К месту стихающего сражения стекались беспокойные люди и съезжались сверкающие светильниками колесницы правоохранителей.
Воспользовавшись возникшей суматохой, Годолюб и Непослушник скрылись под сенью лип, тополей, берёз и осин (тополей трепещущих) близлежащей рощи.
Лесоводу, как он понял, позарез нужно было проникнуть в Капище Слепой Богини. Где, судя по всему, и таился Первый Ключ.
И он задумался: как это сделать?
И тут он приметил, под ногами, выросшие сморчковые шапочки. Сморчковые, или богемские, шапочки – весенние грибы, растущие, обыкновенно, под осинами.
И Лесовод подумал: «Вот, шапочка – в сказках обычно бывает же «шапочка-невидимочка», и с её помощью человек может стать невидимым, и таким образом проникнуть туда, куда ему жизненно необходимо; однако у нас нет подобной шапочки, а вот сделаться, образно говоря, «невидимым» – можно: если, положим, надеть на себя некую личину и представиться людям в этой личине, скрывая тем самым своё истинное лицо; и таким образом представляясь, можно, словно невидимка, проникнуть туда, куда нужно. Только где бы взять такую личину?»
«А знаете что, – словно услышав его мысли, хитро улыбаясь прошептал Непослушник, – я вам, наверное, смогу помочь».
«Это каким же, позволь узнать, образом?», – спросил его,столь же тихо,Годолюб.
«А я проникну в это Капище под видом «ужасного ребёнка», – прошептал, поясняя, Непослушник, – ибо подобного рода дети тут, судя по всему, вхожикуда угодно, а я – ведь тоже ребёнок, а «ужасный» вид я себе сейчас состорою, – и он состроил: скривил, как-то набок, лицо, при этом, впрочем, не прекращая улыбаться. – А потом, – продолжил он, словно кривовато ухмыляясь, – я вынесу через чёрный ход Жреческую Форму, и вы её наденете, и пройдёте, словно незамеченный, в это Капище».
«Но там же, – пригляделся Лесовод, – вроде никакого такого чёрного хода не видно».
«Если снаружи чёрного хода не видно, – рассудил вполне по-взрослому Непослушник, – то это ещё не значит, что там его нет вообще, и что его нельзя обнаружить изнутри».
И он пошёл, изображая всем своим видом соответствующую лихую походочку вразвалочку, хотя, если хорошенько приглядеться, не прекращая при этом и приплясывать, – отчего походочка эта его показалась Годолюбу довольно смешной, и он даже почти засмеялся, впрочем, ограничившись лишь широкой улыбкой.
И, вот, не долго, а вполне коротко, Непослушник показался, спешащий обратно, откуда-то с задворков заднего двора Капища, и в руках его была Важная Жреческая Форма.
Принесённая им Форма, по правде говоря, оказалась несколько маловатой, в плечах, Годолюбу, – хотя, вот, на животе, напротив, несколько висела. Ну да ладно. Переодевшись, Годолюб уверенно направился к Капищу, а Непослушник – поспешил, приплясывая да припрыгивая, за ним.
Да, на груди этой Формы, в которую облачился Годолюб, красовалась буква «П»; что означало – «Проверяющий».
А Проверяющий – это такое Особо Важное Лицо, которое имеет полномочия всех проверять (т.е. всё видеть, слышать и ведать), а ему все должны всё откровенно, все свои тайны и достижения, и, особенно, недостатки, показывать, а также, разумеется, стучать ему на своих ближних и дальних.
И, вот, Годолюб с Непослушником вошли внутрь Капища, – мимо, частично, вытянувшихся по стойке «смирно», частично,напротив, павших ниц, стражников.
В сенях их встретили встревоженные, с таким выражением лиц, будто созерцают что-то чудесно-невозможное, тамошние жрецы: тоже в соответствующей форме. И главным среди них, судя по его внешнему виду,и по количеству блестящей мишуры на груди, выступал самый большой, по росту и по весу, из них, назвавшийся Главным Попечителем.
Прочие же были – тоже Попечители, но обычные, а также Смотрители и Служители.
И все они весьма церемонно раскланивались и были готовы, кажется, как угодно услужить Лесоводу, облачённому в форму «Проверяющего».
«Здравствуйте, – приветствовал их Лесовод; и с места в карьер спросил: – Ну-с, показывайте мне свой Зверинец!»
Отчего у ошарашенных Попечителей, Служителей и Смотрителей отвисли челюсти и мелко задрожали коленки.
«Неужели вы, действительно, изъявили желание изволить осмотреть именно то, что вы сказали? – крайне опасливо спросил, с дрожью в голосе, самый большой Попечитель. – Все же обычно ограничиваются осмотром разного рода мишуры и в суть вещей как-то никто не лезет…».
«Я спросил именно то, что спросил, – спокойно ответил ему Годолюб. – Ибо я предпочитаю всё же заглядывать в корень вещей и событий, а отнюдь не довольствоваться всякого рода бумажной и прочей словесной шелухой».
И жрецы, как-то поникнув, сжавшись и даже несколько сморщившись, повели Лесовода с Непослушником в названное Потайное Помещение, над входом в которое значилась надпись: «ЗООСАД».
