Давай с тобой поплачем при луне...

Яков Каунатор
Трагическая повесть о том, как и почему Леонтий Петрович Кузовкин стал беседовать с луной.
(Прозаическая иллюстрация к картинам художника Валентина Губарева)

                Замечательному писателю Михаилу Зощенко
                посвящается

Человеку без принципов скорее всего хорошо только на том свете. Не нужны там принципы, там нет необходимости бороться за существование. Все сосуществуют там в едином звании и положении. Иное дело на этом белом свете. Если ты не обозначил свои принципы - схарчат за милую душу и не поперхнутся.
В городе Мозжуйске Леонтий Петрович Кузовкин слыл человеком принципиальным. И большинство из них, принципов, приобретены были ещё в детстве. Какие-то, как например "Не бери ничего без спросу!" или "Не умеешь - не воруй!"  были вбиваемы в тощий Леонтия зад отцовским, Петра Евдокимыча, ремнём. Другие - "Учись хорошо - большим человеком будешь! - внушаемы были устно, правда, иногда с добавлением "берёзовой каши". Третьи же, "Чистота - залог физического и душевного здоровья!", передавались наглядно, походом в баню. По дороге в баню Пётр Евдокимыч назидал сыну:
 - Вот, к примеру, имеет человек в доме дровяную колонку в ванной, а при ней и ванна, и душевой дуршлаг, и после помывки разве скажешь ему "С лёгким паром"? Иное дело в бане, где и телесно, и душевно очищаешься. Выйдешь из бани, душа радуется и всему миру улыбается...
Принцип этот - "Суббота - банный день" Леонтий усвоил на всю дальнейшую жизнь. И как только услышит от супружницы Серафимы Романовны "Шёл бы ты, Леонтий, в баню!" - тут и в календарь не заглядывай, собирай в авоську:
а) подштаники
б) майку
в) рубашечку
г) носки Серафимой подштопанные
д) мочалку
е) мыло "Земкяничное" в количестве 1/2 куска - и - на очищение души и тела!

И вот возвращается он днём в прекрасном душевном расположении из бани. А путь пролегал мимо будки газетного киоска, который на углу улиц Песочной и Авиаторов. Здесь осуществлялся другой принцип Леонтия Петровича. Он регулярно покупал здесь газеты и журналы, как то: "Известия", для ознакомления с текущими событиями, для расширения кругозора; газеты "Аргументы и факты" для удовлетворения любознательности, и журнал "Крокодил", чтобы быть в теме тёмных пятен нашего общежития.
И надо же было случиться несчастью, чтобы в этот день рядом с будкой встала тётка с ведром, в котором всякие цветы букетами выставлены.
У Леонтия Петровича при виде этой пасторали сразу в голове вульгарная мелодия вспыхнула:
"Купите фиалки, фиалки лесные!
Скромны и неярки, но словно живые."

"А, собственно, чего бы и не купить? Давно я Серафиму Романовну вниманием своим не баловал" - подумалось Леонтию и он решился на благородный поступок.
И купил! Тётка для живописности украсила простенький букетик веточками с листиками, изумрудными от свежести.
И  Леонтий Петрович приходит домой с ощущением собственного достоинства и благородства. А в голове уже другая "пластинка крутится":

“Ты сегодня мне принёс
Не букет из пышных роз
Не тюльпаны и не лилии
Протянул мне робко ты
Очень скромные цветы
Но они такие милые “

И представлялось ему как  его жест будет отмечен Серафимой и будет с её стороны проявлен благородный интимный ответ.
"Душ Шарко" создаёт у вас ощущение блаженства, комфорта... Как насчёт холодного душа? Вот когда в блаженную минуту вашего бытия вас обдают ледяной водой? Вот то-то и оно.... Даааа...
Серафима Романовна встретила супруга демонстративно холодно. А когда он в улыбке "распростёршись" вручил ей цветы, реакция её...

- Ах! Леонтий! Как трогательно... Вы часом не заболели?
Но, Фимочка...

