В ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО С МУСЛИМОМ МАГОМАЕВЫМ - 6
Часть — 6. ЛИШНИЙ БИЛЕТИК НА МАГОМАЕВА
Год 1974-й, Каскелен, под Алма-Атой.
Нина с подружками по общежитию, - все в фарфорово- белых личиках и с глазами, подведенными до висок, все в кофточках-лапша, юбочках-годе, туфли на платформе, плащик через сумочку, - выпархивали из комнаты, когда Нину позвали на проходную.
Вахтер, с наградными планками и в будний день, ехидно сказал:
«К вам якобы гость.»
Это... соседский Ромка, то есть, ее Роман, взрослый, в солдатской повседневной форме стоял рядом с ним.
Девушки стрелами изо всех глаз дали залп по высокому солдату, - а он и в повседневке доблестно смотрелся! - Роман как через огонь и воду шагнул сквозь их взгляды и перед собой никого, - кроме! - не видя, прижал Нину к себе.
«Нинулька, у меня так получилось, я не знал, что попаду в Алма-Ату, а тут до тебя оказалось рядом, вы куда-то все вместе идете? Ты — тоже?"
«Ромочка!!! - выдохнула-взлетела она. - Да откуда ты? Мы сейчас идем на автобус в Алма-Ату, пойдем, ты — тоже с нами. Мы едем на концерт Муслима Магомаева. У меня только один билет, тебе мы купим на входе, постоим немного, перед началом бывает, можно с рук взять.
Часом позже в городе, который назывался сладким вкусным именем: Алма-Ата.
Тут голубые тяншанские ели окружают площадь Дворца имени Ленина, от него слева смотрит стрелою в небо новенькая гостиница «Казахстан». И стрелу гостиницы, и Дворец, и площадь, и канатную дорогу на Кок-Тюбе, и Медео где-то там наверху, и весь город здесь внизу, - все защищает от ветра Тяньшань,его величаво-снеговые цепи уже древние и всегда очень молодые, они светятся искристо-празднично.
Ко Дворцу сначала понемногу, а потом все больше стекаются зрители с билетами.
Некоторые останавливаются и поджидают своих.
Вот к таким подходили Нина с Романом: "Извините, у вас случайно нет лишнего билета?»
Ни случайно, ни намеренно лишних билетов не было.
Рядом какая-то девушка, стильно одетая, с великолепно начесанной головой, тоже у всех подряд спрашивала лишний билетик и хищно следила за усилиями Нины и Романа, выжидала, когда они сдадутся и ей продадут свой билет.
Тот Дворец осчастливливал три тысячи зрителей, и,сотнями и еще раз сотнями, алма-атинцы, оживленно переговариваясь и смеясь, довольные своим везением по жизни, девушки и женщины - в блестящих лакированных туфельках, крик и писк той весны; мужчины с рассыпанными по плечам романтически длинными волосами, с боковыми разрезами на пиджаках , в широких по низу брюках и, главное,все шли с билетами.
Их уже за месяцы вперед где-то достали, через кого-то купили, у кого-то, как-то, за сколько-то получили, шли теперь, ростом выше самих себя, во Дворец имени Ленина на концерт Муслима Магомаева.
Молодые тащили напоказ свои магнитофоны на батарейках, из которых голос Муслима Магомаева разливался зазывными волнами неземной красоты со всякими необыкновенно хорошими чувствами из его песен.
Только мудрый Абай со своего высокого постамента предлагал всем книгу почитать, то есть, напрасно держал он в этот день в руках Книгу своих бессмертных Назиданий.
Все спешили на концерт.
