НОЯБРЬ 1917 ГОДА
Мысль написать «революционную статью» пришла мне в голову, когда я сегодня поутру заглянул в «зеркало русской революции». Лев Николаевич и подсказал мне начало: Все великие революции похожи друг на друга, каждая непохожая на них революция не может называться великой. Например, такого возвышающего термина в современной историографии не удостоена Английская революция XVII века. Так в чём похожесть «великих» и их отличие от обычных? С поверхности нашего школьного уровня видится среди первых Великая французская революция и Великая Октябрьская социалистическая революция. Между ними около 130 лет. Каждая из них настолько индивидуальна, что можно говорить лишь о схожести отдельных признаков. Но сегодня на глаза мне попалась старая запись, в которой я неожиданно нашёл ключик к вопросу. Вот эта запись – вам, дорогие читатели, тест на сообразительность:
«Задумаемся над французским праздником День взятия Бастилии (L'anniversaire de la prise de la Bastille), отмечаемый ежегодно 14 июля с 1880 года. Посвящён он Великой французской революции в конце XVIII века. Ну, скажите на милость, о каком «взятии» идёт речь? Пальнули с двух сторон для возбуждения. Комендант ветхой крепости сдал дрожащими руками ключи нападавшему люмпену, к этому времени уже взявшему штурмом винные погреба столицы. И узники (числом аж 7 душ!!!) нежданно получили свободу. Временную. Ибо вскоре им начали рубить на гильотине головы, так как узилище в центре Парижа предназначалось для высшей аристократии, ни о какой революции, тем более великой, не мечтавшей. И (на тебе!), в память бессмысленного разрушения памятника французской истории «День взятия Бастилии (Bastille Day)» отмечается как национальный праздник Франции. И не только на родине гильотины. Отмечается во многих странах. Традиция, никуда от неё не денешься».
Не спешите, уважаемые, тянуть руки, не угадали! Я не намекаю на ничтожность (с военной точки зрения) потасовки на Дворцовой площади в Петрограде и на мародёрство победившего народа внутри дворца в ночь с 7 на 8 ноября 1917 года. Это взятие «Русской Бастилии», «штурм», так называемый, и преследование врага по коридорам царского дворца стоила обеим сторонами что-то около 10 жизней, поломанной мебели, исчезнувших вещей и выколотых глаз на портретах. Не роднят обе великие революции и другие схожести между «освобождёнными» сидельцами знаменитых архитектурных сооружений. Упомянутых узников Бастилии освободили из камер для последующего отсечения голов, а освобождённых от занимаемых должностей членов Правительства Керенского отправили в казематы Петропавловки ждать расстрела. Как вы понимаете, между стальным ножом доктора Гильотена и свинцовой пулей есть разница в материале и технологии изготовления.
Ладно, не буду томить читателей. Обратите внимание на фразу в процитированной выше записи из моей папки, в которой упомянуты герои взятия Бастилии, к этому времени взявшие штурмом винные погреба столицы. Нет, нет, я знаю не хуже вас, что Зимний дворец брали (т.е. брали в Зимнем, что под руку попадалось) ещё трезвые рабочие и солдатские революционеры. Пьянка началась несколькими днями позже. И отнюдь не по случаю «победы на дурняк» трудового народа над ротой отчаянных баб, четырьмя десятками инвалидов – георгиевских кавалеров и горсткой юнцов во главе с безногим капитаном. Историческая пьянка, отмеченная отечественными и зарубежными наблюдателями, началась со Второго штурма Зимнего дворца, точнее, его винных погребов, длившаяся с перерывами на опохмеление весь ноябрь. Не верите? И я не верил. Но вот Максим Горький, наш пролетарский буревестник, друг вождей всего трудового человечества, включая угнетённых итальянским король'измом беззаботных жителей о.Капри, свидетельствует, как очевидец величайшего события в истории народов (всех, разумеется):
«Вот уже почти две недели, каждую ночь толпы людей грабят винные погреба, напиваются, бьют друг друга бутылками по башкам, режут руки осколками стекла и точно свиньи валяются в грязи, в крови. За эти дни истреблено вина на несколько десятков миллионов рублей и, конечно, будет истреблено на сотни миллионов.
Если б этот ценный товар продать в Швецию – мы могли бы получить за него золотом или товарами, необходимыми стране – мануфактурой, лекарствами, машинами. Люди из Смольного, спохватясь несколько поздно, грозят за пьянство строгими карами, но пьяницы угроз не боятся и продолжают уничтожать товар, который давно бы следовало реквизировать, объявить собственностью обнищавшей нации и выгодно, с пользой для всех, продать. Во время винных погромов людей пристреливают, как бешеных волков, постепенно приучая к спокойному истреблению ближнего. В "Правде" пишут о пьяных погромах как о "провокации буржуев",– что, конечно, ложь, это "красное словцо", которое может усилить кровопролитие» (чит. «Несвоевременные мысли»).
