Сагит Фаизов
Солнцедар* Набокова и табак Гарбатых из Лиды
Представьте себе: живет в городе Лида Виленской губернии [1], Российская империя, бедная еврейская семья Гарбаты-Розенталь, главу семьи зовут Йозеф, его жену Роза Рахель. Где-то в 70-х годах XIX века семья переезжает в Германию. В 1879 г. Йозеф и Роза занимаются надомным производством папирос, в 1881 г. в Берлине Йозеф основал табачное предприятие и начал выпускать ставшую популярной марку папирос «Королева Шабы», в 1906 г. это предприятие работало в специально построенном большом здании и в то же время стало одним из самых успешных германской табачной промышленности; к началу Первой мировой войны оно имело филиалы во многих государствах [2]. С рассказа об этой семье начинается роман «Дар», она несколько раз упоминается по ходу сюжета и возникает в конце романа – семья Лоренц.
«Облачным, но светлым днем, в исходе четвертого часа, первого апреля 192... года (иностранный критик заметил как-то, что хотя многие романы, все немецкие например, начинаются с даты, только русские авторы - в силу оригинальной честности нашей литературы - не договаривают единиц), у дома номер семь по Танненбергской улице, в западной части Берлина, остановился мебельный фургон, очень длинный и очень желтый, запряженный желтым-же трактором с гипертрофией задних колес и более чем откровенной анатомией. На лбу у фургона виднелась звезда вентилятора, а по всему его боку шло название перевозчичьей фирмы синими аршинными литерами, каждая из коих (включая и квадратную точку) была слева оттенена черной краской: недобросовестная попытка пролезть в следующее по классу измерение. Тут же перед домом (в котором я сам буду жить), явно выйдя навстречу своей мебели (а у меня в чемодане больше черновиков чем белья) стояли две особы. Мужчина, облаченный в зелено-бурое войлочное пальто, слегка оживляемое ветром, был высокий, густобровый старик с сединой в бороде и усах, переходящей в рыжеватость около рта, в котором он бесчувственно держал холодный, полуоблетевший сигарный окурок. Женщина, коренастая и немолодая, с кривыми ногами и довольно красивым, лже-китайским лицом, одета была в каракулевый жакет; ветер, обогнув ее, пахнул неплохими, но затхловатыми духами. Оба, неподвижно и пристально, с таким вниманием точно их собирались обвесить, наблюдали за тем, как трое красновыйных молодцов в синих фартуках одолевали их обстановку».
«Очень длинный и очень желтый» фургон – фирменный трейлер компании «Гарбаты», состоявший из автомобиля автобусного образца с выдвинутым вперед двигателем, напоминавшего тракторный, и закрытого прицепа. По бортам трейлера была размещена реклама сигарет «Курмарк», которые были запущены в производство в 1928 г. [3].
«Звезда вентилятора» - отсутствовавший на трейлере знак, который подразумевает шестиконечную «звезду Давида», маркер еврейского происхождения Гарбаты.
«Гипертрофия задних колес» - намек на белорусскую фамилию «Гарбаты» («Горбатый»), фамилия крупными буквами печаталась на коробках папирос и сигарет.
«Синие аршинные литеры, каждая из коих (включая и квадратную точку) была слева оттенена черной краской» - о «квадратах» Казимира Малевича, включая «Черный», - анонс темы живописного авангарда, которая является сквозной в скрытом тексте романа
«Недобросовестная попытка пролезть в следующее по классу измерение» - намек на «кубизм» (кубу свойственно «третье измерение») и на фамилию «Кокошка» Оскара Кокошки, чешского и австрийского художника, одного из представителей немецкого «экспрессионизма» («кокошка» - «коробочка», чешское название травы «пастушья сумка»); тема Кокошки сама по себе является сквозной в скрытом тексте романа.
«Тут же перед домом (в котором я сам буду жить)» - намек на еврейскую составляющую семьи Владимира Набокова, супруга которого Вера Слоним была еврейкой.
«Мужчина, облаченный в зелено-бурое войлочное пальто» - намек на дизайн пачки сигарет «Царица Савская» с портретом Йозефа Гарбаты, исполненный в зелено-бурых оттенках, средняя область лицевой части пачки была исполнена преимущественно в желтом цвете.