«Молодые люди, слушайте, давайте по-хорошему договоримся! Мы договоримся с вами! - Кавказец просто наехал на Романа, он был в кепке-аэродром и с сизыми усами, и даже уже толстоватый и староватый, и с такими несчастными, унижением и решимостью горящими глазами, что Нина его сразу стала жалеть. - У вас один билет, у меня один билет. А нас четверо. - Рядом с ним была прелестная женщина, артистка или пери из детских сказок, и уже сильно за сорок, потому что, точно, старше мамы, с серьезными глазами, в серьгах со сверкающими камнями, с цепочками на груди, а на маникюре у нее тоже сверкание камней было. Она ласково смотрела на Нину.
Роман отреагировал первым:
«Нет, нет, что Вы!? Мы уже около часу выпрашиваем. Я, видите ли, приехал неожиданно. А вы вообще только подошли... лучше Вы нам, ну, пожалуйста...»
У кавказца голос был тверже.
«Послушайте, молодые люди! Я чувствую, вы с пониманием. - И голосом до отчаяния черным, выкрикнул: - У меня судьба решается. Софико ко мне приехала в первый раз, а тут ее дорогой земляк выступает, один билет мы уже достали, а нам очень нужно вместе. Я, понимаете, - грузин, моя Софико - армянка, хоть это и ни при чем здесь! Но нам нужно обязательно пойти на встречу с дорогим артистом.»
«А нам что ли не нужно?» - беспомощно защищала Нина свой билетик и Романа.
Та девушка с начесом вдруг уже в их кругу лепетала музыкально-жалобно, обращаясь ко всем сразу:
«Поймите, я в консерватории учусь...»
Билетик точно уплывал от нее, потому что:
«Ребята, - вкрадчиво говорил кавказец, - Конечно, всем нужно попасть на концерт замечательного артиста. Но вы, вы - такие молодые, вы еще столько раз его увидете, а нам... все-таки много меньше осталось по концертам ходить. - Софико сделала свои глаза еще больше и с интересом рассматривала лицо под кепкой-аэродром, а ее грузин все настойчивее умолял уже смутившихся Нину и Романа. - Вы и в других городах его посмотрите! Вы можете же вместе, сами собой наслаждаться, и вы не можете отказать нам, почти вашим родителям! А если бы родители вас так умоляли?!»
Дальше пошел фейерверк.
Нина протянула прелестной женщине свой билет на концерт Муслима Магомаева, который ей достался за три рубля по распределению в комитете комсомола в честном социалистическом соревновании за активное участие в общественной жизни училища, близко стоящего к искусствам, потому и билеты через комитет комсомола.
Кавказец протянул Роману лиловую двадцатипятирублевку.
Роман густо покраснел, такой сдачи у него не было.
Кавказец дал указание:
«Поведи, пожалуйста, девушку в кафе, выпейте за нашего любимого артиста шампанское!
Женщина-пери, хотя уже и постарше, вытащила из сумочки флакончик «Может быть», польские духи, мечта всех кокеток, приобняла Нину: «Возьми на память, добрая девушка».
Ах, как восхитительно те духи пахли, как таинственно девчонки обменивались перед началом занятий: «Капни себе на руку мои, аромат необыкновенный, импортные...»
хххххххх
Через несколько минут Нина и Роман выходили... из такси в Бутаковке у дома его тетушки. Он держал в руках бутылку шампанского и кулек с еще горячими чебуреками, Нина несла раскрытый пакетик ранней клубники.
«Тетя Роза!» - громыхнул Роман восторженно за не открывающиеся ворота.
«Что кричишь? - Из соседнего двора высунулась апай, мать братьев- музыкантов, с ними Роман с детства вместе играл, когда сюда приезжал.- Ромка, ты это? А что не предупредил? Теперь твоя тетя Роза и Егор уехали к свекровке в Чу, будут завтра. Вот тебе ключ от ворот, ну и здоровый же ты стал, совсем джигит-солдат, кухня там на дворе открыта, ключи от дома, сам знаешь, где, а это Нина с тобой, такая красавица стала! - так попозже приходите, чай пить будем, мои ребята к одиннадцати вернутся.»
