Самарский янтарь
Самарский янтарь
«Ах, Самара-матушка, слаще хлеба мякишка» - такие частушки любили распевать горожане в своих дворах, сидя за бутылочкой. И это неудивительно. Столица губернии оформилась в прекрасный город и, как предрекал митрополит Алексий, «просияла в веках» благодаря хлебному делу. Пшеницу уважительно в крае называли «волжским янтарем», который считали главным национальным достоянием.
Богатство всегда притягивает к себе людей. Между ними сразу возникает интрига, вспыхивают конфликты. Для разрешения противоречий вмешивается государство, стараясь направить частную инициативу не на кровавую междоусобицу, а на созидание в интересах страны. Вот как описывает в XIX веке освоение Среднего Поволжья литератор Николай Васильевич Шелгунов: «Самарские степи были только что отняты от калмыков. Край был широкий, раздольный, первобытно-степной, в котором жилось свободно. Это значит, что всякий, кто мог, забирал чужое... Пионер начал с того, что познакомил калмыка с благами русской цивилизации. «Что обскачет твой конь в день, то и бери», - говорил калмык пионеру, получая от него штоф водки. Потом калмык стал умнее и начал сдавать землю по контракту, но и пионер знал цену денег. Сдавалось за десять копеек, по двадцатипятилетним контрактам, то, что стоило рубля. Потом калмыков с их родных ставропольских и самарских степей прогнали в Азию, земли их сделали казенными оброчными статьями, и статьи эти захватил тот же пионер, тот же жадный до наживы (мужик), умный, ловкий и смелый...»
Сами царские особы не утруждали себя юридическими казусами при переводе поволжских земель в частную собственность. Так, Екатерина II в 1768 году подарила братьям Орловым - Григорию и Алексею - почти всю Самарскую луку в знак благодарности за оказание помощи в возведении на престол. По этому поводу существует следующий исторический анекдот. Братья прискакали к будущей императрице после совершения государственного переворота и сообщили, что муж Екатерины оказался слаб здоровьем и преставился. Повеселевшая вдова объявила, что новоиспеченные графы Орловы должны поехать в Самару, найти там самую высокую гору, подняться на нее и поглядеть на закат солнца. Все земли, которые они увидят на правом берегу, переходят в собственность новым вельможам. Братья так и сделали, оказавшись владельцами огромного поместья. По преданию, самый высокий из братьев Алексей, поднимался на Царев курган.
Яркое описание земель, из-за которых было сломано столько копий, дает Н.В. Шелгунов: «Волга есть естественная граница... живое урочище, разделяющее эти два различных мира. По сю сторону Волги (европейская сторона) флора малорослая, скудная, тощая, по ту (азиатская сторона) точно чудом каким, лес становится иным, рослым, сильным, многообразным... В степях растет дикий малорослый персик, таволожка, мальва, истра, ковыль, а янтарная пшеница (белоголовка) растет до того густо и сильно, что за уборку ее берут вчетверо дороже, чем сейчас же на противоположном европейском берегу Волги. Даже фауна тут иная. Кузнечики величиною чуть не с воробьев, в садах шпанская муха, а в полях живут тарантулы».
Еще к 70-м годам XX века в Заволжских степях сохранилась популяция уникальных бабочек «переливниц». Особенность этого живого цветка в том, что у нее одно крыло лилового цвета, а другое ярко-синее. Стоит же этой бабочке слегка изменить угол отражения крыльев, и цвета их сразу же менялись на противоположные. Сам размер бабочки составлял порядка 7-8, а то и 10 сантиметров.
