«Здравствуйте», – приветствовал Лесовод первого встретившегося ему селянина.
Но не услышал в ответ привычного пожелания здоровья, а только ощутил дуновение странного отчуждения. И подумал: «Странно это». И ещё подумал: «А ведь это может быть лишь начало, – а дальше будет только хуже».
И поздоровался со вторым встреченным. – Второй селянин всё же выдавил из себя слова приветствия, – но буркнул их как-то неискренне и отстранённо.
Лесовод, побродив по деревне, поздоровавшись с третьими и четвёртыми, столь же странно озабоченными и угрюмыми, встречными людьми, смекнул: «Это не просто плохое настроение, иногда нападающее на человека, когда тот очень устал, когда на него свалились невзгоды, когда его не жалует судьба, а счастливый случай давным-давно не выпадал…».
Нет, дело здесь было явно в чём-то более серьёзном и колдовском.
Осмотревшись, Годолюб понял, что источник колдовства находится не в деревне, а где-то далеко, – за горами, за лесами и за речками. И потому – именно туда ему и лежал, значит, путь. Потому что оставить всё, как оно есть – было уже нельзя; ведь кто-тоже должен был спасти всех жителей деревни; да и, наверное, не только этой деревни; а кто это должен сделать, если не ты, Лесовод!?
Лесовод залез тогда на самое высокое дерево, – это был вековой дуб, – и осмотрелся уже свысока: определил направление ветра, несущего с собой ауру ворожбы и смущения, – ветер оказался северо-западным, промозглым и пронизывающим, – и в соответствии с этим, определил он направление своего пути: как раз, получалось, против ветра.
Годолюб спустился с дерева, и решил собираться в дорогу.
Вернувшись в свою избушку, он умылся, переоделся в особую, для дальних странствий, одежду, перекусил, попил крепкого душистого чайку, подумал и, взяв с собой нож-кладенец, тончайшие щипчики и особую присыпку против насекомых паразитов, отправился в путь-дорогу.
Долго ли коротко ли, привела путь-дорожка лесовода Годолюба к Острогу, стоящему на высоком крутом берегу реки.
Но и в Остроге творилось теперь что-то неладное. Воины-стражники, которые несли в нём свою службу, отнюдь не упражнялись уже в стрельбе и рукопашном бое, не несли эту свою Службу ратную, как полагается, а – начинали маяться дурью: издевались друг над другом и даже, вот, почти уж распродали все свои ружья да сабли.
Лесовод подумал было заговорить с ними, выяснить причины происходящего безобразия, вразумить, но передумал и понял: «Ну что они могут рассказать? – ничего; они же сами не понимают, что сейчас с ними происходит, ибо причины всего этого – далеко не здесь».
И подался дальше.
На речке он встретил рыбаков, которые хоть и сидели, как прежде, на скользком льду у полыней, да вот уже почему-то не пытались ловить рыбку на мормышку, а промышляли о том, как бы им раздобыть таких снастей, которые позволили бы им выловить сразу всю рыбу и, продав её, сильно разбогатеть.
А то, что после этого рыбы уже не будет в речке – их не волновало; они об этом просто уже и думать не могли; ибо потеряли такую способность.
Так что Годолюб не стал терять с ними время и пошёл дальше.
А на самом краю леса ему попались, невесть откуда взявшиеся, лесорубы. Которые тоже, вот, хотели срубить побольше деревьев, а потом, на этом, срубить и много «бабок». – Как они выразились.
На что Лесовод им ответил, что он запрещает им рубить деревья.
На что лесорубы сказали, чтобы он шёл «куда подальше», а не то они сами его сейчас порубят.
На что Лесовод ничего им не сказал, а только встал промеж ними и деревьями.
И лесорубы пошли рубить Лесовода, – но Лесовод отнял у них все топоры и пилы, а самих их поставил на карачки, кверху попами.
А потом дал, каждому, пинка. Они и покатились кубарем; и, кажется, иные из них, при этом, даже ещё и захрюкали.
Ну а лесовод Годолюб, спрятав их топоры в надежное место, вышел на поле.
А на поле он увидел, ещё издали, престранную Погоню.
По покрытым настом сугробам, бежал, то ли спотыкаясь, то ли пританцовывая, мальчик. А за ним – неслась безлошадная карета; а на карете зиял странный новый символ:
И карета вот уж почти догоняла мальчика, давила его своими колёсами. – Но тут на её пути встал Годолюб.
Ибо это нехорошее очень дело – давить хороших детей колёсами да копытами на бампере.
«А мы, наоборот, вовсе не хотим давить и подавлять детей! – громко прокричал Лесоводу высунувшийся из остановленной кареты мутный человечек, одетый в столь же мутную форму, со всё тем же символом на челе. – Мы хотим, чтобы детям, хе-хе, было всё можно!»
И как-то ехидно и подозрительно при этом забегал глазками.
Лесовод не понял «логики» действий и речей высунувшегося.
И спросил: «Отчего же тогда вы гнались за этим ребёнком, как будто он украл у вас что-то ценное?»
«А для нас нет ничего ценного! – высунулся другой мутный человечек, из другой дверцы, со столь же мутной формой, разбегающимися глазками и символом на челе. – Мы всё только продаём и покупаем, и снова продаём».
«Ну и, тем более, тогда, зачем вам этот ребёнок?» – спросил Лесовод.
«А затем, – высунулся третий мутный человечек, вновь из первой двери, поверх первого, с тем же символом, – что мы полагаем продать его либо целиком, либо по частям. Если у нас его купят целиком – то он, скорее всего, окажется у поклонников культа божества Либера, – покровительствующего разного рода любителям увеселений и чувственных излишеств, – которые станут совершать с ним свои приятные ритуалы. А если его купят по частям – то у него просто вырежут какие-нибудь внутренности и пришьют их в тело иного человека, более удачливого в жизни, коему, значит, покровительствует божество Мамона. А мы, кстати, тоже им, – и Либеру, и Мамоне, – постоянно посвящаем свои жертвоприношения».
«Ну и зачем вы мне всё это рассказали? – спросил Лесовод мутных человечков. – Ведь теперь я, уж точно, не дам вам догнать этого ребёнка, дабы вы не совершили с ним эдаких жертвоприношений!»
«Ха-ха! – показался из задней дверцы четвёртый человечек в форме и с символом, выгибая шею и сам тоже весь как-то выгибаясь. – А тебя никто и спрашивать не станет! Потому что, во-первых, наше волшебство очень сильное и стоит нам поколдовать, как все тут же встают перед нами на колени! А во-вторых, нас тут шестеро, – а ты всего лишь один; и, более того, у нас тут на заднем сидении – ещё шесть псов-волкодавов специальных находится, которых все боятся и делают всё то, что мы им говорим».
И они стали колдовать: произносить странные слова, читать заклинания и делать страшные лица. – Но ничего у них с Годолюбом не получалось. Всё их чародейство было ему, как с гуся вода.
И тогда они натравили на него псов-волкодавов.
Однако Лесовод достал свой нож-кладенец и довольно быстро разобрался с собачьей сворой (фуражки и бронежилеты псов остались валяться разбросанные вокруг).
И тогда мутные люди сами набросились на него, обнажив своё оружие.
И бились они три минуты, да ещё три минуты, – и одолел их Лесовод.
(продолжение следует)