Напоминаю: в погребах зимней резиденции царей и их демократических наследников хранились на несколько миллионов золотых рублей столетние коньяки, испанские, португалькие, венгерские и другие раритетные вина, пятая часть всего запаса алкоголя в Петербурге. О них писала Лариса Рейснер, подтверждая правдивость нашего буревестника: «Их заваливали дровами, замуровывали… - ничего не помогает. Каждую ночь где-нибудь пробивают дыру и сосут, вылизывают, вытягивают, что можно. Какое-то бешеное, голое, наглое сладострастие влечёт к запретной стене одну толпу за другой. Со слезами на глазах рассказывал мне фельдфебель Криворученко, которому поручили защищать злосчастные бочки, о том отчаянии, о полном бессилии, которое он испытывал по ночам, защищая один, трезвый, со своим немногочисленным караулом против настойчивого, всепроникающего вожделения толпы... Вызвали пожарных. Включили они машины, накачали полные подвалы воды и давай всё выкачивать в Неву. Потекли из Зимнего мутные потоки: там и вино, и вода, и грязь - всё перемешалось... День или два тянулась эта история, пока от винных погребов в Зимнем ничего не осталось».
Будем справедливы к новой власти: через неделю оно осознало всю опасность развития народной винно-водочной революции с русским оттенком души, чья загадочность усиливается с накачкой алкогольными парами. По воспоминаниям людей из ленинского окружения, Владимир Ильич находился в эти дни в полной растерянности, "судорога подергивала его лицо". Понять умом Россию, впавшую в массовый, глубокий, длительный запой, по случаю избавления от власти дворян и помещиков, отрядили Луначарского, бывшего дворянина и помещика – борца против своего класса эксплуататоров и, выходит, с самим собой. Спешно поставили его на пост начальника Дворцового управления. Там ему доложили ситуацию: «Преображенский полк, охранявший Зимний дворец, пришлось убрать, ввиду массового хищения вина, и заменить Павловским полком. У многих (даже часовых) обнаружено по несколько бутылок вина. Многие были пьяны». Но и через месяц после Первого штурма Зимнего, Второй штурм, не на жизнь, а на смерть от белой горячки за Власть Советов не ослабевает. Звучит призыв: «Все, как один умрём в борьбе за Это!» Теперь уже пьют, по словам Луначарского, «большинство участвующих в этой работе» (т.е. новая стража и сами участники антиалкогольной компании: одну бутылку – в канализации, вторую бутылку – в себя). Наконец Петроградский Ревком принимает гениальное, как всё что задумывают большевики, решение: «Послать телефонограммы во все районные Советы и предупредить товарищей, чтоб не пили и вообще следили за трезвым состоянием революционных масс». А как уследишь, когда у самого в глазах двоится и языком лыка не вяжешь?».
В конце концов троцкисты-ленинцы навели порядок штыком и пулей, поскольку нет таких препятствий, которых они не преодолели бы большевики: Чтобы пресечь безобразия, ВРК обещал ежедневно выдавать представителям воинских частей спиртное из расчета по две бутылки на солдата в день. Скоро винные погреба опустели: что продали в Швецию, что в Неву спустили прямиком в канализацию или через мочевые пузыри победившего пролетариата, а что припрятали для вождей всех рангов в ожидании свойственного для революций голода и продразвёрсток. Ещё в марксистских кружках, говорили ветераны тайных посиделок в подполье, что шампанское «Вдова Клико» очень хорошо идёт под 200-граммовую пайку чёрного хлеба с кусочком конины, которая даже в жаренном виде мяукает.
О неизбежности в то время пьяных погромов писали многие исследователи. Состояние развращённого вседозволенностью общества, бездельной солдатской массы с ружьями тому способствовали. Народу было всё едино, какой объект штурмовать. Лишь бы безопасно и обещало «трофеи». Но преимущество штурма винных складов вне сомнений, когда наступил период безвластия. Пока новая власть не стала жёсткими методами бороться с погромами и пьянством, сладу с ними не было. Пришлось вводить сухой закон. Но он запустил на всю мощь самогоноварение. В деревне на изготовление самогона использовали в основном зерно. А это усугубило продовольственный кризис и привело к военному коммунизму и красному террору, вызвавшему в ответ террор белый. Вот какие последствия имел Второй штурм Зимнего, о котором даже сегодня как-то неудобно вспоминать рядом с беспредельно раздутым величием первого.
Из сказанного выше логически исходит объяснение, почему же, в отличие от великих французской и русской революций, английская революция не названа великой. Видимо, революционным массам там просто не повезло: дальновидный король успел вывести из страны всю свою коллекцию редких вин, и революционеров встретили пустые погреба. А возможно, всё дело в шотландском виски, благодаря которому англичане (и аристократы и плебеи) научились пить одинаково в меру даже лак и политуру, и прочие суррогаты. В любом случае, сами виноваты.