«Интересно, – спросил, мимоходом, Лесовод жрецов, –вторая часть этого названия, по-видимому, подразумевает известного галльского маркиза, Альфонса де Сада, любителя острых ощущений, а вот что значит число 300 впереди?»
На этот вопрос, впрочем, никто из сопровождавших его Попечителей, и прочих, ничего вразумительного ответить не смог.
В коридоре Зверинца располагались соответствующие Клетки.
В Первой Клетке содержались разных цветов и оттенков Распространители дурманящего зелья.
«Как я полагаю, – изрёк Годолюб своим сопровождающим, указывая на находящихся в этой Клетке, – вы время от времени выпускаете нарочно этих своих подопечных Распространителей «на вольные хлеба», и кормитесь от них, собираете с них свою мзду; а также получаете свой барыш на борьбу с ними. Ну а если вы, вдруг, всех их изведёте, то вы просто лишитесь всех своих барышей, со всех сторон, лишитесь своей кормовой базы, лишитесь возможности карьерного роста. Не так ли?»
«Удивительно! – в один голос воскликнули Смотрители, Служители и Попечители. – Доселе никто из Проверяющих не проникал так глубоко в самую суть вещей и событий! И… потому примите от нас этот скромный подарок…» – протянули они услужливо Годолюбу кулёк с золотыми монетами.
Лесовод улыбнулся про себя.
«На обратном пути заберу», – махнул он рукой.
И продолжил, иронично улыбаясь, путь.
И остановился у Второй Клетки.
В этой Клетке находились особо буйные бандерлоги. Они прыгали по прутьям и издавали какие-то ритмические крики.
«В этой Клетке, – проговорил Годолюб, – у вас, по-видимому, содержатся особо буйные бандерлоги, которые рьяно страдают относительно тех или иных физкультурных коллективов, бегающих за мячом или шайбой по полю; и вы специально выпускаете этих буйно помешанных «на волю», когда вам нужно учинить какую-нибудь провокацию, заварушку; не так ли?»
Сопровождающие Годолюба жрецы совсем сникли.
«Так, – проговорил Годолюб, подходя к Третьей Клетке, в которой содержались, по-видимому, совсем уж явно душевнобольные существа, – это, по-видимому, действительно, числящиеся душевнобольными пациенты, которых вы тоже, время от времени, выпускаете «на вольные хлеба», дабы они совершали различные преступления, но за которые им, поскольку они душевнобольные, ничего не будет; а потом вы возвращаете их обратно, сюда, якобы на «лечение»; а потом вновь, при нужде и оказии, выпускаете, как якобы «излечившихся», – чтобы, например, кого-нибудь, из перешедших вам дорогу, устранить. Тем паче, многие из этих существ, здесь содержащихся, склонны убивать, мучить и насиловать людей непрестанно, ибо имеют к тому неодолимое влечение, и получают, при этом, толику своего большого удовольствия, без коего не могут жить…».
«Кстати, – обратился тут Годолюб к сопровождающим его жрецам, – а у вас у самих с головой всё в порядке?...»
«Я вот что имею в виду, – продолжил он, завидев, что Попечители, Смотрители и Служители совсем уж раскисли и разлимонились,–если некое взбесившееся животное убивает человека, пробует вкус его крови, то такое животное – вполне резонно, убивают; но почему тогда вот эти животные существа, сиречь не отдающие себе отчёта в своих действиях, как тодолжно быть свойственно человеку, остаются у вас просто безнаказанными? У меня этому есть только одно объяснение: потому что вам это очень выгодно, для ваших целей господства над несчастными обычными людьми, над обществом, лицо которого вы нахально придавили своим сапогом, – с помощью вот этого всего своего Зверинца…».
«А хотите, впрочем, – усмехнулся тут Годолюб, продолжая, – я добрую половину этих ваших ужасных, якобы, «душевнобольных» исцелю зараз?»
«Как?!», – искренне удивились жрецы.
«А вот так, – сказал ироничный Лесовод, и провозгласил содержащимся в Клетке: – Слушайте важное постановление: с сегодняшнего дня все признанные невменяемыми убийцы и насильники казнятся без особых церемоний! Те же, кто будет признан вполне вменяемым и ответственным за свои поступки, получают, напротив, снисхождение и лишь небольшие сроки посидеть в темнице!»
И… о чудо!, в тот же самый миг многие из изображавших из себя безответственных душевнобольных, вдруг, враз, сделали себе вполне вменяемые лица и стали говорить довольно связные слова и речи!
«Вот, – показал ладонью Годолюб на свершившееся «преображение», – пожалуйста…».
Удивлению жрецов не было предела. Их челюсти опали и так и остались в подвешенном состоянии.
И тут, вдруг, из боковой дверцы, нежданно распахнувшейся и пахнувшей паром, выскочил какой-то всклокоченный человечек, довольно тщедушный, но с округлым животиком, почти весь голый и в мыле: и возопил!
