Из серии "Былое и думы", одним словом - быль.
«Люблю готическую осень,
Прозрачных фонарей таинственный оскал,
На призрачных тропинках оживает проседь,
И стелет белым саваном туман…»
Настроение – классное! ... Идет дождь, монотонный, настоящий осенний дождь... Кругом сыро и туман, такой молочный, непроглядный. Люблю осенние туманы: из-за этого все вокруг приобретает некий таинственный, фентезийно-готический стиль... Люблю свет фонарей: именно осенью их свет приобретает ярко-оранжевый оттенок в сочетании с серым небом и мокрым асфальтом, отчего все фонари похожи на оранжевые тыквы, улыбающиеся редким прохожим сквозь жемчужно-серую дымку своим таинственным, многозначительным оскалом...
Как здорово приходить вечером с работы в теплую, уютную квартирку, где тебя ждет тепло, свечи в тяжелых, старинных канделябрах, доставшихся по-наследству от какой-то, допотопной дальней родственницы, репрессированной дворянки еще в далекие 30-е прошлого века, вкусный горячий ужин, пахнущий грибами и терпким красным сухим вином с корицей. А потом, поучив немного английский, прожужжав дежурные скучные фразы о том, как оксфордский внук вежливо подсунул собственной оксфордской бабушке в шкаф для сладостей какую—то загулявшую собачонку, а она их терпеть не может, потому что у бабки на собак жуткая аллергия и несварение желудка (если я конечно правильно перевела,то это форменная жесть,попахивает каким-то мутным криминалом...), в который раз улыбнувшись счастливой мысли, что твои -то родственники далеко, ты укутываешься в такой же теплый и уютный мягкий плед, включаешь комп (ну или телек) и с счастливой миной на лице смотришь какой-нить старый американский, готический фильм в стиле хоррор, например Альфреда Хичкока... ну или Френсиса Копполы "Дракула", или Гильермо дель Торо, или еще какой-нить ужастик про вампиров, мертвецов, оборотней и изголодавшихся призраков... Тепло, уютно, свечи, плед, а за окном барабанит монотонно осенний дождь, и туман, кругом вязкий непроглядный туман в стиле фентези… Туман в формате 3-D…
И вдруг, под многообразное, леденящее душу мелькание до боли уже знакомых кадров с призраками и летающими на бреющем полете гробами, начинаешь дремать. И вот ты уже не в теплой уютной комнатушке, где так вкусно, уютно и тепло, а ты посреди старого готического, полуразрушенного кладбища с вывороченными мраморными крестами и развороченными могильными оградами... Глубокая ночь... Лишь дрожащий, зеленоватый огонек виднеется в старой часовне, что на окраине этого самого кладбища... Или это отблеск полной, цвета слоновой кости, холодной Луны... Откуда-то доносится колокольный звон и пение такой печальной, заунывной песни...Тоненький голосок не то мальчишки, не то молоденькой девушки... И вдали, за кладбищенской оградой, что совсем близко к лесу, мелькает белая, прозрачная фигурка... Кто это?!... Или — ЧТО?!?!!!...
Вот… из тьмы к тебе уже тянуться длинные, тощие, зеленоватые страшные руки, искаженные, как в комнате смеха, мертвенно-бледные лики с горящими, безумными глазами... И это пение тоненького голоска: о чем он поет? ….
И вдруг, это призрачное, неуловимое пение перерастает в дикий, гомерически разухабистый ор. В подъезде, голосом профессора Лебединского, наш сосед Петрович, дай Бог ему здоровья, опять перебравши изрядно, как заорет на всю ивановскую: "Я УБЬЮ ТЕБЯ, ЛОДОЧНИК! Я УБЬЮ ТЕБЯ, ЛОДОЧНИК!" - "Твою ж на лево!" - подумаешь ты, - "Петрович! Епическая твоя сила! Да что б ты провалился, пьянь несчастная! И какого орать в час ночи?!!!!!".... Затем еще раз посмотришь на часы, на оплывшие и давно погасшие свечи в старинных подсвечниках—канделябрах, доставшихся тебе по-наследству от какой-то, допотопной дальней родственницы репрессированной дворянки еще в далекие 30-е прошлого века и убедившись, что уже давно за полночь, ругаясь на чем свет стоит, нырнешь в свои тепленькие, уютные, пушистенькие тапочки—пищалки, возьмешь в руку один из этих увесистых старинных канделябров и пойдешь открывать дверь, чтобы сказать придурковатому соседу: "Заткнись несчастный! Иль умри!!!...".
…Но когда ты уже готова открыть последнюю заслонку входной двери, вдруг ненароком, спросонья начинаешь вязко соображать: а ведь Петрович-то, сосед, что жил на нашей площадке, действительно того... помер… Вот уж поди лет семь будет, как преставился... Сначала его кот, старый Ганджубас, покусанный собаками, сгинул, бедолага, а затем и Петрович... Зимой, да это было зимой, семь лет назад… Зима тогда выдалась лютая, морозы, замети. А Петрович намедни сильно поскандалил со своим начальником ЖЕКа, напился в стельку да так и замерз в нашем лесу… недалеко от старого кладбища… правда не готического… но все же… Труп его нашли аж через неделю, родных у него почти не было, один котяра, да и тот незадолго до того помер. А в квартире Петровича и его кота уже вторые квартиранты поменялись за эти семь лет…
И вот на этой, осенившей твой затуманенный мозг мысли,совсем уже проснувшись, обливаясь холодным потом,ты останавливаешься,судорожно одергиваешь похолодевшую, как морозильная камера, руку от дверного ключа, лихорадочно, дрожа, закрываешь на все возможные и не возможные замки входные двери, подперев их для пущей важности еще и старинным пра-бабушкиным репрессированным канделябром прошлого века, в полном ступоре, прислонившись к косяку, обессилев, съезжаешь на холодный пол, не в силах подняться или даже закричать, а в подъезде еще минут пять, удаляясь от твоей двери, раздается разухабистое, полупьяное: «Я убью тебя, лодочник!... я убью тебя, лодочник!... я убью тебя, лодочник...», и в такт этому ору как аккомпанемент - угрожающее то ли урчание, то ли рычание какого-то забредшего, злобного котяры… И ты вдруг думаешь:
«Да… Готическая осень удалась…»
(Писано сегодня, в ночь 22дня месяца октября, в славный год 2015 от Р.Х.)