«Холодный, полуоблетевший сигарный окурок» - намек на репрессии, которым стала подвергаться фирма «Гарбаты» после прихода к власти фашистов (в конечном итоге гитлеровцы заставили Йозефа Гарбаты продать компанию («одолевали их обстановку»), его сыновья были вынуждены эмигрировать); тема репрессий против семьи Гарбаты и немецких евреев (тема Холокоста) в конце романа отразилась в словах Зины относительно фрау Лоренц: «Совершенно лишняя дама» (Зина говорит и о себе).
«Ветер, обогнув ее, пахнул неплохими, но затхловатыми духами» - о картине Оскара Кокошки «Невеста ветра» с Альмой Малер, возлюбленной художника, известной своими антисемитскими взглядами и заставившей, в частности, отречься от иудаизма, перед бракосочетанием с ней, австрийского поэта Франца Верфеля [4].
«Род магазина, в который он вошел, достаточно определялся тем, что в углу стоял столик с телефоном, телефонной книжкой, нарциссами в вазе и большой пепельницей. Тех русского окончания папирос, которые он предпочтительно курил, тут не держали, и он бы ушел без всего, не окажись у табачника крапчатого жилета с перламутровыми пуговицами и лысины тыквенного оттенка. Да, всю жизнь я буду кое-что добирать натурой в тайное возмещение постоянных переплат за товар, навязываемый мне».
«Русское окончание папирос» - «ты» или «баты».
«Крапчатый жилет с перламутровыми пуговицами и лысина тыквенного оттенка» - о преимущественном графическом и цветовом решении дизайна пачек сигарет и папирос, рекламной продукции фирмы «Гарбаты» (например, лицевая сторона пачек сигарет «Царица Савская» была украшена частой решеткой, основная часть поверхности лицевой стороны пачек «Курмарк» имела цвет мякоти тыквы; перламутровые, розовые – «розенталевые», оттенки характерны для рекламных плакатов фирмы) [5].
«Фургона уже не было, а на том месте, где недавно стоял его трактор, у самой панели осталось радужное, с приматом пурпура и перистообразным поворотом, пятно масла: попугай асфальта. А как было имя перевозчичьей фирмы? Max Lux. Что это у тебя, сказочный огородник? Мак-с. А то? Лук-с, ваша светлость».
«Примат пурпура» - о Третьем рейхе: пурпур – имперский цвет, примат, или приматы, - нацисты с их примитивным идеологическим кодом; в романе «Отчаяние» Набоков также сравнивает гитлеровцев с приматами [6]. «Попугай асфальта» - подразумевает семантику глагола «пугать» (о репрессиях гитлеровцев, их уличных актах против евреев). «Маx Lux», превратившиеся в «мак» и «лук», подразумевают выражение «mea maxima culpa» - «моя величайшая вина» (формула покаяния католиков, в лексеме «culpa» в обратном чтении присутствует формант «luc», в украинском языке есть выражение «моя кульпа» [7]), конечная проекция – обвинение иудеев гитлеровцами во всех бедах Германии и не только Германии. Вероятно, что Набоков здесь с горькой иронией припоминает также латинское выражение «Sol lucet omnibus» — «солнце светит для всех».
«Ты, как безумие... Звук "признан" мне собственно теперь и ненужен: от рифмы вспыхнула жизнь, но рифма сама отпала. Благодарю тебя, Россия, за чистый и... второе прилагательное я не успел разглядеть при вспышке - а жаль. Счастливый? Бессонный? Крылатый? За чистый и крылатый дар. Икры. Латы» [7].
«Латы» - энигматическое замещение лексемы «лата» (то же, что «желтая звезда»), которой в нацистской Германии обозначались нашивки, обязательные для ношения лицами еврейской национальности – с 1939 г.; но уже после прихода нацистов к власти различные нацистские группировки помечали дома, офисы и другие объекты, принадлежавшие евреям, желтыми звездами и различными надписями; известно выступление Лиона Фейхтвангера в 1933-1936 гг. в печати с циклом статей «Der Gelbe Fleck» («Лата»), в котором он протестовал против фашистских погромов и иных антиеврейских репрессий [8].
