Вырос я в небольшом городке, тысячи которых разбросаны по всей необъятной России. Кроме меня в семье было ещё два брата, младших меня по возрасту. Соседи иногда в шутку называли нас "три танкиста", как в популярной после войны песне. Но рассказать я хочу не о себе нли своих братьях, а об отце, Алексее Васильевиче Матюшине, судьба которого довольно типична для людей, прошедших невзгоды гражданской войны и её последствий, и принявших на свои плечи всю тяжесть Великой Отечественной войны и послевоенной разрухи. Они не только и сумели в короткие сроки восстановить страну из руин, но и подняли её до уровня Великой мировой державы.
Родился он в марте 1918 года в глухом староверческом селе Ужово Починковского района Нижегородской области. Его отец, Василий Петрович, происходил из бедной семьи староверческого священника. Он был атлетического телосложения, высокого роста (более двух метров), и Бог не обидел его физической силой. Женился Василий Петрович на Егоровой Марии Ивановне, которая выросла в зажиточной крестьянской семье, и вышла за него, бедняка, замуж, покорённая его статью и красотой.
Надо сказать, что жизнь с молодой женой продлилась очень недолго, так как началась Первая мировая война, и Василий Петрович был призван в армию, так и не увидев своего первенца, сына Василия, который появился на свет в декабре 1915 года. Служил он рядовым в гвардейском Семеновском полку – элитном подразделении царской армии, которое принимало непосредственное участие в боевых действиях, где проявило стойкость и верность родине и данной присяге.
После февральской революции и развала русской армии Василий Петрович вернулся домой и занялся своим небольшим крестьянским хозяйством. Однако пожить нормальной семейной жизнью было ему не суждено, поскольку в начале лета он был убит исподтишка выстрелом из пистолета своим же односельчанином, вернувшимся из армии и приревновавшим его к своей жене. Увидеть своего второго сына ему так и не довелось!
После гибели мужа мать отца, Мария Ивановна, должна была одна тяжёлым крестьянским трудом поднимать на ноги двух сыновей – старшего, Василия Васильевича, и младшего, Алексея Васильевича. В то время в деревне вести самостоятельно хозяйство женщине без мужчины было практически невозможно, и в семью пришли бедность и нищета. И Марии Ивановне, несмотря на помощь родных, пришлось зарабатывать на пропитание наёмным трудом у более зажиточных крестьян.
Так как в деревне не было даже начальной школы, то она отправила своих детей на учёбу в село Починки в 20 километрах от Ужово. Сначала уехал из родного дома старший брат Василий, а затем, когда ему исполнилось шесть лет, и мой отец. Жили они с братом, старшим его на три года, самостоятельно, в крохотной избушке на окраине села, хозяйкой которой была одинокая старушка, пустивших квартирантов на постой за несколько мешков картошки, зерна и мешок муки. "Оплачивал" их проживание дед по матери, Егоров Иван Ефимович.
Можно только представить, чем питались братья, и как они одевались!
На лето они возвращались домой к матери, чтобы помочь ей по хозяйству: трудиться на своём огороде, заготавливать на зиму сено, ухаживать за овцами, содержание которых обеспечивало семью овчиной и шерстью, а также работать на небольшом клочке земли, где были посеяны рожь и просо. В общем, тяжёлый крестьянский труд отец познал уже с шести лет. Он рос крепышом среднего роста, с карими глазами и крупной головой, на которой выделялись два симметрично расположенных небольших щетинистых "зализа", идущих ото лба. Характер у него был спокойный, неконфликтный, хотя своих целей он добивался с поразительной настойчивостью!
Конечно, в свободное время отец, вместе с другими деревенскими мальчишками, бегал купаться на речку, ходил в лес за грибами и орехами, собирал в лугах клубнику, с увлечением играл в бабки, рюхи, свайки и другие деревенские игры. Особенно ему нравилось нырять в глубокий омут с ветвей огромной ветлы, которые нависали над ним. Он часто выходил победителем в соревнованиях ребят, стремившихся прыгнуть в воду с самой высокой на дереве ветки!
Несмотря на все превратности и трудности самостоятельной жизни, старший брат успешно окончил Починковскую семилетнюю школу и поступил учиться в педагогическое училище, расположенное в том же селе. Это позволило братьям продолжать жить вместе, пока отец тоже не получил свидетельство о семилетнем образовании, что само по себе, в то время, было большим достижением для выходца из бедной крестьянской семьи! В дальнейшем их жизненные пути разошлись, - старший брат был направлен учителем в одну из деревень, а отец вернулся домой. Каждому из них досталась своя тяжёлая, и одновременно счастливая, судьба.
Однако, радость, связанная с возвращением домой, была у отца очень недолгой. В 1931 году в Поволжье разразился голод. Оставаться в деревне было невозможно, так как запасов продовольствия на зиму в семье просто не было, и матери с сыном грозила голодная смерть. Так как в городах и промышленных центрах голод ощущался значительно меньше, чем в сельской местности, то, спасая сына, весной 1932 года мать обратилась за помощью к дальним родственникам, проживавшим в рабочем посёлке Юдино, недалеко от города Казани, с тем, чтобы они взяли его жить в свою семью, а сама была вынуждена начать ходить по окрестным деревням, выпрашивая кусок хлеба или горстку зерна. И только приезд старшего сына Василия, который в 1935 году сумел добиться перевода на работу директором в открывшуюся в Ужове начальную школу, позволил ей улучшить своё материальное положение и восстановить своё пришедшее в упадок подсобное хозяйство!
Хотя жизнь в Юдино тоже была голодной и тяжёлой, родственники в помощи всё-таки не отказали и разрешили отцу приехать к ним, несмотря на то, что у самих было трое детей, и семья испытывала трудности с продуктами питания.
Чтобы меньше обременять своих родственников, отец сразу же поступает учиться в фабрично-заводское училище (ФЗУ) при станции Юдино, так как государство бесплатно обеспечивало учащихся этих заведений форменной одеждой, обувью, обедом, а также проездом в местном транспорте. Тем не менее, появление в семье дополнительного человека в то голодное время было большой материальной и психологической нагрузкой для всех её членов. Волей или неволей, а он всё-таки являлся дополнительным "нахлебником", которого хотя бы раз в день нужно было кормить, не считая питания в выходные, что было основной причиной периодически вспыхивавших скандалов и недоразумений. После одного из таких скандалов, когда его обвинили в краже куска хлеба, доведённый до отчаяния отец чуть не покончил счёты с жизнью, решив броситься под колёса поезда. Однако он вовремя сумел взять себя в руки и устоял перед соблазном решить все свои проблемы таким способом.
Спустя два года, окончив Юдинское ФЗУ по специальности слесаря по ремонту паровозов, отец успешно поступает в Казанский техникум железнодорожного транспорта, начинает получать стипендию и переходит жить в общежитие. Таким образом, наконец, он перестал зависеть от своих родственников и вышел в самостоятельную жизнь по-настоящему!
В 1936 году Казанский техникум железнодорожного транспорта был расформирован. Лучшие учащиеся, включая отца, были переведены в Московский железнодорожный техникум, а остальные были направлены в другие техникумы при Московско-Казанской железной дороге, в которых они могли продолжить своё образование. Стипендия в техникуме была небольшой, и поэтому во время учёбы отец работал слесарем, кочегаром, преподавателем на Московской детской железной дороге.
После успешного окончания в 1937 году техникума по специальности "управление движением железнодорожного транспорта" отец был оставлен в Москве и направлен на работу в качестве помощника дежурного на станцию Окружная Московской железной дороги. В этой должности он проработал почти полтора года (Фото1).
В начале августа 1939 года отец сдал экзамены и был зачислен студентом на первый курс Московского электромеханического института на факультет "Паровозное хозяйство" (впоследствии этот институт полностью вошёл в состав Московского института инженеров транспорта). Однако приступить к учёбе в то время ему так и не пришлось, поскольку в начале сентября этого же года он был мобилизован в армию.
Шестнадцатого сентября 1939 Советские войска, в соответствии с договором с Германией, перешли польскую границу и начали наступление
вглубь её территории. Отца вместе с другими специалистами- железнодорожниками в составе инженерного подразделения направили в город Вильно (Вильнюс), который в то время был польским городом, для проведения работ по переводу польских железнодорожных путей с узкой европейской колеи на более широкую российскую, чтобы обеспечить бесперебойное продвижение по ним наших воинских эшелонов с людьми, техникой и грузами.
