Сагит Фаизов
Пнинакотека: отдел черепов и космических шлемов
«Он вел подробный дневник, заполняя его шифрованными стихами, которые потомки, как он надеялся, когда-нибудь разберут…» В. Набоков «Пнин».
Замечено, что Тимофей Пнин, герой романа В. Набокова с названием «Пнин», и автор-повествователь находятся с очень странных отношениях, в сумме которых повествователь почти отождествляет себя с героем, но все же как бы не решается признать себя в нем. Попытка аналитической реконструкции отношений между повествователем и его персонажем десять лет тому назад была предпринята Геннадием Барабтарло, но завершилась она, на мой взгляд, неудачей, громоздкие философические обобщения переводчика, по существу, сводились к сентенции о всемогуществе авторской фантазии [1].
Зашифрованный текст романа остался не распознанным переводчиком, пишущим литературоведческие тексты, не прочитан он и другими авторами, пишущими о Набокове [2], но только дешифровка скрытых смыслов, закодированных в открытом тексте, может ответить на вопрос о степени родства между Пниным и повествователем и на другой, более откровенно заявляющий о себе на страницах романа: об идентичности Пнина самому себе.
Думаю, с ответа на второй вопрос и следовало Барабтарло начать цепь рассуждений в дискурсе «Пнин - Набоков». Ведь, Пнин, тыкающийся на своем автомобильчике то в одну канаву, то в другую при поездке на дачу Кукольникова, и Пнин, уверенно обыгрывающий всех соперников в крокет на той же даче, храбро обгоняющий грузовик на последней странице романа, это разные Пнины, - личности, принадлежащие разным психотипам. Пнин, который едет в Кремон с тремя текстами и исключивший таким образом вероятность утраты нужного текста, и Пнин, который привез в Кремон не тот текст, - разные люди. Пнин, который додумался водрузить вентилятор над ванной, не тот Пнин, который позже приготовит отличный крюшон, или пунш, и вымоет посуду, разбив лишь один бокал. Один Пнин постелил в кабинете R турецкий ковер и совсем другой вытащил из-под ног Фальтернфельса в том же кабинете пакистанский ковер. И пр.
Многочисленность Пнина показана автором и через хронологию «его» пребывания в Вайнделле. В 5-й части второй главы повествователь пишет: «Потом, после его переезда в Вайнделл в 1945 году, полдюжины лет прошло без встреч и без писем. Впрочем, время от времени он получал о ней вести. Недавно (в декабре 1951 года) его друг Шато прислал ему номер психиатрического журнала…» Но в 1-й части третьей главы о том же времени (для которого декабрь 1951 г. – «недавно»): «За те восемь лет, что Пнин провел в Вайнделлском колледже, он менял жилища - по тем или иным причинам (главным образом, акустического характера) - едва ли не каждый семестр» («полдюжины» предшествующей хронологической констатации – шесть лет). Далее в 4-й части той же главы подтвержден восьмилетний срок пребывания в Вайнделле: «До 1950 года (а теперь уже 1953-й, - как время-то летит!) Пнин делил с Миллером» (кабинет). Но в том же 1953 г. Пнин «отправился в зал периодики и просмотрел новости в последнем (суббота, 12 февраля, - а нынче вторник, о небрежный читатель!) номере русской газеты, с 1918 года ежедневно выпускаемой в Чикаго русскими эмигрантами», - а читатель повествователю не поверит, поскольку суббота 12 февраля имела место быть в 1955 г., в 1953 г. день 12 февраля пришелся на четверг. Во вторник после 12 февраля 1955 г. наступит 15 февраля, в тот же день, во вторник 15 февраля, должна состоятся первая лекция повествователя в Вайнделлском университете, в тот же день уедет из Вайнделла Пнин, на то же число приходится его день рождения, в тот же день закончится роман. Но по хронологии, заявленной в открытом тексте, этот вторник приходится на февраль 1955 г. (в 4-й части шестой главы начинается первый, осенний, семестр 1954/1955 учебного года), на тот февраль, двенадцатым числом которого датируется давным-давно прочитанная Пниным чикагская газета. Эта нелепость усугубляется тем обстоятельством, что Виктору, сыну Лизы, перед поездкой к Пнину шел пятнадцатый год: поскольку он родился летом 1940 г., а приехал в Вайнделл на пасхальные каникулы 1955 г., то есть в апреле (Пасха западных церквей 10 апреля), то из этого следует, что его приезд имел место после отъезда его мнимого отца из Вайнделла [3].
