18. ноябрь - ноябрь...
Нью-Йорк
ноябрь - ноябрь... ангина, ветер
Летом я часто размышляла о том, что умопомрачительная вспышка страсти опасна, как стихийное бедствие. Охранительное торможение разлуки разумно, иначе (какая пошлость!) мы бы умерли, очнувшись от всепоглощающего счастья. А мы бы очнулись?
Не проверив, не узнаешь, но… Читаю далее, думаю.
***
Теперь я действительно уезжаю.
А пятого я сдал билет по причинам затерявшегося (денежного) перевода из редакции. Вечером я отчаивался: знать бы заранее, и мы свиделись бы и в эти выходные... Но еще утром 5-го я не знал - поеду ли.
Теперь все закончилось, пятый час утра, нужно перехватить часика четыре и многое успеть до отхода поезда. Здесь опять холодает, последняя ночь обещает быть неуютной... Никто не знает, что я еще не уехал. Да с С-Пб. я уже как бы распрощался.
Весной будет прекраснее, ароматнее и беззаботнее! Вот увидите!
До встречи белой ночью под высоким-высоким петербургским небом.
Целую Вас, Мадам...
12 февраля 92г. Виллиам
***
Я уже на Кавказе... увы.
Этой ночью нечто взорвалось в Чечне и все с ужасом ждут проникновения военного вируса, только, скорее всего зря - швейцарская психология здесь сильна...
Не пугайтесь, мадам. Взгляните лучше на вид Петропавловки в сумерках. Пусть желтые всполохи из-за туч напомнят Вам о солнце, светившем нам, когда мы шли на Ваську. Но уже темнеет, фонарь и едва различимы решетки моста, по которому мы возвращались на Шпалерную... Но, право же, нам не было грустно, ибо мы счастливы.
Мадам... уже март.
***
Мадам,
мое предыдущее письмо было излишне печальным, я припомнил тот стишок и представил, что Вы могли опечалиться. Покопавшись в памяти, я отыскал другое стихотворение, еще более юного возраста, посмеялся и решил заставить улыбнуться и Вас. Ваш голос, мадам, стал тороплив и сдержан... Вы напрасно так изводите себя, отвлекитесь от дел, мадам... Вы улыбнулись? Вы смеялись? Вы не печалитесь?
Ваш Вил.
(Целую мочку левого ушка)
апреля 4 числа с.г.
***
Странно, Сударь,
но я не получала упомянутого письма, а заметила только сейчас, заново переворошив архив. Осенью 1991 - весной 92 года были открытки, умеющие развлечь, не отнимая внимания на раздумья... В перелетах меня сопровождали неувядающие букеты тех посланий, я смущена милыми подарками и признаниями. Я забывала, где я и с кем, и что со мной, кокетничала, не спохватываясь от чужой речи, не заслоняя легкого румянца на лице. Вы бы вскружили мне голову, если бы хоть раз произнесли вслух написанное.
Выпал календарик «история танца»: кавалер с прямым пробором тянется к деве томной, прикрывшей очи от неги. Ее рука соскользнула с плеча на лацкан фрака. Красноватые отсветы оставляют лица в тени, и предстоящий поцелуй почти невинен: ноктюрн замер вместе с ними (и нами, думалось Вам, отправляя сие).
Господи, какая музыка... Она звучит в моем изгнании, позволяет дышать Вами, не теряя смысл призрачного со-существования...
Мадам Лючия де Ламмермур
***
О, Боже!.. сегодня же день Танца!
29.04 - международный день Танца, и я счастлив написать Вам именно сегодня...
Вальпургиева ночь пусть пройдет без нашего танца... Кроме прочего, вальпургиевы пары грубы и несносно путают фигуры в танце, думая, что танцуют...
Продолжая танец, я Вам шепчу...
***
Санкт-Петербург
17 мая 1992 года
Вы внезапно исчезли, мадам, именно тогда, когда я стал ждать Вас с большим нетерпением, нежели в самом начале... А от меня были последние два письма (как мне самому показалось): первое печальное, второе веселое. В этом конверте я посылаю Вам совокупность первого и второго. Tetrica sunt amoenanda jocularibus - не правда ли?
За окном поют птицы - рядом парк, не слышно шума городского. Меня радует мысль, что Вы все-таки уже в пути.
Ваш Виллиам
***
Добрый вечер,
я все еще здесь (отсюда) и все еще угнетаем тем, что изображено на обороте. Но это пустяки... Мадам, 18-го я совершенно случайно подхожу к Александринскому театру (там ажиотаж, нервные безбилетники), а я иду в театральную библиотеку, откуда через полчаса возвращаюсь к театру и фантастическим способом попадаю на спектакль Р.Виктюка «Двое на качелях». Знаете, мадам, кто провел меня на спектакль? Рассмейтесь, сам Виктюк. Все решилось за несколько минут. И я смотрел спектакль о нас, и голос актрисы был Вашим голосом, и танцевала она, конечно же, только на музыку Шопена (!).
Мадам, Вы уехали. Оставшись, я увидел Вас, увидел нас. Белая ночь, белая стена, белый лист и по-прежнему воскресает Шопен: мы танцуем, танцуем, танцуем…
Целую, Ваш Вил.
19 июня 1992г.
***
«Печальное нужно скрашивать шутками». Я перевела, латынь однако. Не нужна нам печаль, поэтам условия нужны, уединение. Всепоглощающее чувство не оставит места для творчества, и Вы (в большей степени, чем я, бесталанная) возненавидите не меня, а зависимость – духовную, душевную, телесную. Я не создам условий, не смогу. Вы заметили, что к моему приезду всегда готов новый романс Ирэн? Подсознательно окружающие создают мне комфортное пребывание, не только поклонники. Всех волнует моя хрупкость, просто я этого не отрицаю. У меня не совдеповское воспитание, а по домострою. Женщина остается женщиной, а не равноправным членом общества. Мужчина – мужчиной, ответственным за все и за женщину перед Богом. Просто надо быть собой. Да, за это можно и головой поплатиться, но себе не изменять. Бывшие коллеги упрекают, что я вращаюсь в иной среде, где больше шансов, что наглая и везучая… А я не вращаюсь, просто живу. Какая такая среда? Мы все из рабоче-крестьянской среды. Только куда ни плюнь, поэт иль художник, неприкаянные все души. Я не меркантильна, а беспечна, как они. Всегда бесят вопросы о том, что я хочу, что для тебя сделать, чем тебе помочь? Спросишь, почему? Редкая барышня знает, что она хочет, жена знает, что надо (по хозяйству)… Неверна постановка вопроса, ответы сродни принятию решения. А я не хочу принимать на себя ответственность за выбор. Врожденное понимание, что слабый пол редко может правильно оценить ситуацию, нельзя своевольничать, нужно доверять мужу. Я делаю то, что знаю, остальное доверяю профессионалам. Я спрашиваю: а как? а что? Докладываю: ой, а там мышь. Я не кокетничаю, ибо не буду делать тяжелую работу, не буду надрываться, как мужик. Сейчас не война, муж сообщает о переменах, я оцениваю не умом, а некоей интуицией – можно или нельзя принять сей дар, без ущерба для личной свободы. Не люблю быть должной. Что делать при пожаре-наводнении-протечке, разумеется, спасать. Или самому спасаться?! Чем помочь? Если человек нуждается в помощи, не спрашивай, ищи выход, предлагай варианты. Кстати, сейчас муж делает кофе, спросил меня, буду пить одна или на кухне? Пожалуй, пора прерваться…