хххххххххх
«Ниночка-Нинулька, дай на тебя посмотреть, как же я по тебе соскучился, твои письма читал, будто ты рядом становилась, будто тебя трогал, сколько раз я твой голосок у меня в сердце и во всей душе слышал, ты и правда, стала такая красивая, совсем взрослая, ты лучше всех девушек на свете...»
«А что ты покраснел, когда мои девчонки на тебя уставились?»
«Я тебя обнять хотел, и не знал, ты это разрешишь при них или оттолкнешь меня, я очень боялся, что оттолкнешь, еще этот дед с орденами стоял там.»
«Но ты все-таки обнял!»
«Я люблю тебя, я так тебя люблю, просто в голове все звенит от любви к тебе. Мне стыдно, что я тебе не дал на концерт Муслима Магомаева сходить, знаешь, я тоже очень хотел бы его живого увидеть, я не знал, могу ли я требовать от тебя, чтобы ты согласилась не пойти на его концерт, и чтобы ты со мной осталась, как я ненавидел там всех парней, когда они мимо со своими девушками во Дворец проходили. А ты осталась со мной, ты самая лучшая для меня, ты любимей всех... Нинченок мой миленький, у меня только вот этот вечер, я готов для тебя сделать все, что ты хочешь.»
Он едва трогал губами ее лицо.
Она сказала:
«Я в твоих глазах вижу себя. Ты так нежно ко мне прикасаешься.»
«Я боюсь тебе причинить боль, боюсь обидеть тебя.»
Женщина-Нина:
«Разве это обида? Разве на это можно обижаться?»
Мы в первый раз так долго не виделись, целый год, только наши письма.
Они были первая плоть и кровь наших отношений.
Он еще целоваться не умел. По-мужски. Ну и я... Нас просто притяжение земли, притяжение жизни вместе вело. У нас все само собой получилось.
С первого разу и по-настоящему.
Удивительно, но на э т о действительно много времени не нужно было.
И после этого так хорошо жить на белом свете!..
Да, да, мы — вместе, и ни минуты недоверия друг к другу или какого-то стеснения.
«Эй, ребята, вы там еще не все шампанское выпили? А если выпили, у нас кумыс есть, айдате, сыны пришли!»
хххххххххх
Уже другие, зачарованные, просветленные и облегченные случившимся, Нина и Роман вышли из летней кухни на двор. Еще даже не совсем темно стало. Или это луна так празднично для них сияла?
У Султановых за забором под арчой самовар красным пылал, и низкий столик был едой уставлен.
Нина и Роман взяли не начатое шампанское и остывшие чебуреки, а клубнику они съели вместе «потом», и пошли, взявшись за руки, к соседям.
Апай громко говорила младшему сыну:
«Ты, Елбос, эти свои лиловые дамбалы сними, штаны называется, всю улицу метешь. Сейчас отец придет, хочешь, чтобы он нам всем настроение испортил? Или чтобы у него точно инфаркт случился?»
«Мам, ну ты что, друг из Армии пришел, с девушкой, а ты про брюки начинаешь, что я сейчас в трико за столом сидеть буду? Ромка, брат, здорово! Мы с Ермеком с концерта как раз, у нас же сегодня Магомаев в городе!»
Ермек обнял Романа, похлопал по спине:
«Друган, с приездом! А что не в парадке? Ой-бай, Нина, жалко, что ты только сестренка мне, ка-ки-и-и-е мы хорошенькие!»
Их отец поздоровался за руку с Романом, и ласково прикоснулся носом к Нининым волосам.
Первый тост получился двойной. Отец сказал, что предлагает пить за приехавшего гостя Романа, который теперь вот в Армии служит, а Елбос дополнил его:
«И Магомаев в наш город приехал! И мы даже на его концерт попали, и видели его вот так, как вас. Давайте за них обоих!»
Он притащил гитару.
«Слушай, мамма миа, он пел вот эту песню, про неаполитанскую мамму, ее ваш любимый Робертино Лоретти поет, ой-бай, как все Магомаева слушали и носами вот так шмыгали.»
