Шатры в песках.
Война шла здесь давно, больше века. Вряд ли жившие в пустыне, прежде бывшей цветущими долинами, помнили ту страну, в которой она началась. Остатки многочисленного народа, ныне дюжина племен, сражающихся за руины, скрывающие в обломках-скалах сокровищницы бункеров с укрытым в саркофагах от пожирающих все времени зубов оружием, одеждой, мумифицированной в стали и твердой коже всех цветов, едой, что оживала при добавлении воды. Фениксы оазисов, сжигаемых то засухой, то завистливым набегом. Стаи странных рептилоидов – то ли мутантов, то ли сверхвоинов, специально выведенных в лабораториях той уничтоженной страны, способных плавать в песке, как в воде, оставленных косметизировавшей их чешуйчато-когтистый, хвостатый и змееглавый облик медициной тайных дел.
«Разумны и быстры, нечеловечески быстры. Ловки с любым оружием – способны из катапульты сбить конверт, при этом моментально разобравшись со всем убийственным, что было на борту. При первой же облаве – поиске пропавших с этого конверта мы убедились в их эффективном обращении с новейшими энергосканнерами, блейзами и гравитурами. Мне до сих пор мерещится, что гады прослушивали все наши переговоры и отслеживали телеметрию поисково-охотничьих партий – андропроцессоров и бортовых Интел-станций. Нам удалось подстрелить лишь шесть «чешуров» - анатомо-физиологической («некромантической» по нашему неофицеязу) службе на потрошение и фаршировку киберначинкой. Но все они неожиданно нападали на лабораторный персонал, жадно пожирая упитанных профессоров и ассистентов и убивая всех, кто им мешал. И после этого стараясь убежать обратно в эти проклятые и слегка радиоактивные пески».
Таннгезер-7, неофицеязно просто Тан Се, тащился по песку – крупнозернистому и светло-желтому, желто-коричневой муке и алой пыли, заставляющей чихать, как красный перец, при каждом шаге, взбивающем клубы («вот номер – пляж из перца, бескрайний пляж, от горизонта и до горизонта, воды вот только нет»), тащился третий день, вторую ночь и кажется, полвечности уже. Его подбили какими то древними и даже, вроде, реактивными ракетами.
«От них-то и защиты нет – все антигравоторпеды отклоняются гравиполями».
Он летел на одноместном рейдорне, по проверенному маршруту, прикрываемому автоматическими дотами с теплодетекторами. И сам их десантировал по всем намеченным барханам с низкой высоты. От грохота и напомнившего о землятресении толчка, ощутившегося каждой костью, до сих пор звенело в голове. Весь аварийный двоесуточный паек он только что прикончил на искареженных останках сброшенной прошлым рейсом машины, оборудованной всеми парализующими, эйфоризирующими и разгоняющими генераторами. Дот-ловец (пустынников отлавливали и помещали реабилитационно-социопатические клиники, а часть, побоевитее, киборгизировав, отправляли обратно в пески – выводить кого-нибудь из своих кланов поближе к пограничному поясу ущелий и гор, к ложным бункерам-ловушкам, притягательным для постоянного обитания, откуда, после плавной психообработки с упором на добрых духов, жаждущих спасти их в Стране Добра и подкормки легкими транко-канаболами, спаситель выводил спасенных из Пустынной Обители Смерти в гуманный Рай, где обитали ангелы-киборги. Но жители пустыни считали, что над ними летают демоны-драконы, пожирающие всех, да и окраины песчаного их пепелища слыли среди них по ряду, в том числе и этой, причин.
Испарения дезактивирующихся от варварских атмосферных ядов песков создавали над этими местами стабильную стратосферную линзу. Небо постоянно пребывало в сияющих разводах: лилово-багровых по ночам, розово-сиреневых в сумерках, лимонно-золотистых по утрам и вечерам, оранжево-чайных с ослепительными промоинами оттенков золота – красного, белого, желтого.
Когда Тан Се вышел к укрывшимся в низине, среди четверохолмия, щатрам, там, наверху, вообще плыли салатно-фиолетовые джунгли в индигово-оливковом море. Шатры были просторны и насчитывалось их, плжалуй, около трех дюжин.
Между шатрами и барханами вяло перемещались дети, козы, ишаки, собаки. В тени, под пологами балдахинов, валялись серо-апельсиновыми плюшевыми тушами верблюды. Заметил Тан и несколько закутанных в плащи из пластика фигур, высоких, но по плавности, пожалуй, женских.
При энерговсплеске, когда разбился от взрыва ракеты реактор, сгорело все хоть мало-мальски электронное – в том числе коммунипортные импланты. Тан Се не мог сообщить о себе, а с места крушения ему пришлось уйти – иначе его сожрали бы рептилы. В песках вообще был довольно распространен каннибаллизм. Его Стрелковы умный комлекс весом с собственную руку, также в одно мгновение катастрофически иссяк. «Не будь так заняты подарком, добытым с неба, гады, и не отстрели меня катапультой с помощью внезапного смерча так далеко, скрыв за клубами вставших на дыбы вспыленных барханов, меня сейчас пытали бы когтистые стальные лапы, выдирая знания, как из плененного врага. Может быть, какой-то джинн меня спас, выбравшись из невзорвавшейся боеголовки. За столько лет любой кувшин бы проржавел, лежа в сыром песке».
Все выцветшие ткани прошлого неописуемыми гаммами вариантов на тему серого, преобладавшего внизу в этой стране, лоскутной мозаикой складывали стены, слегка трепещущие на пути ветров. Из крайнего шатра, хромая, вышел старец в песочном, пятнами крапленом балахоне и прошествовал к чужому своим оранжевом комбинезоном всему привычному для узников пустыни, Тану.