«Узнал он и фамилию верхних жильцов: по ошибке взлетев однажды на верхнюю площадку, он прочел на дощечке: Carl Lorentz, Geschichtsmaler, - а как-то встреченный на углу Романов, который снимал пополам с гешихтсмалером мастерскую в другой части города, кое-что рассказал о нем: труженик, мизантроп и консерватор, всю жизнь писавший парады, битвы, призрак со звездой и лентой в садах Сан-Суси, - и теперь, в безмундирной республике, обедневший и помрачневший вконец, - он пользовался до войны 1914-18-года почетной известностью, ездил в Россию писать встречу кайзера с царем и там, проводя зиму в Петербурге, познакомился с еще молодой тогда и обаятельной, рисующей, пишущей, музыцирующей Маргаритой Львовной. Его союз с русским художником, заключен был случайно, по объявлению в газете: Романов, тот был совсем другого пошиба. Лоренц угрюмо привязался к нему…»
Лоренц и Романов – одно и то же лицо: фамилия «Лоренц» происходит от латинского «Laurentis» — «лаврентский», то есть житель Лаврента, древнего города в Лациуме, в переносном значении – «римский». Фирма «Garbаty» была поставщиком правительства Италии, семейство Гарбаты владело собственным полиграфическим производством, специализировавшимся на рекламной продукции. Во второй проекции фамилии подсказывают, что семейство Гарбаты происходит из империи Романовых.
«Сам же художник мне был до противности скучен, - что-то было невозможное для меня в его чрезвычайно поспешной, чрезвычайно шепелявой речи, сопровождавшейся никак с нею не связанным, машинальным маячением лучистых глаз».
«Лучистые глаза» - возвращение к энигматике «Max Lux» (подлинный ответ на вопрос, что означает логотип фирмы). «Шепелявая речь», «Машинальным» - напоминание о букве «шин/син» еврейского алфавита, расположение точки над буквой (справа или слева) меняет ее фонемность.
«Ученик, к которому он ехал, мало образованный, но любознательный старый еврей, еще в прошлом году вдруг захотел научиться "болтать по-французски", что казалось старику и выполнимее, и свойственнее его летам, характеру, жизненному опыту, чем сухое изучение грамматики языка: эти графы переплыли эти реки. Неизменно в начале урока, кряхтя и примешивая множество русских, немецких слов к щепотке французских, он описывал свое утомление после дня работы (заведывал крупной бумажной фабрикой), и от этих длительных жалоб переходил, сразу попадая с головой в безвыходные потемки, к обсуждению – по- французски! - международной политики, при чем требовал чуда: чтобы все это дикое, вязкое, тяжкое, как перевозка камней по размытой дороге, обратилось вдруг в ажурную речь. Вовсе лишенный способности запоминать слова (и любящий говорить об этом не как о недостатке, а как об интересном свойстве своей натуры), он не только не делал никаких успехов, но даже успел за год учения позабыть те несколько французских фраз, которые застал у него Федор Константинович, и на основе которых старик мнил построить за три-четыре вечера свой собственный, легкий, живой, переносный Париж. Увы, бесплодно шло время, доказывая тщетность усилий, невозможность мечты, - да и преподаватель попался неопытный, совершенно терявшийся, когда бедному фабриканту вдруг требовалась точная справка (как по-французски "ровница"?), от которой, впрочем, спрашивающий тотчас из деликатности отказывался, и оба приходили в минутное смущение, как в старой идиллии невинные юноша и дева, невзначай коснувшиеся друг друга. Мало-по-малу становилось невыносимо. Оттого, что ученик все удрученнее ссылался на усталость мозгов и все чаще отменял уроки (небесный голос его секретарши по телефону, - мелодия счастья!), Федору Константиновичу казалось, что тот наконец убедился в неумелости учителя, но из жалости к его поношенным штанам длит и будет длить до гроба эту взаимную пытку. И сейчас, сидя в трамвае, он так несбыточно ярко увидел, как через семь-восемь минут войдет в знакомый, с берлинской, животной роскошью обставленный кабинет, сядет в глубокое кожаное кресло подле низкого металлического столика с открытой для него стеклянной шкатулкой, полной папирос, и лампой в виде географического глобуса, закурит, дешево бодро закинет ногу на ногу и встретится с изнемогающим, покорным взглядом безнадежного ученика, - так живо услышит его вздох и неискоренимое "ну, вуй", которым тот уснащал свои ответы, что вдруг неприятное чувство опаздывания заменилось в душе Федора Константиновича отчетливым и каким-то нагло-радостным решением не явиться на урок вовсе, а слезть на следующей остановке и вернуться домой…»
«Эти графы переплывали эти реки». Наиболее вероятная проекция фрагмента – возвращение писателя Алексея Николаевича Толстого из эмиграции в СССР. У Льва Николаевича Толстого в романе «Война и мир»: «Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег». «Вылезли» этого же предложения цитируется Набоковым в конце романа «Дар»: «"Нам скоро вылезать, - проговорила она погодя. - Что?". "Ничего. Соглашаюсь. Вылезем, где хочешь". "Здесь", - сказала она еще через две остановки, взяв его за локоть, приподнявшись, сев опять от толчка, поднявшись окончательно, вылавливая, как из воды, сумку».