Множественность Пнина нашла отражение и в сквозном мотиве белки: «белка» находится в коррелятивной связи с лексемой «белок», в английском – «protein», и в лексеме вычитывается «Протей» – имя героя древнегреческой мифологии, способного изменять свой облик [4]; когда Пнин помогает белочке попить, актуализируется представление о том, что Протей является добрым людям в виде воды (вторая проекция белки – жизнь вообще, поскольку «protein», и аминокислоты, - носитель жизни).
Если В. Набоков сделал Пнина «множественной личностью» и едва отделяет его от себя, то какой читаемый принцип скрепляет однофамильцев Пниных, помимо места работы и фамилии? – аналогичный, например, заболеванию диссоциативной идентичности Вивиан Дамор-Блок в романе «Лолита» [5]. Таких принципов два, они грамматико-морфологического происхождения, и связаны друг с другом. Первый заложен в фамилии отца формального прототипа набоковского героя – поэта Ивана Петровича Пнина (XVIII – начало XIX вв.), сына фельдмаршала князя Николая Васильевича Репнина. Иван Петрович, незаконнорожденный сын фельдмаршала, по обычаю своего времени, получил урезанную фамилию своего отца. Но отпавший формант «Ре» коренной фамилии превратился в концепте Набокова в латинскую приставку «re» со значениями «повторение», «воспроизведение» и используется им как основание для воспроизведения и тиражирования Тимофея Павловича Пнина в количестве, отвечающем замыслу романа. Второй принцип покоится на неудовлетворительной и не способной к конечному удовлетворению фрагментарности фамилии Пнин, что позволило Набокову предлагать самые разные варианты полной фамилии того предка Тимофея Павловича, который лишь наполовину признал следующего предка («тот предок» - в случае с Тимофеем Павловичем не фельдмаршал, иначе он бы об этом знал, но «тот предок» еще и необязательно русский, поскольку у Тимофея Павловича есть «тетушки» в Прибалтике, да и на коренных российских территориях немало иностранцев оседало с давних времен). Следующий этим двум принципам Набоков, тем не менее, помнит, что фамилия «Пнин» может быть и целостной – с происхождением от прозвища «Пень» (об этом подробнее - в одной из следующих статей). Помимо поэта Ивана Петровича Пнина, поэта и писателя Владимира Владимировича Набокова, у Тимофея Павловича есть и другие уверенно прочитываемые проекции, среди них наиболее очевидная – советский историк академик Лев Владимирович Черепнин (который ко времени написания романа еще не был академиком, но уже носил звание профессора).
Пнин и Черепнин.
Основная проекционная составляющая на профессора Черепнина – актуализация смысла «череп» в облике Пнина:
- «Пожилой пассажир, сидевший у одного из северных окон неумолимо мчавшего вагона, рядом с пустым сиденьем и лицом к двум другим, тоже пустым, был никто иной, как профессор Тимофей Пнин. Идеально лысый, загорелый и чисто выбритый, он казался, поначалу, довольно внушительным - обширное коричневое чело, очки в черепаховой оправе (скрывающие младенческое отсутствие бровей), обезьянье надгубье, толстая шея и торс силача в тесноватом твидовом пиджаке» (первые строки романа; «черепаховая» оправа, «идеальная лысина» и отсутствие бровей – о «черепной» составляющей облика Пнина, с параллельным генезисом, без черепаховой оправы, - от портрета «Тимофея» работы Яна ван Эйка [6], от него же «нос картошкой», который появится позже);
- «Череп это шлем космического скитальца. Сиди внутри, иначе погибнешь» (гл. 1, ч. 2; несобственно-прямая речь, повествователь говорит за себя и за Пнина);
- «И когда ему, наконец, установили протезы, получилось что-то вроде черепа невезучего ископаемого, оснащенного осклабленными челюстями совершенно чужого ему существа» (гл. 2, ч.4; о Пнине).
