Пауль открыл глаза. Здесь был дом, окруженный кирпичным забором; огромный платан, по которому вчера стучали капли дождя; турецкий овощной по соседству; кафе и табачный магазин на углу Мюллерштрассе, на тротуаре стоял его мотоцикл, ходили люди, ездили машины. Ни этого дома, улицы, города Берлин, Германия, а также, скорее всего Франции, Норвегии, России, графства Люксембург (и даже США) – похоже, самой человеческой цивилизации с этого утра не существовало. Пыльные холмы с кое-где торчавшей арматурой, исчезали в пыльном тумане. Пыль проникала внутрь и мешала дышать. Пыльное облако висело над землей и закрывало свет – стоял полумрак. Конец Света.
Молния в сотни или тысячи тераватт сверкнула около четырех утра. Пауль внезапно увидел сияющий, белый город и ярко озаренную комнату. Не было теней. Последнее, что он запомнил – черные джинсы на кресле: они просвечивали и под ними виднелись другие вещи, потом зажмурился. Пауль и Настя взялись за руки, услышав страшный гром и очнулись в груде пыли. Они ходили по пыльным холмам, красивые, одинокие, обнаженные, как новые Адам и Ева, только наоборот. Вытащили из пепла девочку лет пяти, Настя ее узнала – это была дочь владельца овощного магазина в соседнем доме. Девочка очнулась и принялась прерывисто всхлипывать, прижимаясь к Насте. Недалеко оказался Майк, их сосед по квартире слева, и Басти – подросток с первого этажа. Время суток определить было нельзя, видно время кончалось, так же как воздух и свет.
Застонала Настя, она открыла глаза и уткнулось в плечо Пауля. Тот прижал ее к себе. Рядом шевельнулся Майк, их сосед. Еще вчера утром они поздоровались на лестнице – Пауль с Настей шли в магазин, а Майк поднимался к себе. Майк был стюардом – по дорожной сумке и черному костюму было видно, что он только с рейса. Настя всегда замечала, как ладно сидит костюм на красивой фигуре соседа, жаль он строит глазки Паулю. Когда они только въехали, Майк несколько раз подкатывался к нему и пришлось намекнуть, что у него есть подруга, которая сейчас в России. Теперь Майк лежал рядом. Он единственный был в одежде – к утру пришел с вечеринки. Чуть подальше Басти спал на спине, открыв рот и поблескивая брекетами. Изредка продолжала всхлипывать во сне Айша, так звали девочку. Трусики сливались со смуглой кожей, в ее густых волосах торчала красная резинка, покрытая пылью, но и в черные кудряшки пыль так въелась уже, что, казалось, девочка поседела.
«Как тихо. Я раньше всегда мечтал о тишине – внезапно заговорил Майк – полжизни турбины ревели. А в отпуск заберешься куда-нибудь в глушь, чтоб только вода и лес, в июле ездили в Хелголанд, забивали косяк и лежали с Андреасом, смотрели на звезды, кожа его пахла хвоей, потом...»
– Расскажи лучше про работу? – перебила его Настя. – Были прикольные случаи?
– Хм, ну вот на прошлой неделе везли на борту Челси, – оживился Майк – У Тибо Кортуа рваные шорты, на самом... этом месте... – замялся он, покосившись на Басти.
– Что вы меня за ребенка держите? – возмутился тот – будто я не знаю, что ты гей? Ну рассказывай про своих педиков! Как ты их трахал!?
– Фанатка в Хитроу, на посадке уже, хотела штаны с Тибо сдернуть, а может лоскут взять на память. Ее повязали, конечно, а шорты остались с дыркой, Тибо идет, а у него член мелькает.
– Ты-то, конечно, только и смотришь.
– У них все вещи в багаже, – продолжал, стараясь не обращать внимания, Майк – Он после взлета меня подозвал и попросил зашить ему шорты. Мне бы и за счастье – прикоснуться к трусам Тибо Кортуа, только у нас примета такая – шить на борту нельзя. Ох, лучше б зашил тогда, сбылась бы примета и не видел бы этого ужаса. Ну так вот, я начинаю юлить, нет, мол иголки, то да се, а он разозлился. Терри Джон услышал, давай орать на меня, типа, что вы не понимаете, нас в Тегеле болельщики встречают, а у игрока член вываливается.
– Ха-ха я читала в Твиттере, – вставила Настя.
– О! А ты летал в прошлом году на чемпионат мира? – оживился Басти.
– Еще бы! Мы, даже на финале были с Андреасом. В Рио страшная жара, краска с лица текла, такие сиденья неудобные в Маракане, весь матч простояли, орали, я даже охрип.
– Маракана – мечтательно произнес подросток, – А мы в баре тогда смотрели, с другом поспорили на 20 евро, – я думал по пенальти будут считать. Но как Марио пошел к воротам, чую капут, пропало мое бабло...
– Это ты про Гетце? – вмешалась Настя, – представляешь, я у его отца училась в Дортмунде, Юрген так ругался, что сын хочет бросить школу без Дас Цойгнис.
– Он тогда за Боруссию играл – вставил Майк, – я болел за них.
– Чтооо? Ну ты даешь, – возмутился Басти, – за ясельную группу? В конце Бундеслиги! Позорники! Бавария Мюнхен – форе... – он вскочил, жестикулируя, хватил воздуха и зашелся кашлем.
– Я думаю, – прервал наступившее молчание Пауль, – это не пыль нам мешает дышать. Кончается кислород.
Они лежали и смотрели вверх, туда, где было небо. Сознание не могло вместить ирреальную мысль, что они, возможно, последние оставшиеся в живых люди на Земле. И при этом, похоже, не лучшие представители Человечества.
