Глебов

Светлая Ночка
Глебов шёл домой.  В голове крутились обрывки выступлений на открытии выставки.  Говорили,  как по шаблону,  и сплошной негатив  —  об отсутствии роста мастерства,  оторванности от реальной жизни,  о витании в облаках,  о нежелании прислушиваться и присматриваться к новым веяниям в искусстве и прочей чепухе.
Абсолютное неприятие его видения мира.  Три года упорного труда и вот… полный провал.

Глебов глубоко вздохнул и резко выдохнул.
—  Да,  я  —  такой!  И меняться не собираюсь! А новые веяния,  —  это,  видимо,  творения Давида Черни и инсталляции.  Ну да…  Как же… кучки дерьма в окружении клочков газет гораздо интереснее кучевых облаков и радуги.  Эх…  —   он так сильно был взволнован,  что не заметил,   как горестное «Эх…»  произнёс вслух.

Он шёл и перебирал в памяти события прошедшей недели,  листая дни,  будто выискивал что-то очень важное.  И оно нашлось!  Перед его взором,  как на экране,  высветились лица детей.  Облучённых,   обречённых детей,   с голыми,  как луна,  головами и огромными,   прощающимися с миром и прощающими нас,   —   глазами.  И,  будто отдельные от глаз,  счастливые,  радостные улыбки при виде его картин,  привезённых им в дар.  И вновь у него защемило сердце,  как при первой встрече с ребятами.
—  Дети… Вот кому нужны мои картины!  Вот для кого отныне я буду писать,  создавать мультфильмы,  иллюстрировать стихи и сказки.  Нет более честного и благодарного зрителя,  чем эти маленькие мудрецы.

Тут же пришла идея создать галерею двойных портретов детей из клиники  —   до болезни и нынешних.  К нему вернулось желание творить и от былого настроения не осталось и следа.

И я,
      собирая всю мою волю,
шептал:
            "Я все это на память возьму,
и я уже никогда не позволю
казаться несчастным
                себе самому".
Но как нам от счастья не впасть в безучастность,
чтоб каждый счастливый кого-нибудь спас,
как часто спасает
                чужая несчастность
от чувства несчастности собственной нас?! *
 
Он уже подходил к дому,  когда к его ногам с горы песка съехала маленькая девочка.
—  Ой!  Я вас чуть не уронила!  А как вас зовут?  А вы тоже недавно сюда переехали?  —  засыпала она его вопросами.
Мужчина помог девочке подняться,  протянул руку и сказал:
—  Глебов.
—  А я Настенька.  А Глебов,  это имя такое?
—  Фамилия.
—  А мне нравится.  Я вас так буду звать.
—  Договорились.  А ты почему одна?  Где твои подружки?
—  Я ещё не успела ни с кем познакомиться.
—  Но одной играть скучно и страшновато.  Давай я тебя отведу домой.
—  А дома у меня тоже никого нет.
—  А где твоя мама?
—  На работе.
—  А папа?
—  Плавает.  Он  капитан очень дальнего плавания.
—  Почему очень дальнего?
—  А потому что он уплыл очень давно,  так давно,  что я его даже не помню совсем,  и не возвращается.  Значит  —  очень дальнего.
—  Это тебе мама так сказала?
–-  Нет,  это я сама придумала.
—  Кто же за тобой присматривает?
—  Няня.
—  И где она?
—  Да вон же,  на скамеечке.
Глебов оглянулся и увидел неподалёку скамейку и сидящую на ней девушку.  Она неотрывно смотрела в экран телефона.  «Нда…   —  подумал Глебов,  —  я вот уже минут десять беседую с ребёнком,  а та даже не насторожилась.  Хороша няня».   Он хотел,  было,  подойти и отчитать девчонку за нерадивость,  но передумал,  крикнул лишь:  «Следите за ребёнком,  барышня!».  Девушка встрепенулась и подбежала к ним,  уводя Настю.  Та упиралась и оглядывалась,  крича:  «Ну,  подождите! Я же не попрощалась с Глебовым!..»
Глебов улыбнулся и помахал ей рукой.

