Утро 22 мая выдалось теплым и солнечным, но не все радовались светлой погоде. Никакое солнце не в радость, когда душу, будто кошки скребут. Иван Михайлович Милославский и ночь спал через пятое на десятое, и поутру у него в голове шум да мысли дурные. Дотемна вчера беседовал боярин с Патриархом Иоакимом. Говорили они всё больше о делах государственных.
- Теперь, коли, с Нарышкиных спесь сшибли, - молвил заветное слово Иван Михайлович, при первом удобном случае, - Ивана надо на царство. По старшинству чтоб…
- Нельзя, - вздохнул Патриарх. - При венчанном царе, другого на престол вводить никак нельзя. На небесах сие свершилось и не нам с тобой супротив идти, Иван Михайлович. Петру Алексеевичу государем Руси надлежит быть.
- Как это «надлежит»? – ерепенился Милославский. – Кирилла Нарышкин хитростью законного наследника обошел, а нам «не надлежит». Нет уж, давайте всё по справедливость. Иван – царь!
Долго они спорили, а разошлись каждый при своем мнении. Вот это мнение и не давало до утра боярину покоя.
После заутренней молитвы Иван Михайлович шел вдоль кремлевской стены и всё думал, как Патриарха переубедить да Ивана на царство возвести.
- На всё пойду, - думал боярин, шагая по мокрой от росы тропинке. – Если с Иваном не получится, то считай, что всё пропало. Лет через десять Петр в силу войдет да весь род Милославских с земли сведет. Ух, нарышкинское семя… Как же мы тогда Государя нашего от этакой напасти не уберегли? У, ироды…
И тут, словно бес прознал о мыслях Милославского да посмеяться над ним решил. Только Иван Михайлович ступил на первую ступень терема царского, а из дверей крыльца сын Кирилла Нарышкина – Федька. И так бочком, бочком, в глаза Ивану Михайловичу не смотрит.
- Одно слово – звереныш, - зло подумал Милославский и плюнул под ноги юнцу.
Первым в царских хоромах повстречался Милославскому Матвей Степанович Пушкин – новый глава Разбойного приказа.
- Что же ты, Матвей Степанович, потачку тятям на Москве даешь? – даже не пожелав доброго здоровья, стал укорять Пушкина Милославский. – Уж в Кремль пробрались…
- Это как так? – вскинул брови глава Разбойного приказа.
- А вот так! – резко развел руки в стороны Иван Михайлович. – Давно ли Федька Нарышкин одежду государеву на себя примерял, а теперь опять возле царских хором отирается. Непременно, что-то затеял, стервец…
- Да, ладно, - махнул рукой Пушкин. – К сестре он приходил. К Наталье Кирилловне…
- Под нос только себе глядишь, Матвей Степанович! – взъярился Милославский. – Смотри, как бы лихо не проглядеть! Эти Нарышкины, они как…
Иван Михайлович зашевелили пальцами, подбирая хлесткое слово, чтобы обозвать им всех представителей неугодного ему семейства. Но обозвать не получилось, с мысли сбил князь Иван Андреевич Хованский.
- Стрельцы там …, - начал он сразу же о своем насущном, но Милославский не дал досказать.
- Иван Андреевич, у тебя нет никого посмышленей, - глянул боярин прямо в глаза правителю Стрелецкого приказа, - чтоб скверну из Москвы выбросить.
- Какую скверну?
- Семя нарышкинкское – Федьку, - крепко сжал кулаки Милославский. –Опять голову поднимают… Сколько кровушки из-за них пролилось, а им всё мало, мало… Ты распорядись, Иван Андреевич, чтоб его сегодня же из Москвы его выкинули, ну…, скажем, на Белое озера, а я велю архимандриту письмо отписать.
«От царя и великого князя Петра Алексеевича всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержца на Бело-озеро Криллова монастыря архимандриту Тимофею з братьею. По нашему великого государя указу Федор Кирилов сын Нарышкин послан в Кирилов монастырь в ссылку с капитаном московских стрельцов Микифором Бородиным. И как вам ся наша великого государя грамота придет, а капитан Микифор Бородин Федора Нарышкина в Кирилов монастырь привезет, и вы б ево, Федора, у него Микифора, приняли и велели ему жить в монастыре, а к Москве ево и никуды из монастыря не отпущали никоторыми делы. А в котором числе Микифор Бородин приедет и Федора Нарышкина в монастырь привезет, и вы б о том к нам, великому государю написали с ним же, Микифором, а отписку велели подать в Розряде думному нашему дьяку Василью Григорьевичю Семенову с товарыщи. Писан на Москве лета 7190 майя в 22 день».