Однако вернемся к пшенице, ведь именно она привлекала в первую очередь предпринимателей. Вот как описывает это самарское богатство Н.В. Шелгунов: «А пшеница здесь замечательная, кажется, во всем мире нет и не может быть ничего подобного самарской пшенице. Это не пшеница, а янтарь, и сам Бог отвел для нее самарские и оренбургские степи, назначив им границей Волгу». Здесь выращивалось три основных типа: перерод русак, или русская, саксонка. Переродом называли твердую пшеницу, дававшую в плоскости сечения зерна «леденец». Она подразделялась на два вида – белотурку и кубанку, каждая из которых состояла из высшего (1, 2, 3-го), среднего (1, 2, 3-го) и низшего сортов. Получалось, что две разновидности одного и того же рода пшеницы «арнаутки» имели 18 сортов. Белотурку, дававшую твердое зерно со стекловидной туго дробимой сердцевиной, выращивали в ту пору в Новоузенском и Николаевском уездах на луговом берегу Волги. Лучшей считалась белотурка Новоузенского уезда. Из этого зерна мололась самая тонкая белая мука высшего качества и самая дорогая. Русак, или русская пшеница, имела мягкое, легко дробимое зерно. Различались русаки высшего качества – самарский русак, затем шли оренбургский, стерлитамакский и другие. Саксонка также росла в Самарском крае на луговом берегу и называлась заволжской. Из нее получалась мука хорошего качества и много отрубей.
Открытый хлебный Клондайк быстро стал менять демографический облик страны. Хлынул поток переселенцев из центральных и северных губерний, с Украины и Белой Руси. Эти процессы являлись глубинными и судьбоносными с трагическим оттенком для всей России. Вот как об этом пишет философ Г.П. Федотов в статье «Будет ли существовать Россия?»: «...крестьянство центральных губерний разорялось, вырождалось духовно и заставляло экономистов говорить об «оскудении центра». Великороссия хирела, отдавая свою кровь окраинам...» Переселенцы нещадно эксплуатировали землю, вели экстенсивное хозяйство. В это же время быстро развивался внутренний и внешний рынок зерна, который ежегодно требовал увеличения урожайности.
Не знавшее новых технологий, обрабатывавшее землю дедовскими методами, крестьянское море бурлило, но не могло решить экономических задач, поставленных самой жизнью. В удельных землях и на казенных территориях трудились башкиры, мордва, вотяки. Район Бугуруслана стал центром проживания мордовских племен ерзя. Мордва мокша переселилась с Тамбовщины, а вотяки из Казани. Возникают поселения черемисов. Эти народы постепенно принимали христианство, но сохраняли свои языческие корни. Самарские статистические сборники констатировали, что в 70-е годы XIX века в губернии проживало более 180 тысяч магометан. 8 процентов всей возделываемой земли в губернии находилось в руках выходцев из Западной Европы. Еще в 1762 году Екатерина II сделала попытку влить свежую цивилизованную кровь в крестьянские массы. Началось переселение немцев. Колонисты в течение 30 лет освобождались от любых налогов и податей, им давали участки и беспроцентные ссуды на постройку домов, закупку сельхозинвентаря и скота. Переселенцы освобождались от рекрутской обязанности. Ко времени царствования Александра I в Самарском крае уже существовала 131 колония общей численностью свыше 135 тысяч человек. Европейцы познакомили Поволжье буквально со всеми ответвлениями католицизма. 105 колоний образовали лютеране, 26 менониты. Самарскую землю возделывали 38 тысяч католиков, около 6 тысяч реформистов, порядка 500 кальвинистов. Всего колонистам принадлежало 656 655 десятин земли, на которой они сажали пшеницу и картофель, добиваясь огромных урожаев. Когда молодой капитализм ворвался в пореформенную губернию, ее этнический состав представлял следующую картину: 63% великороссов, 9% мордвы, 8% татар, 2% башкир, 3,5% чувашей и удмуртов, 8% немцев, 4% украинцев, 2% остальных национальностей.
Многонациональное море не восприняло европейских традиций ведения хозяйства. В процессе зернового производства поволжская земля истощалась, теряла свои природные качества. Налицо был аграрный кризис. Главным бичом региона стали регулярно повторявшиеся засухи. Природа всегда мстит человеку за неправильное с ней обращение.