Вагон с железнодорожниками был прицеплен в составу, в котором находился командующий армейскими частями, наступающими на Вильно, и сопровождающая его охрана. При движении в ночное время эшелон был подорван и атакован одним из польских военных отрядов, оказывавших вооружённое сопротивление наступлению Красной Армии. Паровоз и несколько вагонов сошли с рельсов, и были сильно повреждены. Отец получил ушибы, но остался жив, а его товарищу, сидевшему на нижней полке, не повезло - ему размозжило обе ноги, и он погиб. Все способные передвигаться выбрались из вагонов, залегли на железнодорожном полотне, под оставшейся на рельсах частью состава, и под руководством командующего, организовавшего оборону, начали отстреливаться.
Спустя примерно полчаса к ним на помощь подошла наша танковая часть, сходу вступившая в бой, который закончился полным разгромом польского отряда.
За умелые действия в ночном бою отец получил личную благодарность от командующего и разрешение непосредственно обращаться к нему за помощью, если отцу она вдруг понадобится. И такая помощь понадобилась!
К середине октября все работы по перекладке путей были закончены, и железнодорожников, в том числе и отца, демобилизовали, но отправить домой явно не спешили, так как порядок пропуска гражданских лиц из Польши через границу СССР ещё не был определён. А он должен был срочно явиться в институт для учёбы, так как его могли бы отправить в академический отпуск из-за невозможности наверстать учебный материал, который он пропустил находясь на военной службе. Терять целый год отец не хотел и поэтому обратился к командующему с просьбой о содействии с выездом в Москву. Тот дал команду посадить его в один из воинских эшелонов, в котором он благополучно добрался до Москвы и, не без трудностей, сдал все зачёты и задания, чтобы догнать своих сокурсников.
С первого же курса отец увлёкся альпинизмом, получил значок «Альпинист СССР», который давался за выполнение установленных спортивно-технических нормативов и восхождение на горную вершину определенной категории сложности. Такой вершиной для него стал Эльбрус, высотой 5642 метров, который он в составе группы альпинистов покорил летом 1940 года.
Отец был энергичным и общительным молодым человеком, который имел много друзей среди студентов. Учёба давалось ему достаточно легко, учился он на "хорошо" и "отлично", пользовался авторитетом не только у сокурсников, но и в среде студентов более старших курсов, проживавших в общежитии.
Известие о нападении Германии на Советский Союз отец услышал по радио, находясь на учебной практике в городе Тамбове. Вместе со своим другом сразу же вернулся в Москву и явился в институт. Там, на базе института, началось формирование добровольческих воинских частей из студентов и преподавателей. Поскольку желающих встать на защиту своей страны было много, то образовалась большая очередь, которая продвигалась достаточно медленно. И тогда друг предложил отцу сходить к ближайшему пивному ларьку попить пива. "На фронте пива не будет, а очередь от нас никуда не денется!", - пояснил он. Так они и сделали, не зная, что тем самым спасли свои жизни.
Когда спустя пару часов отец с другом снова встали в очередь, закончилось формирование стрелкового батальона, и началась комплектация инженерного, задачей которого было строительство различных оборонительных сооружений. И если большая часть студентов-железнодорожников инженерного батальона уцелела, так как они приказом ставки Верховного Главнокомандования осенью 1941 года были отозваны с фронта для продолжения учёбы, то бойцы стрелковых добровольческих батальонов такого приказа не дождались и почти все полегли в тяжёлых боях под городом Вязьма.
Отец был назначен командиром роты и вместе с бойцами рыл противотанковые рвы, окопы, строил блиндажи, пулеметные гнезда, устанавливал противотанковые ежи и надолбы под Киевом, Оршей, Смоленском, Вязьмой и Москвой.
Там, на строительстве оборонительных сооружений, он впервые познакомился с Жабровой Галиной Николаевной, студенткой того же курса Московского института инженеров транспорта, также, как и он, командовавшей ротой студенток, и которая впоследствии стала его женой.
Работы велись в непосредственной близости от фронта, зачастую в спешке и плохим инструментом, не всегда продуманно и грамотно. Под городом Вязьма на одном из совещаний командного состава отец высказал критические замечания, связанные с неразберихой в организации строительных работ, низким качеством возводимых оборонительных сооружений, плохим снабжением личного состава рабочим инструментом и с принципиальными просчётами в создаваемой системе обороны. При этом он высказал мнение, что, если не принять срочных мер по исправлению ошибок в строительстве линии обороны, то немецкие танки без особого труда её преодолеют, выйдя в тыл обороняющимся войскам, поскольку закруглённые внутрь обороны фланги противотанковых рвов, по дну которых танки противника могли передвигаться вдоль линии фронта, не упираются в непроходимые для гусеничной техники искусственные сооружения, минные поля, участки местности или артиллерийские заслоны. И поэтому, продолжать работы по дальнейшему усилению имеющихся укреплений просто бесполезно, и является пустой тратой времени, сил и материальных средств.
За это выступление он был обвинен в паникерстве и саботаже, отстранен от командования ротой и арестован. Предъявленные обвинения были столь серьезны, что по законам военного времени его приговорили к расстрелу. После зачтения приговора был вызван солдат, которому приказали привести приговор в исполнение где-нибудь за пределами деревни, где располагался штаб полка.
Солдат, пожилой призывник, явно растерянный таким поручением, взял винтовку наперевес и приказал отцу идти впереди него. В молчании они вышли из деревни и пошли по тропинке среди неубранных стеблей подсолнухов в сторону недалёкого леса. Как вспоминал отец, ему просто не верилось в реальность происходящего, и что это вообще происходит с ним. Был солнечный и довольно тёплый осенний день, воздух свеж и прозрачен, непривычная тишина висела над землёй, как будто войны и не было, а он должен умереть - ерунда какая-то, да и только! Он не делал попытки бежать или разоружить своего конвоира, хотя это было бы для него не очень сложно, а продолжал идти вперёд к неизбежному финалу.
Неожиданно эту тишину нарушил рёв авиационных моторов. Из-за кромки леса появились низколетящие немецкие самолёты! Его конвоир, выстрелив вверх из винтовки, откинул её в сторону, бросился на землю и в ужасе закрыл голову руками. Очнувшийся от звука выстрела отец бросился в заросли подсолнухов! Перебежками он добрался до небольшого овражка и там затаился! Самолёты, проносясь над ним волна за волной, принялись бомбить деревню и её окрестности.
После окончания налета, отец осторожно вернулся в деревню, на окраине которой в овине располагалась его рота. Деревня была полностью сожжена и разбомблена. В штаб, где проходило совещание, попала бомба, и все, кто там находился, погибли, а документы сгорели. Сопровождавший отца к месту расстрела солдат бесследно исчез в хаосе возникшей паники. Овин на окраине деревни, в котором располагалась его рота, горел, подожжённый зажигательными пулями. Возле овина лежали тела убитых бойцов, и стонали раненые, которым уцелевшие оказывали первую медицинскую помощь, перевязывая раны.
Звуки начавшейся артиллерийской канонады известили, что немецкие войска перешли в наступление.
Отец собрал остатки своей роты, похоронил погибших бойцов, погрузил раненых на телеги и принял решение уходить вместе со всеми уцелевшими людьми на восток, так как были получены сведения о прорыве немцев севернее и южнее Вязьмы. Свою роту он повёл проселочными дорогами и лесами, поскольку все основные дороги были уже заняты устремившимися в прорыв немецкими войсками. В попытке опередить немцев и вырваться из окружения для соединения с основными силами отступающей красной армии, шли под бомбежками днём и ночью, теряя людей, телеги и отдыхая лишь по нескольку часов в сутки. Буквально чудом его роте удалось выскользнуть из устроенного немецкой армией "котла" под Вязьмой, в котором погибла не одна наша дивизия.
После выхода из окружения отец вновь был направлен на строительство оборонительных сооружений уже непосредственно на подступах к Москве.
В конце ноября, когда немцы уже подошли к Москве, он, вместе со всеми оставшимися в живых студентами – железнодорожниками, был отозван с фронта для продолжения учебы по специальности. Стране позарез нужны были специалисты, чтобы обеспечить бесперебойную работу железнодорожного транспорта в условиях войны. На железнодорожников распространили "бронь" от призыва в действующую армию.
За участие во фронтовых событиях июня – ноября 1941 года отец получил благодарность Верховного Главнокомандующего, был награжден медалями «За оборону Москвы» и «За победу над Германией».
Институт, в котором он обучался, в то время уже был эвакуирован из Москвы в город Томск. Там отец вновь встретил Галину Николаевну Жаброву, также отозванную с фронта и направленную продолжать учебу. Встретил, чтобы уже не расставаться всю жизнь!
В 1942 году у них родился первенец, Геннадий, то есть я.
