Близился Всемирный день поэзии. Тот самый, который имеет пагубное свойство никогда не отдаляться. Ибо замирает исключительно 21-о марта и то ненадолго: как только отгремят фанфары в честь очередного лауреата конкурса «Поэт Года», он - день сразу же и начинает отгрызать дистанцию до пиитова трепетного сердца. Прозябать в томительном ожидании, согласитесь, архи трудно. Многое написано/переписано про бледную немочь, трембл и даже чесотку, именуемую в профессиональных кругах «творческим зудом». Слава Богу, нашлись добрый люди, сподобились, наконец, и отнесли непроизвольный алкоголизм к разряду цеховых заболеваний, наряду с чахоткой и клептоманией. Низкий им за то поклон! (тост)
- Предлагаю в этот раз подойти к выбору темы с научной точки зрения, - кот Васька (псевдоним Васисуалий) махнул рукой в знак того что существенная часть обеда завершилась и пора уносить посуду, - Маркетинг на протяжении веков недвусмысленно намекает – мол, перестаньте выпендриваться и пишите, как все: о Любви и сопутствующем Одиночестве. Форма, стиль значения не имеют. Важен эффект. Смех, слезы, желание дать в морду – все годится, все в копилку. И нечего, Петрович, ухмыляться. Лучше на столе прибери – коньяк не терпит грязных тарелок. Как, впрочем, и кислой мины на лице. Скажи: cheese.
Петрович, мужчина неопределенного возраста и телосложения, скорчил подобие улыбки. Кот поперхнулся и, откашлявшись, изрек: «…. прости мою душу грешную. Как мне с вами со всеми нелегко, кто бы знал». Он хотел было расстроиться, возможно, на неопределенное время замкнуться, но здравый смысл возобладал и чудесным образом наполнил рядом стоящую рюмку.
- На чем я остановился? – Васька вновь обрел душевное равновесие.
Коты вообще не склоны к длительным депрессиям, самокопательству и прочим атрибутам завзятых неудачников.
- ах, да – коньяк. Видите ли, пасынки Пегаса, коньяк вам не портвейн №15 и не тещина брага в душевой кабинке. Напиток сей равноудален от праздной суеты и производственных буден, от посмертных откровений и мелких склок, от ярких солнечных лучей и тьмы кромешной. Он выдержан, пристоен, молчалив. Вальяжен? Разве что, слегка. И смею заверить, обвинения в близком родстве с кровососущими беспочвенны, ибо клоп в статусе сноба встречается на диване также часто, как еврей-дворник.
В качестве бесспорного доказательства котяра указал на пустующую софу.
--…Вина игристые, напротив, весьма легкомысленны и доступны, словно подвыпившая гимназистка; да и цена такому «счастью» невелика. К тому же злоупотребление бюджетными удовольствиями неминуемо приводит к пресыщению и как следствие – изжоге. Думаю, многие замужние дамы со мной согласятся. Петрович, ты где лимоны брал?
Хозяин за время обзорной беседы успел отнести посуду, стряхнуть в ладошку крохи со стола, нарезать колечками ярко-желтый плод и подтянуть носки.
- Я тут ни при чем. Нинка, уходя, оставила. А что?
Василий вертел перед носом дольку на бамбуковой шпажке. Сначала медленно в разные стороны, затем по часовой и с ускорением. Когда фруктовая центрифуга надумала перешагнуть грань, отделяющую дуракаваляние от научного эксперимента, Василий рванул стоп-кран и отправил цитрусовый образец прямиком по назначению. Жевал он медленно, качал ногой, дул в усы, закатывал глаза. Затем осторожно проглотил, ополоснул коньяком и, воззрившись в упор на хозяина, изрек:
- Месседж в нем. Тревожно мне…
Неприятный холодок закрался в души собравшихся. Нинку боялись все. Даже тараканы. При ее появлении они разбегались врассыпную, бормоча скороговоркой молитвы и отрывки из ст. 51 Конституции РФ*. Еще свежи были в памяти Нинкины бескомпромиссные ступни, впервые переступившие порог двухкомнатной колыбели смущенного графоманства, паразитирующего на обломках идейного сибаритства.
- Васечка, - взмолился Петрович, - Васюньчик…
Доброе слово и кошке приятно
- Васисуалий, с вашего позволения, - котяра откинулся на спинку стула, - Не дрейф, салага, не такие крепости брали…
и, отвернувшись в сторону, перекрестился,
- Авось, пронесет.
Остаток вечера пили, молча, не чокаясь…
Под утро разбрелись по углам и, вооружившись перьями, озадачились творчеством в тщетной надежде забыться.
Хозяин, уставившись в чистый лист, нервно грыз карандаш.
- Чур, не подглядывать, - поминутно грозил одомашненный охотник на грызунов, - Не в борделе.
Стращал он скорее для понта, потому как списывать и у него было нечего, а умаслить Нинон ой! как хотелось. «Хоть бы Базедушка не подкачал, - ерзал в кресле Василий, - Даром что ли крылья ему даны?»
Квартирный мух, не в пример диким сородичам, проявлял чудеса толерантности и на прозвище не обижался: «Авиатор звучит, конечно же, лучше, да что с них возьмешь – фантазия на уровне медучилища».
Основательно захмелевший дрозофил, будто раненная птица, тяжело поднялся на одно крыло и опустился в тактической близости от бутылки.
Кирял он с рождения – с отчаянием обреченного: « Иначе как быть «под мухой» мне противопоказано. С эн то мо ло гической точки зрения, да… ПАпрАшу! Цыть, сказал! Эх…»
Не всякое косноязычие возможно конвертировать в поэзию, но Базедушке иногда удавалось.
- Коллеги! Братья!Я тут постарался два в одном, таксазать. Маркетинг, опять же, забодай его комар, душу растревожил… да… , - дрозофил хватанул из горла, - Ну и что? Плевать я на них хотел. Староверы! Догматики! Вот Нинка – да, уважаю, - надолго присосался, но все же отлип, - Услышь меня, Нинка! Нинка! Ау…
- и нам бы хотелось «услышать», - робко встрял Петрович.
- Не тяни резину, режь, Пиит!- грохнул кулаком Василий.
Дрозофил, покачиваясь, встал на дыбы, небрежно забросил крыло за шею:
Спешит навстречу первый встречный,
Разлапив грабли рук рукастых,
Я сукой буду, сукой течной
На зависть тощих и задастых
И носом ткнусь, доверчивым и влажным,
В медь дня, грядущего по лужам,
За просто так, я не продажный
Довольно и того, что нужен
*Право хранить молчание. Право не свидетельствовать против себя самого и своих близких
22.11.15