АВТОР АЛЕКСЕЙ МАЛЫШЕВ
ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАМЯТИ МАТЕРИ ЕКАТЕРИНЫ ИГНАТЬЕВНЫ МАЛЫШЕВОЙ
ЗОЛОТЫЕ СКАЗЫ СИБИРИ
ГОЛОДНОЕ ДЕТСТВО БАБУШКИ РАИСЫ
В нашей новой церкви у дверей собирает на храм пожертвования всеми уважаемая престарелая труженица Раиса. Небольшого роста, с живыми глазами, немного согбенная, но бодрая и отзывчивая. Много бед испытала она на своем веку. Но особенно трудно ей было начинать жизнь среди бедности и лишений.
Раиса Федоровна родилась в Новосибирской области, в бедном селе Карасево. Родители Матвеевы жили в закоптелой избе без удобств, без лампочки. Она увидела весенний мир девятого апреля 1928 года в семье бедных, неграмотных крестьян. В маленькой избушке, с окнами, вросшими в землю, с деревенской печью появилась на свет маленькая голодная девочка.
Хозяйства, живности, даже цыпленка единого у семьи не было. Отец Николай Федорович Антонов с 1900 года рождения, мать Матвеева Клавдия Поликарповна с 1903 года рождения, совсем неграмотные. Всех детей было у них трое, в двадцать шестом году родилась старшая сестра Раисы Анна,а после Раисы, в тридцатом году появился младший брат Николай.
Отец работал, где придется, кто позовет, что-то исправить, сделать печь. Заводов, фабрик у нас в деревне не было. Мама не работала. Потом папа стал работать пимокатом. Условия работы ужасные, в маленькой вонючей избушке. Мама ему помогала.
Мы трое детей,ходили по дворам безучастные, просили милостыньку. Как подходил обеденный перерыв, все трое приходили к родителям. Они нам давали по кусочку черного ржаного хлеба, и мы радостные убегали. Выбегали грязные, счастливые, опять слоняться на улицу. Родители получали за свой труд лишь четыреста грамм ржаного хлеба.
А детки росли сами по себе. Родители приходили очень поздно вечером. Мама сварит в чугунке похлебку, то из клевера, то из камыша, то из картошки. Почистит мороженой картошки и похлебка готова. Мать костлявыми руками наливала эту похлебку в большую чашку, из которой мы, тощие, все черпали большими ложками эту жидкость и были довольны.
Утром встаем, грязные, неумытые во вшах. Побежим в камыши, выдергиваем из воды это растение и белую часть выдернутую из воды съедали. Камыш был сладковатого вкуса и это нас радовало и устраивало.
А в каменном черном угле отыскивали кусочки черного цвета называли их гулевой нам казалось, будто мы сосем сметану. Сосали также кормовую соль, которую скот сосал и слизывал. А мы отколем от большого кучка комочек и за щеку. Заталкивали, сосали. Тоже вроде нравилось.
Зимой в морозы дети большей частью сидели в тепле, на печке. Вечером, когда на деревню опускалась непроглядная темнота, мать и отец разжигали березовые лучины. Свет от лучин был дрожащий и недолгий. Лучины очень коптили, а когда они догорали, разжигали новые. Закоптелая кривая изба стояла темная без электричества, лампы не было.
На печке в стене была дыра, которая была как форточка. Дети, старшая сестра Анна, и младшой брат Николай, затыкали эту дыру на улицу тряпкой. Голодные дети большее время сидели зимой на печке. Вечером, чтобы поужинать, родители зажигали березовые лучины, которые очень коптили. Когда они догорали, поджигали новые вешали их в стену и вешали в наклон до полного сжигания. Помню пол, дощатый стол, лестницу мыли, скобля ножом, затем смывали водой. Стол, скамейки,лестница становились желтыми.
А краски не было.
Постель и матрац у нас были из соломы, покрытые дерюжной мешковиной. Подушки набиты сырьем из шишек и камыша. Дети ходили на болото и обдирали шишки камыша. И этим набивала мать подушки.
Наволочки тоже были из мешка. Мешковину -то ткали сами родители, одеяла тоже и тоже из мешка , простеженные матерью. Ляжешь спать, кожу дерет. Деревня очень маленькая, избы старые с покосившимися углами и окнами.
Деревьев вокруг тоже не было, почему то росло мало. Все быстро порубили для нужд, на стайки для скота.
Позже когда родители переехали в Казахстан, отец при покупке домика дал хозяину задаток, чтобы переехать в этот дом.
Но 14 декабря деньги поменялись. И хозяин отказал отцу в продаже дома, и задаток не вернул. Пришлось нам переехать в свекольный совхоз. Дали нам домик, маленький из глины. Зимой ходили за десять верст на поля, за полынью. Срывали полынь, связывали и тащили домой для обогрева избушки, или сварить что то. Избушка с одним покосившимся окошечком. Мы мыли его с соломой и коровьими отходами и этой массой смазывали пол, ждали, когда подсохнет, чтобы не холодно было ступать по земляному полу.
Когда жили в селе Карасево, я же, Рая, долго не ходила. Я болела резко выраженным рахитом от недоедания. У меня была большая голова, большой живот, тоненькие ручки и ножки кривые. Ребра выпирали, как у худой лошади. Сидела одна всегда на полу. В пятилетнем возрасте ножки подгибала под себя, калачиком.
Сидела в углу, чтобы не мешать никому и постоянно сосала у себя два пальца левой руки, указательный и безымянный. Не вытаскивала их изо рта ни днем ни ночью, а большим пальцем и мизинцем наотмашь катала крошку ржаного хлеба или что попадет мягкое. А Пальцы обсасывала так, что они были, как обточенные карандаши без ногтей.
