Лето. Полдень. После обеда на конном дворе собралось несколько человек. Ожидали конюха, чтобы взять лошадей для работы. А пока все собрались внутри конюшни в холодке в углу у ворот, где было оборудовано место для резки соломы на корм скоту. Резали её тогда старинным способом вручную косой на «козле». Это отрезок бревна, к которому приделаны четыре ножки, сверху этот отрезок стёсан и сделан плоским, ближе к одному концу вделаны два стальных прутка, наподобие рогов. Поэтому и прозвали это устройство «козлом». Очень уж оно похоже на него. Технология резки простая. С одной стороны проталкивают между рогов пук соломы, а с другой – режут его косой. Рога эти защищают руки подающего от косы.
Пока ожидали конюха и остальных, Серёнька развлекал всех, читая свои стихи и эпиграммы на односельчан. Стены конюшни были толстые, сложенные из известняка, окна в них сделаны широкие, но низкие. Если человек сядет на подоконник этого окна, то поместится только туловище в согнутом состоянии, а голова будет торчать наружу. По случаю лета рама в этом окне была выставлена. Серёнька с помощью «козла» забрался на окно и уселся там, свесив ноги внутрь конюшни. С этой трибуны он и читал свои вирши под одобрительный смех аудитории.
Коля Попов, по прозвищу «поп», подходил к конюшне, неся в руках две уздечки и длинный ремённый кнут. Это был высокий парень, жилистый, крепкий, мускулистый. Рука у него, как говорят, была тяжёлая. Если в сердцах стеганёт лошадь кнутом, то может рассечь шкуру до крови.
Одна створка ворот, со стороны собравшихся, была прикрыта, так что ни Сергей, ни, тем более его слушатели, стоявшие спиной к воротам, подходящего Николая не видели. А тот уже хотел войти в конюшню, когда услыхал звонкоголосую декламацию стихов про себя, где он изображался в негативном свете. Он резко свернул за угол конюшни, зашёл с той стороны, куда выходило окно с Серёнькиным задом в нём, распустил свой кнут и, вложив всю силу в руку, резко стеганул поэта – декламатора по торчащей в окне согнутой спине.
Тот вдруг, к изумлению, стоящих внизу, по-поросячьи взвизгнул и, как блин со сковороды, слетел с подоконника и спланировал точно на рога, стоящего под окном, «козла». Один из рогов пронзил бедро Сергея насквозь сантиметрах в десяти от живота. Ребята, выйдя из оцепенения, сняли незадачливого декламатора с «козла» и помчали скорее в больницу за пять километров. А оттуда, оказав первую помощь, его уже переправили в районную больницу. Всё обошлось благополучно, без осложнений, я имею в виду медицинских.
У Сергея потом спрашивали по этому поводу:
— Почему же ты не попросил ребят убрать этого «козла?» Ведь опасно же сидеть в неудобной позе на высоте, а под тобой внизу «козёл» с железными рогами.
— А как же я слезал бы потом?
— Поставили бы ребята обратно.
— Да кто же его, этого чёртова попа, знал, что он так рассвирепеет на эпиграмму. Некультурный он человек. Ничего не понимает в поэзии. Темнота. Сила есть – ума не надо.
— А ты его на дуэль вызови, Сергей.
— Да он же не знает, с какого конца у пистолета пуля вылетает.
— А вы на кнутах сражайтесь.
— С дикарями на дуэли не дерутся.
Сергей рифмовать начал давно, ещё со школы. Стихи его были в основном сатирически–саркастическими. Лирикой он тогда не увлекался, как мне кажется. А может быть, он свои лирические стихи не обнародовал. По крайней мере, лирики от него не слышно было тогда. Ещё в седьмом классе он написал целую поэму о девчатах, своих одноклассницах. Естественно, сатирическую. Хотя она и не блистала художественно–литературными находками, тем не менее, ребятам она понравилась. А вот девчата его чуть не растерзали. Но он благополучно от них сбежал. Ну не драться же с девушками, да ещё и не известно, что было бы, поймай они его.
Оскорбились они в основном за то, что он в своей поэме написал, будто они, девчата, вставляют подкладки на бёдра, а в кофточки понапихали клубочки ниток шерстяных. Девчонки даже жаловались директору на такой поклёп на них и доказывали, что у них всё естественное. Тот слушал их, сдерживая улыбку, чтобы не обидеть уже обиженных девушек. Ведь им уже было по шестнадцать лет. Почти невесты. Два года учёбы война отняла. Поэтому вместо четырнадцатилетних в седьмом классе учились шестнадцатилетние, а некоторым уже давно шёл семнадцатый год.
Уже в пятидесятых годах стихотворения Сергея, особенно критического содержания, печатали в районной газете. Как-то напечатали его стихотворение о порядках в колхозе и об отношении председателя колхоза к колхозным проблемам. Особенно он протянул председателя за вопиющие безобразия на колхозной свиноферме. Это так зацепило последнего, что он в сердцах пригрозил оторвать голову автору, но на ферму срочно поехал, куда его уже почти год пытались затянуть работники фермы. Надо было принимать срочные меры, а то действительно оторвут голову, но уже не автору, а ему, главному герою стихотворения.
