Куцый

Людмила Каштанова
               
      Такое прозвище   Михаилу Сазонову  дали соседи Петровы  за инвалидность, которую он  получил из-за сильного обморожения, будучи в пьяном состоянии. Ему  ампутировали  пальцы ног и рук за исключением  большого пальца на правой руке.  Михаил   был довольно крепким и сильным. Став инвалидом, он всю свою силу  стал употреблять на ведение личного хозяйства. Пить  не перестал, но пил только дома.
      А еще у него оказался, как говорят,  «дурной» глаз.  Было дело, когда он своим восхищением «сглазил»  у Петровых  опоросившуюся свинью, которая чуть не околела после его визита. Свинью с помощью заговорной воды удалось поднять на ноги, но  поросят пришлось выкармливать самим с помощью соски. С тех пор  между соседями  возникли холодные, неприязненные отношения.
   
     Но не только за  сглаз не любили  его соседи, а еще  за кулаческую жилку и жадность.   В большом приусадебном хозяйстве у Сазоновых  имелись свиньи, утки, куры, кролики, поэтому хозяин заготавливал много травы и сена на зиму, чистил сараи, кормил-поил живность.  Не раз ругался с соседями из-за покосной травы, указывая границы, где чья трава.
     Михаил  не придавал значения своей внешности: часто был небрит, в грязной и рваной рабочей одежде. Только по воскресеньям и  праздникам он приводил себя в  "божеский" вид - мылся, брился и надевал чистую рубашку. В этом преображении виделась рука  Клавдии, его жены.

     Клавдия  работала поваром в станционном буфете. Ей  было лет пятьдесят -  года на два-три моложе мужа. Симпатичная, полная, родом из Брянска. В разговоре у нее прослеживался своеобразный  диалект. Она, например, говорила не «делает», а «делат»,  не «думает», а «думат». 
     Мало кто поверит, что своими  культями  Михаил сам, без посторонней помощи, построил дом, хоть и медленными темпами. Материалом  послужили деревянные конструкции старого станционного барака, который был списан на разборку. Дом был построен не слишком большой - на две комнаты, а старый дом стал служить  летней кухней. Клавдия  приносила с работы остатки  пищи для  свиней, от которых каждый год  имели  многочисленный приплод и немалый денежный доход от продажи. 

     Весной, когда наступало время пахать длинные грядки под картошку, Михаил  приноровился пахать на себе.   Обвяжется лямкой от плуга и тащит его – ни дать ни взять -  «бурлак на Волге». Соседи только  диву давались его выдумкам и способностям.  Клавдия редко участвовала  в пахоте, поэтому он сам управлялся. Вот так и жила эта бездетная пара долгое время. Но с годами происходят перемены в жизни людей, перемены коснулись и их.   
     В то время, как Михаил отдавал  себя  хозяйству, Клавдия со своей подругой буфетчицей повадилась гулять "налево".  Эти гулянья все  больше отдаляли ее от  мужа. Он все понимал и мучился ревностью, поэтому,  когда  она возвращалась  домой после двух-трех дней отлучки,   закатывал ей скандалы с побоями. Видать,  невмоготу ей стало   жить  с опостылевшим мужем-грубияном, и она вскоре его совсем оставила. Теперь на несчастного инвалида свалились и Клавдины обязанности.

