Наброски к воспоминаниям о студенческой жизни...
О ТЕСНОТЕ МИРА
МГИМО — моё первое студенчество, прекрасное время, наполненное лёгкостью, восторженностью, новизной, изящностью и значимостью. МГИМО — это моя молодость и моя беспечность. Сколько людей было рядом со мной — то ли друзья, то ли просто знакомые?
Из детства, из первого класса школы, в МГИМО шагнула со мной Галя Приписнова. В школе со мной училась и Таня Клименко (но позже, в пятом или шестом классе). Увидев их в институте, я был по-настоящему удивлён, ведь они словно вынырнули из моего далёкого детства. С Сашей Тумаховичем мы прошли рука об руку три года интерната, просидели за одной партой, и как-то само собой подразумевалось, что и дальше пойдём вместе, поэтому «дружное» поступление в МГИМО казалось мне «закономерностью». Но девочки из детства! Это невероятно. Впрочем, Игорь Фиалковский, с которым мы сошлись в последние школьные годы, когда ездили на каникулы в Индию к родителям, тоже неожиданно вынырнул из толпы студентов и стал для меня приятным «сюрпризом».
С одной стороны, только так и должно было быть, никак иначе, ведь жизнь — это не рассыпанные хаотично бусинки, это целостность, значит, и все мои знакомые должны держаться как-то рядом. С другой стороны, жизнь виляет, совершает серьёзные повороты, поэтому должна разбрасывать людей далеко друг от друга. Судя по всему, МГИМО не вписывался в понятие «поворот». Повороты начались позже, когда нас разметало по разным профессиям и странам.
Факультет МЭО размещался в пятиэтажном школьном здании на Щепке (Николощеповкий переулок). Первый курс мы отучились там, а потом перебрались в новое здание на улице Лобачевского, где функционировала только центральная часть, а вокруг вяло пошевеливалась стройка. Через год открылась столовая в правом крыле, но попасть туда можно было только с улицы. На военную кафедру и физкультуру приходилось ездить не Метростроевскую, в основное здание. Там же находилась и медчасть. Туда, в главное здание, где билось сердце нашего института, мы все приехали получать дипломы в 1982 году…
В детстве я много раз смотрел фильм Ролана Быкова «Телеграмма». Там играла чудесная девочка, с нежными, розовыми от мороза щёчками, пухленькими губками, добрыми глазами. Девочку звали Таня Гришина. И вот, шагая однажды по коридорам на Щепке, я вижу её в компании нашего преподавателя испанского языка! Таня училась курсом старше и, как и я, изучала испанский язык. Заговорил я с ней чересчур свободно и сразу на «ты», и её добрые глаза пригвоздили меня презрением к стене. Знакомство закончилось. Однако после окончания института я вновь встретил её — в «Медэкспорте», и вот тогда мы подружились. Ещё один человек из детства…
Многие из нас помнят, что такое «репетитор», многие ходили, готовясь к поступлению, на дополнительные занятия к преподавателям из МГИМО. На таких уроках литературы и русского языка (недалеко от станции метро Киевская) я познакомился с Мариной Сейфуль-Мулюковой. В Советском Союзе все хорошо знали её отца по телевизионным репортажам с Ближнего Востока. Так что можно сказать, что с Мариной я знаком со школы, с десятого класса. Плохо у меня было тогда и с литературой, и с русским, и со всеми другими предметам, кроме английского языка… Нашу учительницу звали, если мне не изменяет память, Людмила Михайловна. С нами в группе училась тихая девочка Кира, наделавшая потом много шума в институте, хотя никто так толком и не знает, в чём причина того шума.
Все мы шли в МГИМО. Не знаю про других, но мне выбора не оставили. МГИМО — вот дорога в светлое будущее, про которую твердили мне мои родители. Должен признаться, что они приняли решение за меня, а я лишь подчинился.
На первых уроках испанского языка обнаружилось, что наша преподаватель (как её звали? высокая, энергичная, рыжеволосая, бывшая баскетболистка) училась у той же испанки, у которой давным-давно учился мой отец — у Мехиды, приехавшей в СССР во время испанской гражданской войны. Позже наша рыжеволосая преподавательница рассказала мне, как ездила однажды в Дели и очень хотела попасть с подругой в Агру, чтобы полюбоваться Тадж-Махалом. За разрешением они явились к моему отцу, в то время заместителю торгпреда. А он им отказал. «Вы не поверите, Андрей, — вспоминала она, — он нам не разрешил. И улыбался при этом, дружески, так хорошо улыбался, что мы не сразу поняли, что он отказал. Мы вышли из его кабинета и только тут осознали, что нам не разрешили ехать в Агру».