Если воздушному шарику чуть-чуть ослабить затяжку, шарик медленно но верно скукоживается. Что-то подобное и происходило с Леонтием... Глупая улыбка сползла с его лица и уголки губ опустились. Взгляд потух и плечи поникли.
- Что "Фимочка"? Что "Фимочка"? Ты хотя бы помнишь, когда последний раз цветы мне дарил? Когда удовольствие последний раз мне дарил?
- Фима! Это же - душевное! Хотел радость тебе доставить!
Серафима Романовна брезгливо взяла букет в руки, осмотрела его и...
- Где, в каком болоте вы нарвали эту "икебану"? Ей через час год исполнится! - она презрительно отшвырнула букет на кухонный столик, что приютился в уголке, аккурат у окна.
Леонтий Петрович негодующе "вскинул" брови, словно хотел что-то сказать. Но - сдержался. Человек он был харАктерный, то есть, натура его предполагала наличие в ней характера. И - точно! Строевым шагом подошёл к столику, взял букет в руки, потом полез в кладовочку, отыскал там пустую литровую бутылку из-под молока, налил воды, воткнул в бутылку букет и молча, не глядя на жену( держал характер!), вернулся к столику. Поставив бутылку на столик, он решил, что миссия - закончена, показал Фимке характер, теперь и расслабиться можно...
Усевшись на табуреточку, он отодвинул занавеску на окне и стал смотреть в окно. Взгляд его был грустным и задумчивым: "Вот, однако, как благородство оборачивается, вот такими "кренделями"..." Но тут грустные мысли его были прерваны замечательной картиной, открывшейся из окна.
Из окна  были видны cарайчики, что выстроились двумя рядами друг против друга. В сарайчиках хранились дрова и прочий хлам, как то: средства индивидуального передвижения в виде велосипедов, слесарный да столярный инструмент. А в конце этих рядов сарайчиков натянуты были бельевые верёвки. Узрел на них Леонтий Витькины кальсоны(чудак человек, он и летом кальсоны носил, это у него армейская привычка осталась); тельник, его же - Витьки; а далее висели вещи интимно-женского характера: Люськины лифчики и труселя. Труселя все были зелёного цвету. Тут Леонтию даже и смешно стало:"Прям как светофор, мол, "зелёный - проход свободный!"
Только в душе посмеялся, как тут же - не то слово, что погрустнел. Вспомнил, что у Фимки все трусы как на зло - ярко красного цвета.
И до того ему тут тоскливо стало, что вспомнил он о своей заначке - чекушке, что маскировалась в сливном бачке в уборной. Чекушку он внёс в кухню демонстративно открыто, мол - "тока пикни!" и торжественно водрузил её на стол,  "Жизнь - не кончается, а только начинается!"
Налил себе в кофейную чашечку первую дозу, как увидел: Серафима из кладовки вытащила банку с квашенной капустой, выхватила из банки жменю этой капусты, шмякнула в тарелочку, присовокупила к капусте помидорину зелёную маринованую.Подвинула тарелочку Леонтию...
Видать, осознала свою опрометчивость в виде грубости, подoльститься решила. Но Леонтий был мужик харАктерный! Тарелочку небрежно отодвинул, а помидорку пальчиками захватил, ею и закусывал, что Бог подал...