Наутро он,  прихватив несколько самых ярких своих картин и накупив игрушек,  поехал в клинику.  С трудом добился разрешения сделать наброски портретов детишек.  Развлекая их разговорами,  играя с ними,   успевал легкими штрихами и линиями рисовать.  Вот Николенька…  Разве у детей бывают такие глаза?  Глебов не решался в них заглянуть.  А Танечка…  Прозрачная кожа…  А искажённое болью лицо Женечки…  Как всё это передать в рисунке?!

Потом,  в течение вечера,  ездил по адресам,  взятым в клинике,   и выпрашивал фотографии.  Не все родители с одобрением встретили его предложение о создании двойных портретов,  но узнав,  что он собирается устроить благотворительную выставку,  а вырученные средства от продажи своих картин передать на лечение детей,  с готовностью отдавали фото.

Домой возвращался измотанный до предела физически и морально. Если кто-нибудь в тот момент спросил его,  зачем ему всё это,  он бы посмотрел на того с удивлением, пожал бы плечами и не нашёлся что ответить.

Бросив взгляд на фото и сравнив их с набросками,  он,  забыв про усталость,  приступил к рисованию.  То,  что получилось через несколько часов,  поразило его самого.  Без слёз на всё это невозможно было смотреть.  Не было и сил продолжать работу.

Глебов вышел на балкон.  Глянул в небо.  Крупные августовские звёзды смотрели на него сверху,  а внизу,  словно их отражение,  горели огни ночного города.  И где-то там,  в одном из домов,  спит девочка-ангел по имени Настенька.  Теплая волна нежности прошлась по сердцу Глебова.  И что-то ещё постоянно всплывало в памяти и ускользало при мыслях о девочке,  но что именно,  он никак не мог ухватить.

Неделю Глебов не выходил из дома,  рисуя портреты детей.  Закончив работу,  он понял,  что получилось именно то,  что задумал.  Теперь надо готовить выставку.  Он выберет самые лучшие свои картины,  а главными экспонатами будут эти портреты.  Надо торопиться!  Может,  с помощью вырученных денег удастся спасти хотя бы одну жизнь или облегчить страдания…
А сейчас ему самому нужен отдых.

—  Глееебов!  –  ему навстречу бежала Настенька.  Поравнявшись,  обхватила его ноги ручонками,  прижалась щекой и уже тихо спросила:  –  Глебов,  почему ты так долго не приходил? 
Оторопевший и обрадованный Глебов подхватил девочку на руки и несколько раз подбросил.  Настенька смеялась и повизгивала от восторга. 
—  Мне понравилось летать.  Меня никто так не подбрасывал.  Но я видела,  как папы моих подружек со старой квартиры так делали,  и мне было завидно,   —  Настя вздохнула.
—  Ну,  раз понравилось,  тогда давай ещё полетаем.
И Глебов вновь подбросил девочку.
—  Сейчас же отпустите ребёнка!  —  К ним подбежала няня и начала браниться.
—  Вот,  сегодня вы мне нравитесь,  барышня.  Сегодня вы более бдительны,  нежели в прошлый раз.  Теперь я спокоен за девочку.
—  Тоже мне,  защитник нашёлся.  Что вы пристали к ребёнку?
—  И совсем он не приставал,  это я к нему сама пристала  —  Настя нахмурилась и была готова заплакать,  чувствуя, что сейчас её вновь уведут от Глебова.
—  Девочки,  давайте не будем ссориться,  а лучше погуляем вместе,  сходим в парк,  я вас там обеих на качелях покатаю,  идёт?
—  Вера! Верочка!  Ну,  пожалуйста!  Я так хочу полетать на качелях!  —  запрыгала от восторга Настя.
Немного поколебавшись,  Вера согласилась,  и они отправились в парк.

Глебов ловил себя на мысли,  что не только девочка привязалась к нему,  но и он рад каждой встрече с ней.  Но и всякий раз возникало смутное беспокойство и даже чувство лёгкой досады,  как при пробуждении после удивительного сна,  когда остаётся лишь ощущение радости,  а сам сон,  как ни стараешься хоть что-то вспомнить,  —  ускользает. 