Со мной как-то боролись и мазали пальцы, чем попало а я оботру их и берусь сосать. Кто-то додумался намазать пальцы перцем. Тут уже были горючие слезы, перец в глаза попал. Утром проснулась и не могу открыть глаза от гноя все засыхало. Не открою, пока не могу со слюной разодрать ресницы.
Часто ко мне приходили соседи и ко мне обращались:» Рая, спляши!»
Я поднимала подол платья и обнажая колено, поднимала его рукою и стукала им об пол, так я плясала. Мне дадут кусочек сахара и еще что-то и я была очень рада.
Вообще сама росла болезненным ребенком, очень часто тяжело болела. Однажды просто перестала шевелиться, замерла и закрыла глаза. Мать думала, что я умерла, я же не издавала ни каких признаков жизни. Мама у соседки спросит совета, а она говорит, ты поднеси ей перышко поднос, если оно пошевелиться, значит, жива. Мать так и сделала. Перышко шевелилось, дыхание было.
Мама кормила меня с рук, сама я была слаба жевать. Нажует мать кусочек ржаного хлеба с сахаром, да завяжет в узелок, в марлечку, и в рот. Так я начала кушать. На марле было много таких комочков, уже мною рассосанных, насиженных мухами и я вся была усеяна мухами.
И я день и ночь орала. Кто то сочинил для меня песню, когда я болела рахитом: Ой , ты моя, Это значит Рая, бледная худая, иль тебя не кормят, моя дорогая.
Эту песню я пела сама. Когда сама стала ходить мне уже было шесть лет, брату четыре года, а сестре восемь лет. Родителей никого дома не было. А мы все сидели за печкой, мы с сестрой слезли. Мы с сестрой начали играть. Брат запросился тоже в низ, мы с сестрой не могли сообразить, как его снять. Все мы были слабые. Брат плохо разговаривал. В школу мы с сестрой еще не ходили.
И сообразили.
Сестра старшая была в низу, Рая залезла на печку, взяла брата за подмышки, подавая, с трудом, сестре его. А она встала на дрова, лежащие внизу. Дрова покатились, и сестра упала, уронив брата на эти дрова, повредив ему позвоночник. Косточки его от голода были хрупки. Договорились сестры не сознаваться.
Братик начал плакать постоянно, родители старались узнать, в чем дело. Но мы не сознавались. Тут, уже через много лет, его стали возить в Черепаново положили в больницу. Затем перевели в больницу города Ташкента. Лежал в гипсе. У него вырос горбик. Мы уже переехали в теплый и солнечный Узбекистан, больше уже не голодали, место называлось станция Федченко.
В 1941 году началась война, Великая Отечественная. Народилась младшая сестра Валя. Мы уже вроде стали жить лучше, но все равно голодали. Папа наш работал на мукомольном заводе, приносил с завода просыпанную муку намешанную на полу с песком. Мама пекла лепешки, мы ели, аж зубы скрипят. А также мы ходили на базар, собирали брошенные огрызки от дынь и арбузов, и тут же съедали до корки и таким образом наполняли свои желудки.
Детства у нас не было. Я уже в седьмом классе после школы ходила голодная. Топить печь в доме было нечем и выкручивались так. На железной дороге у станции ножом отскабливала у стоящих железнодорожных цистерн с колес жирную землю с песком. Складывала в ведра и с трудом таскала волоком домой. Этим мы топили печку, варили пищу.
Я в детстве, когда пасла скот, помню, ругала бычка который любил лежать на железнодорожном полотне. Закончила девять классов и в 18 летнем возрасте переехала жить в город Искитим ,к двоюродному брату, Герою Советского союза города Севастополя, Матвееву Федору Ивановичу.
Я вышла замуж за Николая Александровича Морозова. Жили скромно в избушке пятнадцать квадратных метров с маленькими окошечками. Свадьбы у нас не было, нечем было играть свадьбу в то время. Все все понимали, обошлись скромно, был небольшой вечер на девять человек.
В пятидесятом году у нас родилась дочь Надя. С нами жила хорошая прекрасная женщина, мать моего мужа. Но дочь вскоре умерла в двухмесячном возрасте. Может быть, виной тому был голод и моя женская ослабленность. В пятьдесят втором году родился сын Александр, и он выжил. Жизнь налаживалась, больше не голодали.
Мы стали с мужем учится. Я пошла в школу фельдшеров.
Меня направили в Новосибирский медицинский институт. Жила на стипендию, на двадцать один рубль. Окончила институт. Муж поступил в один год со мной в Новосибирский институт закончил вместе со мной инженером и нас как двух специалистов направили в новый строящийся город Зеленогорск на работу.
Сыну был четырнадцатый год.
Я жила отдельно с мужем. Но сама ходила по инстанциям, чтобы нам дали жилье. Но случилось необратимое, я сошла с рельсов, нервы не выдержали, семья распалась. Очень, очень кляла себя. Переехала в Казахстан. Николай нашел другую, но его жена вскоре умерла.
Николай не забыл меня, нашел. Списались с ним. Приехали, стали жить вместе. Но муж вскоре умер, ушел в тайгу на промысел, да и обратно не вернулся.
Осталася я вдовой. Здесь в новом городе живет мои сын Александр. Церковь наша стала мне великим утешением на многие десятки лет. Все удивляются на мое здоровье и долголетие, веру в церковь среди такого, далекого от Бога, советского поколения. Невзгоды и напасти научили меня ценить все божественное и высокое, очистили от всего мелочного. Невольные страдания стали теми исправительными наказаниями, которые пробуждают в молодой душе совесть и мудрость. Ими я увидела Божье присутствие в жизни и обрела крепкую веру. Мало кому довелось пережить такое как у меня, голодное и трудное детство.