Петьку Кривулина и Веру Овсянкину судили профсоюзным судом. А было это четвёртого дня, что как раз на четверг выпал. Леонтий Петрович как чувствовал, что день не задастся. Он только из подворотни своего дома выходит, а тут дождь случился. Пришлось домой возвращаться за зонтиком.  И дождь этот нудный, монотонный, и тучи серые над городkом повисшие, поселили в душе его тоску смертную. А тут ещё капли дождевые в лужах запузырились... "Ежу понятно, надолго это, - с тоской подумал Леонтий. - Что-то нехорошее будет сегодня..."
Как в воду глядел!
Контора, где служил Леонтий, звалася просто: "МОЗЖУЙСКГАЗЛЕССНАБСБЫТ". 
 Прибыв на службу, пристроился он у своего окошечка(а над окошечком, со стороны клиентуры листик висел с полустёршейся надписью:"Запись на получение газового баллона производится только по предъявлении паспорта с указанием прописки")
И вот только он пристроился на своём рабочем табурете, как директор ихний, Савелий Кузьмич Бурмистров, выходит из своего кабинета, становится посреди большого служебного помещения, где окошечек много, и делает объявление.
 - Сегодня, опосля рабочего дня , а именно: в 17:30 пополудни состоится серьёзное профсоюзное собрание! И пусть только кто-нибудь попробует проманкировать данное мероприятие! Завтрева тогда будет новое собрание! А на повестке дня - два вопроса! Вопрос А) -  Безобразное поведение дровокола Петра Кривулина, выразившееся в появлении на работе в нетрезвом состоянии с одновременным опозданием на три часа. Б) -Аморальное и непристойное появление на рабочем месте диспетчера и комсомолки Веры Овсянкиной. .
Леонтий поначалу было загрустил, но подумавши крепко даже и возликовал: "А так и так с этим дождиком день пропал..."
Ну, с Петькой конфуз - так это не первый раз... Почитай каждый месяц конфузится. А всё через слабость его. Он при конторе дровоколом служил. У них бригада дровоколов целая в 4 человека в вагончик во дворе определена была. Прийдёт человечишка с просьбой дров ему поколоть, нарядчик (Катя Агафонова, женщина увесистая, лет под 50), выпишет им наряд где указано сколько кубов переколоть (отдельной графой стояло - "укладка дров в сарай"), адрес, имя бабушкино, и обязательно накажет:
 - Клиентом за всё заплачено! И никаких вымогательств!!! Ни-Ни!
А люди, клиенты-то, народ сердобольный. Нешто не знают, сколько с тех "нарядных" дровоколам в зарплату попадёт... Конечноe же дело, и обедом накормят, а под конец работы и "щенка борзого" в виде бутыли ёмкостью в о,5 литра вынесут.
Вот Петька и попался в очередной раз. А всё через Валентину Рассохину. И вот же что интересно! Ведь она, Валентина, чуть ли не каждый месяц в контору бегает, и всё - "дров ей наколоть надо!" И, что самое интересное, чтобы Пётр Кривулин обязательно в дровоколах оказался!
Вобщем, на следующее утро прибегает Петькина жена, Клавдия, и в крииик!
 - Да я вашу контору разнесу за семейное моё унижение через Вальку-распутницу! Где мой законный муж на сей момент, когда часы показывают - она ещё посмотрела на ходики на стене, - когда время уже 9: 18 утра, а он со вчерашнего утра дома не оказывался!
А тут и Петя заваливается. Ну, ясное дело, лыка не вяжет, а на лице и на шее следы явных любовных утех, про которые Клавдия тут же в голос:
Не моё это! Не моё! Валькины следы на теле моего законного мужа! 
 Савелий Кузьмич, начальник, то есть, на шум этот вышел. Но сразу же пресёк семейный мордобой и выяснение обстоятельств.
Вы, гражданочка - это он к Клавдии так уважительно - успокойтесь. Сами видите, Петя нынче не в себе. Пускай домой идёт, протрезвеет. Семейные ваши дела не путайте с государственнo-хозяйственными. По поводу измены его - для этого у нас в стране бракоразводный процесс существет, обращайтесь туда. А мы... Мы его тааак пропесочим! Пускай в себя приходит! Через два дня - собрание общее производственно-профсоюзное!

И вот за эти два дня ещё один конфуз произошёл. С нарядчицей Верой Овсянкиной. Девушка молодая, 21 год всего. Что с неё возьмёшь. Ветер в голове гуляет и ещё не улёгся. Все девки как девки: гулянки - танцульки - свиданки - поцелуйчики, а там, глядишь, семейная жизнь налаживается, как и полагается у людей.
У Овсянкиной же ещё в школе произошло помутнение разума на почве импортной швейной машинки, названием "Зингер". Она Вере от бабушки по наследству досталась. И так она к ней приноровилась, так ей понравилось на машинке стрекотать... Весь дом обшила. Кому блузку, кому сарафанчик, кому платьице на выпускной. А уж юбки - тут утром прийди с запросом, вечером - приходите, нате вам!
Ну и случился с Овсянкиной конфуз. В библиотеке городской попался ей журнал “BURDA”   (истино вам говорю! Так и называется: “BURDA”) И выглядела она там выкройку "мини-юбка" называется. Говорят, в Англии какая-то придумала. А Верке - что? "Модно!" Ну ветер в голове, что с неё возьмёшь... Вобщем, приходит она на работу в этом самом - "Модно". Что тут сказать, контингент в конторе "“МОЗЖУЙСКГАЗЛЕССНАБСБЫТ". - это же мужской пол за 40, и бабы далеко за средним. Мужики не то что на своих "половинах" это самое "модно" не видело уже лет 20, а тут ... Ну началось, конечно же:
 - Вера, принеси, пожалуйста, мне справку за тыща девятьсот пятьдесят восьмой год о порубке дров за 3 квАртал!
Верка встаёт, идёт в архив, а ей вослед - пятнадцать пар жадных глаз. И так полдня.
И всё мужики с просьбами... Когда до неё что-то стало доходить, она юбчонку-то одёргивать стала, натягивать до коленок. А куда там! Когда талия с бёдрами не  сходится! Так и просидела до конца дня пунцовая.
Мужчинам, конечно, картина эта в удовольствие, но не Марии Францевне, главному бухгалтеру. Видя прямо натуральный дисбаланс в рабочем режиме, который уже и к саботажу приближался, она к кабинету Савелия Кузьмича: тук-тук!тук-тук!
Через три минуты Савелий Кузьмич по громкой связи:
 - Овсянкина ! Наряды мне по дровам за позапрошлый год принесите!
Тут Овсянкина чуть слезами не брызнула. Но сдержалась, собралась и отнесла начальнику наряды по дровам за позапрошлый год, и на стол положила. И вышла мееедлееенно-медленно, а ещё она бёдрами сексуально покачивала!