Много можно найти примеров, подтверждающих, что мы все ходим в непосредственной близости друг от друга. Жизненное пространство не так велико, как кажется…
Через несколько дней после вступительных экзаменов раздался однажды звонок из деканата. Меня попросили приехать. Разумеется, я помчался. Волновался: а вдруг что-то «не так»… Хоть и поступил, но вдруг… Там тётенька и какие-то девицы занимались оформлением студенческих билетов. «Нам нужна ваша помощь!» — серьёзно сказали они и усадили меня наклеивать фотографии в билеты. Оказалось, что тётенька — секретарь начальника курса (его фамилия была Шерварлы). Почему-то мне кажется, что её звали Альбина Васильевна. Ей помогала дочь и подруга дочери (обе студентки МГИМО, на пару лет старше меня). Они признались, что им приглянулась моя фотография («Ой, какой мальчик»), поэтому они решили вызвать меня к себе. И «ой-какой-мальчик» помчался в деканат на подгибающихся от волнения ногах. Пришлось просидеть с ними до конца дня. Они пошутили ещё раз: занесли меня в список старост академических групп. Шерварлы предпочитал на эту должность парней постарше и отслуживших в армии, но Альбина Васильевна убедила его, что моя кандидатура — лучшая из всей группы. Так я стал старостой.
Наша языковая группа: Сергей Гукасов, Елена Штыканова, Валентин Мягков, Алексей Киреев, Александр Кузнецов и я. На втором или третьем курсе присоединилась после академического отпуска Ирина Шарова. В параллельной испанской группе учился Александр Лебедев (и никто не подозревал, что он станет знаменитым на всю страну человеком, крупнейшим банкиром, и что будет претендовать на должность мэра Москвы).
С Гукасовым Сергеем мы дружили долго после окончания института, после его возвращения с военной службы из Анголы. Он был одним из верных моих киноактёров. Витя Митрофанов по кличке Румын — ещё один безотказный друг и мой актёр.
Фильмы (вернее сказать, разрозненные сценки) мы с ребятами снимали постоянно. Кино — моя страсть с детства, которая позже привела меня во ВГИК. Кто-то пописывает стишки, кто-то делает зарисовки, а я снимал всякую чепуху, таскал с собой кинокамеру повсюду. Сегодня у каждого есть возможность делать видео, это развлечение доступно всем. Но в те далёкие времена кинокамера (даже любительская) была сложным техническим инструментом, рулон киноплёнки был всего на 2,5 минут, монтировать любительские фильмы было сложно, поэтому этому делу посвящали себя только опьянённые кинематографом энтузиасты.
На «большое» кино я подбил ребят сразу после военных сборов (то есть после четвёртого курса). Вернее, мысль сделать фильм возникла именно на военных сборах, там же мы принялись сочинять историю, а после мучительных госэкзаменов по военной подготовке мы с Витей Митрофановым и ещё одним моим давним другом рванули в Крым, чтобы заснять там сцену на фоне величественного каньона, который, как мне помнилось, я видел в детстве в Бахчисарае. Фильм назывался «Just People». Он был цветной и звуковой. Плёнку мне присылали родители из Женевы. Серёжа Гукасов играл благородного мексиканца, Витя Митрофанов исполнял роль отъявленного мерзавца, Костю Панюшкина и Сашу Тумаховича застрелили на первых минутах фильма, не дав им раскрыть своих характеров. Много моих товарищей участвовало в эпизодах. Андрей Сергеюк сыграл благородного индейца, хотя ему почему-то не очень хотелось этого.
Название киностудии «Поглазей-Фильм» родилось на кухне во время какой-то сессии, когда хочется думать о чём угодно, только не об экзаменах. Я думал о кино. До сих пор все мои фильмы имеют заставку «Poglazey-Studio Production». Никакой студии на самом деле не существует. Она — как псевдоним. Фильмы есть, а студии нет. Зато есть прямая связующая линия с МГИМО и моими друзьями тех лет.
Ещё штришок на тему тесного мира, где мы все упираемся друг в друга локтями, где нас всех связывают невидимые нити. Витя Митрофанов познакомил меня со своим другом, Андреем Копосовым. Андрей работал звукорежиссёром в Кремлёвском дворце съездов. Там же работал (бросив свою специальность) мой двоюродный брат Гена. Узнали мы об этом лишь после смерти Андрея. Это не имеет прямого отношения к МГИМО, но, как говорится, пришлось к теме…
Одним из активных моих помощников в кино был Саша Стрельбицкий (он же Шлёма, он же Стрельбище). Сашу отчислили из МГИМО (тёмная какая-то история, о которой толком никто ничего не знает, а слухи — это не факты, поэтому не буду повторять здесь сплетни). На фильм «Just People» Саша Стрельбицкий не попал, так как в это время месил сапогами армейскую грязь где-то в Прибалтике. Удивительно, но там, в армии, он познакомился с Олегом Милицыным, моим приятелем по интернату. Олег служил офицером, Саша — в его подчинении.
