Расставленность подогнанных форм из бетона размежена горячею дорогой. Волосы непокрытых голов прохожих, тополя и платья развеваются. Ветер почти завывает сердито, он что-то несет, что уже на подходе, в раскаленное сердце города. Есть ли еще в сплетеньях над животами – святая встревоженность?
Дороги плоть раскаленная разъята – широким Днепром разделена дорога.
Волны, нехоженые судами, баржами, ступни плотины лижут и стелются. Река рассечена плотиной и вдох ее перекрыт почти, но – по ту сторону, через лопасти пройдя, опять широко расходится. Ветер почти завывает, реки завивает гладь, он что-то несет, что уже на подходе, в раскаленное сердце города, в распятое тело реки.
Лес окружает город на двух берегах, лес шуток не шутит, не тешит, не врет – сжимает город, сдавливает, растет, как зовет его тайная душа лесная в его груди, где смешались сосны и ивы с березами, дубовые рощи непроходимые да пустота полей – в одно с полнотою смотрящего взгляда, с усталостью долгой памяти. Вот-вот ворвется лес и заполнит пролежни улиц долгим, наполненным, пустым, чистым, смешанным, кривым да косым, буйным, тихим в покое своем изначальном, войдет молчаливо поющими флейтами в город.
Но – мост вошел и разрезал лес надвое, черный лес – да теперь ручной. Безропотен мост в разъятости надвое – мной, избравшим как разрубить мне мост – вдоль или поперек, потрошить или цельную слаженность сладкую, слабую воспевать его.
Ветер в лесу завывает, сыплет семенами трав, листьями, что-то несет, что уже на подходе, в раскаленное сердце города, в распятое тело реки, в пылающую грудь леса, над мостами, соединенными широкой рекой, над полями, деревьями, травами да ручьями, над стадами людскими, над тихим полуденным долом. И что же сплетенья в груди прохожих - колышатся ль как лесная прядь, растеряны ль как слова в груди? Есть ли еще над животами – святая встревоженность?
И вот дорога бежит до берега, за берег – в города расписной чертог. За город – обведенная полем подсолнухов, вливается в придорожный дол, порог проводит среди домов, не подобранных друг к другу, нешлифованных, разнобойных и самодельных. Крышами низкими держат они синеву, корнями срослись с лесными кореньями, умыты рекой и забыты в подсолнухах, дверьми обронили города ветреность – и покатилась с горы да в чертог, ненастьем яростным завывая. Безветрие порывается обернуться буйством буйным, осыпать семена на горячую, жаждущую землю. О, есть ли еще в сплетеньях над животами – святая встревоженность?