- А это ты, Петрович? Давненько не было.
Как всегда, он зашел с чёрной обтёрханной хозяйственной сумкой с торчащими донками*.
- Хворал я маленько, лёгкие застудил. В сорок третьем сутки в холодной воде просидел и ничего, а тут...
- Слышал я про твои ночные приключения.
- Шо, СашкО мой растриндел? Небось, лодку запретил давать? Так я без лодки порыбачу. Вон с мостика брошу доночки, бычков потаскаю.
- Никуда твои бычки не денутся, садись, рассказывай.
- А шо рассказывать, если ты уже всё знаешь? Встал отлить, лодку шкивануло, ну и я, бултых...Мне не впервой за бортом полоскаться. Первый раз в Империалистическую, будь она не ладна. Я тогда на линкоре «Императрица Мария» матросом служил. Пошел в гальюн*, а тут, как бабахнет...в общем, я свою надобность уже в воде справлял. Много братвы утонуло, а мне повезло.
- Петрович, ты давай не увиливай, байки твои морские я уже все наизусть знаю, ты мне лучше скажи, кто тебя в этот раз спасал.
- Кто-кто? Пацаны. Байдарки вышли на тренировку в 8 утра...
- Так ты всю ночь до восьми утра на лодке висел?! А вылезти не пробовал?
- Как не пробовал? Всю ночь только и делал, что пробовал.
- Ну, ты даешь! Слава Богу, вода сейчас не холодная.
- Водичка-то не холодная, да только воспаление схватил. Двухстороннее.Знаешь,как меня СашкО ругал за то, что сразу не поплыл к берегу. Для меня полмили – как фокстрот для тёти Цили.
- Так чего же ты полоскался всю ночь?
- А лодка?! Лодку значить бросить и скоренько спасать свою жопу?
- Лодку, Петрович, списать можно, а таких ценных кадров, как ты, раз-два и обчёлся.
- Мне Сашко то же самое сказал, только маленько покруче. Ладно, давай чайку по десять капель глотнем и пойду рыбачить.
Чайком Петрович называет крепчайший самогон, настоянный на ореховых перемычках.
- Закусь у меня - сам знаешь какая, - Петрович высыпал на газету десяток сушенных бычков, - ты чисть, а я разолью.
- Ишь ты, какие пузатые!
- Это у меня «мартовичок» задержался. Полнёхоньки икры!
- Ладно, Петрович, за что пить будем?
- Мы что первый раз с тобой чаевничаем? За братиков моих, за морячков.
- За моряков!
Мы выпиваем, не чокаясь, и я вижу, как у Петровича начинают влажнеть глаза. Сейчас снова будет рассказывать про «Императрицу Марию» или про то, как его в Отечественную немецкая подводная лодка торпедировала. Но он молчит.
И я молчу, смотрю на этого сухого, просоленного и обветренного всеми ветрами старика и думаю о том, сколько процентов правды в его байках. Ну, не может один человек столько пережить и столько успеть! Что-то здесь не так. И Александр Иванович, внук его, он на водной станции «Авангард» самый уважаемый тренер, тоже предупредил, чтобы я ни в коем случае не выдавал деду лодку. А еще сказал, чтобы не слушал его байки. Так и сказал: «Не пей с дедом, он, когда выпьет лишку, таких баек тебе понарассказывает, Джек Лондон отдыхает». СашкО любит деда, но его раздражает, что он «вечно здесь ошивается», ну и, конечно, «чаепития» в боцманской...
- Петрович, очнись! Ты как на флот попал?
- Сам же говоришь, что слышал сто раз мои байки.
- Ничего, послушаю в сто первый.
- В 14-ом мы с отчимом уголь возили в порт, он кочегаром на паровозе был, а я у него - вроде помощника. Однажды пока уголь сгружался, я тайком на турецкий пароход залез. У меня давно мысля была сбежать в Стамбул, я даже кулек сухарей за пазухой носил, на всякий пожарный. Пробрался я на «турка» на этого и закопался в угольной яме. Не знаю, сколько я просидел там, может сутки, а может, двое...Сухари кончились, а мне пить охота, хоть помирай. Ну, я и вылез оттуда. Кочегары турецкие, как увидели меня чумазого, аж лопаты побросали. Притащили к капитану, сидит жирная турка и лыбится. Даже попить не дали, заперли в трюме до самого Стамбула. В Стамбуле меня турчина своему приятелю продал, тоже капитану. Так я попал на контрабандистскую шхуну.
- А сколько тебе было?
- Шестнадцать. Вот так и началась моя морская жизнь. Год юнгой отходил, а потом тюрьма. Поймали нас с контрабандным грузом. Мы в Одессу чулки шелковые и табак гнали, а назад – оружие. Вот нас и сцапали...Ты фонарик мне еще не стырил?