И пришлось конторе, в четверг это было, после 16:30, уже и день рабочий закончился,(но собрания никто не отменял, да народ и не торопился по домам потому как дождь лил...) обсуждать не только Петьку, но и Овсянникову.

С Петькой Кривулиным разобрались оперативно. "Шиш вам в рыло!" - ответствовал Леонтий на призыв Савелия Кузьмича:
 - Кто за строгий выговор дровоколу Петру Дормидонтовичу Кривулину?
Смелый, смелый, однако, человек Леонтий Петрович! Да и не он один. Только две руки поднялись.
И во второй раз воскликнул грозно Савелий Кузьмич:
 - Кто за то, чтоб обьявить Петьке Кривулину строгий выговор?
И уже не один Леонтий подумал про себя: "А шиш вам! Ишь, хорошо Савке с Манькой Францевной "принципиальность" изображать с ихним парным отоплением в доме! А мне через неделю к Петьке с деловухой идти на предмет поколки дров в обход квиточков казённых!"
И в третий раз жалобным уже голосом обратился начальник к обществу:
 - Граждане члены профсоюза! Кто за Строгий выговор нашему остипившемуся товарищу Кривулину?
К рукам Савелия и Марии Францевны робко примкнулась ещё одна рука - "ума, чести и совести" коллектива парторга Вадима Ильича Брезьянова.
Видя такой расклад, Савелий уже второпях свёл дело просто к "Предупредить!" Единодушие в голосовании было полное.

