Поезд Мариуполь-Харьков прибыл на конечную станцию к третьей платформе и тут пути наших героев немедленно разошлись. Стефания Шмуль-Чарторыйская поехала в Академию магии, а автор отправился на Привокзальную площадь в поисках какой-нибудь забегаловки.
Приглядимся к нему.
Тот самый повар в белом кухмистерском колпаке, что по произволу своему сыплет соль-перец на наши головы, взялся изрядно пересаливать шевелюры людей его возраста – автор был опытный и зрелый мужчина. Но вот ведь сила воздействия чар молодой красивой особы на регенерацию организма, всего-то и провели мы со Стешей часов десять в одном купе – а будто четверть века долой: я снова юноша двадцати семи лет в узких джинсах цвета индиго и чёрной синтепоновой куртке; на голове моей спортивная шапочка; ботинки поскрипывают подошвами по первому снегу.
Надлежит заметить:
Камня на камне не оставил бы автор от иного города, но Харьков красив. Путные архитекторы трудились над его живописными видами, а кроме того – Бог в помощь: ветви деревьев припорошены с великим изяществом, солнце сверкает, переливается искрами в свежей пороше, лёгкий морозец, свежо.
Иллюминированы многочисленные ларьки.
Гирлянды опоясали ёлочки, бегут по зелёным лапам цветные мелкие огоньки, и весело взгляду, и праздник на сердце, - Новый год на носу, до Нового года можно подать рукой.
И пяти минут не прошло, обнаружил автор подходящее ему заведение, - обед по-домашнему обещала вывеска; без тени сомнений зашёл я вовнутрь, взял винегрету, борща и горячего чая, - сижу, ем.
Вокруг сосредоточенно жевали битки и жадно поглощали картошку-пюре многочисленные командировочные, учащаяся молодёжь, планктон. Кушали они, как правило, молча, но порой кое-где слышались и голоса.
Утолив первый голод, автор извлёк из кармана записную книжечку.
Достаточно давно промышляя писательским ремеслом, знаю я, - главное для прозаика усердно наблюдать жизнь и с неослабным вниманием слушать.
Стал я вслушиваться в разрозненные разговоры, записываю.
«Были времена: приедешь в Киев, мать городов русских, выйдешь на кручи, и такой распахнётся перед тобой простор, такая ширь, что хочешь, не хочешь, а воскликнешь с восторгом: «Чуден Днепр при тихой погоде».
Теперь не то: шумно в столице.
Не тихо.
Жгли шины, пылали шины и стучали люди палками в железные бочки: слово «Майдан» горело у всех на устах.
С испуганными лицами глядели цари в окна и паковали чемоданы цари, золотом набивали, драгоценными камушками, мчались в аэропорт на лимузинах с мигалками; кто не успел, пробирались тайными тропами… и взлетали в небеса самолёты, и пропадали железные птицы с экранов радаров.
Куда? – никто не знает.
У кого ни спрашивали где наши цари, кому ни направляла запрос прокуратура, везде отвечали: «У нас их нет».
И многие тогда хлебные места освободились, но так уж устроен наш народ: мало ему хлеба, зрелищ ему подавай.
Такой везде цирк устроили, что хоть животики надрывай, - вчера вот по телевизору выступали какие-то клоуны…».
Автор не любит клоунов. Ему больше нравятся воздушные гимнастки и дрессированные собачки. Перестал автор записывать разговоры, стал думать, что дальше делать.
Оно бы, конечно, столицу хорошо покорить.
Были времена: придёт подобная мысль в чью-то бедовую голову, глядь, уж и войско ощетинилось пиками, - реют знамёна, оружие бряцает… мигом собирался всякий сброд на зов, ибо знают вассалы:
Не обидит их владетельный господин, дозволит добычей разжиться, - на день, а то и на два даст пограбить завоёванный город.
Теперь не то:
На пять лет столицу отдают на разграбление мэру… хороший куш, за этот жирный кусок можно и побороться.
Вне всяких сомнений, я мог бы искушать доверчивого избирателя популизмом, подкупать электорат гречкой…
Но есть одно «но»: в Киеве уже имеется мэр, всех самозванцев больно бьёт этот мэр боксом.
Взвесил автор все «за» и единственное «против», принял взвешенное решение:
- Нет, не поеду в столицу. Останусь в Харькове, о ведьме буду роман писать.