Другие упоминания семейства Гарбаты.
«Побывали в кинематографе, где давалась русская фильма, причем с особым шиком были поданы виноградины пота, катящиеся по блестящим лицам фабричных, - а фабрикант всё курил сигару».
«Знаешь, - сказала Елизавета Павловна, осторожно-легко сходя с лестницы и не оборачивая опущенной головы к сыну, - я, кажется, просто куплю гильзы и табак, а то так выходит дороговатенько…»
«За Потсдамской площадью, при приближении к каналу, пожилая скуластая дама (где я ее видел?), с глазастой, дрожащей собачкой подмышкой, рванулась к выходу, шатаясь, борясь с призраками, и Зина посмотрела вверх на нее беглым небесным взглядом. «Узнал?» - спросила она. «Это Лоренц. Кажется, безумно на меня обижена, что я ей не звоню. В общем, совершенно лишняя дама». «У тебя копоть на скуле, - сказал Федор Константинович. - Осторожно, не размажь». «Скуластость» пожилой дамы и копоть «на скуле» Зины – объединяющий их признак.
Страшная, очень страшная история.
*«Солнцедар» - советское крепленое вино, из ассортимента «бормотух» 1970-1980-х годов, рубинового цвета. Макс Фарберович о нем: «Выходные параметры вина также вдохновляли – «фугас» 0,8 литра крепостью 18 градусов. Внизу было написано: «Вино виноградное красное крепкое. ОСТ 18-4-70» (ОЧЕРКИ АЛКОГОЛЬНОЙ ТОПОГРАФИИ ОДЕССЫ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 20-го ВЕКА http://codistics.com/sakansky/paper/farberovich/max18.htm). Предшествующие ст-и цикла «Солнцедар Набокова и Рубинштейн Иды» (http://www.proza.ru/2015/11/21/152; см. также в ЖЖ sagitfaizov); Солнцедар Набокова-Чердынцева (http://www.proza.ru/2015/11/22/2216).
Сноски и примечания.
1. На территории Белоруссии.
2. О Гарбаты см., в частности: www.lida.info/samyj-bogatyj-predprinimatel-rodom-iz-lidy/
3. Cм. изображение по адресу: pro-heraldica.de/blog/erfolgsgeschichte-heraldik/
4. Cм. о ней: https://ru.wikipedia.org/wiki/Малер-Верфель,_Альма
5. См. «картинки» к поисковой формуле «Josef Garbаty-Rosenthal».
6. См.: Сагит Фаизов Отчаяние Гитлера в романе Набокова // www.proza.ru/2015/10/25/747; см. также в ЖЖ sagitfaizov
7. Это выражение, в частности, можно слышать в речи одного из персонажей фильма «А был ли Каротин?» Геннадия Полоки.
8. Cтатья «Дар (роман)» Википедии, в согласии с принятой в литературоведении точкой зрения пишет по поводу этого фрагмента: «Предположительно, название роману дала строчка из стихотворения («за чистый и крылатый дар»), исправленная в окончательном варианте из-за фонетической неблагозвучности («икры-латы-й»)». На деле, происхождение названия романа находится очень далеко от русского слова «дар», об этом - в одной из следующих статей.
9. Cм. о варварской политике гитлеровцев относительно евреев и статьях Л. Фейхтвангера: https://de.wikipedia.org/wiki/Judenstern; https://ru.wikipedia.org/wiki/ Холокост_в_Германии
Иллюстрация: бабочка с автографом В. Набокова на крыльях, дизайнерская разработка С. Фаизова (исходные изображения, бабочки и подписи «В. Набоков», находятся в общественном достоянии).
Опубликована 26 ноября 2015 г.