Вот как описывает ужасающие результаты неумелого хозяйствования самарский вице-губернатор И.Ф. Кошко: «Только что мы выехали из Бугуруслана, по обеим сторонам тракта потянулись бесконечные поля, имевшие какой-то зеленовато-серый оттенок. То было сплошное море колеблющейся довольно редкой лебеды: решительно ни одной другой травки, только у канав дороги – пышно разросшийся репейник. Ближе к Бугульме по низким местам еще попадались полоски проса. Но что это было за уродливое просо: редкое, еле поднимающееся от земли, метелка начиналась чуть ли не у корня. Кое-где среди лебедового ковра виднелись квадратики ярко-белой гречихи с красными стеблями. Гречиха хоть была невысока, но густа, обдавала вас издали своеобразным медовым ароматом и чрезвычайно красиво переливалась своими бело-красными волнами при малейшем дуновении ветерка. Если бы не эти квадратики гречихи, общая картина была бы чрезвычайно зловещей. Казалось, над землей пронеслась какая-то разрушающая сила, унесшая все живое при своем движении и придавшая всему вид кладбищенского запустения. Сердце горестно сжималось, как при виде самой тяжкой катастрофы. Мысленно воображаешь себе, что же должны переживать люди, вложившие в эти бесконечные поля свой тяжелый труд, бросившие в пересохшую землю на уничтожение семена, поставленные перед роковым вопросом, как же прожить год буквально без всяких средств продовольствия».
Такова была тяжкая и беспощадная поступь сельского капитализма, укрепившегося после отмены крепостного права. Деревенский кулак и купец все силы бросали на создание товарного хлеба. Ради бешеной прибыли порядка 10 рублей с рубля они закрывали глаза на бедственное, фактически чудовищное положение сельского труженика. Последнего в Самарской губернии называли ласково «кормильцем» и при этом ставили не то что на грань нищеты, а реально обрекали на голодную смерть. Сельские нувориши считали, что в неурожайный год пусть правительство заботится о сохранении жизни крестьян, а они тут ни при чем, хватит того, что налоги платят.
С развитием капитализма в сельском хозяйстве нечистоплотность предпринимателей становилась общественно опасной. Так, губернатор К.К. Грот описывает, что из пятидесяти крупнейших сельских буржуа губернии 20 оказались формально несостоятельными на сумму 800 тысяч рублей, а остальные 30 понесли якобы убытков на сумму до 1,3 млн. рублей.( ГПБ.-ОР.-Ф.226, оп.1, д.26,л.37).
Чтобы понять проблемы капитализации сельского хозяйства Поволжья, обратимся к цифрам. Всего Самарская губерния составляла 14 миллионов десятин, из них удобными считались 12 390 311 десятин. Это и был основной лакомый кусочек для земледелия. Всего с 1863 по 1897 годы в пределах губернии нотариусы произвели и зафиксировали 8040 сделок по купле-продаже 3 737 542 десятин на сумму около 60 миллионов рублей. Продавцами земли являлись казна, помещики, разорявшееся крестьянство и гибнущие от голода крестьянские общества. Приобретателями земель оказывались купцы, мещане, кулацкие и зажиточные слои крестьян. При этом цена земли постоянно росла. Вот динамика: в 1863-72 гг. – 8 р. 52 коп. за десятину; в 1873-82 гг. – 14 р. 55 коп. за десятину; в 1883-92 гг. – 21 р. 40 коп. за десятину; в 1993-98 гг. – уже 27 р. 72 коп., а в 1898-1902 гг. – 43 р. 68 коп.
Как видим, происходит укрепление хозяйств. В то же время основной труженик-крестьянин лишается земли, а значит, средств к существованию. У него остается два выхода: либо уйти в город и пополнить ряды пролетариата, либо стать батраком. Выбирая последнее, обедневший крестьянин обрекал себя на нищету и безысходность. Порой труженик нанимался к кулаку за селедку и похлебку, не видя живых денег. В связи с этим падала покупательная способность села, да и о производительности труда говорить не приходилось. 40 пудов с десятины считалось успехом.