Следующим пунктом повестки дня было "персональное дело" диспетчера Овсянкиной, выразившееся появлении на рабочем месте виде, "унижающем честь и достоинство сов.служащей".
По-перву, сам Савелий выступил с "увертюрой". А Верка же, "увертюру" и не слушала. Было в это время ей видение в образе Кольки Барсова. И будто бы говорит Коля Барс такими словами: Здравствуй, здравствуй, - говорит, - красуля всего нашего микрорай она Вера Овсянкина! И всё в тебе пригоже, но особливо ходули твои... Красивые они, в самый раз в дополнение ко всеобщей твоей красоте! Береги их, береги ходули свои!"
Так говорит ей Коля Барс, из соседнего двора пацан. В авторитете, между прочим, пацан. И только Овсянкина зарумянилась от этих слов, как с "главной арией" выступила Манька Францевна, которая глав. и бух.
 - Ты молода, Вера, а я моложе была, пожалуй, когда влекомая позывами сердца и совести, пришла я в этот коллектив. А назывался он тогда "МОЗЖУЙСКСОСИНАУГОЛЬ снаб и сбыт". Газа ещё не было, Вера, Уренгой ещё не открыли... А были только сосна да осина, да уголь по заявкам железнодорожников.
 - Берёза ещё была - добавил Савелий Кузьмич, - но её только по разнорядке из райкома и только передовикам производства.
 - Да-да, Савелий Кузьмич, - продолжила Францевна. - Но не об том речь. А речь о том, как в условиях резко возросшей потребности населения в дровах, мы, забыв о личном, только и отдавались работе.
 - А ты думаешь, Овсянкина, нам показать нечего было? Думаешь, у нас красоты не было?
Тут кто-то из членов профсоюза выкрикнул: - Красота, она спaсёт мир!
А Петька Кривули, словно реабилитироваться хотел участием в общественной жизни весомо добавил: - Миру - мир! Нет войне!
Хорошо, Савелий цыкнул, пресёк эту самостоятельную инициативу.
И продолжила Францевна:
 - У нас, хоть нитяные чулки с Катькой были, штопаные-перештопаные, потому как кошками драные, но и показать было что! Но не об этом мысли наши были! А об том, как план благополучно сверстать да выполнить! И странно видеть нынче молодую, комсомолку - а об чём думающую?
Тут опять кто-то встрял: - Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей!
 - Думать надо о Долге, а не о "красе ногтей"! - веско возразила Маня Францевна.
При этих словах Леонтий Петрович даже вспотел. "Ещё чего! Ишь, удумала! Вся жизнь в долгах, как в "шелках", так что же ещё и думать про них прикажете?" - тихо-тихо про себя подумал Лентий. Тут неожиданно вспомнился ему фильм, просмотренный им обоюдно с Серафимой во время недавнего культпохода. Фильм был импортный, французский, потому билеты достали еле-еле. С комиком ихним в главной роли, с Фюнесом с приставкой Де. Фильм - так себе, Фимка только насмеялась вволю. Леонтию же запомнились невиданные прежде штаны по названию "шорты". Он ещё подумал тогда, хорошо бы в этих шортах прогуливаться в сезонное для тепла время. "Неужто всю жизнь в трениках провести?" - думалось ему.
Однако, после этаких слов Францевны, похоже, что был Леонтий обречён. Левая его кисть сжалась в кулак, в котором конфигурировался кукиш.
 - Кто за то, чтобы объявить Вере Овсянкиной строгий выговор за оскорбительный внешний вид на рабочем месте, что вызвало нездоровую реакцию в нашем здоровом морально коллективе? - торжественным басом изрёк Савелий Кузьмич.
Правая рука Леонтия взметнулась вверх. Леонтий Петрович ошалело посмотрел на неё. Потом скосил взгляд чуть левее и вниз. Левая кисть по-прежнему была в позиции кулака с выпирающим из него кукишем. Взгляд Леонтия переместился в помещение. Картина изображала "лес" поднятых рук и такие же ошалелые взгляды, что был у него самого, вот только что.
Домой он возвращался задумчивым и мрачным. И даже то, что тучи развеялись и дождь прекратился, не могли развеять его тревожных мыслей. "Это что же получается, это - как же? Высшая нервенная система не контролирует свои придатки? И левая моя рука не ведает, что делается с правой? Это как же? И почему?"
На следующий день Верка пришла на службу с покрасневшимися глазами. "Небось осознала промашку... Угрызениями совести ночью измучилась..." - вещало коллективное мнение. Однако, оно резко изменилось, увидев Веркин наряд. На ней была юбка, которую по импортному называли "макси". То есть, совсем "макси", до пяток. Тут и стало понятно, что ночь у Верки была бессонной не из-за угрызений, юбку она себе ночью строчила. Мол, "вот вам! О "долге" буду теперь только думать!"
 В этот день кому нужны были справки какие из архива, шествовал сам к кладовке, на дверях которой висела проржавленная табличка: "АРХИВ".