После окончания в 1943 году института обоим родителям, как участникам обороны Москвы, был предложен выбор места своей будущей работы. Они отказались от распределения в Москву и в город Лугу, так как в то время они были ещё прифронтовыми городами, а выбрали тыловой Алатырь, так как недалеко от него находилось село Ужово, где проживали мать отца и его дедушка. В стране, особенно в городах, было очень трудно с продовольствием, люди погибали от голода, а в деревне ещё можно было достать продукты питания. Это давало им больше шансов выжить в условиях приближающейся голодной зимы и сохранить жизнь только что появившемуся на свет сыну.
Потом был почти месячный переезд с маленьким ребенком через всю страну по дорогам, забитым воинскими эшелонами, в разбитых и не отапливаемых вагонах. За горячей водой на станциях стояли огромные очереди, отоваривать продовольственные карточки можно было только с боем и руганью, а помыть ребёнка и постирать пелёнки в переполненных холодных вагонах превращались в целую боевую операцию. Добывая горячую воду и продукты, отец несколько раз отставал от поезда и потом ценой огромных усилий всё-таки догонял свою семью, и они продолжали свой путь вместе.
Поздней осенью 1943 года отец приступил к работе в должности механика электростанции Алатырского паровозоремонтного завода. Однако жене выйти на работу сразу не удалось, так как у их сына, в результате плохого питания и холода, началось воспаление среднего уха, пневмония, открылся туберкулёз лёгких и костей, и поэтому в ясли взять его не могли. Всю свою первую заработную плату отец потратил на стакан мёда, который был так необходим его сыну! Семье грозил реальный голод.
Дело дошло до того, что жене пришлось несколько раз оставлять больного сына на соседку и отправляться в ближайшие к городу деревни, где за продукты питания - горстку гороха, овса или проса, приходилось паять и лудить старую посуду. Позднее, когда сын поправился, она стала преподавать в Алатырском техникуме железнодорожного транспорта.
Положение спас дед отца, который в начале декабря в лютые морозы сумел в одиночку привезти на лошади из Ужово несколько мешков мороженой картошки, мешок проса, мешок зерна, немного мяса и сала. Для этого ему пришлось преодолеть более восьмидесяти километров занесённых снегом деревенских дорог!
В этот страшный первый год жизни в Алатыре проблемой было всё! Кроме борьбы с голодом, не менее важной жизненной задачей было обеспечение жилья теплом. Заготовить на зиму дрова они физически не успели, поэтому печку топили всем, чем могли, но в комнате всё равно периодически было очень холодно. Как-то раз отцу, в виде премии, на заводе выдали старую, пропитанную креозотом, шпалу, и он после окончания смены принёс её на себе домой, чтобы протопить печь и согреть комнату. Весит такая шпала 70-80 килограмм, что больше, чем его вес в то время, да и вообще, даже для сытого здорового человека, перенести в одиночку такой вес на расстояние нескольких сот метров задача почти нереальная! Но ему нужно была спасать от холода жену и ребёнка, и шпалу он донёс! И это только один эпизод из трудной жизни семьи в Алатыре в период войны, когда за хорошую работу выдавали топливо, а основным продуктом питания был картофель, который выращивали сами на выделенных для этой цели участках земли.
Спустя небольшое время отец был назначен начальником смены на той же заводской электростанции. В период его работы в этой должности был случай, когда из-за нехватки электроэнергии для нужд завода, ему устно было приказано поднять давление в паровых котлах для увеличения их производительности. Понимая, что технические характеристики котлов, работавших на пределе своих возможностей, не позволяют этого делать из-за угрозы неминуемого разрушения, поднимать давление он отказался. За отказ выполнить приказ вышестоящего начальства его сняли с должности, отстранили от работы и арестовали. Ему грозил суд за саботаж и срыв выполнения военного заказа. Это означало в то время лагеря или штрафной батальон.
Назначенный на его место человек указание вышестоящего начальства выполнил, давление поднял, что привело к аварии котлов и остановке подачи электроэнергии в заводские цеха. Отца, которого ещё даже не успели взять под стражу, так как конвой запаздывал, тут же восстановили в должности и приказали в кратчайший срок отремонтировать котлы, чтобы восстановить электроснабжение завода. Приказ надо было исполнять, и, после восьми часов интенсивного принудительного охлаждения, он, надев ватные штаны, телогрейку, шапку, рукавицы, обмотав лицо полотенцем и облившись водой, полез в раскалённое чрево ещё не остывшего котла, чтобы устранить повреждения в дымогарных трубах. Главное при этом было сберечь глаза и не вдохнуть горячего воздуха! У него обгорели брови, появились ожоги на руках и коленях, но котлы заработали в требуемые сроки!
Временно назначенный начальник смены, поднявший давление в котлах выше критического, был отдан под суд со всеми вытекающими в военное время последствиями.
По приезде в город Алатырь в 1943 году отец для проживания своей семьи получил сначала холодный чулан под лестницей старого деревянного дома, в котором помещалась полутора спальная кровать, стул и больше ничего. Мыть посуду и готовить еду приходилось на кухне одной из коммунальных квартир. Конечно, жить в этих условиях было заметно лучше, чем на третьей полке в холодных, просвистываемым ветром, вагонах! Но!.. Потом, спустя несколько недель, семье предоставили комнату в коммунальной квартире на первом этаже, без всяких удобств, в двухэтажном доме на улице Горького, недалеко от железнодорожного вокзала, в которой они прожили чуть более трёх лет. В комнате, по крайней мере, было окно, имелась печка, и было место для нехитрой мебели. В то время такие условия были пределом мечтаний для начинающих молодых специалистов!
В 1945 году в семье Матюшиных родился второй сын, которого назвали Владимиром.
Летом 1946 года отец перешел на работу преподавателем Алатырского железнодорожного техникума (Фото2), и семья тоже переехала в коммунальную квартиру, но на две семьи, каждая из которых имела по две комнаты и общую кухню с одной огромной печью на четыре конфорки. Одноэтажный дом был кирпичным и располагался на выгороженном невысоким деревянным забором кусочке территории техникума, на котором кроме дома стояли два деревянных сарая и туалет. За водой нужно было ходить к водоразборной уличной колонке. Зато заглянуть домой и проконтролировать, чем заняты дети, можно было, и даже в небольшой перерыв между уроками!
Спустя год отца назначают заместителем начальника открывшейся при техникуме школы паровозных машинистов, и появляется на свет третий сын, Александр.
Моя память хранит воспоминания об отце примерно с этого времени, когда мне уже исполнилось пять лет. Он был крепким человеком, невысокого роста, с коротко стриженой под "бобрик" причёской, высоким лбом, худым лицом, тёмно карими строгими глазами и сильными руками. Чёрный железнодорожный мундир с армейскими серебристыми погонами придавал ему суровый вид, не располагающий к шуткам или вольностям. Но стоило ему только улыбнуться или засмеяться, как всё вокруг словно преображалось под действием излучаемых им волн доброты и тепла. Хотя случалось это в то время не так уж часто!
За исключением двух летних месяцев отец с утра до вечера был на работе, так как кроме исполнения должности заместителя начальника школы машинистов и преподавания спецкурсов, он ещё вёл занятия по электротехнике и в техникуме. Поэтому заботы о быте семьи и воспитании подрастающих троих детей в основном лежали на жене, хотя она тоже работала преподавателем. Тем не менее, присутствие отца, как главы семьи, законодателя норм поведения, главного судьи и воспитателя, я с братьями ощущали во всём!
Его жизненные принципы, которые были доведены до нас, детей, были достаточно просты и, наверное, базировались на семейном крестьянском укладе и собственном опыте: нельзя брать чужое, нельзя обижать слабых и больных, стыдно быть трусом, доносчиком, "жадиной" и плаксой, нельзя радоваться чужому горю, нельзя бросать товарища в беде, нельзя грубить взрослым. И, конечно же, к этим "нельзя" были сформулированы и обязанности: начатое дело нужно делать качественно и доводить его до конца; на улице старший брат должен защищать младшего и не давать его в обиду; у каждого сына должны быть свои обязанности по дому в соответствие с его возможностям, которые каждый из них должен выполнять вовремя; уходить с ребятами в лес, на речки, на другую улицу я должен был только с братьями и с ними же вместе возвращаться домой, отвечая за их поведение; мы должны были помогать друг другу и летом выходить на улицу вместе, закончив работы на огороде или в саду; сначала нужно было сделать уроки, а только потом заниматься другими делами или отправляться гулять с ребятами! "Кончил дело - гуляй смело!", - говорили нам родители.