-Ты – наездник демона? Похож на человека.
-В общем, я такой же, как и вы, - ответил Тан.
-Я знаю, знаю, - сказал старик, - Те, предыдущие пришельцы, оставшиеся в наших песках, кто добровольно, принятые племенами, кто-то – пищей Ритуала Сил, способны были также оставлять после себя детей.
-Когда-то прежде, у столь же отдаленно обитающих народов, пришельцам предлагали женщин, чтобы…
-Избежать рождения уродливых детей, - кивнул старик, - У нас же дело еще хуже. В войне последних лет мы потеряли почти всех способных зачинать мужчин. Последние года и я бесплоден. Юнцы у нас пошли – то ли незрелые еще, то ли изначально лишенные Плодоносящей Силы… Полгода уж, как умер последний из способных. Охота…
-Ты хочешь, чтобы я спал с женщинами племени?! А как же отнесутся к этому их мужья?
-У нас никто и никому не может должен быть настолько, чтобы из-за таких запретов племя вымирало. Есть у нас бойцы, есть предводитель, но все они бесплодны. В нашем народе сорок женщин, способных к родам – от двенадцати до тридцати семи лет. Дальше редко кто из них живет – зверь, что рождается одновременно с ними, начинает пожирать их изнутри, и пожирает быстро – высыхают все мышцы, внутренности, сердце, за год. Я смотрел внутри умерших.
-Двенадцатилетние?
Старец усмехнулся.
-Пусть не смущает тебя, что им расти еще на полголовы, и что недозрелы их врата – жизнь их короче нашей вдвое, едва в них просыпается желание, они тут же начинают пробовать себя и гордо претендуют на роль матерей. Носящих берегут. Все о них пекутся, они избавлены от всех обязанностей перед Родом, кроме одной – родить здоровое дитя. Чем больше родов и детей – тем больше уважения от Рода, весомее их слово на совете… Они не упускают ни одной возможности проверить свои силы… Если ты попробуешь всех оделить детьми, предводитель отведет тебя к Железному Шатру.
«Должно быть, дот. Функционирующий дот с телеметрией и системой дистант-обзора. Те, с моего маршрута, уничтожили, наверное, перед моим рейсом. Связь над песками непостоянна с внешним миром из-за линзы».
-Наши охотники еще вчера заметили тебя, Наездник. Мы наблюдали за тобой. Ты вроде не безумен и вынослив. Роду пригодилось бы потомство от тебя. А если вдруг тебе захочется остаться, мы будем рады. У нас сейчас нет ни одной Носящей. И ты не будешь бесполезен для Рода, если смог уйти от Живущих Под Песком. Два месяца – и мы определим, помог ты племени, или нет. Старайся и не думать убежать, боясь расправы – без своего демона ты не сможешь найти дорогу. Вчера ты целый день шел в сторону, прямо противоположную окраине нашей страны.
Тан Се кивнул согласно. Этим испытанием его способностей он вряд ли отказался бы пренебречь. Войдя в шатер вслед за старейшиной («Шаман? Жрец? Врач?»), он обнаружил финики, орехи и зажаренную целиком собачью тушу.
И ложе, на котором лежала обнаженная и атлетичная в груди и бедрах великанша без намека на какой-то лишний вес («пустыня шлифует фигуры»), сразу позади стола. В своей команде Тан Се отличался ростом, в пределах максимального допуска для клонов его серии, но («Не иначе, дочь старика, или лучшая подруга предводителя, или сама предводительница женской части племени, а то и вовсе обманул меня старик и это племя амазонок, впрочем, какая разница, будь это хоть бордель пустыни, нуждающийся в новом поколении жриц любви и евнухов-охотников, кастрируемых при появлении волос на бороде… Им, возможно, нужен контакт с внешним миром, даже под таким предлогом – какая разница, два месяца в гареме самцом-производителем, после долгих лет в Залах Умервщления и кельях Школы Неба… Неудивительно, что кое-кто остался, ДВА МЕСЯЦА ВСЕГО…») – на две головы, пожалуй, она его превосходила.
По коже, гладкой, смуглой и сухой, довольно юная и явно не склонная к обильным потоизлияниям, девица лежала, запрокинув голову. Та свешивалась с дальнего края большого деревянного помоста, устланного собачьими и верблюжьими шкурами, так что Тану не было видно ее лица – только две округлых, с заостренными сосками, словно шатры, груди и бесконечные изгибы всего остального. Старик неслышно выскользнул наружу, и Тан не сомневался, с чего начать свое знакомство с племенем, спасти которое от вымирания, способен был, похоже, только он.
Дальнейшие недели оказались заполненными женскими телами и переходами из одного шатра в другой. Подростки оказались изящными и стройными созданиями почти с него или чуть меньше, ростом. Их матери и старшие сестры чаще, не желая упускать в ожидании и спорах из-за очередности, время, ценившееся ими очень высоко, залезавшие на ложе, приютившее Тана на очередную гераклическую ночь, вместе с более младшими дамами, оказались не все тех же размеров, как Буйволица Туч. Старик решил сначала поразить пришельца самым поразительным из всех имевшихся в распоряжении чудес.
Когда детина-предводитель вел Тана Се через рассыпчатые кочки твердого на взгляд солончака, спаситель пустынного племени шатался, но половина его усилий достоверно увенчалась успехом. Девы пустыни слились в его памяти в одно многоликое, многорукое и многоногое божество любви и жизни, и шепот вздохов, словно шелест пустыни ранним утром, под первым взглядом солнца стерший все их имена и разницу их черт.