Радио рыдало три дня. Непривычно серьезным стало телевидение, спешно изъявшее из сетки вещания развлекательные программы. Страна и каждый в ней затаились в нехорошем предчувствии, страшась, как у постели безнадежно больного, сказать или услышать роковые слова. На четвертый день, когда ожидание чего-то недоброго натянуло нервы, как струны, а боязливый шепот предположений перерос в откровенный говор, народу сказали, что умер глава государства Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильи Брежнев.
По большому счету, этого ждали со дня на день. Мстя Генсеку за его неуемную тягу к наградам и лести, за длинные очереди в магазинах и дефицит самого необходимого, потешаясь анекдотами о своем правителе, люди в душе зачастую жалели его. Наиболее совестливые даже возмущались, видя по телевизору, как этого больного, обрюзгшего человека с невнятной речью и плохо понимающего, что от него хотят, окружение упорно тащит в президиумы и на трибуны, продлевая тем самым свою чиновничью жизнь за стена¬ми Кремля.
О том, что Брежнев умер, Игорь Кашин узнал на работе. С треском распахнув дверь, в их техотдел влетела секретарша шефа и с нескрываемым испугом на лице выпалила эту весть, переданную по радио. На минуту в отделе повисла звенящая тишина, которая вдавила сидящих в столы и кульманы, а потом кто-то робко спросил:
- Как... умер?.. - и тут же, словно застыдясь, замолк.
- От болезни умер, - отрезала секретарша и побежала дальше по коридору оповещать других. А техотдел словно про¬рвало. Все бросили работу и принялись на разные лады обсуждать известие. Местный авторитет и умник, старший инженер Макаров, вырвав инициативу, тут же начал "назначать" нового Генсека и формировать Политбюро ЦК КПСС. Но его, как у нас называли, философию срезал негромкий и простой вопрос копировальщицы Нины Игнатьевны Бородиной, обращенный ко всем:
- А как же дальше жить мы будем?
И вновь в отделе застыла тишина, в которой каждый не¬слышно думал о своем. Смена настроений от сообщения секретарши до этого момента была так стремительна, что Игорь даже не успел уяснить, что же он чувствует. Но вопрос пожилой женщины, дорабатывающей последние до пенсии месяцы, словно пробил в нем, Игоре, какую-то брешь. И он, к удивлению и даже к ужасу, почувствовал, что какая-то щемящая тоска внутри и жалость к Генсеку, перемешанные с неизвестностью (что завтра будет?), выдавливают из него слезы. Это было какое-то наваждение. Спору нет, практически вся прожитая Игорем жизнь прошла при умершем Генсеке. Маленький Кашин пошел в первый класс, а Леонид Ильич через месяц возглавил КПСС. Игорь после восьмилетки пошел в строительный техникум, отслужил в армии, женился, стал отцом, и все эти годы Брежнев был с ним рядом. В многочисленных портретах, на пионерских и комсомольских собраниях, в газетных статьях и передачах телевидения. И даже в тех же анекдотах, которые рассказывали друг другу с оглядкой и оговорками. С этим большинство граждан страны жили и уходили в иной мир, считая все таким же естественным и необходимым, как восход и закат солнца. Страшась возможных слез, то ли по умершему Генеральному секретарю, то ли по годам, ушедшим вместе с ним, Игорь почему-то вспомнил, что о таких же чувствах рассказывала его мама, вспоминая кончину Сталина. По ее словам, тогда люди рыдали, не стесняясь друг друга, как будто потеряли самого дорогого человека или наступал конец света. Поэтому, чувствуя предательские спазмы, Кашин, отворачиваясь от всех, выскользнул за дверь, в переход в монтажный цех, где обычно курили конторские.
А после работы Кашин выпил. Взял бутылку водки и пошел к другу, чтобы поделиться своими чувствами. Но разговора не получилось. У товарища болел зуб, и поэтому водка была выпита торопливо, без обычной душевной беседы.
...Вышагивая, раздосадованный, к остановке, Игорь не сразу обратил внимание на то, что его с двух сторон заблокировали двое мужчин. Подняв голову, Кашин увидел, что это сержанты-милиционеры. Он остановился, вопросительно глядя на них.