И надо сказать, что выполнять все эти нормы и правила родители требовали неукоснительно! В большинстве случаев мама добивалась своего путём индивидуального подхода к каждому сыну, выбирая для этого наиболее эффективные способы воздействия на него: на одного больше действовали просьбы и похвала, на другого - прямые приказания и запреты, третьему нужно было всё объяснить и разложить по полочкам. А иногда, когда она сильно уставала или ей было некогда, в ход шли подзатыльники и угрозы сообщить отцу о проступке. Надо сказать, что все "тяжёлые" случаи обязательно становились ему известны, и он по-мужски разговаривал с провинившимся сыном, пуская иногда в ход и свой ремень, правда, дело обычно ограничивалось парой чувствительных ударов по ягодицам!
Свой разговор, связанный с процессом воспитания, отец всегда начинал с предложения к провинившемуся изложить ему суть произошедшего случая, сведения о котором он получил из школы, от мамы, взрослого человека или мальчишек на улице. После чего отец всегда требовал объяснить ему мотивы своих действий, слов и поступков.
Что касается меня, то, до седьмого класса, это обычно были драки с мальчишками, пререкания с учителями или хулиганство в школе, которые выражались, например, в бросании на уроке резиновой галошей в обидчика, ударом по голове книгой второгодника, стрельбой в мальчишек жёваной бумагой из трубки и тому подобных поступках. При этом надо сказать, что я никогда не был зачинщиком происшествий, и мои действия были сугубо ответными, но зато легко обнаруживались учителями, обернувшимися на возникший в результате "боевых" действий шум в классе! Однако, поскольку (кроме драк) оправдания, что мои действия были не первым, в расчёт отцом не принимались, так же, как и забывчивость в доведении до сведения родителей записей в дневнике или плохих оценок в тетради, то в большинстве случаев ответом на его вопросы было моё молчание! Тем не менее, повисшая в воздухе напряжённая тишина заставляла меня поднять опущенную голову и поглядеть отцу в лицо. Какое-то время мы молча смотрели в глаза друг другу, и я видел явственно, что в глубине его тёмно-карих глаз разрастается пламя сдерживаемого усилием воли гнева! Испытывать отцовское терпение мне было страшновато, и я либо рассказывал о поступках со своих позиций, или молча отводил глаза в сторону, готовый принять заслуженное наказание!
Наказание я переносил молча, никогда не плакал, не оправдывался и не просил прощения, хотя по требованию отца мог дать слово, что больше такого не повторится. И мне даже в голову не приходило его нарушить! При этом следует отметить, что мне не помнится ни одного случая, чтобы моё наказание было несправедливым или не соответствовало тяжести содеянного!
Отец, по-видимому, считал, что мальчишек нужно воспитывать в строгости, и поэтому был с нами суровым и требовательным, особенно когда мы были в раннем возрасте. Так однажды, по дороге с работы домой на обед, он купил большой кулёк достаточно дефицитного печенья и с гордостью водрузил вазу с ним посреди стола. Мы попробовали печенье, и непонятно почему (наверное, чёрт дёрнул кого-то из нас, детей, за язык) начали со смехом критиковать его качество вид. Не найдя другой темы для общего разговора, мы принялись дружно муссировать этот вопрос, соревнуясь в "остроумии".
"Что вы хотите все мне сказать?" - спросил отец и строго посмотрел на нас. Мы слегка насторожились и уже без прежнего энтузиазма, по инерции, продолжили ругать печенье. "Значит, вы все считаете, что печенье дерьмо? - продолжил он. - А ведь тогда место его не на столе, а в помойном ведре". Спокойно взял бумажный кулёк, собрал в него печенье со стола, высыпал его в помойное ведро и вернулся к обеденному столу пить чай. На самом деле вкусными вещами в то время нас не часто баловали, а печенье было хоть и немного жестковатым, но хорошим, и нам стало его до слёз жалко, однако сделать что-либо мы уже не могли!
Больше без основания выражать своё недовольство предложенной пищей мы не рисковали, руководствуясь простым правилом: не хочешь - не ешь, но не ругай поданную на стол пищу, так как она заработана и приготовлена трудом родителей, а не твоим!
Будучи очень занятым человеком, отец, тем не менее, находил время и для общения с нами. Каждую субботу мы всей семьёй собирались вечером после ужина и играли в домино. Я играл в паре с мамой, Володя с папой, а Саша сначала был единственным болельщиком, а потом стал заменять в проигравшей паре одного из братьев. Проигравшие лезли под стол и "бекали", изображая козлов, при этом каждый из них должен был пролезть под столом туда и обратно два раза! Остальные трое с большим удовольствием и азартом колотили кулаками по крышке стола. Совместная игра в домино позволяла родителям в непринуждённой обстановке вовлечь нас в нужную, по их мнению, дискуссию и выяснить наше понимание сути того или иного злободневного вопроса. Кроме этого, они во время игры могли спокойно излагать и своё родительское мнение на происходящие события или на наше поведение в школе и на улице. Не упускал отец возможности побеседовать с нами и за традиционным обедом по воскресеньям, когда мама готовила пироги, беляши, сибирские шанежки или лепёшки, и все, не торопясь, за общим разговором с удовольствием поглощали её стряпню. А зимой он, надев на валенки лыжи, вместе с нами отправлялся в поход по окрестным лесам, что, конечно, воспринималось, как знак особого доверия и возможность поговорить с отцом по душам!
Надо сказать, что у преподавателей железнодорожного техникума был двухмесячный летний отпуск, и имелось право один раз в год получать бесплатно железнодорожный билет для поездки в любой город Советского Союза. И родители в полной мере использовали эту возможность "дальнего" отдыха вместе с детьми.
Первое большое путешествие всей семьёй они совершили в 1948 году, отправившись из Алатыря в Сибирь, на мамину родину в город Ленинск-Кузнецкий, где проживали её родители. Каким же огромным показался мне мир! Ехали мы с двумя пересадками около недели. Просторы степей, бесконечное море лесов, широченные реки, сутолоки вокзалов, людские водовороты в пунктах пересадок и, конечно же, рассказы и комментарии родителей об увиденном производили на нас, детей, огромное впечатление!
Потом были поездки с отцом в Ужово, посещение усадьбы А.С. Пушкина в Большом Болдино, пребывание две недели в доме отдыха посёлка Васильево и отдых на берегу Чёрного моря в Крыму и Сочи. В то время условий для проживания с детьми в санаториях, домах отдыха или гостиницах просто не было, да и вообще путёвки одновременно обоим супругам давали очень редко, даже если они работали на одном предприятии. Поэтому отцу приходилось буквально отвоёвывать право отдыхать с женой и находить варианты устраивать нас жить рядом с ними! Так, летом 1952 года родителям выделили путёвки в дом отдыха Верхний Кастрополь, расположенный на лазурном побережье Чёрного моря в горной части Крыма между Алупкой и Севастополем. Искать варианты оставить нас с кем-либо из своих родных они не стали и взяли детей с собой.
До города Симферополя мы ехали на поезде, а оттуда до Верхнего Кастрополя - автобусом. Дорога серпантином вилась среди живописных гор, постепенно поднимаясь вверх к перевалу. И вдруг… Мы увидели впереди себя играющую тысячами солнечных бликов и сливающуюся с небом голубую равнину, покрытую какими-то зеркальными полосами разводьев и расплывчатыми дорожками тёмной ряби - это было море!
В Алуште автобус сделал получасовую остановку возле пляжа, и весь народ, конечно, бросился к морю купаться. Я тоже быстро сбросил рубашку, однако никак не мог развязать шнурок на одном из ботинок. Все уже купаются в море, а я сижу на гальке и ничего не могу сделать! Я не выдержал, вскочил и прямо с надетым ботинком бросился в воду! Мой всегда суровый отец ругать меня не стал и только улыбался, когда пассажиры автобуса принялись со смехом давать мне советы, как быстрее высушить ботинок, не снимая его с ноги.
Когда же родители добрались до дома отдыха, то после длительного разговора отца с его директором, им было дозволено младшего брата Сашу оставить с собой, а меня и Володю они должны были убрать с территории дома отдыха или вернуть путёвки. Саше разрешили спать на раскладушке между папиной и маминой кроватями, и он мог питаться в столовой за счёт порций пищи, предназначенных родителям. Добавок к порциям тогда отдыхающим не полагалось.
Выход из сложившейся ситуации нашёл отец.
Рядом с домом отдыха располагался пионерский лагерь одного из предприятий города Севастополя, и он сумел договориться с его руководством, которое согласилось продать ему две путёвки и принять меня с братом под своё крыло. Мы с Володей жили и питались в лагере, но практически каждый день после обеда родители забирали нас, и все вместе мы шли купаться на море, а к полднику нас возвращали в лагерь. Детские впечатления от поездки в Крым у меня остались на всю жизнь!