Братья и Роман спели эту песню, потом добавили домбру и вместе еще одну итальянскую песню сыграли, ее тоже Магомаев пел.
Отец, довольный, слушал своих сыновей, мать не сводила с них глаз.
Еще раз разлили шампанское, Роман попросил:
«Можно, я кое-что скажу?! Вот, тетя Зария-апай и дядя Мурат, хочу чтобы вы свидетелями моих слов были. Я и Нина, мы стали теперь мужем и женой. Моей тете не надо это говорить, а то моя мать с нею поругается. А вы, наши соседи, будьте свидетели, нам надо, чтобы вы это знали.»
У братьев завистливо-восхищенно открылись рты: свидетели - чего?
Апай хотела что-то сказать, наверное, порядок в моральном вопросе наводить, но дядя Мурат пристукнул по столу, чтоб молчала, сдвинул растерянно тюбетейку на затылок, удивленно ответил:
«Сегодня совсем молодежь другая.»
ххххххх
Два месяца тайным ураганом носила Нина в себе свершившееся, никому ни слова, только успешно сдавала экзамены, написала заранее две курсовые работы, по вечерам в гастрономическом отделе магазина «Рахат» техничкой в галошах порхала, а перед летними каникулами купила в свободной продаже деревянный ящичек апельсинов, пять килограммов и килограмм шоколадных конфет «Птичье молоко», и в первый раз выпросила у заведующей отделом пятьдесят пачек индийского чаю, это целую авоську, и теперь с этими покупками независимо, да, хоть сама еще студентка, но кормилица, помощница семьи, стояла на остановке, ожидая троллейбус. Все хотелось один апельсин поскорее съесть, но обе руки были заняты. И все почему-то смотрели на ее ноги. Так ей казалось. И почему-то в груди то ли давило, то ли она устала, торопясь в магазине убраться побыстрее, чтобы еще на поезд успеть.
К ней решительно чалился молодой мужчина, он уже несколько раз косился на нее каким-то бессовестным взглядом, подойдя же, твердо сказал:
«Девушка, продай мне килограмм апельсинов. Я переплачу тебе.»- Нина то ли разочарованно, то ли весело прыснула, а она-то подумала, что он на ее ноги смотрит, а его вон что в ее авоське интересует.
Мужчина сердито не унимался:
«Что вы смеетесь? Я стоял за ними в очереди, человек пять еще передо мной было, как они закончились. - И доверительно-просительно потише: - А у меня, это, жена беременна, их все время просит.»
Нина бессознательно притухла.
«Да? Она их... хочет?.. Да- давайте в троллейбусе рядом станем, я отсыплю вам, неудобно тут при всех.»
В троллейбусе мужчина быстро придержал Нине место, он и авоську ей занес, у нее почему-то дрожали руки, когда она разрывала целлофановую сетку, которой ящичек забит был. А мужчина над ухом ворковал:
«У нее желания на еду прямо несуразные, апельсины - еще ничего, а то недавно смолу на рельсах ей понюхать надо было, и я ночью водил ее к железной дороге».
Нина приехала домой в совхоз задумчивая и уставши, как ей еще не приходилось.
В первый же понедельник поехала в райцентр, матери сказала, что к глазному, что очки надо проверить, все нечетко перед собой видит, а сама пошла к гинекологу. С опаской вскарабкалась на кресло с блестящими холодными подставками под раздвинутые колени.
Старушка-врач вздохнула:
«Ну что, девочка, залетела.»
«Нет, нет. Так и надо.»
Пока врач сделала измерения, записала их в новенькую книжечку, Нина отвечала на ее вопросы спокойно, смутилась только на одном:
«С какого возраста ведете половую жизнь?»
Помявшись, ответила:
«Я не веду половую жизнь. Это было один раз.»
Врач подняла брови:
«Что думаешь делать?»