По заведённому с некоторых пор ритуалу, супружеская пара Кузовкиных вечера проводила традиционно, то есть, традиционно скучно. Серафима удалялась в комнату, которая прозывалась у них спальней. Где-то когда-то ею вычитаное, с тех пор неукоснительно выполняемо ею: "Optimum medicamentum quies est" - "Лучшее лекарство - покой".  По традиции она читала книгу при свете ночничка, обязательным атрибутом традиции была салфетка, которую промокались глаза. Леонтий же следовал своему пронципу: "Покой нам только снится!" А потому проводил вечера у телевизора, в ожидании теленовостей.
В этот вечер у Серафимы на повестке вечера была книга Анатолия Ракитина "Плакучая ива". Уже и салфетка была заменена на новую по причине полной влажности предыдущей, когда в комнатку быстрым шагом вошёл Леонтий.
 -Фима! Фима! - возбуждённо проговорил Леонтий, - ты представляешь, в Китае народился 1 миллиард двестипятидесяти миллионный китайчонок! Это же... это же, что же это получается? А получается, что нынче каждый четвёртый на планете - китаец или китайка?! В "Новостях" сказывали, будто правительство китайское поздравило родителей и подарило китайчонку коляску!
Нельзя сказать, что Серафима совсем уж не прониклась этой новостью. Прониклась, но, как-то очень уж по-своему. Она повернулась на бочок(на правый), книга "Плакучая ива" отложена была на тумбочку, ночничок был выключен. В темноте услышано было её, Фимкино сопение, демонстративно сонное.
"Вот же, дурёха! -  про себя подумал Леонтий, - не понимает важности демографического момента!" Так и укладывался он в постель, в размышлениях глобальных. Тут его сознания и коснулась мысль: "А какая же у них система размножения?" Мысль эта разбудила в его органах инстинкты. Он перевернулся на бок(на правый), оказавшись лицом к "лицу" Фимкиного затылка. Левую ногу свою Леонтий осторожно и нежно закинул на ляжку жены. Бёдра у Серафимы были крутые, и нога скатилась, приняв исходное положение, Он ещё раз предпринял попытку, результат был таким же. Тут-то Леонтий изменил тактику.Левой рукой он обхватил Серафимину талию, тесно прижавшись к её спине. Рука медленно и уверенно поползла вверх, пока не дотянулась до Серафиминого органа, именуемого бюстом. Реакция последовала незамедлительно и ощутимо. Резкий "тычок" Фимконого локтя прямо в поддых, полностью погасил все Леонтьевы инстинкты. Тут бы ему решительность проявить, настойчивость, вместо этого он проявил характер. Демонстративно перевернулся на противоположный бок(на левый) и засопел принципиально и харАктерно. Инстинкты ушли, на их место опять явились мысли о глобальной демографии. Вскоре, измученный мыслями, он пришёл к выводу: "Пора засыпать, ядрёна вошь!" Для ускорения процесса он стал считать китайцев. Заснул он на 176 китайце.

 - Фима! Фима! Только что! Правительственное сообщение! Наш спутник заднюю сторону Луны сфотогра...
Он не договорил фразы. Картина, им увиденная, поразила настолько, что фраза так и застряла в горле. Подушка его, которую он называл самой сладкой вещью на свете, отсутствовала на своём привычном месте рядом с Фимкиной головой. Ошарашенный увиденным, Леонти вскричал:
 - Что сие означает, Серафима?
В ответ он увидел указующий Серафимин перст. Перст же указывал на кушетку у противоположной стены, прямо под окном. На ней и возлежала любимая подушка.
 - Как это, как это, Фимочка?
 - Ты, Леонтий, изверг рода женского, - ответствовала жена. И уже на жалостливой ноте продолжила: - в грех всё вводишь, всё вводишь, а до греха-то и не доводииишь, сволочь!
И с этими словами она повернулась на бочок(на правый) и выключила ночник.
Леонтий вздумал было возмутиться, но проявил характер. Нарочито громкими шагами подошёл к кушетке, поправил подушку и занял горизонтальное положение.
Мысли, которые посетили его, было монотонными, серыми и тоскливыми. А размышлял он о бренности своего супружеского сосуществования с Серафимой. И так бы и размышлял он ещё дооолго. Но тут лучик бледного света коснулся его глаз. Леонтий попытался отмахнуться от видения, но не тут-то было. Лучик настойчиво напрашивался на то, чтобы у Леонтия открылись глаза. Он и открыл. Луна вошла ныне в сектор его местонахождения и нагло уставилась своим ликом в его глаза.
"Вот ведь, однако, хоть и спутник естественный у Земли, а ведь по сути - одинокий... Как и я..." - думалось Леонтию.
На ум пришли строки лермонтовские: "Печальный демон, дух изгнанья, летал над грешною Землёй, и лучших дней воспоминанья пред ним теснилися толпой..."
И явилось ему почему-то осознание общности своей с Луною. Он привстал на кушетки на колени и так же нагло уставился на Луну.
 - Ну, что, изгнанница, теперь мы с тобою вдвоём летать будем в "изгнании" над грешной Землёй... Как же ты задницу свою не уберегла? Позволила её сфотографировать... Ты - изгнанница, я - изгнанник... Ведь есть у нас теперь с тобою общность! Как тебе там, в одиночестве? А ведь теперь ты и не одинокая совсем, теперь у тебя есть я, а у меня - ты!
Успокоенный этой мыслью, Леонтий стал считать, сколько километров от его окна до луны.
На триста девяносто пятом километре он заснул.
 


Картины художника Валентина Губарева - вот здесь!     чуть пониже
           теперь правее, ещё правее.... Вот! Здесь -