Такие совместные поездки с родителями по стране не только расширяли наш кругозор и способствовали разностороннему развитию, как личностей, но и формировали с детства уважительное отношение к родителям, что, на мой взгляд, играет существенную роль во взрослой жизни.
В 1951 году отец получил отдельную трёхкомнатную квартиру в многоквартирном одноэтажном деревянном доме, также без удобств, по адресу: ул. Почтовая, дом 9. Дом был переделан из бывшего общежития, стоявшего посреди огромного двора. Часть двора по решению жильцов была отгорожена и выделена под сады-огороды, и родители, с привлечением детей, с большим энтузиазмом принялись осваивать свой участок земли, а также завели кур, чтобы всегда иметь свежие яйца. Конечно, в связи с этим у каждого из братьев появились дополнительные обязанности, но зато мы могли вволю кушать свежие овощи, ягоды и фрукты, выращенные общими усилиями детей и взрослых! У каждого из нас появились закреплённые фруктовые деревья и грядки, уход за которыми мы осуществляли индивидуально и несли ответственность за урожай, что не освобождало кого-либо от других хозяйственных и домашних работ!
Бегать вместе со всеми ребятами мы могли только после выполнения положенных к этому времени работ! Но зато по вечерам мама, а иногда и отец, вели нас вместе со всеми желающими друзьями-мальчишками купаться на реку Алатырь, чем я очень гордился перед ними!
В связи с переходом железных дорог на тепловозную тягу, в 1955 году отец окончил курсы повышения квалификации при Ташкентском институте железнодорожного транспорта и стал специалистом-тепловозником. Далее он работал в техникуме заведующим отдалением "Тепловозное хозяйство", заместителем директора техникума по учебной работе и директором техникума.
В 1956 году, отец, работая фактически более двух лет на двух работах, в школе машинистов и в техникуме, приобрёл автомобиль "Москвич-401", который оказался одним из самых первых личных легковых автомобилей в городе.
Наличие автомобиля открыло новые возможности для активного семейного отдыха на лоне природы и поездок в ближайшие города. Хотя дорог с твёрдым покрытием фактически не было, однако проходимость Москвича за счёт достаточно большого клиренса и расстояния между колёсами, соответствующему тележной колее гужевых телег, позволяли успешно осваивать ему просёлочные дороги. Конечно, если не было дождливой погоды! Зато природа тогда была первозданной, не затронутой массовым нашествием городского населения и не загрязнённой отходами человеческой деятельности.
Поездки в лес за грибами и ягодами, в луга за клубникой, на берега окрестных рек и озёр покупаться, да и просто с целью отдыха и прогулки, стали обычным явлением! С течением времени у нас появились несколько излюбленных мест, где мы бывали очень часто, и там родителями были оборудованы стационарные площадки с местом для машины, костра, стола, а позднее и палаток.
Отец разрешал брать с собой и моих друзей, которые умудрялись втискиваться впятером или вшестером на заднее сиденье этой небольшой и достаточно тесной машины. Автоинспекторов на дорогах тогда ещё не было, а заботы о насыщении оравы всегда голодных мальчишек брала на себя наша мама, которая умела прекрасно готовить на костре в походных условиях.
Надо сказать, что ни отец, ни мать никогда не возражали против прихода в дом наших друзей-мальчишек и никогда не запрещали нам играть, встречаться и приводить во двор ребят с плохой репутацией, но требовали от меня, как старшего брата, чтобы они вели себя пристойно, не курили и не ругались матом. Вся ответственность за их поведение ложилась на меня, и я с этим успешно справлялся! А ребят с соседних улиц и домов тянуло в нашу компанию, так как родители находили средства помочь приобрести простейший спортивный инвентарь, такой, как мячи, волейбольная сетка и другие мелочи, а также организовывать различные игры, в которых они иногда и сами принимали участие.
У нас в квартире не было ковров, дорогой мебели, родители имели всего по одному долго несменяемому выходному костюму, носили простую одежду и обувь, штопанные носки. И нас одевали без излишеств, но питанием, учебниками, книгами, мячами и велосипедами обеспечивали в первую очередь!
Летом 1957 года в Москве состоялся международный фестиваль молодёжи и студентов. Впервые наша страна распахнула двери перед иностранцами. Их можно было увидеть живьём, а не в кино, и даже поговорить с ними! Однако на дни проведения фестиваля Москву для иногородних жителей на всякий случай закрыли. Билеты на поезда до неё не продавались, а въезд автотранспорта с не московскими номерами запретили. Про фестиваль много писали, говорили и даже пели, а вот попасть на него могли далеко не все, кто хотел. Но наши родители решили всё-таки на фестивале побывать! Отец сел за руль своего Москвича, посадил с собой жену и детей и отправился из Алатыря к своему старшему брату в Малаховку. А от Малаховки до Москвы рукой подать.
В то время это было очень рискованное мероприятие, поскольку карты дорог не было, гостиниц для отдыха тоже, даже бензоколонок не было, и нужно было искать автотранспортное предприятие, где можно заправить автомобиль бензином, или просить поделиться им шоферов редко встречающихся на дорогах грузовых машин. Слава Богу, погода стояла сухая, и, переваливаясь с колдобины на колдобину, поднимая хвост пыли, отец вёл машину вперёд и вперёд мимо сёл, деревень, городишек и изумительных пейзажей русской природы. За первый день мы проехали около ста с небольшим километров в сторону Нижнего Новгорода. Остановились ночевать прямо за придорожными кустами на лугу возле пустынного большака. Палаток в то время в продаже не было, и спать нам пришлось под открытом небом под пение птиц, мерцание далёких звёзд и писк полчищ комаров.
Расстояние до Москвы мы преодолели за четыре дня, двигаясь со средней скоростью около тридцати километров в час!
Спустя пару недель, мы, полные впечатлений, вернулись той же дорогой домой, гордые собой и своими родителями.
В седьмом классе я перерос отца и в физическом отношении оказался более развитым и сильным, чем он. И когда в начале зимы после очередного родительского собрания в школе, держа в руках на всякий случай ремень, он пришёл в детскую комнату и стал излагать всё то, что он услышал о моей учёбе и поведении в школе, то я, молча подошёл к нему и забрал ремень. Конечно, отец, как матёрый мужчина, наверное, мог бы со мною справиться и не отдать ремень, но он сопротивляться моему действию не стал. Ремень я бросил на пол и заявил, что я учусь для себя, и как вести себя в школе, это уже теперь моё личное дело, и что я уже достаточно взрослый и в состоянии сам решать свои проблемы. Он как-то долго и пронзительно поглядел в мои глаза, потом повернулся и глухо произнёс: "Ну, хорошо!" - и вышел из комнаты.
Больше отец на родительские собрания моего класса не ходил, ходила только мама, а наши взаимоотношения с ним стали более сложными и потеряли теплоту и непосредственность, которые были до этого случая. Мы оба что-то потеряли, и понадобилось несколько лет, чтобы снова стать близкими людьми. И, пожалуй, впервые, когда я в конце учебного года принёс домой табель с тройками за четверть по русскому и английскому языкам, отец произнёс фразу, которую мне пришлось слышать после окончания и восьмого, и девятого классов. "Троечники в учёбе летом не должны отдыхать, а должны идти работать на производство, чтобы понять для себя, что такое физический труд и что такое настоящая работа - заявил он, - тройка означает невозможность поступить в институт, а нет института - иди трудиться на кирпичный завод разнорабочим, тогда, может быть, и поумнеешь!"
Я знал, что отец слов на ветер не бросает, и впервые задумался о своём будущем. Идти работать я отказался, но к учёбе стал относиться более серьёзно. Отец делал вид, что моё будущее его не очень интересует и старался напрямую со мной не взаимодействовать, чтобы щадить моё юношеское самолюбие. Однако он внимательно следил за моим "самостоятельным" полётом и вовремя, ненавязчиво, помогал мне принять правильное решение, иногда просто размышляя при мне вслух.
Когда в восьмом классе у меня появился интерес к физике и математике, отец, будучи в командировке в Москве, нашёл в магазинах задачники и учебники повышенной сложности по этим предметам, а также книги, стимулирующие интерес к ним, привёз их в Алатырь и без комментариев просто положил эти книги мне на стол. А в десятом, выпускном, классе он буквально вытащил меня из тупика с определением будущей специализации моего высшего образования.
Оказалось, что, несмотря на большие успехи в физике и математике и хорошие оценки по другим предметам, поправить запущенные, в результате болезни, навыки грамотного владения письменным русским языком мне не давались, как бы я ни старался. А во все высшие заведения страны нужно было сдавать письменный экзамен по русскому языку в виде сочинения! Что мне делать, я не знал и стал морально готовиться к возможному призыву в армию, если не поступлю в какой-нибудь институт.
