Жил, да был на одной деревне парень – Стёпка. Картинки рисовал, на балалайке лабал и в интересах своих отличался эдакой разносторонностью. Да только одно его вечно подводило – тонкая душевная организация не давала покоя. Как слабает на балалайке чего – и заляжет на пару дней, мечтаючи. Или картину нарисует лучшую и давай ею любоваться, да на выставки и галереи мировые примерять – как она в Третьяковке повиснет, а как в Парижском музее изобразительных искусств?
Был в той же деревне мастер-резчик Михалыч. До того хорошо по дереву работал, что аж с заграницы приезжали его картины резные, да утварь деревянную покупать. День-деньской в мастерской его скрежет пил, да дым коромыслом стояли.
Вот ездят к Михалычу, а к Стёпке заглянут, картинки полупают, повздыхают, уши почистят от его игры на балалайке, да и уйдут. Перебивался он чем попало, что было не лень, да чего тонкая душа непризнанного гения позволяла. Надоело ему, захотел он славы, да богатства и пошёл в церкву молиться. И явился ему ангел.
- Ну, Стёпа, небось хочешь чего? – Посланник небесный хмурится.
- Ага, - радостно ему Степан ответствует. – Я творческая личность, у меня духовный мир – на пару вселенных, а гением почему-то Михалыча считают, а не меня! Сделай, Боже, чтоб и у меня всё так же, как у Михалыча было, чтоб по справедливости. Только руки марать я не хочу – это слишком много труда, на мыслительную деятельность не хватит.
- Дак ты работай, а не по церквам мотайся. – Ангел ответствует. – А то вона тебя как из греха ленности в грех гордыни кидает, аж смотреть тошно в святом месте. Мы таких духовно богатых по пять пачек на дню в Ад пакуем, так что ты иди с благословением Божьим, да с молитвой на устах потрудись сначала, как Михалыч. А там, глядишь, и признают твой талантище.
Сплюнул Стёпка, да пошёл с церкви. Видит, толпа клубится. Подошёл поближе и ажно обомлел. Лежит на ковре дорогом, ворсистом, мужичок неприметный, да книгами торгует. А книги хороши – одна другой краше, обложки позолотой блестят, закладки бархатом отливают. А название у каждой одно – «Как стать богачом, не делая ничо». Но Стёпка на то и богат духовно, что смекнул – пока дядькины книжки люди покупают, тот и становится богатым, не делая ничо. А дядька тот лежит, дорогую трубку курит, да глаз хитро щурит. А две бабы заморских чернолицых плечи ему мнут-разминают, чтоб значица, не уставали бошку носить думами тяжкими переполненную. Завёл Стёпка с ним знакомство, да на чай к себе пригласил. Всё прибрал чистенько, картины лучшие выставил, да давай гостя потчевать и заодно распрашивать.
- А скажи-кось, дядька, как ты таким известным стал? – Издалека Стёпка с лести начинает.
-А вона вишь, - дядька ему ответствует, - у всех кафтаны серые, а у меня красный. Выделяюсь я значица из серой толпы. Так вот и замечать меня стали, и запоминать, и узнавать, что гениальный человек перед ними.
Стёпка чаем его допоил, спровадил кое-как, да давай Бог ноги, за новым кафтаном. И чтобы обязательно красный! Иначе, не запомнят головы людские глупые, что перед ними гений стоит. И ведь дело мужик говорит – зачем работать, когда можно так быстро и просто знаменистостью стать. Купил на заначку кафтан и гуляет по улице. А в евойную сторону если и глянет кто, то чисто поздороваться, а то и с праздником поздравить (а заодно и уточнить с каким – не будет же добрый человек в праздничном просто так гулять). А Михалыч всё пилами в столярке своей поёт.
Почесал Стёпка репу – не становится он знаменитым, хоть тресни. И опять дядьку на чай зовёт. Вырядился, окна раскрыл – пусть люд честной видит, как два умища мировых беседу ведут, да вновь к дядьке подкатывает.
- А скажи-кось, а как же ты на слух-то людской попал, как книги покупать твои стали?
- А всё просто. – Дядька ответствует. – Я на всё своё мнение высказывал. Вот и запомнили, что куда бы толпа не шла, а я против течения значица и обязательно это во всеуслышанье скажу. Только идею хорошую надо брать, чтоб вот абсолютно каждый себя распоследней сволочью на моём фоне чувствовал. Так вот и зауважали. У меня хватило сил и храбрости бросить камень в эту стоячую лужу! Я вот мясо не ем. Жалко мне зверушек, да не смогу я жрать куру, которую кормил до того и видел, как она по двору бегает.
Стёпка и вновь допоил его чаем, да спровадил. И, портки подобрав, в кафтане на главну площадь и рванул, и давай там накопившееся высказывать, эпитетов красочных не жалеючи. И царь – ворюга, и староста чужих жён обихаживает, и мужики пьяни, а Стёпка - нет. А ещё все мясо жрут. Сволочи, одним словом и Стёпка в том прав. Бабы услышали это – и в слёзы, мужики затылки зачесали. А и впрямь – не сволочи ли, часом? Вона какой Стёпа птицей важной стал, да со знаменитостями знакомства водит. Михалыч в то время новую резьбу обточил, да цены задрал, а и всё равно его утварь брали, с руками рвали - дюже хороша. А Стёпка последние деньги на похороны ощипанной курицы из погреба спровадил, да задумался.
Пришёл он уже в гости к дядьке, сел за стол и спрашивает:
- Ну дядь, никак без работы не получается. А ты, говоришь, не делал ничо. Начали же люди о тебе, да книге твоей судачить. Мы ж друзья, раскрой тайну друженьке!
- Эх, - дядька ответствует, - ну что с тобой, любопытным делать? Надо, говорит, им сплетню о себе подкинуть. Один мой знакомый, поэт заморский, одним стихом известен стал и с того до сих пор и кормится.
- Что за стих-то, родная душа? – Стёпка подмазывается.
- О любви мужчины к мужчине. - Дядька ответствует. – А ты не только рисуешь, но и на балалайке играешь, стало быть больше надо усилий для таланту твоего. А давай, я тебя замуж возьму, а ты сразу со свадьбы дуй картины свои продавать. Да на балалайке сыграть не забудь.
Ажно взвыл Стёпка с такой перспективы, но работать хотелось ещё меньше. Вот и пошёл он замуж. А как оженилися, так и дунул в свою лавку. Сидит в платье подвенечном, на балалайке играет среди картин – эх, хороша душа-невестушка. Люд честной ходит и не знает – смеяться или морду бить. А тут и дядька подваливает.
- Ну что, - говорит, - идут продажи?
Стёпка такую хмурую композицию на балалайке загнул, что ажно жаль его зевакам стало.
- Идут, - говорит «молодая», - да токмо сдаётся мне, что платить будут, не рублями, а люлями…
А дядька захохотал страшно, да и в чёрта оборотился.
- Шикарно я над тобой пошутил, дурачинушка! – Смеётся нечистый. – Мало что позорищу набрался, рожа ленивая, так ещё и замуж вышел, лишь бы не работать. Да за кого? За меня, за чертяку. Зато славу приобрёл – пользуйся. Чёрт свой договор исполнил. И судачить о тебе теперь будут, как о Михалыче, и про картины твои не забудут, да работать ради этого не пришлось. А о смысле тех сплетен разговору не было.
Поплакал Стёпка, да успокоился. Непризнанные гении с тонкой душой и не такое стерпят, лишь бы о них не забывали, да работать ради этого не пришлося. Пусть Михалычи трудятся - им без таланту так и надобно.