В некотором царстве, государстве, жила, была принцесса. Росла в замке, играла, танцевала, а вечерами у окна сидела, принца на коне высматривала, с яблоком в руке, а что еще вечерами делать?
Это, если для детей, а для взрослых дело было проще.
В провинции Российской, в глуши средь бездорожья, баба жила. Возраст девичий, да и женский уже минул. Значит, бабий настал. Другому откуда взяться?
Мечтала о принце на скакуне, а как же? Потом на без лошадного, была согласная, далее о добром молодце мыслила, позже о не добром и не молодце, а простом мужике думала. Не для утех плотских, а так, для хозяйства. Как мебель. Поворчать, было б на кого иль подзатыльника влепить, для снятия стресса, а за что - отыщется. Но видать не судьба.
Так и жила случайными связями. Бывало по пьянке, бывало и с трезвыми, пока не стукнуло ей сорок пять. Ягодкой стала, кем еще, хотя и сушеной, морщинки уже.
Но однажды помыслы материализовались. Появился-таки, мужичок. Не прискакал и не пришел, а приполз. По канаве. Баба его пожалела, в дом затащила. Осень на дворе стояла, сырая, студеная. Он отогрелся, прижился. Синеву на румяна сменил.
Пожили, потужили, не долго ни много, и в сельсовете расписались. Тихо. Мужик подумал, что в хате чистой уютней и теплее, нежели в канаве, а баба… а баба проще решила, не раздумывая. Нашла то, что желала. Есть на кого поворчать, да на ком стресс снять, да заготовки на зиму припасенные, скормить. Полки освободить под новый урожай.
Прошел год. Баба возьми, и на удивление всего села, расцвела, да на зависть всем, саму Алку Пугачеву переплюнула. Куда уж там, провинциалке без роду, скажите? А вот.
Муж, не как у примадонны, во внуке ей не годился, но младше на десять лет все же был. Баба родила. Тройню. Сама. Правда, от сурогатного отца. Муженьку-то законному Бог детей иметь своих не дал, сколь по больницам его не таскала.
Решено оное было по взаимному согласию. Мужичок поморщился сперва, почесав затылок, который для подзатыльников служил, и дал согласие, не стал лишать бабу женского счастья. А после рождения и сам возрадовался милости Божьей. А по канавам ползать прекратил. Некогда. Семью кормить надобно. Да и румяна ему больше нравились супротив синюшного оттенка и похмельного синдрома.
Минуло полвека. Сидит старичок-сморчок на завалинке, в шушуне да треухе, ноги в пимах. Слепинькими глазенками на солнышко ласковое щурится. Деньку теплому, летнему радуется. Кличет бабу свою, радость свою разделить.
А бабке некогда, у печи хлопочет, у нее другая радость. Внуки с правнучками едут, издалека, в глухомань бездорожную, погостить. После весточки такой, вся хворь из нее улетучилась. Дел много. Детушек привечать надоть. Решила, опосля похвораю. Зимой. Она длинная в Сибири.
А у детушек своя радость. В речке девственной покупаться, щебетанье птиц послушать. Воздуха чистого отведать, да бабушкиных пирожков с земляникой душистой покушать, вареников и прочих изыск домашних с печи русской, без холестерина. Где столько удовольствий, сыщешь? Нет их в душном городе.
Блинчики с маслом натуральным и икоркой щучьей, ну очень… А с живностью дворовой позабавиться, поигрывать, так вообще...
Все рады. А много ли для счастья надо? Лишь бы не было войны.
И делов-то… по большому счету, всего ничего. Только род продолжить.
Как-то так.
P.S.
А дед сидел на заваленке, в прищуре глаз лукавство проступало. Сынки в гости едут, надо план работ по хозяйству обдумать. Да не переусердствовать с объемом. Отдохнуть ведь едут. От суеты. Но и без дела, пользы для, оставить тоже нельзя.
Не зря же ростили.