      Михаил сам, неуклюже ступая на свои укороченные  ступни, ходил по воду далеко в колодец, в магазин  за продуктами на станцию,  кое-как стирал свою заношенную рваную одежду и белье,  на зиму заготавливал дрова из леса и собирал уголь на станции между путей. Надо сказать, что немало  угля высыпалось из открытых полувагонов во время маневров. Не один Михаил   таким образом пользовался бесплатным углем. Ну, и в самом-то деле не пропадать ведь добру.
     Оказавшись в тоскливом и невыносимом одиночестве, Михаил   как человек   нуждался в общении.  Хотя с соседями не общался, но однажды,  увидев гуляющую на улице соседскую девочку Наташу, стал звать ее к себе.
     - А зачем? –   никакого желания идти домой к  недоброму соседу  у нее не было.
     - Не бойся, я ничего тебе плохого не сделаю, просто посмотришь, как я живу, - в голосе его звучала чуть ли не мольба. Только из жалости к нему она согласилась. И вот она вслед за ним с опаской -  на расстоянии двух-трех метров от него - подошла к дому. Войдя,  остановилась в дверях  веранды и дальше заходить не захотела - опасалась все-таки, да и запах внутри стоял неприятный.

     Ранее она была здесь с родителями, но теперь все изменилось с уходом тети Клавы. На железной кровати скомкано лежали  спальные принадлежности, далеко не свежие. К кровати примыкал  деревянный крашеный столик, на котором умещались две грязные тарелки с остатками пищи и эмалированная кружка с какой-то жидкостью. Михаил Иванович сел на кровать и стал жаловаться на свою несчастную жизнь. В словах его сквозили слезы. Девочке никогда не доводилось видеть плачущего мужчину, а ему надо было хоть кому-то излить свою душу, свое горе.

    - Видишь, Наташенька, как я живу? Ты можешь пойти посмотреть  комнаты. Там почти ничего нет. Бросили меня, как  ненужную тряпку.  Живу  один, как перст, хоть волком вой. Смотрю на вашу семью и завидую, а у меня ни жены, ни детей. Я весь поизносился; стыдно сказать, но на мне даже трусов нет.  Если не веришь, то смотри, - он, встав, развязал веревку, на которой держались брюки, и спустил их до колен.
      Взгляду  изумленной девочки открылась неприглядная картина его наготы. Ничего не сказав, она стремглав умчалась прочь домой. Дома матери она ничего не сказала, чтобы та  не отругала. 
     Прошло, наверное, года два или три, как Клавдия безжалостно оставила мужа-калеку, продав персидские ковры и изведя всю живность, оставив ему только кошку с собакой.

         Многое мог делать своими культяшками Михаил,  но не мог  пользоваться иглой, чтобы пришить пуговицу или зашить дыру в своей ветхой одежде, а дыр  становилось все больше и больше. Дожился до того, что старенькое, некогда черное, демисезонное  пальто, потерявшее все пуговицы, запахивал на теле и кое-как подвязывал веревкой, на голову криво нахлобучивал старую  шапку-ушанку, а  на ноги надевал видавшие виды черные суконные ботинки без застежки. Так и ходил, как пугало огородное, и в магазин, и по воду, и просто по двору.

      Когда Михаилу уже  невмоготу  стало жить  без женской поддержки,  он стал  расспрашивать  дальних соседей об одиноких женщинах. И вот кто-то, видать, ему посочувствовал. Однажды Петровы заметили, как у соседа по двору  сновала какая-то женщина, а на длинной бельевой веревке через весь двор в три ряда  сушились простыни, наволочки, пододеяльники и мужская одежда."Неужели, - подумали, - Куцый привел к себе кого-то? И  ведь нашлась же  сердобольная! Только надолго ли ее хватит? А что будет, когда Клавдия узнает?"

    И как в воду глядели. Через месяц видят такую сцену: во дворе ругаются Клавдия и та женщина, руками машут друг перед другом. Видимо, кто-то сообщил законной жене, и она побоялась, как бы чужая не прибрала к своим рукам их дом. Кончилось тем, что  женщина ушла, да и Клавдия не задержалась. Остался Михаил  снова один, а вскоре он умер – покончил с собой.
    После похорон  Клавдия  продала дом за хорошую цену  и улетела в Брянск, ближе к родственникам.
     На этом заканчивается эта грустная житейская история, в которой нет ни положительных, ни отрицательных героев.  Жизнь  устроена так, что  у каждого своя правда, и всех рассудит только Бог.