Машина

Маро Сайрян
Есть вещи, которые я умела делать еще до приезда в Канаду. Например, переходить улицу на зеленый свет. Этому я научилась в Москве, учась в аспирантуре. В Ереване в те годы все шли на любой свет: на зеленый, красный, пешеходы, машины... И всем это каким-то образом удавалось.

А приехав в Канаду, я научилась пользоваться банковской картой и водить машину. С картой я быстро разобралась. В первый раз только пересчитала сто долларов, которые мне выдал автомат и убедившись, что он не зажал, доверяю ему беспрекословно. С машиной было сложнее. Хотя экзамен по вождению я сдала с первого раза. Мой инструктор не надеялся, что я сдам. На последней до экзамена тренировке я сделала кучу ошибок, он очень расстроился, я постаралась его утешить. Я сказала, что у меня так не раз бывало в жизни: до экзамена, вроде, ничего не помню, а на экзамене соберусь, и все идет гладко. Он очень удивился, но так оно и вышло.    

Первое время я ездила неважно, то и дело сбивала боковыe зеркала, то слева то справа, с прямо-таки удручающей частотой. Сначала я сбила левое зеркало, задев его за грузовик. Грузовик не пострадал, а зеркало отлетело далеко на мостовую и распалось на части. Пришлось отыскивать их посреди улицы, остановив движение. Собрав все куски, оправу, коробку и само зеркало, которое, к счастью, уцелело, я отнесла их механику. Механик, мужчина лет пятидесяти, армянин из Еревана, склеил куски, прицепил зеркало к машине и пожелал мне счастливого пути.

Через неделю, въезжая в гараж, я задела столб и сбила правое зеркало. Правда, на этот раз удачно: оно не отлетело, а только повисло на шнуре. Я поехала к механику с болтающимся сбоку зеркалом. Я спросила его, нельзя ли вообще обойтись без зеркал, они мне только мешают. Он покачал головой, сказав, что они вообще-то нужны и в них принято смотреть. Потом укрепил зеркало и пожелал мне удачи.

Через две недели я снова поддела столб, теперь уже другой, но с тем же успехом. Не помню только, какое зеркало отлетело, правое или левое, прямо какое-то наваждение! Мне было даже неловко перед механиком, я сказала, что зеркало, наверное, кто-то случайно сбил ночью. Вечером оно еще было на месте, а утром спускаюсь в гараж – оно лежит на полу... Я старалась не смотреть ему в глаза. «Да, да, понимаю, конечно, бывает...» – говорил он, кивая головой. Он припаял зеркало и попрощавшись, пожелал мне везения в жизни.

Вскоре, однако, случилась другая беда. Мы поехали в «African safari», что в двух часах езды от Торонто, и на машину сразу влезли десять обезьян разного калибра. А самая большая села на зеркало, и оно, отвалившись, упало на землю вместе с обезьяной. Обезьяна схватила зеркало и уже собралась с ним умотать, но мы ей вовремя подкинули банан. Она бросила зеркало и начала есть банан.
 
Я вновь появилась в мастерской с зеркалом в руках и рассказала механику как всё было: как мы ездили в сафари, и на нас напала стая обезьян, и на зеркало села самая крупная, скорее всего вожак... Механик посмотрел на меня с интересом. Я смотрела на него открыто и честно, мне нечего было скрывать. «Да, да, понимаю, конечно, вожак... », – говорил он, кивая головой, но без особой убежденности в голосе, что меня несколько задело. Я посоветовала ему съездить в сафари, где он, конечно, ни разу не был, и прихватить с собой бананы.

Вначале мне нравилось возиться с машиной, я ее постоянно мыла, сдувала с нее пыль, каждые две недели ездила в моечную. Я с удовольствием наблюдала, как мой «Бьюик» медленно движется сквозь душевую весь в мыльной пене, а огромные щетки трут его со всех сторон и наконец – вуаля! – он выходит на свет весь блестящий, как новенький. Мне даже пришла в голову одна блестящая мысль. Я подумала, что было бы неплохо, если бы вместе с машиной мыли также (по желанию, конечно) и водителя. Проходят машина и водитель по двум параллельным кабинам: по той, что пошире – машина, а поуже – водитель, и выходят с другого конца – оба чистые и сияющие. Думаю, что в комитете по изобретениям и рацпредложениям заинтересовались бы моей идеей, если бы я туда обратилась. Но я этого не сделала. И вообще стала реже бывать в моечных. Как-то потеряла к этому интерес. Теперь экономлю время и деньги – мою свой «Бьюик» под дождем.      

Когда из пешеходного, если можно так выразиться, состояния человек переходит в водительское, всё вокруг кардинально меняется. Я по себе это знаю. Пока я ходила пешком, я смотрела на окружающий мир вполне миролюбиво. Голуби, бестолково снующие по мостовым, умиляли меня. Велосипедисты, неутомимо крутяшие педали, забавляли. Мотоциклисты, несущиеся с ревом, восхищали. Полицейские особых эмоций не вызывали. Я обращала внимание на полицейского разве только если он был похож на Грегори Пека или Бельмондо.

Начав водить машину, я поняла, что прежнее мировосприятие было ошибочным. Пешеходы на перекрестках нарочно волочат ноги, чтобы взбесить водителей. Мотоциклисты все как один – пижоны и выскочки. Велосипедисты – самоубийцы. Голуби – идиоты. А все, кроме меня, водители машин – клинические кретины. Я человек сдержанный, как мне казалось, постоянно ругаюсь, сидя за рулем.

Но хуже всех полицейские. Это такие сволочи! Стоит мне увидеть полицейского, я вся холодею, даже если ни в чем не виновата. Когда меня останавливает полицейский, даже если это вылитый Грегори Пек, я теряю дар речи. Меня несколько раз штрафовали за превышение скорости, и всякий раз достаточно подлым образом. Вместо того, чтобы встать на виду, открыто и честно, подлый коп, спрятавшись в кустах, вдруг выскакивал оттуда с этой мерзкой штукой – радаром, целясь в меня, как из пистолета. Жуть!

Я, конечно, не всегда езжу в машине, а хожу иногда пешком для разнообразия. Когда я пешеход, меня возмущает водитель, сворачивающий на зеленый свет прямо перед моим носом. Когда я водитель, меня возмущает пешеход, прущий на зеленый свет прямо под колеса... До чего, однако, сложно устроен человек, несущий в себе два противоборствующих начала, две логически несовместимые сути: водителя и пешехода. До сих пор не могу понять, что во мне сильнее. Наверное, все таки водитель, так как шагая по улице, я торможу перед знаком «Stop».