Как только Стрельбицкий вернулся на гражданку, я вновь привлёк его к кино. Он соглашался сразу и всегда. Безотказный. Впрочем, его гражданская жизнь продолжалась недолго, он отучился в офицерской школе и нацепил погоны. Это не спасло его от участия в моих фильмах, он продолжал бегать с пластиковым револьвером, размахивать кулаками, целовать девчонок. Одним словом вёл насыщенную творческую жизнь в несуществующей киностудии.
Саша Стрельбицкий заболел внезапно, хотя на желудок (подозревал язву) жаловался давно. Одна операция, другая. И смерть. Примерно за полгода до смерти он стал часто навещать могилу старшего брата… На похоронах Саши собралось множество людей. Я и не представлял, что к человеку, который не пользовался громкой славой, может прийти такая масса народу… Я не видел Олега Милицына после интерната ни разу, а тут встретились. Из мгимошников помню на похоронах Витю Митрофанова, Костю Панюшкина, Лёшу Кунченко…
Никто не думал о смерти в те годы. Все мы были юнцами и юницами в те годы, и казалось нам, что жизнь будет длиться бесконечно. Наташа Юницына, девочка с вечно юной фамилией, погибла недавно в автомобильной аварии. Нелепая преждевременная смерть… Наташа пришла в нашу группу курсе на третьем (или на четвёртом?), переехав из Ленинграда в Москву. Она быстро стала своей в нашей среде. Для фильма «Just people» она одолжила мне белую ковбойскую шляпу. Во время дождя в Бахчисарае шляпа промокла и скукожилась настолько, что перестала налезать на голову (видно, она была декоративная). Зато эта белая шляпа в моём студенческом фильме всегда напоминает мне о Наташе Юницыной. Вместе с Наташей я готовился к экзамену по какому-то «страшному» предмету, название которого стёрлось начисто из моей памяти. Я приехал к ней домой, в просторную квартиру на улице Острякова. Наташа рассказала, что в той квартире до них жила известная советская актриса Наталья Кустинская. А в соседнем подъезде жила моя будущая жена, о чём я тогда не подозревал. Мир необъяснимо тесен, мы все ходим рядом друг с другом…
О ЯРКИХ МОМЕНТАХ
После вступительных экзаменов случилась «трудовая практика». Строили новое здание на улице Лобачевского. Не знаю, кто что делал, а мы копали яму вдоль дороги. Лопатами и ломами усердно ковыряли её, но глубоко вгрызться не сумели. Кто-то принёс кассетный магнитофончик. Солнце, тепло, светлое будущее впереди… А когда наше трудовое воспитание закончилось через месяц, приехал экскаватор и одним движением ковша выхватил за раз больше, чем мы за всю нашу трудовую вахту…
Картошка мне очень запомнилась. Понравилось мне там. Слякоть, грязь, клубни картофельные, дождь, горячий чай и водка (тайно), песни под гитару, скрипучие кровати — всё было чудесно. Вечерами мы собирались у костра и пекли в углях картошку (по-моему, нет ничего вкуснее). Работали мы усердно (правильнее сказать «вкалывали»). От переутомления у меня стала идти носом кровь, и докторша прописала мне дополнительный кусок масла для бутерброда. Вот такое лекарство… Валю Мягкова поили с ложечки горячей водкой, когда он простыл… Я привёз с картошки бронхит, с которым проходил всю дальнейшую жизнь и который перерос в астму… И всё-таки воспоминания о том «картофельном» сентябре пробуждают во мне тёплые чувства.
Из трудовых подвигов запомнился ещё олимпийский бассейн. Наш студенческий отряд был брошен на этот будущий олимпийский объект в 1979 году. Работали ломиками. Трудно было отбивать кафельную плитку, очень трудно. На качественном цементе она крепилась. Кусок такой плитки пропорол мне ладонь, и меня отправили бегом в медпункт. В обшарпанном вагончике скучающая докторша не только обработала мне рану, но и всадила мне укол против столбняка. На том моё участие в расковыривании стен бассейна закончилось, с забинтованной рукой меня отправили на каникулы…
А на следующий год состоялась знаменитая Московская Олимпиада, которую США байкотировали из-за ввода советских войск в Афганистан. Нас тщательно готовили к той олимпиаде, особенно «натаскивали» в испанском языке. Работали в разных местах.