Дополнительная проекционная составляющая – коррелятивная связь дней рождения Пнина и Черепнина. День рождения Пнина, обозначенный «старым» стилем (3.02.1898) и день рождения Черепнина, обозначенный «новым стилем» (12.04.1905) имеют одно и то же конечное числовое значение, равное 4 (с предшествующим 13); при этом конечные числовые значения дня рождения Пнина по «старому» и «новому» стилям, равные 4 и 7, образуют числовой ряд 47 с подразумеваемым 1947 годом, которым датируется защита докторской диссертации Черепниным, по теме «Русские феодальные архивы XIV—XV веков», и получение им ученого звания профессор. О том же годе напоминает том 19 советского «Золотого Фонда Литературы» за 1947-й год, неудачно заказанный Пниным в университетской библиотеке; ошибочный заказ Пнина, указавшего том 18, который у него уже был, вместо тома 19, имеет своей проекцией преемственность между российской исторической и литературоведческо-медиевистической школами XIX-XX веков в понимании повествовательных исторических источников, или литературных памятников (том 18 подразумевает начало четырехзначных дат XIX века, том 19 – XX века, включая советский период историографии России и изучения истории ее литературы)*.
Вернер фон Браун.
Фамилия «Черепнин», помимо самостоятельной проекции «Л.В. Черепнин», наделена факультативной функцией подкрепления проекций фамилии «Пнин» и персоны Пнин на персоны и объекты, маркировавшиеся эмблемой «череп» и смыслом «череп» в действительности, вне романа. Важнейшая персона такого рода – Вернер фон Браун, германский, позже, с 1945 г., американский, конструктор ракет, реактивных двигателей самолетов, изобретатель ракеты «ФАУ-2» в нацистской Германии, с 1956 г. — руководитель программы разработки межконтинентальной баллистической ракеты «Редстоун» (а также ракет на его основе — «Юпитер-С» и «Юнона») и спутника серии «Эксплорер», позже – директор Центра космических полетов НАСА, руководитель разработок ракет-носителей серии «Сатурн», космических кораблей серии «Аполлон», руководитель американской лунной программы. Именно его ракета впервые в мире вышла в космос (1944) [7].
В романе он - основная проекция Тимофея Павловича Пнина. Семантическое проекционное пространство «черепа» распространяется и на Брауна в силу того, что он в Германии носил звание штурмбанфюрера СС, а подразделения СС «Мертвая голова», охранявшие концлагеря, и 3-я танковая дивизия СС имели своей эмблемой изображение черепа. С «мертвоголовыми» Брауну приходилось сотрудничать, поскольку на курируемых им оборонных предприятиях работали заключенные из концлагерей, в частности, из Бухенвальда [8]**. Коричневый цвет лица Пнина – актуализация цвета рубашек гитлеровских штурмовиков и фамилии «Браун» («коричневый», нем.).
Такой соматический признак Пнина, как «торс силача» перенесен на него из облика Брауна («толстая шея» - от Черепнина, «журавлиные ноги» происходят от прозвища современника Пушкина Филиппа Вигеля и черепа-«Ибикуса» повести А. Н. Толстого «Приключения Невзорова, или Ибикус») [9].
Другие линии родства между Пниным и Брауном:
- начало работы Пнина в Вайнделловском университете приходится на 1945 г., в том же году Браун и его группа прибыли в США;
- вставные «челюсти» Пнина подразумевают игру слов, которая относится к Peenemюnde, ракетному центру на берегу Балтийского моря, где разрабатывалось и испытывалось вооружение, создававшееся Брауном для вермахта: если «Peene» читать как английское «pine» («сосна»), то с учетом того, что в немецком языке «сосна» и «челюсть» обозначаются омонимом «der Kiefer», а «mundе» это «устье» и «рот», название «Peenemюnde» может быть прочитано как «челюсть во рту»;
- те же вставные челюсти во второй проекции: в 1944 г. Браун был арестован гестаповцами за «пораженческие высказывания» по доносу женщины-стоматолога;
- те же вставные челюсти в третьей проекции: «Одно время Ибикус привязался по ночам сниться: огромный, сухой, стоял в углу, скалил зубы» (из упомянутой повести А. Н. Толстого);
- в составе первой группы немецких ракетчиков, прибывших в США, было 7 человек, числовое значение первых букв названий трех улиц Creek Street, Cliff Avenue, Todd Road (CCT), которые упоминаются в связи с переездом Пнина на Тодд-роуд, равно 7 (на необходимость учета первых букв названий трех улиц указывает выделенная автором буква «Т» с числовым значением 3) [10];
- эта группа после прибытия в США некоторое время находилась близ Бостона на базе разведывательного управления армии США в форте Стронг в Бостонской бухте – школа «Сен Барт», в которой учился Виктор, сын Лизы Боголеповой и Эрика Винда, находилась близ Бостона (у Виктора и его родителей есть свои проекции, пересекающиеся с проекцией «Браун»);
