как у нас там?
- Готовятся к победе. А у нас?
- К поражению! Так и должно быть, - заговорил радостно Сергей. – Человек должен приходить в другую страну только как гость. Кто с мечом к нам придет – от меча и погибнет. У каждого человека есть своя родина, а земля дает ему все необходимое для мирной жизни.
- Да, - помолчав, ответил незнакомец, - люди мира должны жить в мире и согласии. Давай знакомится. Меня зовут Генрих.
- Меня Сергей. Дай закурить.
Генрих раскрыл перед ним кисет, оторвал листок от газеты, сложенной по размеру сигареты, и протянул Сергею. Они закурили. Вечер опустился на землю, и наступала темнота, такая  нужная им для продвижения по своему маршруту и встречи с родиной.
Они разговорились, мешая русские и немецкие слова – и понимали друг друга.
Генрих у себя на родине был преподавателем немецкого языка в школе, любил литературу и музыку, играл на скрипке. Началась война – и его забрали на фронт. Разве человек идет добровольно убивать другого человека. Как можно любить Шиллера и Бетховена и быть участником кровавых дел. Но за отказ идти на войну – расстрел, за дезертирство – расстрел. А человек хочет жить. Для этого и создал его Господь. Сколько один человек может лишить жизни других людей…сотни. А какое он имеет право, не только убивать, а просто обидеть другого человека. Но как мы сами, люди, устроили наш мир: издеваемся над другими людьми, грабим и убиваем. Он понял суть этой войны, и принял решение: в одном из боев сам сдался в плен. Его отправили в лагерь на Урал и  заставили добывать уголь. И он делал все это в меру своих сил, принимая, как расплату за свой грех. Но плен есть плен, рядом с ним погибали в этом жестоком нечеловеческом труде сотнями заключенные, вне зависимости от того, где его родина: власть уничтожала и своих людей, как и военнопленных. И в золотой клетке птица бьется грудью о клетку, чтобы вырваться на свободу. И он убежал. Теперь пробивается на свою родину, где у него семья, друзья, на то место на земле, где выпало ему жить волею судьбы. Но сейчас его никто не заставит взять в руки оружие, чтобы убивать – об этом он скажет детям в школе, и теперь будет говорить так, что его будут понимать они все. Он видел людей в другом государстве, делил вместе с ними все беды, и понял: и в ней власть, провозгласив себя народной, строит его издевательством над своими же людьми…
Ночь подходила к концу, звезды падали на землю, чтобы поутру рассыпаться росой. Тучи, которые унесли солнце, временами наползали на небо, пытаясь утопить в себе звезды, но это было им уже не  под силу – слишком много было звезд, и, озлобленные, грозно насупившись, они уползали за горизонт и исчезали. Утренняя прохлада давала себя знать. Они сидели, спинами прижимаясь, друг к другу, и молчали. Каждый о своем.
Начинало светать. Они определили, кому в какую сторону надо идти – в разные, значит – прощаться. Теперь это было страшнее, чем в первую минуту их встречи. Но у каждого из них была своя родина, и она ждала их. Ждала день и ночь, как мать, которая всегда ждет своего и умершего ребенка, надеясь на чудо. Матери рождены для того, чтобы всегда ждать своих детей – и сыновья должны помнить об этом. 
А где-то за лесом, на поляне, уже все ярче возникал свет, толкая впереди себя темноту и очищая пространство. Просыпались птицы, деревья, и крестьяне, чтобы засветло выйти в поле и собрать урожай. Не спали лишь солдаты на фронтах – они готовились убивать своих противников.
Но они сидели, наслаждаясь теплом друг друга, и не могли оторваться. Прощаться - срывать последний взгляд с того, кого покидаешь. И он со временем растает где-то у тебя в памяти – а им хотелось запомнить этот миг на всю жизнь. В этом огромном мире встретились две судьбы, такие похожие и разные.
В каждом прощании всегда есть что-то мужественное – оно и помогает людям расстаться. На время, надолго, навсегда. 
- Возьми, - Сергей протянул Генриху обломок железа, который заменял ему нож.
- А это тебе, - в руках Генриха был кисет.
В небе таяли последние звезды. Первые проблески света уже разорвали темноту, густую, надежную – в ожидании темноты они и встретились. Уходила темнота – уходили и они – в разные стороны. Две правые руки нашли друг друга и задержались на мгновенье, теплые и сильные.
И они разошлись, каждый в свою сторону, уходили в утро, которое властно входило в жизнь нового дня. Утро, какое бы оно ни было, дождливое или солнечное, несет людям свет. А оно вставало над лесом, над полем, над миром, огромное и властное, будило людей и заставляло их жить. И люди, разбуженные утром, встречали день на ногах.       
1961 г.