Март

Виталий Волобуев
Он попытался маленькой лопатой разрыть снег и вырваться из снежного плена, но удалось проехать всего несколько метров, потом трактор остановился и уже не двигался ни взад, ни вперед, несмотря на все Ивановы старания.

Иван понял, что домой ему сегодня не попасть. Колёса трактора наполовину скрылись под снегом и между ними шумела мутная вода. «Черт меня дёрнул сюда лезть», — подумал он, обругал себя, что не поехал краем поля, пожалел озимые. А теперь что? Идти пешком? Но вода в балке разлилась, а сапоги у него не охотничьи.

Позади, примерно в километре, светились огоньки колхозных домов. Туда и пошёл Иван, тем более, что он уже знал куда.

Сегодня днём телятница Люба совершенно неожиданно сказала: «Приходи вечером ко мне». А Иван стушевался и ничего вразумительного ответить не мог. Конечно, когда он несколько раз помогал погрузить ей навоз, он всё-таки видел где-то в тумане будущего эту встречу. Но так скоро?! Было от чего стушеваться.

Однако теперь выбора не было — в сапогах хлюпало, брюки вымокли, хотелось есть. Предчувствие женщины и связанных с этим уюта, тепла, боролись в нём с боязнью огласки — дом не деревенский, на лестничной клетке мог встретиться кто-то из знакомых. Но возвращаться уже не хотелось.

Люба была дома. Дети играли в другой комнате и Иван их не видел. Не до того. Он сел на стул и не знал, что делать и что сказать. Он понимал что лучше всего в этом случае говорить и говорить, не обращая внимания на то, что говорится — это его часто вывозило.

И он стал рассказывать, как он ехал, как застрял, как пытался выехать. Он старался не останавливаться, чтобы не замолчать совсем, и наконец, успокоившись, понял, что теперь всё пойдёт хорошо — он «вошёл в колею».

Так и вышло. Люба налила супу и села рядом, подперев щеку. Иван ел и размышлял. Суп ему не нравился, хотя Иван был голоден. Он заметил, что в чувствах, которые он испытывал, преобладало любопытство. Это открытие его развеселило. Люба налила воды в тазик — «Ноги, небось, мокрые». И вправду, подошвы были сморщенные, тёплая вода показалась Ивану самым лучшим, что он мог здесь ожидать.

Говорили мало. Сказывалась неожиданность Иванова визита. Он был уставшим, и ещё одна мысль вертелась в мозгу — будет ли мороз — воду он не слил. Решил, что в случае чего сходит — недалеко. С тем и успокоился.

Люба стелила постель, а Иван смотрел на неё и думал: «Что меня сюда занесло? Захотелось приключений? Говорят, к ней часто муж наведывается... Но не уходить же в конце концов?» Он встал, обхватил Любу сзади, стесняясь своей неумелости, и повалил на постель. Она не отбивалась, но было ясно, что это ей не понравилось. «Не можешь, не берись», — обругал себя Иван. Она вышла и он стал раздеваться. Постель была приготовлена на двоих — Иван понял это по разложенному дивану.

Он лёг под одеяло и притих. Впервые он ночевал у «вдовушки» и это наполняло его особой какой-то радостью. Вот только он не знал, как поступить — пойти к ней или ждать? А вдруг она детей укладывает. Из постели вылезать не хотелось, он решил подождать и не заметил, как уснул.

Приснилась Валька, бывшая невеста. Они на чьей-то свадьбе, заночевали у бабуси. Впервые вместе в такой обстановке. Она боится, не подходит. Он под одеялом, видит её в проёме двери, видит сквозь рубашку её худенькое тело, стройные ноги, томится, зовёт. Вот она подходит... наклоняется...

Иван проснулся. Рядом сидела Люба, в рубашке, с распущенными волосами, тело под рубашкой дышало теплом. Иван сглотнул слюну и положил руку на колено.