- на гербе города Выжиск, откуда происходит Вернер Браун, изображено дерево, неизвестно какого рода (у него силуэт сосны, но «сосна» герба наделена листьями), – в тексте романа о дереве возле крыльца дома на Тодд-роуд: «И высокое листопадное дерево, которое Пнин (береза-липа-ива-тополь-дуб-осина) не умел обозначить, роняло большие, сердцевидные ржавые листья и тени бабьего лета на деревянные ступени открытого крыльца» (гл. 6, ч. 4);
- на чаше, которую Виктор подарил Пнину, изображены лилии, один из символов Богоматери Марии, - супругу Брауна звали Мария, Абердинский полигон, где группа немецких специалистов, прибывших в Америку с Брауном, разбирала документы, вывезенные из Германии, находится в штате Мэриленд, именование которого имеет источником название поселка «Святая Мария», основанного в 1634 г. (на тот же штат, столица Аннаполис, проецируется город Албанополис, в котором казнили св. Варфоломея);
- «Затем он подержал руку в некотором удалении от окна. «Температура однородна?» Джоан метнулась к радиатору. «Жутко горячий», - парировала она. «Я спрашиваю, нет ли здесь воздушных потоков?» «О да, воздуха у вас будет предостаточно. А вот здесь ванная - маленькая, но только ваша» (гл. 2, ч.1; Пнин присматривается к квартире Клементсов)***.
Роберт Годдард.
Проекции Вернера Брауна в романе сопутствует проекция Роберта Годдарда, американского физика-ракетчика, первым в мире запустившего ракету, летающую на жидком топливе, чьи изобретения ощутимо повлияли на конструкторскую деятельность Брауна. Основной носитель проекции – Виктор. Ряд энигматических маркировок, адресованных Брауну, подразумевают и Годдарда, который родился близ Бостона, работал на Абердинском полигоне, умер в 1945 г. (успев ознакомиться с ракетой ФАУ-2) [11].
Признаки родства Виктора и Годдарда:
- об изображении на фронтоне здания школы «Сен Барт»: «Под этим геральдическим орудием, напоминавшим скорее нацеленную ввысь морковку, отполированные буквы английской готики выводили "Sursum"» (гл. 4, ч. 4; «sursum» - «ввысь», а «геральдическое орудие», похожее на морковку, - ракета);
- «Пнин-пунш», приготовленный в подаренной Виктором чаше, включал в себя мараскин, вишневое вино, - Годдард впервые задумался о полете в космос, когда, будучи еще юношей, обрезал ветки вишен в саду;
- упоминание 14-летнего возраста Виктора перед упоминанием родинки, гл. 4, ч. 2, актуализирует 14-летний разрыв в возрасте между Пниным и Брауном;
- Лиза, влюбленная в некоего Георгия, в ходе беседы с Пниным о помощи Виктору говорит «увы, я уже помогаю Георгию»; по смыслу этого высказывается получается, что Пнин должен помогать Виктору в силу того, что бывшая жена Пнина помогает своему любовнику; на самом деле, она не столь цинична и говорит о своей помощи Виктору, за которым скрывается Годдард: формант «дард» фамилии конструктора может быть прочитан как американизированный вариант венгерского имени «Дьёрдь» («Георгий»);
- перед приездом Виктора в Вайнделл Пнин сообщает условному сыну свои приметы, «чтобы быть признанным» - об ожидаемом Брауном-Пниным признании со стороны Роберта Годдарда заслуг Брауна в ракетостроении в 1945 г. (их встреча не состоялась, Годдард умер за месяц перед прибытием Брауна в США).
Роберт Годдард получил воплощение в романе также в виде памятника - «превосходному библиофилу и слависту Джону Тэрстону Тодду (чей бородатый бронзовый бюст возвышался над питьевым фонтанчиком)», который при жизни «навестил в девяностых годах гостеприимную Россию, а после его смерти книги, которые он во множестве вывез оттуда, тихо спланировали на дальние стеллажи»: Годдард в Россию не ездил, Набоков здесь припоминает 19 октября юного Годдарда (пушкинский день) и вишни того же дня (чеховский мотив), а также Эдуарда Константиновича Циолковского, в 1890-х годах интенсивно разрабатывавшего теорию ракетных полетов, Сергея Королева, запустившего в 1933 г. свою жидкостную ракету (в молодые годы Королев занимался планеризмом). В форманте «Thur» («Тэр») второго элемента антропонима «слависта» отразился день рождения Годдарда: «thur» - краткое обозначение четверга в английском языке, 5 октября 1882 г. был четверг. В целом «Тэрстон» – фонетически близкое замещение названия серии американских ракет «Редстоун», разработанных Вернером Брауном (так Набоков напоминает о годдардовском наследстве в творчестве немецко-американского изобретателя, в американском ракетостроении и космонавтике; вообще память Роберта Годдарда высоко почитается в США, его автобиография в 1969 г. побывала на Луне – с «Аполлоном-11»)****.