- Будет тебе фонарь, не торопи. На следующей неделе схожу к путейцам, там у меня кореш работает.
- Только, гляди, чтобы он, как у стрелочников был! С ним рыбачить ночью – одно удовольствие. Ладно, пойду на мостик.
Петрович вышел и забыл свою сумку с донками, хватаю и бегу догонять.
- Ты куда собрался, рыбак хренов?! Может удочки возьмёшь?!
Петрович хитро улыбается.
- Я это специально, чтобы ты проводил старика, а то споткнусь ненароком. Жди этих спортсменов!
Мы останавливаемся на краю мостика и он долго шарит в сумке.
- Всё, отрыбачил, пошли дальше чаевничать! Банку с червями дома оставил.
- Ну, ты даешь! Дам лопату, копни речного.
- Да я, если честно, и ловить-то не очень сегодня настроен. Справа, вот здеся еще побаливает.
Мы возвращаемся в боцманскую, Петрович достаёт початую бутылку. Тем временем я выуживаю из холодильника два вареных яйца и кусочек ветчины. Сейчас с нас можно писать картину «Рыбаки пьют чай». Стоящие у стены вёсла, куча канатов и якорей, спасательные жилеты...
Работаю я на железной дороге, водно-спортивная станция «Авангард» - моя летняя подработка, дежурю пару раз в неделю, выдаю лодки, подновляю краской номера.
- Ты бутылку убери со стола, а то, не дай Бог, Сашка твой зайдет или начальство.
- Сашка уехал со своими на соревнования.
- Э-эх, серьёзный у тебя напиток, Петрович! Давай, трави байки.
- Не надоело? Ладно, давай про Врангеля расскажу.
- Про Врангеля я уже сто раз слышал.
Эту байку Петрович мне уже рассказывал и я помню всё наизусть. Когда они гнались на канонерской лодке за Врангелем, а тот смотался из Севастополя на крейсере «Адмирал Корнилов»...
- Расскажи лучше, как тебя фриц торпедировал.
Из всех морских баек Петровича эта более-менее смахивает на правду.
- Слушай, если не надоело. Наш эсминец сопровождал караван, а фрицы сидели на дне, ждали. Первая торпеда в кормовой отсек попала, я уже в воде был, когда вторая подошла, я её своими глазами видел, подо мной прошла. Нас со всего экипажа человек сорок до камышей доплыло. А вода не то, что сейчас. Градусов 14, не выше. Повисли на камышах и дрожим, а фриц с берега бьёт по нам из минометов. Вечером осветили, суки, ракетами и молотят без перерыва. Сижу, как жаба в красной водице, почти всех братишек побил фриц. Ну, думаю, хоть так, хоть так помирать...
Полез на берег, а ног не чувствую, омертвели ноженьки. Ползу вдоль берега, гляжу - впереди ещё морячок с нашего эсминца, ещё один... Нас со всего гвардейского экипажа семеро выползло к своим. Потом в госпитале ещё четверо Богу душу отдали...
- Давай, хлебнем за братков моих.
Мы пьем за моряков, а потом долго молчим. Петрович провалился в какие-то свои воспоминания, а я подумал о фонаре: «Обязательно схожу к путейцам. А ещё нужно поговорить с Александром Ивановичем, когда он вернется с соревнований, не нравится мне Петрович, не долечили старика.»
Через неделю я притащил на «Авангард» новенький железнодорожный фонарь. Увидел Александра Ивановича и с радостной улыбкой пошел навстречу.
- Как выступили?
- Как всегда. Я до конца не был, пришлось вернуться.
- Вот, передайте деду с наилучшими пожеланиями.
- Что это?
- Фонарь для рыбалки.
- Отрыбачил дед, вчера похоронили.
Я растерянно стоял на берегу с железнодорожным фонарём в руке и от досады, что не успел, хотелось зашвырнуть его подальше в воду.
Прошли годы, я уже стал забывать водно-спортивную станцию «Авангард», но однажды забрёл в Музей Судостроения и Флота. Шёл между экспонатами, останавливаясь подолгу возле макетов парусников и боевых кораблей Черноморского флота. И тут сердце ёкнуло, гляжу и не верю своим глазам. Глядит с фотографии Петрович, только молодой и красивый, а рядом форма висит морская с орденами и медалями, кортик... читаю о подвигах его, как будто, он сам мне в который уже раз рассказывает свои "морские байки", глотаю слёзы, а губы шепчут: "Прости, Петрович".
донка* - короткая удочка для донного лова.
гальюн*- туалет на судне.