—  Посмотри,  что я тебе нарисовал.  Глебов протянул Насте акварель,  а на ней  —  небо,  сверкающие верхушки облаков,  одуванчиковое поле и порхающие стрекозы и бабочки.  На переднем плане   —  котёнок,  уткнувший нос в пушистый одуванчик,  и пчёлка на цветке.
—   А я знаю,  что пчёлы полезные.  Они достают мёд!  Я их уже целых восемьдесят пять раз видела!   Но я все время убегала от них,  потому что боюсь,  что они меня укусят и из меня мёд сделают!   —  спешит поделиться своими познаниями мира ребёнок,  с восторгом разглядывая подарок. 
—  Ну,  ты и фантазёрка,  Настёна!  —  Глебов расхохотался,  а в голове пронеслось:  «Девочка с медовыми глазами.  Вот оно!  Ну,  конечно!  И как же это я сразу-то…  Глаза…  У Насти  —  е ё  глаза!».
 

Это было в начале жизни.   Впервые он увидел Лизу со спины.  Сейчас бы он сказал:  «Вон идёт балетная девочка».  А тогда,  будучи десятилетним мальчишкой,  подумал:  «Что за странная походка у этой девочки?».  Она шла,  едва касаясь земли,  и,  казалось,  если бы не огромная папка для нот,  которая тянула её вниз и била по ногам,  она бы парила.  Он вызвался помочь,  и она отдала папку с такой готовностью,  будто ждала этого момента,  а следом протянула ладошку,  сказав:  «Лиза».  «Глебов»,  —  назвался он,  взял её руку в свою,  да так и не отпустил до самого её дома.  У подъезда девочка  спросила: 
—  А почему ты назвал фамилию,  а не имя?
—  Считай,  что имя.  Зовут меня Глеб,  и папу тоже зовут Глеб.  Мама,  чтобы нас различить,   зовёт папу Глебом,  а меня  —  Глебовым.  Да и в школе,  и во дворе все меня так зовут.
—  Тогда и я тебя так буду звать.
—  Договорились.  —  Они посмотрели друг на друга и радостно рассмеялись,  словно оба в один миг осознали обретение.

Лиза была моложе его на два года и училась в одной с ним школе искусств,  только он  — в «художке»,  а  она  —  в «музыкалке» по классу скрипки и балетной студии.
У неё были глаза цвета гречишного мёда,  кошачья грация и характер игривого котёнка,  гоняющегося за солнечным зайчиком.  С ней было легко,  весело и счастливо.  Их дружба была похожа на картину «Московский дворик»  Василия Поленова  —  та же наполненность светом, и продолжалась целых три года,  пока отца Лизы не перевели служить в Германию.  Перед отъездом Глебов успел написать её акварелью.  Портрет получился каким-то необыкновенно лучезарным,  он назвал его  «Девочка с медовыми глазами».

—  Где-то она сейчас?..  А не попытаться ли мне её найти?..  Хотя,  какой смысл?  Просто увидеться?  Ведь,  наверняка,  у неё семья,  дети.  А вдруг это явится грубым вмешательством в её жизнь?..   —  Глебов тяжело вздохнул. 


—  Вот…  —  Настя протянула Глебову лист акварельной бумаги.
Он взял рисунок и спросил вдруг осипшим голосом:
—  Откуда это у тебя?
—  Из дома.  Это моя мама в детстве.   Я хотела принести её фотографию,  но мама не велит мне вытаскивать их из альбома.  А про рисунок ничего не говорила,  вот я его и взяла,   чтобы тебе показать.  В старой квартире он у нас в рамочке на стене висел,  а когда  переезжали,  стекло разбилось,  и мама положила рисунок в альбом для фотографий.  Правда,  она у меня красивая?  Я хочу,  чтобы ты её полюбил.

—  Глебов?!   —  растерянно произнесла Лиза.  —  А я знала,  что мы встретимся.  Не то,  чтобы я ждала.  Нет.  Я просто знала.  Здравствуй,  Глебов!


————
* отрывок из стихотворения Евгения Евтушенко «Карлица»