– За нами скоро прилетят, – неуверенно произнес Басти.
– Кто? – насмешливо спросила Настя – если только ангелы.
– Кстати, где же твой Сын Человеческий? – обратился Пауль к Майку, который опять шептал молитвы, вспоминая, чему в детстве учил его дедушка, как он рассказывал, католический священник.
– Похоже, мы все пропустили. Его видели все, кроме нас, – тихо произнес Майк, – может это и было Второе Пришествие.
– Самое невозможное по мне, – задумался Пауль – мы больше не увидим звезд. Кант говорил про звездное небо над головой и моральный закон внутри...
«Мамаааа, – еще окончательно не проснувшись, опять заплакала Айша, – я кушать хочу» – грязными ручками она начала тереть глаза. Настя хотела успокоить девочку, но та, резко, как футбольный мяч, отлетела в сторону. Рядом стоял Басти.
– Ты охерел?! – крикнула Настя.
– В футбол хо… поиграть!
– Не трог… ребен… – кашляя, схватил за грудки его Пауль.
– Что ты …? Убьешь? … прошу… убей! Теперь нет закона… ниче… нет. Ничего, ничего, ничего – снова сел в пыль Басти, обхватив голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону, воя, как животное – ууунииичеееегооууу. Мы сдохнем в пыли, а я даже никого не трахнул. Хорошо вам, – повернулся он к Насте с Паулем, – вы даже сейчас ибацца можете. А ты педик, скольким вдул?! А я, – еще горше застонал он – я гребаный девственник», – встал и шатаясь, пополз куда-то, пригнувшись к пыли. Через несколько секунд его почти очертания скрылись пыльном тумане. Настя водила рукой по пепельной голове Айши, которая сразу умолкла. Майк встал на четвереньки и направился вслед. Пауль прижал Настю к себе и погладил Айшу:
– Хорошо, что у нас нет детей, а? Представь, будь это наш ребенок?
– Пашка, прости меня за все.
– Что ты, я же люблю тебя – ответил Пауль и опустил руку на ее бедра.
– Паш – застеснялась Настя.
– Девочка моя, ты ничего не поняла? – он сплющил нос Насти большим пальцем, и оттопырил ее уши, как всегда шутил с ней, словно валялись они дома на диване, – ты еще не поняла, – сказал он, чмокнув ее в носик, – стыда больше нет. Нет цивилизации и нет правил: смелости, жадности, зависти, добра и зла больше нет.
Пара слилась в поцелуе.
– Я люблю тебя, – прошептала Настя – это есть.
Потом они заснули, положив, на всякий случай, в середину Айшу. Не видели, как вернулись Майк с Басти и легли рядом. Майк обнял Басти, гладил его волосы, целовал, что-то шептал, утешая. Стало темнее. Очевидно, Земля повернулась к Солнцу другой стороной.
На другой день они почти не вставали, теперь можно было дышать только внизу. Люди лежали, изредка перебрасываясь простыми словами, а чаще междометиями. Майк попробовал глотнуть скупую мочу Басти, но потом его долго выворачивало, он стоял на карачках, пытаясь опустошить и без того пустой желудок. Капли слюны, скорее брызги, может последняя жидкость на планете, падали в пыль, чуть пробивая ее. Айша почти не просыпалась, она лежала без сознания, сливаясь с пылью. Настя положила ее сбоку, чтобы нечаянно не задушить во сне. Потом опять стало темнее, и в этом пыльном сугробе был почти не различим силуэт ребенка. Все дремали, лишь изредка раздавались отрывки псалмов, которые время от времени тихонько шептал Майк. Дышать становилось труднее. Настя видела сон, будто идут они с Пашей вдоль Москва-реки, поднялись на мостик, светит солнце, булькает вода. Внезапно проснувшись, Настя поняла, что эти звуки раздаются рядом: Басти сидел на корточках возле Айши, душил ее, а девочка коротко икала.
– Экхм! – дернулась Настя.
Проснулся Пауль и стал отрывать руки Басти от шеи ребенка.
– Уйди, – огрызнулся Басти, – она умирает… ее можно сожра…– и зашелся кашлем.
Пауль, тяжело дыша, оттаскивал обезумевшего подростка. Подполз Майк. Пауль наконец отдернул руки подростка от шеи. Голова Айши безвольно опустилась и утонула в пыли.
– Видишь, – зашептал Басти, уже лежа – она даже не очнулась, а сколько тут крови, давайте вместе ее съедим? Напьемся! – глаза его дико сверкали в темноте.
– А кто следующий?
– Насрать. Я сейчас жрать хочу! Она все равно умрет, а мы выживем, в этом спасение. За нами Красный крест прилетит. Я задушу ее по-быстрому? –
Он встал на карачки и смотрел на всех умоляюще.
– Майки, пожрем?
Майк опустил глаза. Басти опять потянулся к Айше. «А что, – заговорил Майк, – мы ее избавим от страданий и сами будем живы. Это жертва во имя Человечества». – Он взглянул на Пауля. «Нет, – твердо ответил тот, – ни за что». Настя подползла ближе к Айше, закрывая девочку. Басти начал ее отталкивать. Майк повалил Пауля. Настя глухо мычала, когда Басти заламывал её руки. «Она не будет мучиться – со страшной нежностью шептал Майк, протягивая ладони к шее девочки – это благодать для нее». «Я жрать хо… – ревел Басти, – дай… ее…мне». «Звери» – хрипел Пауль. «Шиит» – шипел Басти. И еще некоторое время люди, оставшиеся на Земле, продолжали молча копошиться в пыли. Они утопали в ней, сливались с пылью и лишь по этому, едва заметному шевелению, можно было определить, что на Земле осталось что-то живое. Наступил день.