«Да Вы не переживайте за меня. Мой Рома все за меня сделает. Я теперь буду к Вам приезжать на контроль и консультации.»
ххххххххххххх...
Где-то в центральном Казахстане, в занумерованной воинской части, вдали от открытых населенных пунктов, стоял перед командиром навытяжку Роман.
«Товарищ старший лейтенант, прошу предоставить мне срочный недельный отпуск для регистрации брака с моей невестой, которая ожидает ребенка. Телеграмма, заверенная врачами и сельсоветом, прилагается.»
Командир растопырил перед ним руку с долго не заживающим, толсто забинтованным указательным пальцем:
«Ожидает? Каким образом? Вы служите больше года без отпуска и в увольнениях не бывали. Придумайте причину для отпуска пологичней.»
Роман покраснел и побледнел:
«Товарищ старший лейтенант! Если я скажу, где и когда я вступил с моей невестой в брачные отношения, Вы меня посадите на губу, или еще хуже. Я согласен на все, но сначала мне нужно с Ниной зарегистрироваться. Мы в деревне живем, ее заклюют там, а ей сейчас нельзя расстраиваться. Это, говорят, ребенку плохо.»
Черз три дня командир, хлопнув рукой с торчащим забинтованным пальцем по лежащему на столе листку бумаги, - Роман увидел еще одну телеграмму от Нины,- спросил:
«Где и когда Вы были в самоволке?»
Ничего не говорить — себе хуже, точно не отпустит, говорить - не поверит, а ведь, наверняка, подписал отпуск, отличник же боевой и политической подготовки, и нарушений - явных - не было. С готовностью ответил:
«Товарищ старший лейтенант, это получилось так. Это, Муслим Магомаев приезжал с концертом, а Нина купила билет на его концерт, она же тогда про меня еще не знала...»
«Что? Ты рехнулся? При чем здесь Магомаев и ты, рядовой Гердт?»
«Если бы не концерт Магомаева, ничего бы не случилось.»
«Ты на него что ли сваливаешь? Ну и Цицерон из тебя. И подружка у тебя!!!»
«Нет, я не все сказал... Это я лично сам... Мы просто на его концерт не попали, а ее билет у нас одна пожилая пара купила, у них тоже только один билет был.»
«Скажи еще, что та «пожилая пара» тоже теперь беременна стала. И что-то я не помню, чтобы к нам в часть Магомаев приезжал.»
«Извините, он в Алма-Ату приезжал. И моя Нина по-жер-тво-ва-ла билетом на концерт Муслима Магомаева, чтобы быть со мной.»
«Так. Магомаев был в Алма-Ате. А на каких гастролях был ты?»
«Я в составе сводного подразделения выполнял задание по загрузке-транспортировке- отгрузке спецматериалов особого назначения. Пункт доставки спецматериалов - Алма-Ата-два. Прибыв в этот город, я, в свободное от выполнения задания время, самовольно вышел за расположение места пребывания подразделения, где встретился с Ниной, которую я знаю с детства, с которой я регулярно переписывался. И все. Теперь надо срочно регистрироваться.»
ххххххххххххх
Позже Роман счастливо хвастался, что их старшая дочь, и ее назвали Вика, вы понимаете, она их Виктория-Победа, — она стремительно «засветилась в их проекте, когда он Нину у с а м о г о Магомаева отбил!»
Разве это не замечательно красивая история любви семидесятых лет прошлого века?!
Нина, теперь усталая женщина на пенсии, далекО-далЕко от Казахстана и от собственной юности, слушала в ночной немецкой тишине голос друга-Магомаева и видела перед собой свою жизнь с Ромкой, Любимым Мужем, ее Факелом и Прометеем, ее Орфеем, ее Единственным, Неповторимым.
С Романом было еще много замечательно красивых жизненных историй.
Но одна нелепая и печальная. Стоит ли о ней теперь рассказывать? Стоит ли ее вспоминать?