Мне посчастливилось попасть в Артек вместе с Лёшей Киреевым и Витей Митрофановым. Нам поручили никарагуанскую делегацию. А вот Сергей Гукасов «достался» кубинцам… Праздник — только так я могу назвать нашу командировку в Артек. Безостановочный поток мероприятий с утра до позднего вечера: экскурсии, митинги, встречи с другими делегациями, игры, музыка, а по ночам — застолье для пионервожатых, руководителей делегаций и переводчиков… Тридцать никарагуанских головорезов от девяти до четырнадцати лет — вот наша делегация. Эти дети выросли в партизанских отрядах и подпольных организациях, их молодые сердца впитали в себя войну и революцию, зато детства, как его понимаем мы, они не знали. Они обожали задавать вопросы. Некоторые их рассуждения: «Какой автомат был у Ленина? Как никакого? Он же революционер! Разве может революционер без автомата?»… Они были наивны и светлы, ненавидели фашизм во всех его проявлениях. Че Гевара был для них идеалом, хотя национальный герой Аугусто Сандино был всё-таки им ближе. Они с упоением, до хрипоты кричали революционные лозунги, когда мы шли с факелами в руках по Ялте. В Москве, уже на обратном пути в Манагуа, они украли в гостинице все простыни и наволочки. Дети гражданской войны, дети бедности и голода… Когда мы привезли их в «Шереметьево» и смотрели, как они проходили через паспортный контроль, у меня впервые в жизни перехватило дыхание от нахлынувшего чувства разлуки: мы больше никогда-никогда не должны были увидеться! Советский Союз не предполагал свободного путешествия по другим странам. Сколько разных людей ушло куда-то, сколько знакомств было утеряно, но никогда я не чувствовал ничего похожего на то состояние беспомощности в минуты расставания, как тогда…
Ну и экзамены. Разве можно не помнить экзамены! Это ярко, это смачно, это ужасно! Жизнь не придумала в те годы ничего более тяжкого и гадкого для меня, чем экзамены. Однажды нервы настолько сдали, что я начал икать, и справиться с икотой не получалось. Кто-то бегал за водой, я её долго пил, но продолжал икать… И ещё у меня украли новую сумку, пока я отвечал на вопросы билета. Сумка ждала меня в коридоре, набитая учебниками, которые я принёс сдавать в библиотеку. И её слямзили. Новенькая сумка, только что присланная родителями из Женевы…
Как-то раз на экзаменах случилось… Такое могло сучиться только в кино, но оно случилось в реальной жизни… Сергей Гукасов и Армен Тер-Микаелян пришли задолго до начала и протянули провода вдоль стен к каждому столу, чтобы можно было, сев за стол, подсоединить наушник и записать под диктовку из коридора ответ на билет. В коридоре в портфеле был спрятан магнитофон с микрофоном. Если не ошибаюсь, то не только они воспользовались технической поддержкой, но и другие желающие отыскались. Рискованное мероприятие. Но удача любит «рисковых». Был момент, когда в коридоре кто-то очень увлёкся, и стал читать настолько громко, что преподаватель услышал голос, доносившийся из наушника. «Радио, что ли где-то говорит?» — не понял он, прислушиваясь. Тут-то и могла наступить развязка, но обошлось…
Нет, экзамены — не по мне…
Короткая китайско-вьетнамская война в 1979 году заставила всех нас затаить дыхание. Китай в те годы был государством недружественным, хоть и принадлежал к социалистическому лагерю. Мы жадно следили за новостями. Всех тревожило, не перекинется ли эта война на нашу страну. Мы боялись. Мне хорошо запомнилось повисшее в воздухе напряжение: казалось, все даже разговаривать стали тише. Но война в тот раз миновала нас…
О НЕОЖИДАННОСТЯХ
Мне не выдали диплом. Всем выдали, а мне — нет. Оказалось, где-то он потерялся. Не помню, один ли я такой счастливчик был или ещё кого-нибудь так порадовали, но пришлось мне приезжать на Метростроевскую ещё раз и получать диплом без торжественной обстановки. Выдать выдали, но забыли про вкладыш. Просили приехать снова. Подумав немного, я решил, что мне вкладыш не нужен… И ошибся, потому что понадобилась мне эта бумажка с зачётами и экзаменами, когда поступил во ВГИК, где надо было перезачесть ряд предметов (политэкономия, философия и т.д.). Через несколько лет после окончания МГИМО я резко изменил мою жизнь, направившись в сторону кино и литературы, к которым тяготел с детства. Было ли моё обучение в МГИМО ошибкой? Нет, никогда не соглашусь с такой постановкой вопроса. МГИМО стал основой для всего, что случилось со мной позже. «Опыт, сын ошибок трудных…»