Продолжение следует.
Cноски и примечания.
*См. о состоянии историографии средних веков истории России и изучения средневековой русской литературы, включая летописи, преемственности между исследовательскими школами XIX и XX вв. в моих статьях на proza.ru и в ЖЖ sagitfaizov
**Для справки: фрагмент черепа Адольфа Гитлера хранится в одном из архивов России.
***Есть и другие признаки родства Пнина и Брауна.
**** Есть и другие признаки родства Виктора, Тодда и Годдарда.
1. См.: Геннадий Барабтарло Разрешенный контрудар (ст-я 2003 г.): http://magazines.russ.ru/zvezda/2003/4/bart.html
Многими своими наблюдениями Барабтарло здесь показывает, как не должно анализировать произведения Набокова. Вот один, почти анекдотичный, пример. Барабтарло пишет - по поводу двух сквозных мотивов романа: «Оба этих тематических провода, белка и призма, пересекаются в шестой главе, где Пнин с жаром доказывает, что pantoufles Золушки не хрустальные (стеклянные, verre, по-французски), как обычно и ошибочно полагают, следуя испорченному тексту сказки, но меховые, то есть отороченные беличьим мехом (vair). Отметим еще, что Чарльз Николь (исследователь. – С. Ф.) видит неслучайное, по его мнению, соположение почтовой карточки с изображением Серой Белки, которую Пнин послал Виктору, со стеклянною вазою “Золушкиного (пепельного) оттенка”, посланной Виктором в подарок Пнину несколько месяцев спустя». «Неслучайность» пересечения здесь ничему не помогает, объяснения «неслучайному» пересечению у Барабтарло нет. Между тем, пересечение случайное, точнее, его вовсе нет, поскольку Набоков в описываемом эпизоде напоминает о кристаллинах хрусталика глаза, органической, или белковой, структуре – в силу своей особенной приверженности к теме кристаллов, переходящей у него из одного романа в другой. Цитированному фрагменту предшествует рассуждение: «Но есть как будто и иное соответствие между посещением белкой очередной главы и очередным несчастием Пнина, только что приключившимся или имеющим скоро произойти. Во второй главе это особенно ясно видно, когда Пнин встречает на пути белку в то самое мгновение — мгновенно исчезающее, когда он вдруг почувствовал, что еще чуть-чуть, и он разрешит наконец основную загадку бытия, подоплеку всей вселенной (его бытия, его вселенной, разумеется), найдет ключ, отпирающий смысл его существования — состоящий, быть может, в том, что он сам есть создание превосходного сочинителя правдоподобных мирозданий, чему настойчивое появление белки служит доказательством и красноречивой приметой*». В следующем фрагменте, уже процитированном, действительно, есть ключ: «Большая часть белков, содержащих кристаллиновые домены, характеризуются как кальций-связывающие белки, имеющие новый кальций-связывающий мотив «греческий ключ» (выписал из Википедии, ст-я «Кристаллины»). Второму цитированному фрагменту предшествуют, абзацем выше, рассуждение Барабтарло и цитата из Набокова: «Наконец, в седьмой (главе. – С. Ф.) эта тема (как и многие другие) подвергается пересмотру, да и вся заключительная глава может быть рассмотрена как составная метафора этого ряда образов, как бы огромное зеркало, в котором жизнь Пнина отражается с неуловимой степенью искажения. “Здесь мы наблюдаем сдвиг фокуса, — пишет Набоков в своей лекции о романе Пруста, — и это смещение производит радужную грань: это особенный прустовский кристалл, сквозь который мы читаем его книгу. ...Пруст призматичен. Его назначение — вернее, назначение этой его призмы — преломлять, и, преломляя, воспроизводить мир ретроспективно”». Барабтарло подходит к пересечению, перекрестку, мотивов белки и отражений, припомнив и кристалл, и ключ, но подзабыв о свойствах и областях локализации кристаллов (и не различая хрустальные и зеркальные отражения).