И тут, вернувшись после очередной командировки в Москву на совещание, отец во время обеда рассказал, что в нашей стране есть небольшой по численности учебный институт, который готовит специалистов для работы в исследовательских центрах Академии наук и промышленных министерств по оборонной тематике, включая специалистов- физиков. Расположено это элитное учебное заведение в городе Долгопрудный и называется Московским физико-техническим институтом (МФТИ). При поступлении в него учитываются оценки, полученные на экзаменах по физике и математике (письменно и устно), и принимаются к сведению знания по иностранному языку и литературе, хотя двойка по сочинению и лишает права быть зачисленным в студенты. Требования к знаниям физики и математики, а также к умению решать задачи, там повышенные, поскольку в институт отбирают только ребят, склонных к точным наукам. Однако конкурс при поступлении был обычно больше десяти человек на место. На всякий случай он привёз для меня сборники задач по физике и математике, которые уже предлагались ранее на вступительных экзаменах, и готов их передать, если они мне нужны.
Конечно же, моей радости не было границ, так как я в то время уже мечтал стать учёным-физиком и работать в научно-исследовательском институте! (Оказывается, отец в Москве встретился с известным учёным в области радиотехники академиком А. Л. Минцем, с которым поделился проблемой насчёт образования сына, и тот рассказал ему о МФТИ и посоветовал, чтобы сын попробовал в него поступить). И я, с подачи отца, успешно сдал вступительные экзамены в этот институт, что определило всю мою дальнейшую жизнь!
Во время моей учёбы в институте, да и после неё, он всегда приходил на помощь в трудные для меня минуты. Отец или приезжал ко мне для разговора, или присылал письма, которые служили ориентирами для поведения в сложившейся жизненной ситуации.
Так, в начале первого семестра занятий в институте неожиданно возникли трудности в освоении учебного материала по физике и практически полное непонимание краткого курса основ высшей математики, которые нам давали на лекциях, чтобы их можно было использовать в занятиях по физике. У меня в какой-то момент появились мысли, что я подготовлен хуже других ребят из больших городов, не способен правильно воспринимать лекции преподавателей, а моё здоровье не выдержит учебной нагрузки, так как занятия в институте шли по восемь-десять часов в день, плюс домашние задания и попытки разобраться в лекциях, которые нам были прочитаны. А тут ещё один из студентов соседней группы не выдержал тяжести учебного процесса, у него открылся туберкулёз лёгких, и он вынужден был оставить институт.
Этот случай меня сильно напугал, так как я знал, что в раннем военном детстве у меня уже был туберкулёз лёгких и костей, а когда во второй половине октября у меня к тому же образовались задолженности по домашним заданиям и лабораторным работам, я запаниковал и усомнился в своих силах и способностях учиться в данном институте. Мои горькие мысли о сложившемся отчаянном положении были изложены в письме, которое было отправлено родителям в Алатырь!
На мой крик души ответили, конечно, и мама и отец!
В своём письме мама нашла добрые и ласковые слова поддержки, советовала беречь своё здоровье и выразила надежду, что я сумею преодолеть все трудности, и она будет в будущем гордиться успехами своего старшего сына.
Отец обратился ко мне в своём послании, как к равному себе человеку, найдя для меня очень точные и правильные слова. Он в жесткой и категоричной форме утверждал, что по его наблюдениям мои умственные способности всегда были выше средних, и сомневаться в них мне не пристало, так как нет причин, чтобы они вдруг почему-то исчезли или испарились. Мои трудности в учёбе вполне естественны, поскольку вызваны издержками периода адаптации к условиям жизни в общежитии и повышенным требованиям к студентам физтеха. А что касается преимущества более подготовленных в школьные годы студентов больших городов, то оно временное, и в дальнейшем ещё неизвестно, кому будет легче учиться! И если я буду много и упорно заниматься, то обязательно достигну поставленных целей, хотя и не быстро, и не сразу. Нужно только не бояться сложностей, не опускать руки и двигаться вперёд несмотря ни на что!
Что же касается моего здоровья, то он считает, что самую опасную стадию я преодолел ещё в детстве, и при правильном питании, а также при ежедневных, даже кратких, прогулках по улице, туберкулёз мне не грозит. На питание денег мне жалеть не надо. Я обязательно должен покупать для еды сливочное масло и мёд, а если денежных ресурсов на это мне будет не хватать, то он мне поможет деньгами, что бы ему это ни стоило! Главное - не стесняться и вовремя сообщить ему о своей нужде в деньгах на эти цели. Если же мне вдруг всё-таки придётся выбирать между здоровьем и всем остальным, то, конечно, главнее всего здоровье, а всё другое может быть отложено до лучших времён. Он верит в меня и полагает, что мои неудачи и паника - явления временные, что меня он воспитал мужчиной и что я сумею преодолеть все возникшие трудности!
Письмо отца привело меня в чувство, прибавило сил и воли, вернуло веру в свои способности и заставило более трезво оценить состояние дел со своей учёбой и с учёбой сокурсников. Выяснилось, что мои дела в институте были далеко не самыми плохими, и к концу ноября я уже чувствовал себя в вполне уверенно, да и жизнь в общежитии уже стала привычной и нормальной.
Надо отметить, что Московский физико-технический институт не только выделялся большими учебными нагрузками и нестандартными методами подготовки специалистов, но и самыми высокими в стране стипендиями. Тем не менее, родители присылали мне дополнительное денежное содержание в размере 50-60% от величины стипендии. Поэтому с материальной стороны трудностей, включая питание, я не испытывал. Однако, когда за глупую стычку с другом, закончившуюся рукоприкладством и его походом в деканат с жалобой на разбитые очки, меня в наказание лишили с февраля месяца стипендии за второй семестр, позиция отца была совсем иной.
Поскольку о своей по-детски глупой выходке писать мне было стыдно, то в своём кратком письме домой я просто сообщил о снятии с меня стипендии, не называя причины, и попросил помочь с деньгами. В своём ответном послании отец не стал ничего расспрашивать и требовать объяснений, а только выразил сожаление по поводу этой неприятности и напомнил мне, что, кроме меня, у него есть ещё два сына, которых надо кормить, обувать и одевать, и поэтому родители будут присылать мне деньги в размере положенной студенту первого курса института стипендии и не рублём больше. При этом он подчеркнул, что в дальнейшем, если у меня всё нормализуется, и я снова начну получать стипендию, то к ней они будут присылать денежное содержание в том же размере, как и раньше. Кроме этого, мне можно будет рассчитывать на дополнительное финансирование для покупки необходимых в обиходе вещей и одежды. А пока я должен научиться укладываться в те деньги, которые они могут выделить мне из семейного бюджета.
Когда я читал письмо, то мне казалось, что хорошо слышу голос отца, который говорит: "Если голова у тебя не работает, то нужно работать физически, руками до тех пор пока, не поумнеешь!"
И я быстро поумнел! И поэтому все остальные пять лет учёбы в институте стипендию получал!
Надо отметить, что отец всю свою жизнь внимательно следил за всеми сторонами жизни своих детей, вовремя помогая советом и действиями, и очень радовался и гордился их успехами, даже если кто-нибудь из сыновей просто выигрывал состязание среди своих сверстников или получал хорошие оценки в школе (Фото3)!
В 1958 году отец завершил свою педагогическую деятельность и вернулся на работу в промышленность. Как говорили мне выпускники техникума, он был хорошим преподавателем, умевшим донести до своих учеников объём знаний, необходимый им для успешной работы. Учебный материал отец излагал чётким понятным техническим языком и добивался, чтобы его освоили даже не самые способные ученики. Был суров и строг, но справедлив, с нарушителями дисциплины и с разгильдяями всех оттенков. Он прошёл путь от рядового преподавателя до директора техникума, проявив себя высококлассным специалистом в области электротехники, хорошим организатором и умелым администратором. И поэтому, когда в городе начали строить крупный завод по производству различных типов реле, ему предложили занять должность главного инженера.
Предложение отец принял и в должности главного инженера Алатырского релейного завода проработал пять лет, а в 1963 году он был назначен директором завода (Фото4). Под его руководством новый завод быстро встал на ноги, освоил производство более 10 типов реле, были построены два новых пятиэтажных производственных корпуса, и начата подготовка к строительству еще двух корпусов. Число работающих на заводе выросло с 30 человек в 1958 году до почти полутора тысяч к 1965 году. Продукция завода широко использовалась практически во всех оборонных отраслях промышленности, включая космическую, и объём её выпуска увеличивался быстрыми темпами. Отец не раз избирался членом бюро Алатырского горкома КПСС, депутатом Алатырского городского совета, был депутатом Верховного Совета Чувашии.