Схватили Федора так быстро, что он, и опомниться не успел, как оказался в крытом возке меж двух дюжих стрельцов. Хотел Нарышкин закричать, но резкий удар локтем под ребра мгновенно хотение то успокоил. Споро помчал возок невольника по наезженному Стромынскому тракту.
Все окна в покоях царевны Софьи занавешены.
- Слышали, как Милославский сегодня Федьку Нарышкина сегодня в полон взял, - усмехнулся Андрей Толстой, примериваясь угоститься жирным кусом от гусиного бока, которого принес на серебряном блюде расторопный слуга. – Никак Иван Михайлович успокоиться не желает.
- Наталья сегодня перед ним, разве что на колени не встала, - вздохнула царевна Софья. – Очень просила за брата, но Милославский и ухом не повел.
- Если он сейчас мать царя ни во что не ставит, то, что же будет, когда Иван на царство сядет? – скривился Василий Голицин. – Всех он тогда на Москве к ногтю прижмет.
- Не приведи Господи, - вздохнул Толстой и перекрестился. – Надо нам как-то его…, - Андрей Васильевич запнулся и поднял очи к потолку, будто там какая-то подсказки имелась.
- Чтоб с Милославским совладать, Ивана на царство скорее посадить надобно, - неожиданно подал голос, молчавший досель Иван Сухотин.
- Чего?! – изумились все в один голос и повернулись к Сухотину.
- Чтоб стрельцам потачку дать, они ж только и твердят об этом, да Милославского от трона отдалить, - попробовал объяснить суть своей идеи Сухотин, - надо, чтобы Иван стал царем не по воле Милославских, а по нашей…
- Ага, - усмехнулся Толстой, - отвадишь его. Как Иван на царство сядет, так Милославский сразу всю власть себе загребет. Без остаточка. Иван-то только ему в рот и смотрит.
- Так человека надо найти, чтоб не позволил безобразничать Милославскому, - всё тем же тихим голосом продолжал Сухотин.
- Чтоб бойня у того человека с Милославским началась, - махнул рукой Голицын. – Уж тут никому мало не покажется. Этот змей никак не захочет поддаваться. Он за власть любого сломает и глотку перегрызет, сам не сможет, так опять стрельцов науськивать начнет. Нет, Милославского на кривой кобыле не объе…, - тут Василий запнулся, с силой потер шею, перекрестился и поднял вверх палец. – А ведь есть такой человек…
- Кто?! – все разом посмотрели на князя Голицына.
- А, вот, Софья Алексеевна, - князь низко поклонился остолбеневшей царевне. – Уж с нею-то Милославский тягаться не посмеет.
Все мигом перевели взоры на царевну Софью, а то, заалев, словно маков цвет, замахала ладошкой.
- Нет, нет, нет. Как же можно-то?
- Да! - изумленно промолвил, сидевший досель очень тихо в уголке Михаил Петрович Головин. – Точно не посмеет. Он даже поговорить побоится с племянницей своей. А чего это вы с ним на ножах, Софья Алексеевна?
- Это наше семейное! – отмахнулась царевна, но потом утерла ладонью сухой лоб и сказала чуть слышно. – Ненавижу я его, с тех пор ненавижу, как батюшку моего сватать стал. После матушки только сороковины прошли, а он уже смотрины устраивает и притащил сюда эту - Авдотью Беляеву. Я всё сразу поняла, что дядюшка тут поспособствовал. Он хотел через неё опять на самый верх вылезти. У него одно на уме. Ведь отыскал её… Скромница, а глазищи бесстыжие… Я же знаю!
- Да, - вновь вздохнул боярин Головин, - и женился бы тогда Алексей Михайлович на Авдотье, если бы Артамон Матвеев Милославского вокруг пальца не обвел… Ловко он его тогда подметными письмами этими…
- Ну, так как же, Софья Алексеевна, - бесцеремонно перебил Головина Голицин, - согласна ты?
- Так, как же это можно? – не на шутку смутилась царевна. – Смогу ли я? И кто же такое мне позволит?
- Мы поможем, не сомневайся, - никак не унимался Голицын, а остальные его горячо поддержали. – Ты только согласие дай.
Софья Алексеевна чуть отодвинула занавесь окна, посмотрела на улицу, потом резко повернулась и сказала очень решительным голосом.
- Согласна!