Почём орехи?

Гусляков Геннадий Парфёнович

Нынче как никогда тайга преподнесла свой очередной сюрприз. Богатый урожай кедрового ореха. У кого транспорт, да и кому не лень все добыли. Добыли не только для себя, но продать можно. Ореха много и себестоимость его быстро и здорово упала. Приемосдаточная цена дошла до сорока рублей за килограмм. По такой цене добывать и продавать орех совсем стало не выгодно, а если чуть завысишь цену начинают ворчать: - «Дорого, дорого, в городе-то по сорок». Совсем забыли, что весной себестоимость ореха была триста пятьдесят рублей за килограмм. Ни в два, ни в три раза, а в семь раз дороже и брали. Вот и задело меня вот это: «Дорого, дорого». Кто хоть раз был в тайге и добывал кедровую шишку, тот никогда не скажет дорого. Иной раз правда заедешь и идет все как по маслу. Шишка хорошо облетает и погода сопутствует, и таежную дорогу, которая вся в ухабах,  лужах, камнях, кореньях, крутой подъем и спуск, порой кажется, что кто-то специально все эти препятствия нагородил, чтобы проверить мастерство водителя, преодолеешь нормально. Ну, а как получилось в последнюю поездку. Последняя называть не будем, как-то не браво звучит. Будет называть крайней. Вот значит заехали в тайгу вечером, чтобы пораньше с утра начать работать. Разбили лагерь, сготовили ужин и наступила темнота. Ужинать пришлось с фонариком. Улеглись спать с мыслями о предстоящей работе завтра. И что вы думаете? Просыпаемся мы утром. Мать честная! Ё-моё! Снегу выпало сантиметров пятнадцать. Так как лист с деревьев не облетел, снег на них налип шапками, пригнув до самой земли. Так, что передвигаться по лесу было не так-то просто. Стали ждать милости от погоды ветерка или солнышко что бы выглянуло, чтобы быстрей согнали снег с деревьев, но ни того, ни другого не было, только небольшими хлопьями падал снег. Попробовали бить шишку, но оказавшись обсыпанными с ног до головы снегом отказались от этой затеи. Подождав до обеда решили что, дальше ждать нечего и нужно уезжать домой не добыв ни одного мешка шишек. Мокрый снег на дороге и крутой спуск, кто был в Омулевом хребте, тот представил, что мне пришлось преодолеть. Спустились вниз и дорога пошла лучше, и я расслабился, чего не надо было делать. Машину мотануло по глине под косогор и она накренилась и вот - вот должна обракинуться. Выпрыгнув из машины я ухватился за дверцу, не давая ей перевернуться. Ту же самую операцию проделал мой напарник Саша. Наших сил, а скорее веса тел, только, только хватало удержать машину. Долго бы нам пришлось висеть с другом на дверцах, если бы не Куналейские мужики, которые следом за нами выезжали из тайги на ГАЗ-66. Большое им спасибо. Жалею только об одном, что не было фотоаппарата с собой. Желто-белая тайга! Как мы висим на дверцах машины. Уникальные снимки бы получились. А шишки добудем как-нибудь в другой раз, зато налюбовались осенней тайгой во всей ее красоте. Ну, это-то еще цветочки, а вот какой случай произошел с Павлом Григорьевичем. Павла Григорьевича уже давно нет. Редчайшей души человек, и он я думаю, разрешил бы мне опубликовать этот случай, так как, ничего плохого в этом нет. А было это при социализме, даже не годы застоя, а раньше. Дети: Борис, Славка, Валентин делили в ограде кедровую шишку, раздавив ее притвором ворот. Шишка была еще зеленоватая. Сосед угостил. Он вчера из леса приехал.
- Не мог хотя бы по одной дать, да ладно, завтра сам привезу. – решил Павел Григорьевич. С вечера собрал харчи в котомку, два пустых мешка привязал к багажнику. Чуть только забрезжил рассвет, а Павел Григорьевич уже давил на педали. Путь не близкий сорок километров. Последние три километра пришлось заводить велосипед в гору. На дороге не бросишь же, вещь дорогостоящая. Вот и табор. Землянка. На таборе никого нет. Сварил чайку, набрав воды из ручейка, который бежал здесь же рядом.
- Ну, время до темноты еще есть. Пойду колот найду, да постукаю. После удара Павла Григорьевича. Больше пяти и не падало. Неспелая шишка падает плохо. Заморочачило и с неба полетели капельки дождя. Вроде бы дождь, и не дождь, а трава все равно стала мокрой и вымочила сапоги Павла Григорьевича.
- Ну, маленько осталось до пол мешка. Все равно добью. Ладно, на табор надо идти, когда ноги в сапогах стали совсем мокрыми и захлюпало. – Решил Павел Григорьевич.
Сапоги поставил на камни, которыми была обложена железная печурка подсохнуть. Ну и они зараза и подсохли. Когда на утро распахнул двери землянки, обомлел. Снега выпало по колено. Усевшись на порожке давай одевать сапоги. Но ноги в сапоги не лезли, ни в правый ни в левый, ни с портянкой, ни без портянки. Кожу на сапогах до того стянуло, что ни одеть. Пришлось яловые сапоги выбросить. Двадцать семь рубликов стоили тогда. Босиком по снегу не пойдешь. Без выходных ситуаций нет, и Павел Григорьевич выход из нее нашел. Отпоров от телогрейки рукава, надел их на ноги, завязал веревками. Телогрейка теми временами стоила двенадцать рублей. Повесив на рамку, разделив на двое мешок с шишками начал выбираться с хребта. В низине по дороге глинистая грязь и велосипед пришлось везти в руках. Глубокой ночью Павел Григорьевич до смерти уставший, грязный, злой добрался до дома. Утром на работу. И на завтра про шишки не вспомнил, навалилась какая-то работа. Так и не сощелкал ни одной.  Все ребятишки повытаскали. Вот Павел Григорьевич идет в воскресенье по центру, а около магазина бабка Куналейская орехами торгует.
- По чем орехи? – спрашивет он.
- Так двадцать копеек стакан.
- Мне один. – И подает ей две монеты по пятнадцать копеек. Она подает сдачи десять копеек. А он ей говорит.
- Не хай, не надо сдачи. Уж я то точно знаю сколько они стоят.
Да не умеем мы деревенские ни мясом, ни картошкой торговать. Не знаем мы истинную цену своего труда.
Продаем Все очень дешево.