- Минуточку подождите, - один из догнавших взял Игоря за локоть, и тут же из-за Кашинской спины появился милицейский лейтенант. Внимательно взглянув на Игоря, он равнодушно спросил:
- По какому поводу, гражданин, выпили?
Кашин до сих пор не может объяснить, как это получилось, но он с болью в голосе четко сказал:
- Брежнев умер!
- Брежнев умер!
И слезы, крупные и жгучие, давно просившиеся на волю, сами по себе потекли по щекам.
- Взял и умер, - повторил Игорь и рукавом куртки стал утирать лицо.
Не ожидавший такого поворота милицейский наряд опешил.
- Ты чего? - начал было один из сержантов, но лейтенант прервал его.
- Вы сейчас куда идете? - в голосе офицера даже вроде бы проскользнули нотки участия.
- На автобус, домой, - всхлипнул Игорь. - А что?
- Да нет, нет, ничего, - лейтенант даже посторонился, - пожалуйста, идите. Только просьба - прямо домой.
И они разошлись. Игорь потом сообразил, что избежал возможной крупной неприятности. И долго помнил милицейский наряд, где лейтенант начал что-то втолковывать подчиненным.
...Брежнева хоронили в Москве, а Игорю казалось, что гроб с телом Генерального секретаря ЦК КПСС стоит у них в монтажном управлении. Еще загодя парторг, направленная горкомом партии в эту организацию для ее укрепления, подвижная, громкоголосая женщина, расписала весь прощальный ритуал. В углу сборочного цеха на канцелярский стол водрузили телевизор, который транслировал, что делается в сто¬лице. Рядом, на таком же столе, стоял портрет Брежнева с траурной лентой наискосок. Тут же было Красное знамя, отороченное черной лентой. Весь коллектив расписали по парам, и рядовые, и инженерно-технические работники, и служащие, меняясь темно-красными повязками, поочередно замирали у скорбного уголка, в котором лежал незримый Генсек.
Игорю по второму кругу досталось стоять в тот момент, когда гроб с телом Брежнева военные понесли к последнему пристанищу у Кремлевской стены. Кашин застыл, как когда-то в армии часовым у знамени полка. Он почувствовал, что точно так же замерли все в цехе, так как стоящие у него за спиной перестали дышать и впились глазами в телевизор. Гроб тем временем завис над ямой, а затем с грохотом (а может быть, это был залп орудий) провалился вниз.
- Ой, быть беде! - взвизгнула нормировщица у Игоря над ухом, и тут же разноголосо и непривычно загудели тепловозы в соседнем депо и ТЭЦ, примыкающей к монтажному управлению.
Тревожные басы гудков рассыпали мурашки по спине Кашина. Он как бы сжался весь, придавленный жерновами жалости и тоски. Хотелось, чтобы все это быстрее кончилось, но гудки продолжали терзать душу. И Игорь вновь с ужасом почувствовал, как веки набухают слезами, готовыми выплеснуться через край. От мысли, что это увидят стоящие pядом, его бросило в жар. Но тут очередной траурный караульщик положил ему руку на плечо, и он шагнул в сторону, а затем за спины столпившихся людей. Стараясь незаметно промокнуть сжатыми пальцами слезы, Игорь едва не столкнулся со сварщиком Шутовым, который снятой с головы вязаной шапочкой протирал глаза. Затем он трясущимися руками прикурил сигарету, жадно и глубоко затянулся дымом, а когда выдохнул, смущенно сказал, обращаясь к стоящим рядом рабочим с застывшими, скорбными лицами:
- Ну, блин, психоз, что ли, напал... Аж слезу вышиб…
- Не, - тихо ответил, не поворачиваясь и не отрывая лица от экрана телевизора, слесарь-сборщик Гатауллин, - это наваждение. Не один ты такой...
И оба замолчали, так как на похоронах много не говорят. Но каждый чувствовал, что проводили в последний путь не только престарелого Брежнева, но и нечто другое, которое разве что "философ'' Макаров сможет объяснить...