*То есть Пнин должен страдать-перестрадать и прийти к выводу, что он создание Набокова. Я бы предложил более интересную модель такого философствования по поводу литературных загадок: ходил Пьер по Бородинскому полю, ходил, тут ядра летают, эскадроны наступают, едва ему шляпу с головы не сбили, да и задумался: что это я здесь делаю? – Поднял Пьер с земли горячее ядро, взял под мышку да и пошел босиком в Ясную Поляну – выяснять отношения с автором.
2. См., в частности: Шадурский, В.В. Владимир Набоков и Иван Пнин // http://www.straipsniai.lt/ru/V_Nabokov/page/4192 (ст-я 2000 г.); Е.В. Падучева, Е.В. Игра со временем в первой главе романа В. Набокова «Пнин» // http://lexicograph.ruslang.ru/TextPdf2/nabokov_2.pdf; Анисимова, Е. Е. Наследие В. А. Жуковского в художественном языке романов В. Набокова («Приглашение на казнь», «Лолита», «Пнин») // (ст-я 2015 г.);
Романова, Г.Р. Философско-эстетическая система Владимира Набокова и ее художественная реализация: период американской эмиграции (автореферат докторской диссертации по филологии, 2005 г.) //
3. Выехав из местечка близ Бостона, Виктор должен проехать 300 миль на северо-запад, чтобы попасть в Вайнделл. На реальной карте в 300 милях к северо-западу от Бостона находится город Потсдам.
4. В романе «Лолита» о Клэре Куильти: «Сущий Протей большой дороги».
5. Cм.: Сагит Фаизов Лолита и множественность // http://www.proza.ru/2015/09/10/12; см. также в ЖЖ sagitfaizov
6. Ван Эйк упоминается в романе, без припоминания портрета «Тимофея»; портрет представлен в сети.
7. Cм. о нем: https://ru.wikipedia.org/wiki/Браун,_Вернер_фон; https://ru.wikipedia.org/wiki/Полигон_Пенемюнде; https://de.wikipedia.org/wiki/ Peenem;nde-West
8. Об СС: https://ru.wikipedia.org/wiki/
9. Ф. Вигель в молодости носил прозвище «Ивиков Журавль» («Ивик», или «Ибикус», - персонаж древнегреческой мифологии), «Ибикус» - фантом, преследовавший героя повести – Невзорова.
10. О числовых значениях букв см. в Википедии, ст-и «Кириллица», «Греческий алфавит». В текстах мистификационного происхождения буквы функционируют как носители чисел, но ряд букв древнерусского и современного русского алфавита не имеют числового значения. Сумма числовых значений букв слова, задействованного в поле кодировок, составляет первичное числовое значение этого слова (например, 5, 2 и 1 вместе составят 8, в имени Ева, в частности). Последовательное суммирование чисел осуществляется, в большинстве случаев, до получения показателя из одного числа. Сумма чисел первичного значения, если она больше десяти, составляет промежуточное числовое значение слова, если она двузначная (например, 11 или 99), сумма двух чисел промежуточного значения является конечным числовым значением слова, если она не больше десяти (например, 11-2, но 99-18, следующее преобразование приводит к конечному числовому значению, равному 9). Числовые значения словосочетаний, предложений и дат учитываются точно таким же образом. Нули в вербально-числовой энигматике имеют факультативное значение и учитываются только по предписанию контекста. В отдельных случаях числовой ряд букв слова не требует суммирования, как правило, при кодировке числовых данных самостоятельного значения. Например, слово «арка» с числовым рядом 1121 может подразумевать дату 1121-й год. Написание одного и того же слова в старинных текстах или текстах «под старину» может варьироваться в зависимости от того, какое числовое значение следует получить, за счет применения той или иной графемы (графем) одной и той фонемы («и» или «i», «о» или «омега», «е» или «ять», «ф» или «ферт», «кс» или «кси», «пс» или «пси») или нарочитых ошибок.
11. См. о нем: https://en.wikipedia.org/wiki/Robert_H._Goddard; есть меньшая по объему ст-я в русскоязычной Википедии.
Иллюстрация: бабочка с автографом В. Набокова на крыльях, дизайнерская разработка С. Фаизова (исходные изображения, бабочки и подписи «В. Набоков», находятся в общественном достоянии).
Переводчик текста романа, представленного в приведенных выше цитатах, - Сергей Ильин, перевод издания 1993 г. (lib.ru/NABOKOW/Pnin.txt).
Опубликована 15 декабря 2015 г.