В дальнейшем я не следил за судьбой Сергея. Меня призвали на флот, где я отслужил более четырёх лет, а когда вернулся со службы, он жил уже в другом селе и в другом колхозе в доме своей жены. Но я знаю, что он окончил сельскохозяйственный техникум, работал в колхозе и периодически печатался в районной газете и даже в областной.
А Николай Попов, так и оставшийся с начальным образованием, работал в колхозе по наряду. Женился, но сильно пристрастился к «зелёному змию». Но что самое плохое, когда он бывал пьян, то всегда дебоширил, дрался и в семье, и на улице. Его выпивка не веселила, а злобила.
И вот что я заметил у этих дебоширов. Им очень нравится, когда их разнимают, уговаривают, успокаивают. Это для них как наркотик. Мне частенько приходилось разнимать буянов. Они меня почему-то слушались. Поэтому я говорю об этом не понаслышке, а из опыта общения с ними.
Был случай с этим Николаем и Иваном Филипповым. Я тогда уже вернулся со службы и опять работал в колхозе. Как-то осенью, прихожу утром на наряд, а собирались мы возле конного двора. Ещё издали слышу возгласы возбуждённой толпы. Подошёл к собравшимся на наряд. Смотрю, трое держат Николая, а двое – Ивана. Эти оба красные, с утра крепко выпивши, со злыми лицами, вырываются из рук держащих, изрыгая в адрес друг друга угрозы и нецензурщину.
— В чём дело, мужики? – Спрашиваю толпу.
— Да вот два дурака рвутся порезать друг друга.
И чем крепче мужики держат буянов, тем рьянее они вырываются, тем больше угроз посылают в адрес противника. Тогда я по-военному скомандовал:
— А ну тихо, мужики! Отпустите их. Пусть сходятся.
— Да ты что, Данилыч? До смертоубийства дойдёт.
— Отпускайте, я вам говорю. Пусть дерутся, а мы посмотрим. Кино-то у нас редко бывает. Отойдите все от них. Они не малые дети, сами разберутся.
Мужики с опаской отпустили бузотёров и отошли в стороны.
— Вот теперь сходитесь и лупите друг друга, вам никто мешать не будет.
Только что осыпавшие друг друга бранью и угрозами, вырывавшиеся из рук, держащих их, чтобы растерзать противника, драчуны, почувствовав свободу действий, перестали беситься, оглянулись по сторонам, развернулись и, молча, угрюмо, пошли в разные стороны.
Я потом уехал к морю в Севастополь и там обосновался. Учился, работал. А когда приезжал в отпуск, то ни разу не смог увидеть ни Попова, ни Филиппова. Они или были пьяными и где-нибудь бузотёрили, или старались избегать встречи со мной, если были трезвые. Всё-таки стеснялись они такого образа жизни, какой они вели, а изменить его они, вероятно, уже не могли.
Попов в шестидесятых уехал с семьёй в шахтный район под Щёкино на заработки, а Филиппов продолжал пить в деревне. По пьянке часто избивал свою жену, отчего, наверное, она и умерла ещё молодая, оставив ему двоих детей. Иван женился второй раз. И, говорили мне, со второй женой начал учинять драки постоянно, так как пил постоянно.
А однажды утром гонят по селу коров в стадо, а у Ивана всё закрыто, скот ревёт и блеет не кормленый, из трубы дым не идёт. Стали стучать в окна, двери, но из избы – ни звука. Всё закрыто изнутри. Вызвали участкового. Вскрыли избу. Иван лежит на полу с раскроенным черепом, а рядом валяется окровавленный топор. Жена его сидит за столом мёртвая. Как потом выяснило следствие, при очередной драке она его зарубила, а сама приняла большую дозу яда.
А про Попова говорили мне, что он и там, на новом месте продолжал пить и драться. Даже обе ноги жене сломал.
Вот такие они судьбы людские.
А ведь Иван, когда его призывали в армию, очень не хотел идти служить.
— Ведь это же, сколько лет я потеряю даром. Впустую проживу три или четыре года,- доказывал он мне как-то.
Его два раза вызывали на комиссию и оба раза возвращали домой. На второй раз его вернули уже из областного военкомата с белым билетом. Из-за энуреза.
Характерная деталь. Оба мои героя – драчуны не служили в армии, были забракованы по каким-то медицинским причинам или физическим недостаткам. Я уверен, если бы они послужили, они бы изменились в лучшую сторону обязательно. Армия, флот, авиация, особенно советские – это хорошая школа жизни.
Вот первый мой герой этого рассказа Сергей – поэт, он служил и даже за границей. Видел жизнь, видел мир других людей. И уже другой человек, хотя и из одной и той же среды вышел, что и эти двое. Ни по социальному, ни по материальному положению от них не отличался. Конечно, не всё от армии зависит, но очень многое.
Фото из Интернета