— Люба, ты?
— Спи-спи, ты устал, ты так сладко спал, я сидела, смотрела.
— А ты не хочешь ко мне?
— Не могу я так... сразу. Ты же в первый раз у меня. Ещё придёшь. Ты поспи, а я посижу с тобой, мне надо привыкнуть...

Иван хотел возразить, но сон, усталость и близкое тепло женщины сморили его. До утра он уже не просыпался.

Люба пробудила его в пять часов, как он просил. Посмотрел в окно, вроде морозило. Он сразу вспомнил про воду и стал поспешно собираться. Сапоги так и не высохли, и Люба предложила ему свои. Выданы они были для работы и от Ивановых не отличались даже размером. Он не раздумывал. Выйдя на улицу, немного успокоился. Мороз был небольшим. Пошёл к трактору.

Иван шёл и думал о своей ночёвке. С одной стороны было обидно, что так по-глупому уснул, а с другой — кто знает, как могло обернуться. Ещё бы опозорился. Он решил больше не ходить к ней. Стыдно, да и не так всё это представлялось Ивану.

Воды под трактором не было. За ночь она ушла и подморозило. Иван завёл трактор и, к удивлению, он пошёл сразу, хоть и с небольшой пробуксовкой. Иван вывернул в поле и поехал домой.

Поспавши ещё часок дома, собрался на работу. Дома сказал, что ночевал у друга.
 
Ребята стояли у сварки и о чём-то оживленно говорили. Иван подошёл, поздоровался. Серёга, тракторист с погрузчика, хитро посмотрел на него и, обращаясь к ребятам, нарочито громко сказал:

— А я-то думаю — чьи это сапоги у Любашиной двери стоят? Теперь понял. Ну Иван, ну тихенький... А ну-ну, покажь сапожки.
— Ладно вам. Я вчера застрял и сам не рад. Снег мокрый, набило... — он стал рассказывать, как он буксовал, надеясь увести разговор от Любы.

Но Серёга не унимался:

— Знаем, знаем, где ты застрял. Ты про снег не заливай. Ну и как? Витёк вот говорит — она дело знает.
— Что ж спрашиваешь? — Иван смутился. — Конечно, спать не пришлось. Давай да давай...

Ивану не хотелось врать, но ведь правде никто не поверит, а поверят, ещё хуже, и он продолжал смаковать подробности, вспоминая, что рассказывал в таких случаях сам Серёга. Ребята остались довольны и, расходясь, хлопали Ивана по плечу, как бы признавая его теперь за мужика.

Ивану досталось вывозить навоз из телятника. Любы не было и он решил грузить сам. «Вот влип, — думал Иван, — она тоже хороша — выставила сапоги за дверь. А теперь выкручиваться пришлось — самому тошно. Хоть бы было что — не так обидно...»
 
— Здравствуй.

Люба подошла неслышно. Иван вздрогнул.
 
— Ну, как добрался? Выехал?

Она взяла вилы и стала кидать навоз на тележку. Иван постоял и тоже стал грузить. Молчали.

— Сегодня приедешь?
— А ты снова сапоги за дверь выставишь?
— Ты же холостой, чего боишься?
— Так не было же ничего?
— Опять я виновата?

Иван покраснел. Люба, заметив это, перестала грузить и засмеялась. Потом подошла к Ивану и тихо сказала:

— Ты вчера пришёл, мне так хорошо, спокойно было. Мужчина всё-таки в доме.

Иван опять стал кидать навоз. Ему польстило, что она назвала его мужчиной.
 
— Мне сегодня молоко везти, — сказал он, — вернусь поздно.
— Я подожду, мне всё равно ещё сено надо сложить.
 
Вечером Иван ходил по коровнику и торопил доярок. Он прикрикивал на них, угрожал, что не повезёт молоко, если они будут «тянуть резину». Доярки хоть и огрызались, но слушались — мужик! И одна только Ленка Артёмова, подружка Любы, не огрызалась, подмигивая Ивану. Но он не замечал.

 1982