Он вопил о том, что у него украли одежду, пока он парился в Купальне с «благими девушками», – Годолюб глянул в распахнутый дверной проём и, действительно, увидел двух «благих девушек», почти совершенно обнажённых, если не считать полотенец на их головах, кушающих арбуз и прочие фрукты, – а обнажённый человечек вопил далее о том, что он всем ещё покажет («А что такого он еще может показать? – подумал Лесовод, – ибо он и без того уже голый!»), что он, вообще… Проверяющий!...
Однако его, как явно душевнобольного, – ну не будет же нормальный человек, в здравом уме, будучи голышом и без необходимых документов, громко кричать, что он, якобы, «Проверяющий»!, – тоже определили в соответствующую Клетку: к «Наполеонам», «испанским королям», «Александрам Македонским» и иным подобного толка нелепым самозванным персонажам.
Полагаю, уважаемым читателям будет излишне пояснять, что именно у этого, выскочившего голышом, приятно проводившего время с «благими девушками» в местной Купальне человечка, Непослушник как раз и позаимствовал тайно его Важную Форму «Проверяющего»…
«А это что за пустующее помещение?», – обратил внимание Годолюб на, действительно, пустую Клетку чуть поодаль.
«А это для чрезвычайно опасного лесовода Годолюба, – пояснили испуганно жрецы, – относительно коего уже идёт свой Процесс, в котором этот Годолюб в чём только ни обвиняется!, а особенно – он виновен в убийстве самого из нас главного, прокурора-вершителя; а также – в крайне жестоком убийстве невинных городских детишек намедни. Вон опустевшая их, этих детишек-пацанов, Клетка, – указали печально они на, действительно, опустевшую Клетку в тёмном углу, – в которой мы их пестовали, холили и лелеяли…».
Тут жрецы-служители пустили слезу и скорбно всхлипнули.
«Извините, – удивился Годолюб, – но я слышал, что Процесс в отношении злостного Годолюба вроде как был прекращён по повелению Высшей Инстанции».
«А вот и нет!, – ответили, хором, жрецы, – та Высшая Инстанция, которая недавно, кстати, некстати погорела, хоть и называется «Высшей», не имела подобных полномочий на прекращение данного Процесса».
«Ну что ж, – вздохнул, устало, Годолюб, – что-то я утомился; так что, пожалуй, не стану осматривать ваше Хозяйство далее. Посему, пойдёмте-ка поклонимся вашей, нашей, Слепой Богине».
И они, трепетно, пошли.
Когда они вошли, собственно, в Жертвенное Помещение, они увидели любопытный Кумир, представляющий собой тётеньку (по выражению Непослушника – Авт.) с завязанными глазами и с весами в одной руке, и с мечом – в другой.
Судя по всему, весы у Богини в руке были для того, чтобы взвешивать подношения, а завязанные глаза означали, что она в упор не замечает того, чтотварят её жрецы-служители в деле своего Кривосудия и Беззакония. – Поскольку, очевидно, что её служители-жрецы выносили свои приговоры исходя из этих самых подношений, а также повинуясь указаниям вышестоящего начальства и, вообще, в страхе перед сильными мира сего.
«Как я понял, – обратился Годолюб к этим жрецам-служителям, – в ваших законах и в ваших шемякиных судилищах нет ни совести, ни здравого смысла, ни справедливости, и законы эти вы, алчные дураки, написали противоречащими сами себе и друг другу, и таким нарочно каверзным языком, чтобы вы могли их вертеть, яко дышло, в любую сторону, как вам будет выгодно и угодно…».
Жрецы тупо потупились и шмыгнули носами.
«Однако, – остановился Годолюб тут перед Слепой Богиней, – приступим к Ритуалу: для этого вам нужно будет повязать такую же тряпочку на мордочки… ой, на глаза, дабы в этаком уподоблении своему Кумиру, приобщиться к его магической силе».
И вот, когда все Попечители, Смотрители и Служители напялили на свои мордочки слепые неотвязываемые повязки, Лесовод и Непослушник прокрались в Богине сзади и обнаружили там Первый Ключ, и взяли его, и столь же тихо и бесшумно удалились, скрылись в потаённый ход.
Быстренько спустившись по лестнице потаённого хода на самый нижний этаж, – минуя, по ходу, странные белые больничные палаты, со скрипучими железными кроватями, куда, по-видимому, складировались состарившиеся «благие девушки», да и сами, вышедшие в тираж, вот одряхлевшие, Служители, Попечители и Смотрители, – наши герои оказались по ту сторону Капища, на поле заднего двора.
«Двери свободы, действительно, открываются изнутри», – улыбнулся про себя Годолюб.
И они, с Непослушником и Первым Ключом, перелезши через какие-то трубы, побежали по полю, скрываясь в его высокой траве, подальше да побыстрее от Капища Слепой Богини…
«Да, – подумал Лесовод, – от Самого Ужасного, от детей-убийц, мы городок освободили, но какой там ещё авгиев «зоосад» надо вычищать! Однако сперва нам нужно всё же разобраться с пеленой Великой Ворожбы, а для того – достать следующие Ключи; а когда пелену уберём, тогда многое должно тут само собой начать проясняться и очищаться…».
(продолжение следует)