Завод вёл также строительство жилых домов для своих сотрудников и активно участвовал в возведении социальных объектов, таких, как пионерские лагеря, базы отдыха и городская инфраструктура. Где-то в середине 1962 года был построен новый, современный по тем временам, четырёхэтажный дом на улице Кирова, в трёхкомнатную квартиру на втором этаже которого переехала семья Матюшиных. Отец, получая большую квартиру, надеялся, что в ней найдётся место и для кого-либо из трёх сыновей, если вдруг один из них после окончания института вернётся работать в Алатырь. Однако надежде этой так и не суждено было сбыться. Я уехал учиться в Москву в 1960 году, средний брат - в 1964, младший – в 1966, и родители остались одни, поскольку мы с Володей получили работу в Москве, а Саша - в Казани, и приезжали только погостить вместе со своими детьми.
Отец, да и мама, были большими любителями "поковыряться" руками в земле, и поэтому он был одним из "борцов" за выделение земли под садовые участки частным лицам. В 1964 году ему, как офицеру запаса, выделили, вместе с другими офицерами, четыре сотки земли недалеко от города, на которых отец своими руками построил небольшой, два метра на три, дачный домик и посадил фруктовые деревья. Стараниями мамы на участке произрастали различные овощи и корнеплоды, а также красовалось большое количество цветов.
Примерно в это же время отец продал свой старенький Москвич и приобрёл четырёхместный двухдверный автомобиль марки "Запорожец", отличавшийся задним расположением двигателя с воздушным охлаждением и прозванный народом, за выступающие по бокам воздухозаборники, "ушастым". Этот автомобиль обладал повышенной проходимостью, что позволило существенно расширить круг мест, куда могли добираться родители в своих поездках по окрестностях Алатыря. И когда кто-нибудь из детей приезжал к ним погостить, они обязательно привозили его полюбоваться на открытые ими удивительные по красоте пейзажи или укромное местечко, богатое ягодой, грибами, вкусной родниковой водой или другими дарами природы.
К родителям я приезжал каждый год сначала один, а потом вместе с женой и детьми.
В один из таких приездов, ещё будучи неженатым студентом, мы разговорились с отцом о жизни в общежитии, и я похвастался, что научился хорошо играть в преферанс (карточная игра со взятками и денежными расчётами) и считаюсь на факультете игроком, чей уровень игры заметно выше среднего. Со студенческих лет любил побаловаться игрой в преферанс и мой отец. Узнав, что я освоил эту игру, он решил организовать у себя дома партию преферанса с моим участием и ещё двух наиболее сильных городских преферансистов. Четвёртым партнёром должен был быть он сам. И вот в один из летних вечеров игра состоялась.
Моей квалификации вполне хватило, чтобы получить наибольший выигрыш. Проигравшим же оказался всего один человек - мой родной отец. Он сильно расстроился, и я предложил немного подучить его премудростям этой интеллектуальной игры. Когда гости ушли, и мы остались одни, отец выразил своё восхищение моей рациональной манере игры в преферанс и, немного подумав, дал своё согласие на обучение. Но как только я взялся объяснять ему, что, получив карты на руки, сначала надо оценить вероятность того или иного расклада карт у партнёров и прихода нужной тебе карты в прикупе в наиболее важных мастях и только после этого начинать игру, он сразу потерял интерес к учёбе. "Что я тебе, вычислительная машина, что ли? Игра и вычисления несовместимы!" - заявил отец и засмеялся. Ну а когда же я ему сказал, что в игре в преферанс нужно считать не взятки, которые ты можешь взять, а взятки, которые тебе придётся отдать, отец просто отказался говорить на эту тему. "Игра в преферанс для меня есть способ отдохнуть, расслабиться и разрядиться, а не тренировка мозгов! - заявил он. - Упражнений для ума мне и на работе хватает!". Потом немного подумал и глубокомысленно изрёк: "Когда считаешь, сколько взяток получишь, возникают положительные эмоции, а когда, сколько отдашь - отрицательные! А они мне зачем? Лучше уж я буду играть, как играл раньше". На этом наш процесс обучения и завершился! Отец, наверное, был рационалист романтического типа.
В студенческие годы, приезжая домой в Алатырь, я много времени проводил в компании своих друзей детства и при этом не упускал возможности побывать с родителями на даче, отдохнуть вместе с ними на лоне природы, сыграть с отцом партию в шахматы или сходить со всей семьёй в кино.
Иногда мои беседы с отцом переходили в острые дискуссии по вопросам внутренней и внешней политики, методам и способам партийного управления экономикой, понятиям демократии и свободы слова. Отец был сторонником чёткой и однозначной позиции в политике, разделяя мир на своих и на чужих, верил в необходимость жёсткого централизованного планирования в экономике, в обязательность чёткого контроля за выполнением промышленными предприятиями установленных сверху показателей, хотя и считал, что они должны иметь больше свободы в хозяйственных и кадровых вопросах. Демократия, по его мнению, как способ управления, для нашей страны мало пригодна в силу её размеров, неоднородности населения и исторического прошлого. А свобода слова - просто опасная вещь, так как в стране очень много болтунов и демагогов, а народ излишне доверчив на посулы и обещания.
Мои взгляды были более современными и гибкими. Я признавал важность элементов демократии в решении основных экономических и хозяйственных задач, позволял себе критиковать его взгляды и приводить ему примеры несуразиц в планах и решениях правительственных органов, в частности, вызванных волюнтаризмом и непоследовательностью наших партийных вождей. Это ему не очень нравилось, и, рассердившись, он то ли в шутку, то ли всерьёз говорил, что с такими взглядами моё место не в Москве, а в Сибири! Вообще говоря, острая шутка и беззлобное подтрунивание в нашей семье были приняты довольно широко, но только если в них не затрагивали авторитет отца.
Одна из таких шуток неожиданно стал причиной размолвки между мной и отцом.
Я уже окончил институт, несколько лет проработал в отраслевом институте, получил должность руководителя группы и в отпуск приехал в Алатырь вместе с женой, сыном и дочерью, чтобы отдохнуть и побывать у родителей. Поскольку модные течения в одежде и обуви мне были не чужды, то на моих ногах красовались вошедшие в моду чёрные носки (чтобы их заполучить мне пришлось обежать пол Москвы), которые я гордостью продемонстрировал родителям. Отцу этот новый писк моды явно не понравился, и он с сарказмом пошутил: "Ничего себе мода! Её, наверное, придумали те люди, которые не любят мыть ноги, ленятся стирать носки и ходят в них неделями. А ты что, тоже стал таким?". Эта шутка мне вдруг показалась очень обидной и незаслуженной, так как я уже считал себя зрелым человеком, достойным уважения, а не каким-то неумытым лентяем. В ответ я сообщил отцу, что он ничего не понимает в современной моде, и, рассерженный, ушёл в другую комнату. Отношения у меня с отцом стали холодными и приняли официальный характер.
Не дожив неделю до срока запланированного пребывания у родителей, я вместе с женой и детьми уехал из Алатыря в Москву.
Спустя примерно месяц мною родителям было отправлено письмо, в котором сообщалось, что следующим летом мы хотим провести отпуск у себя дома в Долгопрудном и поэтому ждать нас в Алатырь не нужно.
Конечно, родители поняли, что стоит за моим посланием, и мама написала ответ, который заставил меня пересмотреть свои планы и задуматься о своём отношении к отцу.
В своём письме мама написала, что отец очень тяжело переживает размолвку со мной, но при его характере он никогда первым не сделает шаг к примирению, даже если будет считать себя виноватым в произошедшем конфликте. Но ты должен понимать, что, независимо от его слов, отец очень любит своих детей, всегда приходит к ним на помощь в трудные минуты и очень старался воспитать из вас настоящих мужчин и достойных граждан своей страны. Несмотря на свою занятость (он много работал, чтобы обеспечить семью материально), отец всегда находил время для общения с вами и старался быть примером для вас, и вы, хотя и уехали из дома, но продолжаете жить в его сердце. И каждая встреча с вами и внуками для него праздник. Имей ввиду, что отец уже не тот, что был раньше: он сильно постарел, у него появились серьёзные проблемы со здоровьем, и он сам нуждается во внимании и помощи. Не дай Бог, случится беда, и он навсегда от нас уйдёт, а ты так и не успеешь ни поговорить с ним по душам, ни помириться. А главное, уже ничего не сумеешь поправить или что-либо изменить! И знай, на своих родителей тебе не следует обижаться, они дали тебе жизнь, воспитание и всегда хотели и хотят для своих детей только хорошего!
Письмо мамы произвело на меня сильное впечатление, и мне стало стыдно за своё бездумное поведение, основанное на сиюминутных эмоциях. Конечно же, отец много значил для меня и моего становления, как человека: он был строгим воспитателем в детстве, наставником и учителем в юности, и является мудрым советником и старшим другом в настоящем. И при этом он всегда оставался любящим отцом, переживающим за меня и гордящимся моими успехами и достижениями. Да и мне внутренне всегда хотелось, чтобы отец был мною доволен, и я очень ценил его похвалы! А тут, надо же, из-за какой-то не очень удачной шутки я готов перечеркнуть всё хорошее, что связано с отцом, и рассориться с ним! Ну а если он, действительно, вдруг умрёт, то мне же его никто не заменит! И как же мне будет не хватать разговоров с ним на любые важные для меня темы, его советов, оценок, рассуждений, дружеских "подкалываний" и даже просто улыбки! Нашёл же я на кого обижаться! Вот же глупец, так глупец!
Больше я с отцом никогда не ссорился, и по приезде в Алатырь мы довольно много времени проводили, играя в шахматы и беседуя обо всём, что нас интересовало.
Надо заметить, что с возрастом его напускные суровость и строгость в отношении сыновей быстро уменьшались, особенно после моего отъезда в Москву на учёбу. Так что, больше всего в этом плане досталось мне, а меньше всех - самому младшему брату Саше, которому позволялось делать то, что старшим братьям было запрещено. А уж о внуках и говорить не приходится! Например, моему старшему сыну Александру можно было, сидя у деда на коленях, спокойно выуживать из его тарелки всё, что ему нравилось, или крутить руль его автомобиля и нажимать на любые кнопки. Попробовал бы кто-нибудь из его детей вести себя подобным образом!
Отец уважительно разговаривал с внуками и внучками, словно они были не детьми, а вполне самостоятельными и всё понимающими людьми, и мне приходилось только удивляться, о чём же отец часами может беседовать с ними (Фото5). А как он радовался и гордился, когда я, а спустя год и Володя, защитили кандидатские диссертации и стали руководить научными лабораториями! Да и младший сын не подкачал, заняв должность заместителя начальника крупного депо.
К этому времени у нас всех троих были уже семьи, дети и отдельные квартиры. Одним словом, сыновья в этом мире состоялись, как уважаемые, заслуженные люди, и это было бальзамом для его сердца!
Отец любил русские народные песни, арии из опер и оперетт, и часто слушал песни военного времени в исполнении Клавдии Шульженко. У него был большой набор патефонных пластинок с любимыми произведениями и нередко по вечерам в нашей квартире играла музыка, которую он слушал вместе с мамой. Однако он никогда не требовал, чтобы сыновья тоже её слушали вместо своих мальчишеских дел на улице или дома. Мне казалось, что его не очень волновали стихотворные рифмы, хотя у нас была небольшая библиотека со стихами А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. Н. Некрасова, и даже хранился томик стихов С. А. Есенина, запрещённого властями. В каждый свой приезд в Москву отец обязательно умудрялся добыть билеты в какой-нибудь известный театр и сводить меня на спектакль. После этих походов, где-то с третьего курса института, я и сам, под его влиянием, стал достаточно регулярно посещать московские театры, стараясь увидеть основные творческие коллективы и знаменитых артистов.
В 1965 году, в связи с резким ухудшением здоровья, отец перешел на работу в конструкторское бюро завода «Электроавтомат», а в 1966 году вновь вернулся к преподавательской работе в железнодорожном техникуме, откуда в 1978 году и ушёл на пенсию.
Осенью 1980 года отец вместе с мамой приехал на своём "Запорожце" ко мне, в город Долгопрудный, чтобы погостить недельку и познакомиться с недавно полученной мною трёхкомнатной квартирой в новом доме. К тому времени он перенёс уже две серьёзные операции по поводу рака поджелудочной железы, однако выглядел вполне неплохо и сумел за один день проехать за рулём автомобиля восемьсот километров от Алатыря до Москвы. Мы решили отпраздновать, как следует, их приезд и моё новоселье, и я собрался съездить в Москву, чтобы купить хорошего вина и коньяка. Перед своим отъездом я спросил отца, чего бы ему хотелось видеть из спиртного на столе, зная при этом, что ему показано только очень небольшое количество водки или коньяка. Неожиданно для меня он сказал: "Купи бутылку шампанского, бутылку водки, бутылку армянского коньяка, хороший портвейн и какого-нибудь иностранного вина. Я с удивлением спросил: "Зачем нам столько спиртного? Мы же его и за неделю не выпьем!". И вдруг услышал ошеломивший меня ответ: "А мы выпьем с тобой всего понемножку, это ведь будет уже в последний раз!" Я еле сдержался, чтобы не заплакать, но постарался не подать вида, что принял его слова всерьёз.
Я, конечно, объездил всю Москву и купил всё, что он просил, так до конца всё-таки и не осознавая мрачного значения его слов. Мы много шутили, разговаривали, однако каких-либо даже намёков на плохое самочувствие я от отца не услышал и как-то успокоился.
Родители уехали домой в хорошем настроении, а буквально спустя месяц мама в своих письмах стала сообщать, что папе становится всё хуже и хуже, и его начали мучить сильные боли в области живота.
В начале мая отец прислал письмо, в котором написал о плохом состоянии здоровья и просил меня приехать в Алатырь, чтобы успеть попрощаться с ним, пока он ещё находится в нормальном сознании и может со мной говорить.
Мы с женой сели в машину и уже на второй день были в Алатыре.
Отец очень похудел, сильно ослаб физически, испытывал страшные боли и почти не вставал с постели, По его просьбе я свозил его на дачу, чтобы он попрощался с весенним цветущим садом. Он очень любил яблони в цвету и хотел перед смертью последний раз дотронуться до их нежных благоухающих лепестков. Ехали мы очень медленно, он лежал на разложенном сидении и, стиснув зубы, тихо стонал от боли на каждом ухабе или выемке неровной дороги.
Домой я привёз его очень усталым, но на второй день он неожиданно стал чувствовать себя лучше, словно вид цветущего сада прибавил ему сил. Мы целый день говорили с ним о жизни и его детстве, об его оценках нас, детей, и об отношении его к маме, которую он очень любил. И как бы подводя итог нашего разговора, он произнёс: "У меня была очень непростая жизнь, и всему самому светлому и хорошему, что было в ней, я обязан вашей маме, и я хочу, чтобы вы, мои дети, всегда помнили об этом".
Перед моим отъездом из Алатыря, вечером, мы с ним даже выпили по рюмке коньяка, а утром, едва сдерживая подступившие слёзы, я попрощался с отцом и двинулся в путь. Живым я его больше уже не видел...
Где-то в двадцатых числах мая я получил от отца последнее прощальное письмо, поразившее меня его мужеством и ясностью мыслей, с которыми он встречал неизбежное, оценивая свою прожитую жизнь, и давая мне наказы, как старшему в его семье сыну.
А первого июня 1981 года пришла телеграмма от мамы, что отца не стало. Буквально спустя два часа мы с женой уже выехали в Алатырь.
Рано утром следующего дня я въезжал во двор знакомого мне дома, у подъезда которого стояла обитая красной материей крышка гроба, и я знал, кому она предназначена.
Проводить отца в последний путь пришло огромное количество людей, приехали Володя с Сашей и его старший брат, наш дядя, Василий Васильевич. В то время похоронные шествия по улицам города были уже запрещены, но в порядке исключения, учитывая его заслуги, и в знак уважения к его личности, городские власти дали на это разрешение, и большую часть скорбного пути по улицам города гроб несли на руках его товарищи по работе, друзья и бывшие студенты железнодорожного техникума.
Прощальные речи, траурная музыка, слёзы родных и близких, рыдания мамы и стук комьев земли по крышке гроба известили его детям и жене, что больше они уже никогда не увидят его лица и не услышат его голоса! С нами остались только воспоминания и грусть. В эти минуты я очень сожалел, что слишком мало общался с отцом, когда повзрослел, и что так и не сумел познать всю глубину его внутреннего мира. Господи! А как же тяжело было маме, прожившей с отцом в мире и согласии почти сорок лет.
Конечно, мы, дети, как правило, заняты своими собственными проблемами и своей работой, нам всегда некогда, и поэтому общение с родителями мы откладываем на "потом", полагая, что родители будут жить вечно! Однако "потом", после их смерти, вдруг оказывается, что уже поздно что-либо сделать или поправить.
А в наш стремительный век, когда люди легко меняют место проживания в поисках лучшей жизни или в силу сложившихся обстоятельств, большинство могил родителей, давших им жизнь, зарастают травой и уходят в забвение уже во втором поколении! Грустно и печально …
Похоронен отец на Алатырском городском кладбище.
июль 2015 года
.